Annotation 6 page. Неожиданно заговорил первый гость

Неожиданно заговорил первый гость. Тот, что пришёл первым и всё время молчал. Такой — ни грустный, ни весёлый, ни молодой, ни старый. — Послушайте, — сказал он вдруг, — отдайте мне вашего Петрушку. В моей экспозиции как раз не хватает такого экземпляра. Сказав это, он снова замолчал и продолжал пить чай. Художник, и его жена, и их сердитый молодой гость тоже все сразу замолчали и поглядели друг на друга, а потом на Петрушку. — Право, не знаю, — нерешительно сказал художник. — Он мне, по правде говоря, самому нравится. — Но вы только что сказали, что ни за что не будете его рисовать, — невозмутимо произнёс молчаливый человек. — Да, конечно, — смутился художник. — Но я, понимаете, сам не знаю, как он ко мне попал!.. — Тем более, — сказал молчаливый человек. Он, видимо, уже наговорился и стал отвечать всё короче и короче. — Ну что ж, берите, — ещё нерешительнее сказал художник. И молчаливый гость на этот раз только кивнул головой. Молча подойдя к дивану, он сунул Петрушку под мышку и, молча поклонившись, вышел из комнаты. Все снова переглянулись. — Кто это такой? — воскликнул сердитый юноша. — Это работник Городского музея, — объяснила жена художника. — Он иногда заходит к нам на огонёк. — Очень любит своё дело, — подхватил художник, — и прекрасно поставил его. У него отдел старой русской игрушки. — Да? — удивился сердитый юноша. — Где это? — Да рядом же. У нас во дворе. — Вот как! — ещё больше удивился юноша. — Ни разу не был. А Петрушка в это время сидел на столе в очень странной и тихой комнате. Молчаливый человек только что принёс его сюда. Он сам отпер дверь большим ключом, и замок резко щёлкнул в царившей кругом тишине. Петрушке стало страшно. Отчего? Ведь кругом было довольно интересно и красиво. За блестящими зеркальными стёклами стояли и висели нарядные, хотя немного поблёкшие куклы и другие игрушки. Но никто из них даже не шелохнулся, когда в комнате появился Петрушка. И сердце нашего маленького весёлого героя невольно сжалось от предчувствия какой-то новой большой беды. Глава тридцать девятая
ОДИН, БЕЗ ДРУЗЕЙ

Маленький глупый Петрушка не очень хорошо понимал людей. Да ведь и многие другие — постарше и поопытней его — иногда совсем неважно разбираются в окружающем: угодливых считают добрыми, а правдивых — злыми; болтливых — умными, а сдержанных — холодными. И так далее. И маленькому нашему Петрушке человек, который принёс его в музей, показался злодеем. Правильно ли это было? Как будто да… Он запер живого, весёлого Петрушку на замок, он повесил его — его, Петрушку! — на гвоздик за стеклянной витриной, он обрёк его на бесконечную тишину и молчание. А что могло быть мучительней и хуже для нашего отчаянно весёлого и подвижного героя? Но Петрушка не видел того, как серьёзно, почти любовно глядел на него молчаливый хранитель музея, когда принёс его сюда в первый раз. Петрушка был слишком испуган тогда и подавлен и не заметил этого. Он не ценил того, с какой гордостью показывал его посетителям молчаливый хранитель. Не ценил того, каким красноречивым делался его невольный тюремщик, когда рассказывал посетителям музея об истории кукольного — Петрушкиного театра и его самого — Петрушки. Из его слов получалось, что Петрушка был уже каким-то древним стариком, что он представлял ещё тогда, когда не было на свете ни Саши, ни Розы, ни Сашиной тётки, — так давно, когда ещё и города этого почти что не было, а если и было что, так только этот старый монастырь, в одной из башен которого жил теперь весёлый художник. Ах, как хотел бы Петрушка снова попасть к нему и ещё раз увидеть чудо на белом картоне! Как он хотел размяться, попрыгать, сплясать! Он не чувствовал себя стариком, он не хотел, чтоб на него глядели с уважением и тайной скукой. Нет, он хотел, чтобы, глядя на него, смеялись, хохотали, веселились от души! Чтобы хлопали, топали, кричали во всё горло: «Петрушку!» — а он бы кланялся, и плясал, и снова кланялся, и кричал в ответ: «Пр-риходите завтр-ра!» Нет, этим посетителям так не закричишь. Петрушка отлично знал, что завтра они не придут, — с такими серьёзными и скучными лицами стояли они у его витрины. Они все — даже дети — входили в музей тихонько, слушали вежливо и уходили, чтобы больше никогда не вернуться. Они уходили веселее, чем входили, — туда, на воздух, на свежий осенний воздух, и за окнами слышались их оживлённые голоса. А он оставался здесь, взаперти. От горя и обиды он не замечал, что некоторые из посетителей глядят на него с живым интересом, а молчат только из приличия — ведь музей не театр! И он всё висел и висел за стеклом — под надписью «Старинный русский Петрушка». Это было почётно, но скучно. Скучно! Приходили экскурсии — дети, школьники. Сначала Петрушка рвался к ним: поплясать бы, попрыгать! Но и руки и ноги его были крепко привязаны. А потом он и рваться перестал. Стал вялым, сонным. Почти таким же, как все окружающие его старые-престарые игрушки. А весёлый художник? А его добрая жена? Ведь они жили так близко. Почему же они не навещали его? Почему не пришли хоть раз и не освободили Петрушку из его почётного, но такого скучного плена? Дело в том, дорогие мои читатели, что в музеи, находящиеся рядом, люди почти никогда не ходят. А посещают они обычно те музеи, которые находятся далеко от них. Не ходили в соседний музей и весёлый художник и его добрая жена. Возможно, если б они пришли туда и увидели накрепко привязанного Петрушку, они пожалели бы его и освободили. Но они и думать о нём давно перестали. Характер у обоих был лёгкий и забывчивый. Недаром же прожили они в старой башне столько лет, забывая похлопотать о новой квартире. А другие? Другие, настоящие Петрушкины друзья. Где были они, что произошло с ними с тех пор, как они потеряли из виду Петрушку? Вспоминают ли они его? Думают ли о нём? Тоскуют ли? Глава сороковая
ПОСЫЛКА ИЗ МОСКВЫ

Сентябрь в посёлке под Сомском был холодный, но ясный. Когда Саша по утрам спешила в школу, она дышала полной грудью, вдыхая свежий, холодный воздух. Листья на кустах по сторонам дороги стали золотисто-бурыми и красными. Саша вместе с другими девочками приносила букеты этих листьев в школу. С товарищами из своего класса она скоро подружилась. Некоторых она знала и раньше, летом. Но тогда ей ещё ни с кем не хотелось видеться. В классе Сашу полюбили — она была хорошим товарищем — и охотно прощали ей её нелюбовь к шумным играм. На сборе отряда её выбрали классным библиотекарем. В школе был организован драматический кружок, и некоторые ребята из Сашиного класса записались в него. Но Саша не пошла в драмкружок. Всё, что было связано с театром, напоминало ей пропавшего маленького друга, и воспоминание это было горьким. О Петрушке ничего не было слышно. Пропал — как в воду канул. Светлана Игнатьевна, узнав об этой пропаже, как-то приехала из города с подарком для Саши. Она привезла ей из магазина театральную игрушку — зайца, надевавшегося на руку. Саша надела зайца на руку, он похлопал ей байковыми ушами; она улыбнулась, поблагодарила Светлану и, как только та ушла, убрала зайца в свой чемодан. Там он лежал с тех пор. Клавдия Григорьевна была довольна тем, что Саша хорошо учится и занята книгами, и требовала только, чтобы Саша строго соблюдала заново составленное ею расписание и в свободное время побольше гуляла. «Всякое развитие должно быть пропорциональным, — говорила она: — и физическим и умственным». Разыскивать Петрушку Клавдия Григорьевна, конечно, и не пыталась. Достаточно было того, что она из-за этой пустяковой игрушки поссорилась в своё время с влиятельным и солидным Леонидом Леонидовичем. Да и Саша, по мнению тётки, о Петрушке уже забыла. Клавдия Григорьевна не подозревала, как часто вспоминает о нём Саша и как скучает по своему маленькому другу. Она и не подозревала, что Саша всё ещё надеется найти его. Однажды, придя из школы после сбора отряда, Саша увидела на столе довольно большую, аккуратно упакованную посылку. Клавдия Григорьевна поглядывала и на посылку и на Сашу довольными глазами. — Посмотри-ка, Александра, как о тебе помнят в Москве, — с удовлетворением сказала она. — Даже посылку прислали. Я, разумеется, не распечатывала без тебя. Чужие письма и посылки открывать не полагается. Саша так вспыхнула и кинулась к посылке, что Клавдия Григорьевна с удивлением взглянула на неё. «Какой это ещё ребёнок!» — подумала она. Что надеялась найти в этой посылке Саша? Кто знает… Но, вероятно, она надеялась на что-то очень важное для себя, потому что, распаковав посылку и увидев там большую пачку книг, она посмотрела на них с глубоким разочарованием. (Это Саша, так любившая читать!) Но это продолжалось недолго. — Тётя, посылка от Анны Петровны и Розы, — сказала она радостно. — Вы посмотрите, сколько книг! И Саша принялась разбирать книги, с удовольствием и интересом разглядывая их обложки, прочитывая названия. Но вдруг лицо её снова вспыхнуло: среди толстых, нарядных книг в коленкоровых и блестящих картонных переплётах ей попалась одна совсем тоненькая, без переплёта брошюрка. Это была очередная книжечка из школьной серии «Сделай сам». В этой брошюрке рассказывалось о том, как самому устроить кукольный театр. Саша открыла эту книжку, посмотрела на незатейливый чертёж кукольной ширмы, на аккуратно нарисованные слепки кукольных голов — и глубоко задумалась. Где-то был сейчас её маленький актёр, её весёлый и насмешливый, правдивый и добрый Петрушка?.. Глава сорок первая
ВСТРЕЧА

Прошли уже два месяца новой школьной жизни. В начале ноября выпал густой снег, и в пустоватом до сих пор, недавно выстроенном посёлке стало празднично и бело. Кусты на дороге, провожавшие Сашу в школу, были теперь похожи на сказочных седобородых гномов. Иногда они бывали синевато-серыми и немного угрюмыми, но, когда солнце сверкало в их бородах и мохнатых шапках, они казались золотыми. В один из таких морозных и солнечных дней школьники Сашиного класса поехали на экскурсию в город. В пригородном поезде Саша вспомнила свою поездку из Москвы. Поехала бы она сейчас обратно? Нет, она уже привыкла к новым товарищам, к новой школе. И потом — как останется теперь без неё Клавдия Григорьевна? Сегодня она сказала Саше: — Смотри не замёрзни в дороге! Надо одеться потеплее. Конечно, детей нельзя кутать, и я сама, как ты знаешь, никогда не кутаюсь. Но ты ведь такая слабенькая! И она принесла Саше свой тёплый шарф. В городе улицы были полны народу, пестрели витрины магазинов. Саша почувствовала, что ей всё это нравится, нравится даже шум и очереди у троллейбусных остановок. Ведь она была городской девочкой и соскучилась уже, оказывается, немного по городской жизни. А этот город был весь какой-то особенный — разделённый на две половины. Половины эти даже назывались по-разному: Старый город и Новый город. В Новом городе, который был ещё совсем недавно застроен, дома были высокие, с балконами, улицы — широкие и шумный. Но этих широких улиц было всего три. И весь Новый город можно было пройти за полчаса. Школьники сначала захотели пойти в новый Городской клуб. Там можно было посмотреть на детском сеансе картину «Судьба барабанщика» — по Сашиной любимой книге. Потом решили, что не стоит: кино есть и у них в посёлке. И классная руководительница предложила пойти в старую часть города — в Городской музей. — Я ведь и привезла вас в музей, — сказала она, — но хотела, чтобы вы раньше посмотрели Новый город. В Старом городе улицы были узкие, а дома — маленькие, деревянные, и возле них — садики, утонувшие в снегу. Музей помещался рядом со старым монастырём. Учительница истории рассказывала об этом монастыре, и все с любопытством глядели на его башню и очень удивились, увидев за её решётчатым окном пёструю ситцевую занавеску. В раздевалке музея шёпотом разговаривали, тихонько пересмеивались, надевая поверх своих валенок и ботинок большие матерчатые тапочки. Саша возилась с неуклюжими тапочками дольше всех: завязки запутались, и огромные шлёпанцы всё никак не хотели держаться на её маленьких ногах. Она торопилась, чтобы не отстать от ребят, но, когда вошла в зал, они уже плотной толпой стояли у одной из витрин. И Саша не сразу пошла к ним — её заинтересовали старинные народные изделия из дерева: тёмные, удивительные по мастерству и красоте резной отделки ларцы; ковши, изогнутые, будто плавные лебеди; уютные и таинственные шкафчики, на дверцах которых рука народного мастера вырезала причудливые по сочетанию и строгие по форме цветы. Но потом она услышала, что ребята зовут её: — Саша, иди скорей сюда! Она пробралась к ним, но увидела только возвышавшуюся у самой витрины голову высокого, худого человека. — А здесь вы видите, — говорил он, — один из лучших экспонатов нашего музея — старинного русского Петрушку. Саша поднялась на цыпочки, но по-прежнему ничего не было видно. — Саша, иди вперёд, — тихонько позвали подруги. — Посмотри, какой смешной! И Саша пробралась между расступившимися ребятами к самой витрине. Прежде всего она увидела деревянную указку, которой водил по стеклу высокий, худой экскурсовод. Указка в это время спускалась с ярко-красного колпачка к длинному носу и грустно улыбающемуся рту. — Петрушка! — сказала Саша, не веря своим глазам. — Это мой Петрушка! — То есть как это, девочка, ваш? — с неудовольствием сказал экскурсовод, постукивая палочкой по витрине. Но в этот момент за стеклом витрины что-то произошло. То ли ослабели тесёмки, державшие Петрушку, то ли слишком сильно стукнул по стеклу экскурсовод, но руки Петрушки вдруг вывернулись из державших его лямок, а нос прижался к стеклу. — Прошу вас немного отойти, товарищи, — сухо сказал экскурсовод. — Мне нужно навести порядок в моей экспозиции. И он стал открывать застеклённую раму витрины. Ребята поспешно отодвинулись, но Саша — послушная, вежливая Саша — осталась на месте и, кинувшись прямо в открывшуюся витрину, схватила упавшего к ней на руки Петрушку. — Позвольте, кто вам разрешил? — возмущённо сказал экскурсовод. — Позвольте… Но Саша его не слушала. Она крепко держала своего маленького друга, и смеялась, и плакала от радости, а он тёрся головой об её щёку и ничего не говорил, хотя, наверно, мог бы сказать очень много. А старый хранитель музея тоже молчал и, почему-то отвернувшись, постукивал об пол своей палочкой. Видимо, лекция его была уже закончена. Глава сорок вторая
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

Что же, здесь можно поставить точку. За окнами падает мягкий белый снег. Друзья встретились снова. Сейчас они выйдут из музея и пойдут под этим мягким снегом. И он заметёт их следы… Но, прежде чем закрыть эту книгу, я хочу ответить на несколько вопросов читателей. Откуда я их знаю? Догадываюсь. Что стало с Петрушкой и Сашей? И где теперь Олег и Муся? Получил ли наконец квартиру весёлый художник? И шьёт ли ещё платья Викина мама? А кто-то вспомнил о маленьких актёрах из театра Мосгосэстрады и спрашивает, где теперь Мартын, и Брехун, и Кудлатка… Что ж, попытаюсь ответить. Викина мама всё ещё шьёт платья, но уже не втридорога, как раньше, а в два или даже, говорят, в полтора дорога, но у неё шьют редко, потому что Машенька, которая заведует теперь самой лучшей мастерской города, шьёт гораздо лучше. И заказать ей платье может всякий, кто любит хорошо одеваться. А хорошо одеваться в новом, красивом, большом городе, каким стал теперь Сомск, любят очень многие. Получил ли квартиру весёлый художник? Да, получил. Она в новом двадцатиэтажном доме, с газом, ванной, телевизором и теплопроводом, с холодильными и горячильными стенами и ветродвигателем для жаркой погоды. А главное, с великолепной застеклённой мастерской. Весёлый художник всё так же весел, и жена его всё так же добра, но люди говорят, что оба они немножко постарели. И хотя старость вдвоём — это не горькая, а ясная старость, их уже не так радуют электрохолодильники и ветрокипятильники, как они думали об этом раньше. Зато есть в их новой квартире одна комната, которую оба они очень любят. Весёлый художник говорит даже, что он молодеет в этой комнате. Это его мастерская, в которой он работает. В этой светлой, весёлой мастерской, увешанной смешными рисунками, стоит большой шкаф, доверху заполненный книжками весёлого художника, изданными на всех языках мира. Есть среди этих книг и весёлые приключения, и сказки, и умные, хорошие басни в картинках, рассказывающие всем детям мира о том, что такое хорошо и что такое плохо. Есть среди этих книг и сказка о старой башне, в которой художник и его жена жили когда-то. Может быть, для того, чтобы получше вспомнить старую башню, а может быть, и не поэтому, но художник и его жена иногда берут друг друга за руки и отправляются к старой башне и стоят там долго и вспоминают молодость. Иногда они даже заходят в соседний музей (ведь они теперь живут далеко от него) и с интересом рассматривают витрины. А что теперь там на витринах? Сашиного Петрушки на витрине, конечно, нет. А висит там другой Петрушка — его дальний сородич. Постойте, постойте, кто это? Да ведь это наш старый знакомый — Учёный Петрушка! У него очень важный вид — видимо, он вполне доволен своей судьбой. Ведь о нём ежедневно читаются научные лекции, которые со вниманием и почтением слушают сотни посетителей музея. Среди этих посетителей часто можно увидеть Олега и Мусю. Они больше не играют, поселились в этом городе, который им когда-то очень понравился, и сдали в местный музей самых заслуженных и почтенных кукол. Но не всех кукол они сдали. В огромном новом городе, каким стал теперь Сомск, есть пятнадцать детских кинотеатров, два ТЮЗа и три кукольных театра. В одном из них, среди многих других новых актёров, играют ещё любимые детьми ветераны кукольной сцены, актёры прежде Муси-Олегова Мосгосэстрадного театра. Гражданин Мосгосэстрада то ли умер, то ли нет, но на афишах этого театра он уже не значится. Зато все могут прочитать имя и фамилию молодого режиссёра этого театра Александры Лопахиной — нашей старой знакомой Саши. Она давно уже выросла, окончила школу, а потом Театральное училище и стала режиссёром так полюбившегося ей в детстве Театра кукол. А Петрушка? Наш старый знакомый, любимый Петрушка? Наконец-то мы добрались и до него. Ну что ж Петрушка? Он всё такой же. Когда звонок возвещает начало представления и зрители усаживаются на свои места, он так весело выскакивает на сцену и так задорно пляшет, как будто он не прожил уже долгую-долгую жизнь, как будто он ничуть не постарел. Постарел?.. Но ведь настоящее искусство никогда не стареет, — об этом не раз слышали мы в своё время от Учёного Петрушки. А всякий учёный, даже не самый умный, хоть раз в жизни да говорит правду.

ДОМ С ВОЛШЕБНЫМИ ОКНАМИ

рис. Н. Радлова

Глава первая
НОВЫЙ ГОД

Снег на улице хрустит,
Сон на саночках кат и т.

На стекле была нарисована морозная ёлочка, и смутно виднелась сквозь её мохнатые серебряные ветви широкая вечерняя улица. В высоких домах зажигались окна — одно за другим, как гирлянды лампочек на ёлке. Кто-то забыл у ворот саночки. Два человека торопливо шли по мостовой и размахивали руками. В самом конце улицы, там, где начинался бульвар, всё сливалось в мохнатое, белое, пушистое… Шёл снег. В комнате пахло хвоей. Большая ёлка стояла в углу, и стеклянные шары тускло поблёскивали на ней. Давно уже пора было зажигать ёлку, но мама ещё не вернулась с работы. Её вызвали в больницу в пять часов, а теперь… Таня посмотрела на часы — маленькая стрелка приближалась к девяти. Опять весь вечер без мамы! А сегодня Новый год. Правда, мама сказала, что она постарается прийти пораньше и они вместе зажгут ёлку и чтоб Серёжа никуда не уходил. Он и не уходит никуда, сидит дома. Да ведь молчит всё время, не разговаривает! Только спросил один раз: «Кушать не хочешь? Ну, посмотри картинки, мама скоро придёт»… Нет, не идёт мама, и Серёжа не разговаривает, и картинки все уже старые, знакомые. Скучно. Таня прислонилась к спинке дивана и задумалась. Какой хороший Новый год был в прошлый раз! Мама и папа были дома. Пришли знакомые ребята и принесли волшебный фонарь. А в фонаре были картинки про медведя, и про лису, и про дедову избушку… Отчего это в комнате вдруг посветлело?.. — Серёжа, посмотри, у нас окошко светится! Отчего это, Серёжа? — Это от фонаря, — сказал Серёжа не оборачиваясь. Он барабанил пальцами по замёрзшему стеклу и тихонько насвистывал какой-то марш. В другой вечер он давно нашёл бы себе занятие и уж непременно между делом не раз подразнил сестру, но сегодня даже ссориться не хотелось. И правда, что за неудачный Новый год! Мама весь вечер на работе, а его оставила дома, с Танюшкой. И отца нет — он со своим начальником уехал прокатывать по зимнему пути новую машину. Серёжа представил себе на минуту, как вспыхивают и снова гаснут фары и вихрем разлетается впереди машины снег. Хорошо! У отца хорошая профессия. Быть шофёром хорошо! «Быть шофёром хорошо, а лётчиком лучше…» Откуда это? Ах да, из Маяковского, из Танюшкиной книжки «Кем быть?»: «Лётчику хорошо, а матросу лучше…» Вот в том-то и дело, что выбрать себе одну профессию почти невозможно. А если б существовала такая машина, которая и летала бы, и ездила, и плавала? Ведь тогда её водителю можно было бы стать сразу и лётчиком, и шофёром, и моряком! Стой-ка! Это можно попробовать. Серёжа оглянулся на сестру и тихонько направился в свой угол, где было его хозяйство: рейки, планки, гайки, старый футбольный мяч с заплатой на боку… У Танюшки свой угол — там живут всякие девчоночьи игрушки: молчаливые, неподвижные куклы (а одна уже такая старая, ватная, что даже Таня с ней не играет), неуклюжие байковые медведи, мячики, запрятанные в сетки… Но манёвр не удался: Таня, задумчиво сидевшая на диване и как будто даже задремавшая, живо вскочила и подбежала к брату: — Ты что будешь делать, а, Серёжа? — Да ничего особенного, — скучным голосом сказал Серёжа, пряча за спину руки с молотком и гвоздями. — Я посмотрю, хорошо? — Да ты всё сто раз видела! Ну шла бы к своим куклам… Ладно, ладно, только не хнычь, пожалуйста! Садись вот сюда и не мешай, хорошо? — Хорошо, хорошо, не буду мешать. Ты это что, ты машину будешь делать, да? — Я сказал — сиди тихонько… Поблёскивают на ёлке шары. За окном падает снег. В углу, за перевёрнутым стулом, строится необыкновенная машина. У нее кузов автомобиля и пропеллер самолёта. У неё горделивая труба красавца парохода и капитанский мостик. «Право на борт! — командует капитан. — Отплываем! Улетаем! Поехали!» Глава вторая
ГОСТЬЯ

Это снилось всем ребятам,
Даже бабушке когда-то.

И она выбежала из двери. А в комнату снова ворвалось белое облако морозного пара, и дети услышали, как сквозь сон, слова уходящей гостьи: — Торопитесь, торопитесь, не опоздайте… Берегитесь Ледяного Ветра. Он захочет оставить вас в Старом году… — Серёжа, ты слышал? — сказала Таня шёпотом. — «Берегитесь Ледяного Ветра!..» — Одевайся потеплее, — сказал Серёжа сурово. — Нам надо торопиться, уже скоро десять часов. Глава третья
ДОМ С ВОЛШЕБНЫМИ ОКНАМИ

Мы из дому ушли вдвоём,
А на дворе метель метёт.
Как нам найти желанный дом?
Куда дорога приведёт?

Только три часа назад дети шли по этой улице с последними ёлочными покупками, но узнать её теперь было почти невозможно. Что стало с улицей? Что стало с домами, с воротами? Что стало со знакомым, как собственные саночки, бульваром? Снег плясал вокруг фонарей, и длинные фонари смешно отмахивались от него и прижимались к домам, а дома неслись прямо к незнакомому белому лесу, неизвестно откуда появившемуся в конце улицы. Серёжа и Таня шли, крепко взявшись за руки, чтобы не потерять друг друга в этом снежном вихре. На секунду ветер утих, и они ясно увидели у самого фонаря блестящие, сияющие окна большого дома. Они так ярко освещали улицу, что Таня закричала: — Дом с волшебными окнами! Серёжа, скорей! — и потянула брата за руку. С трудом им удалось пробиться сквозь снег, но они увидели самый обыкновенный дом — шестиэтажный, новый. Все окошки одинаковые, и за всеми окошками — ёлки. — Ой, Серёжа, он не волшебный! — грустно сказала Таня. — Он самый обыкновенный. И мамы в окошке нет. — Идём дальше, — решительно сказал Серёжа. Ребята пробивались сквозь снег то вправо, то влево, но дома с волшебными окнами не было, а снег валил всё гуще и гуще, и за его густой сеткой скоро уже нельзя было разглядеть ничего, кроме очертаний незнакомого леса вдали.

И вдруг дети увидели впереди себя мчащиеся вихрем саночки. Их везла вереница белых мышей, а в саночках сидела и, обернувшись, махала рукой старушка в заснеженной шубе и в большом пуховом платке. — Бабушка! — крикнула Таня. — Это та самая бабушка, что к нам приходила! Таня побежала за саночками, но споткнулась о какой-то сучок и упала, не выпуская Серёжиной руки. И оба они покатились по снегу куда-то вниз. — Держись за меня! — успел только крикнуть Серёжа. Но Таня уже вскочила на ноги и с изумлением оглядывалась. Глава четвёртая
В ЛЕСУ

На серебряных дорожках
Рассыпает месяц крошки.
Если клюнет крошку птица,
Станет птица серебриться.

Они стояли в лесу, в совершенно белом и тихом лесу. Прямо вперёд уходила освещённая месяцем дорожка. Нельзя было не ступить на неё. Снежные великаны-деревья сторожили дорожку. Они молча пропустили детей, но чуть только Танины ботинки захрустели по дорожке, как первое же дерево сказало немного надтреснутым голосом: — Не хрустите по хворосту! — А как же нам идти? — сказала Таня и сделала ещё один шаг вперёд. — Не хрустите по хворосту! — повторило второе дерево. — Поднимите сучок. Таня сейчас же наклонилась и нашла на дорожке два заиндевелых сучка. И Серёжа нашёл два таких же, только немного побольше. Но не успел он их взять в руки, как сучки превратились в блестящие коньки! И Танины — тоже. Серёжа быстро надел свою пару. До чего ж удобны, до чего легки! На таких коньках не трудно взять первый школьный приз! Но что делать с Танюшкой? Ведь она же ещё не умеет кататься. А Таня уже скользит на своих коньках — и как хорошо! Да ещё кричит: — Эй, Серёжа, догоняй! И вот они побежали вдвоём по гладкой ледяной дорожке. Они легко и быстро скользили по ней, а в ушах у них звучала совсем не знакомая им песенка: Унесут коньки чудесные
Прямо в страны неизвестные,
В страны ёлочных чудес —
В новогодний зимний лес.