Annotation 3 page

Олег и Муся проработали в театре гражданина Мосгосэстрады больше двадцати лет — об этом Олег любил сообщать всем. Сообщал он это с большим удовольствием, шумно и жизнерадостно. Муся же при этом всегда сердилась. Она дорожила своим стажем не меньше Олега, но кому это, в конце концов, нужно знать, сколько лет и стажу и ей… На службе у гражданина Мосгосэстрады они с Олегом познакомились. На службе у этого черноглазого гражданина они полюбили друг друга и поженились. И судьба их была так тесно связана — и любовью и общей работой, что жизнь врозь была бы для обоих совершенно немыслимой. Они любили и друг друга и свой маленький театр, который весь мог уместиться за плечами, любили свою полубродячую жизнь, спектакли под открытым небом… И всё-таки (этого никак нельзя скрыть) они очень часто ссорились. Причины бывали самые разнообразные, но одна была самая главная: рассеянность Олега. Казалось, можно было приучиться за двадцать лет вешать куклу на строго определённое место за ширмой. Нет, Муся просто из себя выходила и шипела, как раскалённая сковородка, когда, протянув руку во время спектакля, не находила на нужном месте куклы: это, конечно, снова напутал её партнёр! В этот день Олег и Муся немного запаздывали. Они поджидали Сашу, но она почему-то не пришла, и это было удивительно, так как она оказалась на редкость аккуратной и хорошей помощницей. Уж не заболела ли она? Решено было зайти к ней после спектакля, проведать, но сейчас надо было торопиться. Реквизит был поспешно собран, и Олег бодро зашагал по пыльной немощёной улице, а Муся почти бежала за ним, на ходу продолжая ворчать и напоминать слова его роли. Дело в том, что, несмотря на всю Мусину муштру на репетициях, Олег не очень твёрдо знал слова своих ролей, в особенности кладовщика-медведя, и Мусю это очень беспокоило. — Ах, оставь, Мусенька, всё прекрасно обойдётся! — отмахивался на ходу Олег. Но Муся, как всегда, очень волновалась. И, вероятно, это было причиной того, что случилось… Когда ширмы уже были расставлены и нетерпеливые зрители стали хлопать в ладоши и стучать ногами, оказалось, что спектакль нельзя начать, потому что пропал главный герой — Петрушка. Это было немыслимо, но это было так. А зрители шумно выражали своё нетерпение. Вы думаете, это были ребятишки? Как бы не так! Это были трактористы и учётчики, бригадиры и кладовщики, люди вполне солидные — в возрасте от семнадцати до сорока семи лет и выше. Но ведь все зрители петрушечного театра одинаковы. Стоит им увидеть яркую, цветастую ширму и услышать верещащий, пронзительный голосок Петрушки, как все они превращаются в детей. И вот они топают, хлопают, торопят артистов! А Петрушка исчез, пропал, как будто провалился куда-то… Олег уже в третий раз проигрывает на своём маленьком аккордеоне бравурный вступительный марш, стараясь не слышать Мусиного шипения и заискивающим шёпотом подавая ей ненужные советы — ещё раз посмотреть там-то и там-то. Но Петрушка пропал бесследно. В это время за ширмой появилась Саша. Она не смогла усидеть дома и нарушила прямое распоряжение Клавдии Григорьевны. Правда, она постаралась пораньше выполнить почти всё, что было написано в расписании: и убрала комнату, и за хлебом сходила. Но вместо того чтобы сесть заниматься, схватила Петрушку и побежала на спектакль. Хоть второе действие посмотреть!

Но оказалось, что спектакль ещё не начинался. Саша сразу поняла, что за ширмой что-то случилось, и поспешила на помощь. — Саша, беги скорей к нам домой — мы, кажется, забыли там Петрушку! — свистящим, трагическим шёпотом взмолилась Муся. — Хорошо, — торопливо согласилась Саша. — А своего я оставлю тут. Можно ему пока побыть у вас? — Мусенька! — И голова Олега показалась за ширмой. — Мусенька! Идея! Но Муся уже поняла его. Она схватила Сашиного Петрушку и быстро оглядела его своими круглыми глазами. — А сумеет? — шёпотом спросила она у Саши. — Он сумеет, сумеет! — торопливо зашептала сразу всё понявшая Саша. — Я ему показывала! Мы играли всю вашу пьесу! У Петрушки даже дух захватило от волнения… Но вот уже на нём костюм тракториста. И Мусина рука ставит его на ширму… — Здр-расьте! — кричит Петрушка. — Вы не видели мой тр-рактор-р? Его встречает хохот зрителей, и сразу же несколько голосов предлагают ему взаймы своего «коня». И Петрушка отвечает им, острит, каламбурит, и скачет, и юлит, и рулит, и спорит с сусликами, и дерётся с медведем. Вот это жизнь! А Саша с замирающим сердцем стоит за ширмой, в глубине её, чтобы не мешать Мусе. Туда, в публику, она не может сейчас пойти: она слишком волнуется за Петрушку. Но всё идёт прекрасно. Зрители в полном восторге. И даже Муся, строгая Муся, довольна. — Молодец! — говорит она Петрушке после окончания спектакля. — Я бы тебя взяла в наш театр, да, боюсь, Саша не отдаст. — Берите, — грустно говорит Саша. — Пока не найдётся ваш Петрушка… — тихонько добавляет она. Глава шестнадцатая
УЧЁНЫЙ ПЕТРУШКА, ИЛИ НОЧЬ РАЗМЫШЛЕНИИ

Сначала было совершенно темно. Попискивала какая-то птаха. Осторожно шуршали ветки. Петрушка, лежавший под кустом, на холодной земле, вздыхал и тосковал.

^{В этот момент холодная лягушка прыгнула Петрушке на руку.} Его так небрежно и неуважительно потеряли. То, что они торопились, не могло послужить им оправданием. Торопливость хороша только при ловле мышей, а не в искусстве. Конечно, искусство требует жертв, и он готов принести их. Но нужна ли эта жертва, целесообразна ли она? Так размышлял Петрушка, лёжа под кустом, на холодной земле. Все эти и другие давно известные изречения приходили в его голову не случайно. Дело в том, что Петрушка этот был не простой, а учёный. В течение долгих лет его работы в театре он сопровождал Олега и Мусю во всех их странствиях, бывал вместе с ними на всех диспутах и конференциях и набрался там такой учёности, что сам себе удивлялся. Лёжа сейчас в холодной тени куста, Учёный Петрушка размышлял о судьбах кукольного театра и о том, нужен ли сегодня театр Петрушки. «Я устарел! — думал он с гордостью, упиваясь этими печальными словами. — Я уже никому не нужен». В этот момент холодная лягушка прыгнула на его руку, но Петрушка даже не заметил этого. Когда он думал о себе, он больше ничего не замечал. «Однако истинное искусство не стареет, — продолжал он размышлять. — Стало быть, я ещё не устарел. Искусство вечно. Они не понимают этого…» «Они» — это были Олег и Муся, которых Учёный Петрушка презирал. Они почти никогда не участвовали в диспутах. Они только молча слушали, иногда робко вставляя словечко, а потом брали на плечи свои мешки и снова отправлялись в поход. И его, учёного, умудрённого артиста, не выносившего громких голосов и резких движений, — его тащили, как какую-то кладь, иногда даже вниз головой, трясли в вагонах, а потом выпускали на сцену и заставляли потешать невежественных зрителей. Что понимали они в искусстве? Так размышлял Учёный Петрушка. А на небе появилась луна. Она вышла из-за облака, огромная, рыжая, почти театральная в своей немыслимой, фантастической красоте. И в тот же миг лунная дорожка пересекла дорогу, засветились капли росы на кусте, и ещё чернее стало тёмное, холодное ложе Петрушки. — Искусство требует жертв, — шептал он. — Судьба истинного актёра всегда такова… Да, такова… — Ква! — ответила ему обрадованная знакомыми звуками лягушка. — Ква! Из всех рассуждений Учёного Петрушки она поняла и усвоила только это. «Да, истинное искусство всегда остаётся непонятым! — горестно и удовлетворённо подумал Учёный Петрушка. — Такова судьба искусства. Да, такова!» — Ква! — подтвердила лягушка. Глава семнадцатая
НЕПОХОЖИЕ ДВОЙНИКИ

Саша долго не могла уснуть в эту ночь. Вечером Клавдия Григорьевна отчитывала её за самовольную отлучку из дому, за нарушение расписания… Но как ни боялась Саша тётки, она её почти не слушала. Другое занимало и огорчало её: Петрушки не было дома! Он вместе с другими актёрами передвижного театра Мосэстрады был упакован и приготовлен к отъезду. Завтра рано утром Олег и Муся уезжают в другой посёлок — в трёх километрах отсюда. По плану своей работы, утверждённому в самой Москве, они не должны задерживаться долго на одном месте. Они должны обслужить за время своей поездки как можно больше строительных и полевых бригад. С этим планом нельзя было не согласиться, нельзя было не подчиниться ему. Но Саше так грустно было расставаться с Петрушкой! Правда, Олег и Муся обещали вернуть его, как только они найдут своего премьера. Но как они могли найти его теперь — ведь они уезжали! Надо было во что бы то ни стало помочь им и разыскать пропавшего актёра. Саша не хотела больше нарушать расписание Клавдии Григорьевны. Поэтому она утром рассказала тётке обо всём и попросила разрешения пойти на поиски. — Вот видишь, Александра, к чему ведут твои нелепые увлечения! — сказала Клавдия Григорьевна, укладывая в портфель бумаги. — Теперь ты столько полезного времени потеряешь зря. И Клавдия Григорьевна ушла, очень недовольная. Но разрешение всё же было дано, и Саша отправилась на поиски. Она всё утро бродила по посёлку, заглядывала во все канавки и вдруг увидела Крикуна, который, удивлённо скосив круглые глаза, рассматривал что-то под кустом. «Вот куда забрёл! Хорошо, что я увидела», — подумала Саша и подошла к петуху. И тут она заметила под кустом Учёного Петрушку. — Молодец, Крикун! — обрадованно сказала Саша. — Всё-таки и ты бываешь молодцом, — похвалила она ещё раз петуха, и Крикун оглушительно кукарекнул в ответ и шагнул к Петрушке. А тот лежал под кустом весь мокрый от росы, и вид у него был обиженный и недовольный. Саша принесла его домой и посадила на крыльцо — сушиться. И тотчас же около крыльца появился Крикун. Петух не очень-то разбирался в науке и принял сначала Учёного Петрушку за простого. Но, когда он подошёл к Учёному Петрушке и дружески приветствовал его, тот ничего не ответил. Крикун удивился и тут только заметил, что это был другой Петрушка. — Крикун! — представился он. Но Учёный Петрушка опять ничего не ответил. Крикуну стало не по себе, и он смущённо отошёл. — Как нехорошо! — сказала Саша, видевшая из окна всю эту сцену. — Ведь он нашёл вас… Она сказала Учёному Петрушке «вы» и, заметив это, очень удивилась. Но сказать ему «ты» она почему-то не могла. А Учёный Петрушка и ей ничего не ответил, и больше с ним никто не разговаривал. Особенно неприятно было Саше то, что это двойник её милого Петрушки. «Странно как, — думала она. — Ведь этот Петрушка очень похож на моего. И голова такая же, и рот до ушей. Но мой смеётся весело, а этот как-то неприятно. Отчего это? Нет, этот совсем другой, — утешала она себя, поглядывая искоса на сохнувшего Петрушку. — Я с ним больше никогда и двух слов не скажу». И она действительно совсем не разговаривала больше с Учёным Петрушкой и решила, как только он высохнет, отнести его Олегу и Мусе. Но Клавдия Григорьевна, которая пришла в это время домой, категорически запретила это. — Ни в коем случае не пущу тебя, — сказала она. — Конечно, дети должны быть самостоятельными, и я в твоём возрасте легко совершила бы такое путешествие. Но ты можешь заблудиться, и мне придётся потратить много времени на поиски. Шутка ли сказать: три километра туда и три обратно! Нет, я тебя не пущу. В этот посёлок должен пойти Константин, помощник Светланы Игнатьевны, и я попрошу его отнести эту куклу. — А я? — взволнованно спросила Саша. — Ведь я должна взять у них своего Петрушку! — Нет, тебе незачем терять время. Константин скоро вернётся и принесёт тебе твою игрушку… Ах, Саша, Саша, какая ты ещё маленькая! — прибавила тётка укоризненно. Глава восемнадцатая
АКТЁРЫ ПРИНИМАЮТ ПЕТРУШКУ В СВОЮ СЕМЬЮ

Товарищам по сцене новый Петрушка понравился. — Конечно, малокультурная личность, — сказала, охорашиваясь, лиса Люся, — но сразу видно — не интриган. — Он, возможно, не так уж талантлив, — пробасил Мишка, — но усидчив, весьма усидчив, этим и берёт. — Душка! — прошептала молоденькая крольчиха Пушечка. Словом, каждый, в простоте душевной, наградил Петрушку своими свойствами. И уверяю вас, что это ещё не так плохо. Гораздо хуже было бы, если б они приписали ему и то, в чём сами не были повинны. Собачка Кудлатка, у которой всегда было опущено одно ухо и поднято другое, сразу же полюбила Петрушку всем своим маленьким собачьим сердцем и не отходила от него ни на шаг. Кукла Школьница взяла над ним шефство и решила обучить его грамоте. Были в труппе и другие актёры: пёс Брехун, свинья Хризалида и кот Мартын. Пёс Брехун приветственно лаял, Хризалида по всякому поводу хрюкала. А кот Мартын…

Пожалуй, это был единственный актёр, который встретил появление нового Петрушки совершенно равнодушно. Возможно, конечно, что он притворялся. Притворство было основным свойством его кошачьей артистической натуры. Об Учёном Петрушке не пожалел никто. Он давно уже всем надоел своим скучающим видом и бесконечными рассуждениями. А наш Петрушка сразу всех полюбил и добродушно тыкал всех в спину своим длинным носом. — Малокультурен, но симпатичен, — повторяла Люся. Однако на первом же спектакле все оценили хорошие качества нашего Петрушки. Спектакль не ладился с самого начала. Муся не могла забыть о потерянном актёре — она волновалась, сердилась на Олега и в результате спутала выходы актёров — вместо Люси выпустила Мартына. А кот и не подумал помочь ей: разлёгся на ширме, свесив в сторону зрителей свой пышный хвост, — и всё… И вот тут-то всех выручил Петрушка: он неожиданно пустился в пляс! Не беда, что по ходу действия он должен был плакать, — зрителям это всё равно понравилось. А пока он плясал, Муся восстановила на ширме порядок, и спектакль пошёл своим чередом. — Настоящий товарищ! — решили актёры и дружно приняли нового Петрушку в свою шумливую, бестолковую и весёлую семью. Только кот Мартын… Хотя именно его выручил в спектакле Петрушка, кот Мартын помалкивал. О чём он думал, было неизвестно. В самом деле, вы знаете, о чём думает кот, когда глядит на вас прищуренными зелёными глазами? Не знаете? И я тоже. Глава девятнадцатая
ПОЛЕВАЯ ДОРОГА

Костя неторопливо шагал по дороге и насвистывал песню. Если бы в этой песне были слова, они звучали бы примерно так: Дорога, длинная, прямая,
Веди меня, веди вперёд.
Вот облака на небе тают,
Вот иволга в кустах поёт.

Там, может быть, сейчас лисица
За мной внимательно следит.
А поле — поле колосится,
Пшеница спелая шумит.

Такую совсем простую и незатейливую песню можно было бы услышать, если перевести язык свиста на язык слов. А может быть, и не совсем такую. Ведь всякий, даже самый лучший, перевод бывает всегда немного неточным. Но в чём можно не сомневаться, так это в том, что Костя с великим наслаждением шагал по горячей полевой дороге. Слева от него было поле, справа — невысокий кустарник. И вполне возможно, что из-за кустов за ним наблюдала осторожная лисица. И совершенно несомненно, что в небе таяли лёгкие облака, и воздух был напоён горячим ароматом, и густо колосилась пшеница. «Вот это урожай! — думал Костя, шагая по дороге и машинально насвистывая. — Если б не Светлана, бросил бы я эту свою подсобную „научную“ работу и пошёл бы на курсы комбайнеров… Эх!» — Костя сокрушённо махнул рукой и полез в карман за папиросами. Но вместо папирос он вытащил Учёного Петрушку. — Тю! — удивился Костя, разглядывая Петрушку. — А я, брат, про тебя и забыл совсем. Да ты что такой невесёлый? Запарился в кармане? Ну, подыши теперь. И Костя снова сунул Учёного Петрушку в карман, но так, что теперь в кармане находились только его ноги, а голова торчала наружу. Ответа от Петрушки Костя не дожидался. Он и не подозревал, что тот был такой умный и только презрительно усмехался, слушая его незатейливую песню. Глядя из Костиного кармана на всё то, что так радовало Костю, Учёный Петрушка продолжал лишь криво усмехаться. Его не радовала ни густая зелень кустов, ни горячая пыль на дороге, ни золотая стена хлеба. «Всё это слишком просто, — думал Учёный Петрушка. — И вообще, какое это имеет ко мне отношение?» Так и шли они по дороге — Костя и Учёный Петрушка.

А за ними бежали две тени: одна большая, широкоплечая, — Костина, и другая совсем маленькая, с украшенной острым кривым колпачком головкой. Глава двадцатая
ПЕТРУШКА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО

— Ну, вот и ваш Петрушка! Небось соскучились? — весело сказал Костя, вытаскивая из кармана Учёного Петрушку и передавая его Мусе. — Не стоит благодарности. Я пошёл… Да, ещё вам привет от девочки Саши. Постойте, постойте, и письмецо есть от неё. И Костя вытащил из другого кармана — а на его куртке их было множество — маленький конверт. — Олег, иди-ка сюда, — скомандовала Муся. — Ты подумай, нашёлся наш Петрушка! И Саша прислала письмо. Олег, конечно, сейчас же поспешил на зов — ещё не было случая, чтобы он ослушался Муси. — А, здоров, дружище! — радостно закричал он Учёному Петрушке. И, почти совсем как Костя, прибавил: — Чего нахохлился? Или не рад, что вернулся в родную семью? «Родная семья» тоже вся была здесь: в руках у Олега было штук семь артистов, так как в это время он как раз собирался их упаковать. Маленький театр снова отправлялся в путь. То ли от неудобного положения (некоторые артисты висели вниз головой, болтая в воздухе ногами), то ли от чего другого, но артисты особенной радости не выразили. Однако письмо от Саши, несмотря на такое неудобное положение, все они слушали внимательно. А в письме своём Саша писала, что очень радуется тому, что нашёлся настоящий актёр их театра. Что она его высушила, почистила и посылает им. И благодарить за это надо Крикуна, их дворового петуха. Ей очень хочется знать, как проходят спектакли и как чувствуют себя Олег и Муся — здоровы ли они, не устали ли? Тёти Клавдии Григорьевны сейчас нет дома, не то она, наверно, послала бы им привет. «И ещё большой привет моему Петрушке, — писала Саша в самом конце своего маленького письма. — Я бы ему написала отдельно, если б он умел читать…» Тут кукла Школьница зашептала что-то Петрушке, но тому было не до неё — он весь превратился в слух. «И пусть Петрушка сам решит, оставаться ему в театре или ехать домой. А я по нему очень соскучилась». Закончив чтение Сашиного письма, Муся оглянулась и, поискав глазами Сашиного Петрушку, сунула ему в руки письмо. — Слыхал? — сказала она улыбаясь. — Тебе привет! (Со своими маленькими актёрами Муся разговаривала обычно гораздо ласковей, чем с большим Олегом.) Ну как, поедешь или останешься? — И Муся, щёлкнув Петрушку в лоб, стала помогать Олегу упаковывать вещи. — Знаешь, Мусенька, я бы взял этого Петрушку ещё в одну поездку, — сказал Олег. — Он нам очень пригодится. — Конечно, — согласилась Муся. — Но ведь Саша скучает без него. — А мы его на обратном пути завезём!.. Завезём, а, Петрушка? — сказал Олег и уложил Петрушку в мешок. Ух, какая буря поднялась в душе у Петрушки! Саша скучает: скорей вернуться! Как, и расстаться навсегда с театром и со своими новыми друзьями? Но Сашу очень жалко. Но ведь это не навеки. Временно. Нет, почему же временно? Он хочет играть всегда! Так беспорядочно и противоречиво прыгали в голове у Петрушки мысли. Возможно, это происходило оттого, что и мешок, в котором он лежал, подпрыгивал на плечах шагавшего в гору Олега. А Олег, постукивая палкой и взбираясь на пригорок, пел старую петрушечью песню, песню бродячих актёров-кукольников: Сумку — на плечи,
Ветер навстречу,
Ездит Петрушка по всем городам.
Далёко-далече,
Далёко-далече,
По сёлам, по школам, по детским садам…

Эх, неужели же должна будет окончиться эта замечательная бродячая жизнь? Глава двадцать первая
СОПЕРНИКИ

— Мусенька, какого Петрушку готовить к вечернему спектаклю? — закричал Олег, вытаскивая из мешка обоих Петрушек и поднимая их над головой. Сашин Петрушка подпрыгивал на его руке и заглядывал Олегу в лицо: «Меня! Меня!» А Учёный Петрушка уныло висел на другой руке Олега: «Не всё ли равно?» Но стоило только Мусе ответить с другого конца комнаты: «Готовь Сашиного!» — как Учёный Петрушка весь напружинился и, повернув голову к Сашиному Петрушке, прошипел: «Пош-шмотрим!» Наш маленький неучёный Петрушка прямо обомлел — столько злости слышалось в шипящем голосе его учёного собрата. И как только Олег и Муся, приготовив актёров, ушли обедать, разыгралось что-то невероятное. — Не допущ-щу! — возмущался и шипел Учёный Петрушка. — Меня, заслуженного деятеля петруш-шечных ишкуштв, — в отштавку! И кого же, кого же взамен? Неуча! Мальчишку! — Совершенно правильно, дорогой! Совершенно правильно! — щебетала лиса Люся, оглядываясь на Сашиного Петрушку — не слышит ли он. — Хр-рю! — хрюкала Хризалида. — В хр-раме искусства такое свинство! — Гав! Гав! — орал Брехун. Наш маленький Петрушка ничего не понимал. Неужто его новые друзья так коварны? Правда, из речей Хризалиды и Брехуна ничего нельзя было понять. Но держались они воинственно, и Брехун лаял над его ухом так громко, как будто хотел его оглушить. Одна только верная Кудлатка прыгала около нашего бедного Петрушки и даже лизнула его в нос. А кукла Школьница сказала: — Не надо ссориться! Мы все должны дружить. Тут кот Мартын, дремавший на ручке кресла, приоткрыл один зелёный глаз и лениво взглянул на куклу. Она, как и все девочки, очень любила кошек и стала гладить и чесать его между ушами и совсем забыла о Петрушках. А пёс Брехун гаркнул: «Гав!» — и на этом первый акт закончился. Но драма продолжалась. Играл-то вечером всё-таки наш Петрушка — Мусе как-то приятнее и удобней было работать с ним. По правде говоря, и Люсе и Брехуну было веселее с ним играть. Но такие уж у них были характеры: ей очень хотелось немножко посплетничать, а ему — поворчать и позлиться. Но что стало с Учёным Петрушкой! Он на глазах у всех молниеносно превратился из учёного и заслуженного артиста в самого настоящего интригана и завистника. Он дошёл до того, что подговорил Брехуна подставить Петрушке во время представления подножку! Петрушка растянулся во весь рост, но это было очень смешно, и зрители решили, что так и нужно, и наградили актёра звонкими аплодисментами. Учёный Петрушка чуть не задохнулся от злости и подговорил Брехуна прогрызть дыру в кармане за ширмой, который предназначался для Петрушки. И когда Муся, сунув его туда во время действия, через несколько минут хотела снова его достать, чтобы выпустить на ширму, Петрушки там не оказалось: он валялся на полу, в пыли. Мусе некогда было его разыскивать, она схватила другого — Учёного Петрушку — и с ним продолжала спектакль. Тот торжествовал, но от злости и чванства совсем позабыл свою роль и играл из рук вон плохо. Зрители, думавшие, что продолжает игру их любимец, недоумевали. — Наверно, он заболел, — сказала одна сердобольная девочка. И чтоб утешить Петрушку, все стали дружно аплодировать. Кто-то даже бросил на ширму букетик полевых цветов. А наш бедный Петрушка лежал на полу и очень огорчался. Он попробовал утешить себя изречением, которое слышал от Учёного Петрушки: «Искусство требует жертв», но изречение не помогало. Ему всё-таки было очень обидно. Глава двадцать вторая
БРЕХУН ПИШЕТ ДОНОС

После этого бурного спектакля склока в маленьком закулисном мирке не затихла, а, наоборот, ещё пуще разгорелась. Вы думаете, если сцена в этом театре была небольшая, а актёры совсем маленькие, то и страсти у них были махонькие? Уверяю вас — это совсем не так. Чем меньше бывает круг зрения действующих лиц, тем сильнее их маленькие страсти. С утра уже всё кипело. Лиса Люся бегала от одного Петрушки к другому и каждому говорила «дорогой», и каждому сплетничала и обвиняла другого. Свинья Хризалида противно хрюкала, а Брехун облаивал каждое слово нашего Петрушки. Кукла Школьница ничего не могла поделать — она всё-таки была только девочкой. Она затыкала уши и повторяла: — Мальчики, не шумите! Мальчики, не надо ссориться! Но её никто не слушал. Спектакли не ладились, так как мысли актёров были заняты совсем не тем, что происходило на сцене. Даже наш маленький жизнерадостный герой кричал зрителям своё «Здр-расьте!» уже не так весело, как раньше. Замечали ли Олег и Муся, что происходило у них в театре, а если замечали, то на чьей были стороне? Олег только посмеивался — ему это всё казалось очень забавным — и даже подзадоривал иногда «этих маленьких дурачков», как он называл их. Муся относилась ко всему гораздо серьёзнее. Её возмущало, что в театре нарушен железный порядок, который она установила, и маленькие актёры вышли из повиновения. В этом отношении она была настоящим режиссёром. Но действительного положения дел они оба не знали, так как хотя и понимали своих актёров, но не во всём и не всегда. А к кому же из двух соперников лучше относилась Муся, которая, как вы уже, конечно, заметили, была настоящей главой этого маленького театра? Право же, трудно сказать. Она охотно играла с нашим весёлым Петрушкой, и ей нравился его молодой, непосредственный талант. Но с Учёным Петрушкой она работала уже около двадцати лет, очень ценила его и не хотела обижать. Муся назначала их в очередь: то один играл, то другой. Но чаще всё-таки Сашин Петрушка, так как учёный актёр становился частенько невыносимым не только за кулисами, но и на ширме. Атмосфера, как говорится, сгущалась. И вот однажды пёс Брехун, которого подговорил Учёный Петрушка, решился на гадкое дело. Стащив из реквизита пьесы «Петрушка-первоклассник» чернильницу-непроливашку, школьную тетрадь и ручку, он уселся однажды в самом тёмном углу перед ящиком и принялся строчить донос. Донос предназначался «Гражданину Мосгосэстраде в собственные руки», и в нём должна была заключаться жалоба на «бесхозяйственность и бестолковость бездарных режиссёров вашего уважаемого театра, не умеющих ценить подлинных представителей театрально-кукольного искусства и поддерживающих всяких проходимцев». («Проходимцами» Брехун обозвал, как вы сами догадались, нашего бедного Петрушку.) Но так как писать Брехун умел не так хорошо, как лаять, то вся эта великолепно-гнусная фраза была изложена следующим образом: «Гав! Гав! Гав!» Вероятно, гражданин Мосгосэстрада не понял бы этого своеобразного доноса, а если бы и понял, то не дал бы ему ходу, так как славных режиссёров своего маленького кукольного театра высоко ценил и уважал. Но доносу Брехуна не суждено было дойти до «собственных рук гражданина Мосгосэстрады». Когда Брехун, удовлетворённо ворча, заклеивал языком конверт, Олег вытащил его из-под самого носа Брехуна и, прочитав, беззлобно обругал пса дураком и велел идти в угол, чтоб на досуге подумать о своей глупости. Что Брехун и исполнил, хотя с недовольным ворчаньем. Но поздно вечером, после спектакля, Олег и Муся посовещались и решили, что, как это ни грустно, Сашиного Петрушку надо отправить домой. — Иначе атмосфера в театре никогда не улучшится, — со вздохом сказала Муся. Глава двадцать третья
ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ

Итак, он снова был дома. Саша ему так обрадовалась! Она не могла на него наглядеться и называла разными ласковыми именами. Даже Крикун обрадовался, сконфуженно пробормотал вместо обычных речей: «Пойду обрадую ку-ур!» — и удалился, чтобы не мешать встрече друзей. Иногда и петухи бывают тактичными. Только Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась: «Опять этот Петрушка!» Но и она ничего не сказала. А сам Петрушка? Ну конечно, он был рад. Когда Клавдия Григорьевна ушла на работу, он вместе с Сашей обежал все углы своего немножко забытого дома, ткнулся носом в букет желтоватых листьев. («Скоро осень, Петрушка!» — сказала Саша.) Потом они прошли вместе мимо закрытой двери в Наталкину комнату. («Не тянись туда, Петрушка! У Ирины кончился отпуск, и Наталку опять отвезли к бабушке».) Потом вышли во двор. Петрушка увидел знакомую, привядшую уже немного траву, и немного потускневшее солнце, и Крикуна, важно разгуливавшего в глубине двора, — тоже уже не такого нарядного, как прежде. Отчего это всё как будто немного потускнело? Может быть, оттого, что уже близилась осень, такая ранняя в этом краю. А может быть, и оттого, что сам он стал немного старше, а главное, жил это время такой яркой, такой театральной жизнью! Увы, всё казалось ему теперь немного поблёкшим. Только там, в театре, была его настоящая жизнь… Саша сразу это заметила и сначала очень огорчилась. — Ты совсем забыл меня, Петрушка! — сказала она укоризненно. — Не забыл! Не забыл! — заторопился Петрушка. — Ты хороший, Петрушка! — обрадованно сказала Саша. — Уж-жасно хо-роший! — подтвердил Петрушка. И всё-таки он скучал. — Знаешь что, Петрушка? — сказала ему однажды Саша. — Давай будем опять с тобой представлять! — А Наталка? — удивился Петрушка. — Наталка уехала, да ведь другие ребята остались. Помнишь, они приходили смотреть на нас? Устроим теперь настоящий театр! Такой, как у Олега и Муси. Хорошо? — Ура! — закричал Петрушка. — Замечательная мысль! С некоторых пор он иногда произносил такие громкие слова. Сам этого не подозревая, он перенял их у Учёного Петрушки. И вот они начали готовить свой собственный настоящий театр. Саша торопилась поскорей закончить все домашние дела, чтобы пораньше приняться за театральные. И Петрушка решил помогать ей. — Я у Розы научился! — уверял он Сашу. Петрушке было стыдно признаться, что у Розы он ничем не занимался, а лежал в нафталине, в стенном шкафу. И Саша ему поверила. — Что ж, хорошо, Петрушка, — сказала она. — Выбери, что ты хочешь делать: чистить картошку или заваривать чай. — Картошку! Картошку! — Хорошо. Вот тебе ножик, вот две картофелины, вот вода. А я пойду в магазин за хлебом. И Саша ушла. Картофелины были пузатые, светло-коричневые, неприступные. Петрушка тюкнул одну из них носом — и вдруг на ней появилось маленькое белое пятнышко. Тюкнул ещё раз — образовалась дырочка. — Хо-хо! Вот я какой! — обрадовался Петрушка и стал тыкать в картофелину носом. «Я придумал, как чистить без ножика! — ликовал он. — Вот обрадуется Саша!» Но Саша совсем не обрадовалась. — Ой! — сказала она испуганно и подбежала к Петрушке. — У тебя весь нос грязный! — А зато картофелина какая! — восхищался Петрушка. — Как ё-ёжик! — Да-да, совсем как ёжик. Или как тёрка, — сказала Саша. — Знаешь что, завари-ка лучше чай. Хорошо? — Хорошо, хорошо! — согласился Петрушка. Он начал входить во вкус хозяйственных дел. — А ты сумеешь? — забеспокоилась Саша. — Чай надо сыпать в чайничек. И совсем немного. — Знаю! — закричал Петрушка. И он начал хозяйничать. Но когда Саша увидела, что он сделал, она даже руками всплеснула: — Куда же ты всыпал чай, Петрушка? — В чайничек. Ты же сама сказала — в чайничек! — Да разве это чайничек? Ведь это большой чайник! А где же чай? — Высыпал! — Как, ты высыпал всю пачку? Ведь я же тебе сказала — немножко! — Я и всыпал немножко. Она была с-совсем маленькая… — обиделся Петрушка. — Ой, что я скажу тёте? — огорчилась Саша. — Она всё говорит: надо экономить… Ну ладно, Петрушка, не горюй! Посмотри лучше в окошко, а я побегу куплю ещё чаю. А потом мы с тобой начнём делать декорации. Хорошо? — Хор-рошо, хорошо, — немного обиженно согласился Петрушка. Глава двадцать четвёртая
КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА ВОСПИТЫВАЕТ

Date: 2015-12-12; view: 382; Нарушение авторских прав