Глава 17. Стиви Рей пока не понимала до конца, что означает загадочное стихотворение Крамиши, но одно она знала точно – только что подруга сказала ей чистую правду

Стиви Рей

Стиви Рей пока не понимала до конца, что означает загадочное стихотворение Крамиши, но одно она знала точно – только что подруга сказала ей чистую правду. Она должна перестать отворачиваться от правды и измениться.

Самое трудное заключалось в том, что Стиви Рей уже не верила в то, что сможет отыскать эту правду, не говоря уже обо всем остальном. Она снова посмотрела на зажатый в руке листок. Стиви Рей настолько хорошо видела в темноте, что без труда разбирала строчки даже в густой тени под огромными горными дубами, росшими вдоль улицы Утика со стороны стены кампуса.

– Терпеть не могу эти вонючие хайку, или как это там называется! – пробурчала она, в сотый раз перечитывая три короткие строчки.

Сердцу скажи своему

Покров секретов душит

Свободу ему выбирать.

Это было про Рефаима. И про нее. Опять.

Стиви Рей плюхнулась под дерево и прислонилась спиной к шершавому стволу, наслаждаясь ощущением силы, исходящим от старого дуба. Значит, она должна сказать что‑то своему сердцу, но что именно? И она без всяких стихов прекрасно знает, что секрет ее душит, но разве она может кому‑нибудь рассказать про Рефаима? Или секрет душит не ее, а свободу? Его свободу выбирать? Или свобода – это его выбор? Но папочка так цепко держит Рефаима за горло, что он этого не понимает?

Стиви Рей со вздохом подумала о том, что отношения древнего Бессмертного и его полубессмертного сына являются не более чем застарелой версией все тех же подавляющих взаимоотношений отца и сына, от которых страдают миллионы парней в современном мире. Калона обращался с Рефаимом как со своим рабом, но он так давно вдолбил ему в голову всякий вздор насчет своей отцовской роли, что бедный пересмешник уже не мог понять, как все обстоит на самом деле!

Ну, а потом все еще больше запуталось, потому что Стиви Рей сначала Запечатлилась, а потом намертво связалась с Рефаимом, исполняя обещание, данное черному быку Света….

– Вообще‑то дело не только в обещании, – прошептала Стиви Рей себе под нос. Ей ли не знать, что она и до этого была без ума от Рефаима! – Он… он мне нравится, – еле слышно выдохнула она, хотя кругом стояла глубокая ночь, и подслушать ее могли разве что деревья. – Жаль, я не знаю, это из‑за Запечатления или по‑настоящему, потому что в нем есть что‑то такое?

Запрокинув голову, Стиви Рей посмотрела на паутину голых веток, распростертую над ее головой. И продолжила исповедоваться деревьям:

– Честно говоря, мне нельзя с ним больше видеться!

У нее земля уходила из‑под ног при одной мысли о том, какая бездна разверзнется в Доме Ночи, когда Дракон Ланкфорд узнает, что она не только тайком спасла пересмешника, убившего Анастасию, но и Запечатлилась с ним!

– Может, в стихотворении как раз и говорится о свободе от меня? Если я перестану видеться с Рефаимом, он выберет свободу улететь отсюда! Может быть, наше Запечатление само собой ослабнет в разлуке?

Но от этой мысли у нее тоже земля уходила из‑под ног.

– Нет, сама я все равно ничего не придумаю. Мне нужно с кем‑нибудь посоветоваться, – жалобно прошептала Стиви Рей, опуская подбородок на руки.

В тот же миг, словно в ответ на ее слова, откуда‑то послышались рыдания.

Стиви Рей встала, склонила голову набок и прислушалась. Точно, неподалеку кто‑то ревел в три ручья. Стиви Рей совсем не хотелось идти и узнавать, кто там плачет и что случилось.

Честно говоря, за последнее время она была сыта слезами по горло, но плач звучал настолько горестно и безутешно, что Стиви Рей просто не могла остаться в стороне. Это было бы неправильно.

Она пошла на плач, и вскоре узкая тропка привела ее к высоким черным чугунным воротам главного входа в школу.

Стиви Рей не сразу поняла, что видит перед собой. Да, теперь она ясно видела, что плакала женщина, и что женщина эта стояла за воротами Дома Ночи. Подойдя ближе, Стиви Рей разглядела, что незнакомка стоит на коленях перед воротами, возле правой створки. Перед ней возвышался какой‑то огромный погребальный венок, сплетенный из искусственной зелени и розовых пластиковых гвоздик.

Венок был прислонен к каменному столбу, а прямо под ним горела зеленая свечка. Сотрясаясь от рыданий, женщина вытащила из сумочки какую‑то фотографию. И только когда она поднесла карточку к губам, Стиви Рей впервые увидела ее лицо.

– Мама!

Это слово еле слышным шепотом сорвалось с ее губ, но мама тут же обернулась и посмотрела на Стиви Рей.

– Стиви Рей? Детка?

Мамин голос мгновенно прогнал тяжелый ком, с недавних пор поселившийся в желудке Стиви Рей, и она со всех ног бросилась к воротам. Не думая ни о чем, кроме матери, Стиви Рей легко перепрыгнула через каменную стену и приземлилась по другую сторону ворот.

– Стиви Рей? – вопросительно прошептала ее мама.

От волнения, у Стиви Рей так перехватило горло, что она могла только кивнуть, обливаясь слезами.

– Детка моя, как же хорошо, что я смогла еще разок тебя увидеть! – мама ласково вытерла ее лицо старомодным тканевым носовым платком, который все это время сжимала в кулаке, и изо всех сил постаралась сдержать слезы. – Милая, ты счастлива там, где ты сейчас? – не дожидаясь ответа, она быстро‑быстро заговорила, глядя в лицо Стиви Рей, словно хотела навсегда запомнить ее: – Я так скучаю по тебе, деточка. Я хотела приехать раньше, привезти тебе венок, свечку и эту чудесную фотографию, где ты в восьмом классе, но не могла добраться к вам из‑за бури. Все дороги перекрыли, не прорвешься! А когда буря кончилась и проезд открыли, я все откладывала поездку, никак не могла решиться. Ведь это было бы уже навсегда, ты понимаешь? Это значило бы признать, что тебя больше нет… Ты умерла, – она еле слышно выдохнула это слово, как будто не могла найти в себе силы произнести его.

– Мамочка! Я тоже так по тебе скучала! – Стиви Рей бросилась к маме на шею, зарылась лицом в ее пушистое синее пальто, вдохнула знакомый запах и разрыдалась в голос.

– Ну будет, будет, моя хорошая. Все пройдет, вот увидишь. Все будет хорошо, – ласково говорила мама, крепко‑крепко прижимая ее к себе и похлопывая по спине.

Стиви Рей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она выплакалась и смогла, наконец, посмотреть на маму.

Вирджиния – или просто Джинни, как ее называли все домашние. – Джонсон улыбнулась ей сквозь слезы и поцеловала: сначала в лоб, а потом в губы. Затем сунула руку в карман пальто и вытащила оттуда второй носовой платок – точно такой же, как первый, только аккуратно сложенный.

– Как хорошо, что я захватила запасной!

– Спасибо, мам. У тебя всегда все есть, – Стиви Рей с улыбкой вытерла лицо и высморкалась. – А ты не привезла вкусных шоколадных печенек?

Мама нахмурилась.

– Детка, но как же ты можешь есть?

– В смысле? Ну, ртом, как всегда.

– Но милая, – совсем растерялась мама. – Ты не подумай, мне все равно, что ты пришла ко мне из загробного мира, где живут души умерших, – мама Джонсон сказала это очень торжественно и подкрепила свои слова жестом, который должен был изображать нечто загадочное. – Я просто счастлива, что могу снова увидеть свою девочку, но, видно, мне все‑таки понадобится время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что ты теперь привидение, да еще такое необычное – и плачешь настоящими слезами, и даже ешь! Прости, я пока совсем ничего не пойму.

– Мама, я не привидение!

– Я не то сказала? Значит, ты какое‑то явление, да? Или видение? Но милая, для меня это совершенно неважно! Я все равно тебя люблю. Если ты хочешь мне являться, так я буду часто‑часто приезжать сюда и видеться с тобой! Ты не подумай чего, я спрашиваю только потому, что хочу понять!

– Мама, я не мертвая. То есть больше не мертвая.

– Неужто с тобой приключилось какое‑то паранормальное явление?

– Мама, ты не понимаешь!

– Конечно, не понимаю, милая, я так и говорю – не понимаю. То есть ты совсем не мертвая? Нисколечко? – переспросила мама Джонсон.

– Нет, но я не знаю, почему так. Похоже, я в самом деле умерла, но потом вернулась, и у меня появилось это, – Стиви Рей указала на красные татуировки в виде цветов и листьев, украшавшие ее лицо. – И теперь я первая красная Верховная жрица в истории.

Мама Джонсон перестала плакать, но после объяснения Стиви Рей слезы снова потоком хлынули у нее из глаз.

– Не умерла… – шептала она в промежутках между рыданиями. – Не умерла…

Стиви Рей снова кинулась ей на шею и крепко‑крепко обняла.

– Прости меня, прости, мамочка! Мне так стыдно, что я не приехала и не сказала тебе. Я хотела! Правда, честное слово, хотела! Просто, когда я ожила в первый раз, то была сама не своя. А потом в школе такое началось, что только держись. Я никак не могла отсюда вырваться, а позвонить тебе тоже не могла. Ну ты пойми, как бы это выглядело? Просто взять, позвонить своей маме и сказать: «Привет, не разъединяйся! Это правда я, и я не мертвая». Наверное, я просто не знала, что мне делать. Мне так стыдно, так стыдно, – повторила она, закрывая глаза и еще крепче обнимая мать.

– Ну, ну, будет, будет. Все хорошо. Все замечательно. Главное, что ты жива и здорова. – Мама отстранила Стиви Рей, чтобы посмотреть на нее, и быстро вытерла глаза. – У тебя ведь все в порядке, детка?

– Да, мам.

Мама Джонсон протянула руку и, взяв Стиви Рей за подбородок, посмотрела ей в глаза. После этого она покачала головой и сказала таким знакомым, твердым материнским голосом:

– Нехорошо лгать матери!

Стиви Рей не знала, что сказать. Она молча смотрела на маму и чувствовала, как плотина лжи, тайны и обмана начинает прорываться у нее в груди.

Мама Джонсон взяла ее руки в свои и сказала:

– Я здесь. Я люблю тебя. Расскажи мне обо всем, детка.

– Все плохо, – прошептала Стиви Рей. – Очень плохо.

Но в голосе мамы она услышала только любовь и заботу.

– Детка, ты жива, а значит, ничто не может быть по‑настоящему плохо.

И Стиви Рей не устояла перед этой безоговорочной материнской любовью. Набрав в легкие побольше воздуха, она выпалила на едином дыхании:

– Мама, я Запечатлилась с чудовищем. Получеловеком‑полуптицей. Он сделал много плохого. Очень плохого. Он даже людей убивал.

Лицо мамы Джонсон не дрогнуло, она лишь крепче сжала руки Стиви Рей.

– Это чудовище сейчас здесь? В Талсе?

– Да, – кивнула Стиви Рей. – Только он прячется. В нашем Доме Ночи никто не знает про нас с ним.

– Даже Зои?

– Нет, особенно Зои! Она жутко рассердится. Мама, ты не понимаешь! Каждый, кто об этом узнает, взбесится. Я понимаю, что рано или поздно это все равно выплывет наружу. Это неизбежно, но я не знаю, что мне делать. Это ужасно, ужасно. Все меня возненавидят! Никто меня не поймет.

– Не придумывай, совсем не все тебя возненавидят. Я вот никогда этого не сделаю.

Стиви Рей вздохнула и криво улыбнулась.

– Но ведь ты – моя мама. Ты обязана меня любить. Это твоя работа.

– Как и у твоих друзей, если, конечно, они настоящие друзья, – мама Джонсон помолчала, а потом медленно спросила: – Детка, это чудовище что‑то с тобой сделало? Ты не сердись, я ведь в вампирской жизни не очень понимаю, но всем известно, что Запечатление с вампиром – дело серьезное. Он как‑то заставил тебя сделать это Запечатление? Потому что если это так, то мы можем прямо объявить об этом школьному начальству. Они поймут и помогут тебе избавиться от этого.

– Нет, мам. Я Запечатлилась с Рефаимом потому, что он спас мне жизнь.

– Это он оживил тебя из мертвых? Стиви Рей покачала головой.

– Нет. Честно говоря, я не знаю, почему я стала немертвой, но думаю, что это дело рук Неферет.

– Тогда я должна поблагодарить ее, детка. Может быть…

– Нет, мама! Держись подальше от нашей школы и особенно от Неферет! Она сделала это не потому, что она хорошая. Она только притворяется хорошей, а на самом деле совсем не такая!

– А это существо, которое ты называешь Рефаимом?

– Он очень долго был на стороне Тьмы. Его отец большой поганец и совершенно запутал ему мозги!

– И, тем не менее, этот Рефаим спас тебе жизнь? – уточнила мама Джонсон.

– Дважды мама, и сделает это снова, если понадобится. Я знаю.

– Детка, подумай хорошенько и ответь мне на два вопроса.

– Хорошо, мам.

– Первое – ты видишь в нем что‑то хорошее?

– Да, – без колебаний ответила Стиви Рей. – Вижу.

– И второе: он может причинить тебе зло? Он угрожает тебе?

– Мама, он спас меня от чудовища, ужаснее которого просто на свете не бывает, и тогда это чудище набросилось на него и ужасно истерзало! Просто ужасно. Он сделал это, чтобы спасти меня от страданий. Я уверена, что он скорее умрет, чем обидит меня.

– Тогда послушай, что тебе скажет мать, милая. Я не очень представляю, как можно быть наполовину птицей, наполовину человеком, но готова закрыть глаза на такую диковину, потому что он спас тебя и ты с ним связана. А это значит, детка, что когда твоему Рефаиму придется выбирать между своим гадким прошлым и новым будущим рядом с тобой, он выберет тебя, если силенок хватит.

– Но мои друзья никогда его не примут, а самое ужасное, что вампиры попытаются его убить!

– Детка, если твой Рефаим творил ужасные злодейства, как ты говоришь, то он должен понести за них наказание. Нельзя убивать людей, а потом начинать жизнь с чистого листа! Но это его проблема, а не твоя. А ты запомни вот что: ты можешь отвечать только за свои поступки. Поступай правильно, детка. Делай то, что должно. У тебя это всегда получалось. Защищай себя. Твердо стой за то, во что веришь. Это все, что ты можешь сделать. И если Рефаиму хватит сил остаться с тобой, то кто знает, какие чудеса ждут вас впереди? Возможно, ты сама удивишься, когда увидишь.

Стиви Рей почувствовала, что сейчас снова расплачется.

– Он сказал, что я должна повидать тебя. Он сам не знал своей матери. Его отец изнасиловал ее, и она умерла, давая жизнь Рефаиму. Но он с самого начала твердил мне, что я должна поскорее повидаться с тобой.

– Детка, тот, у кого такое сердце, не может быть чудовищем!

– Но он не человек, мама! – Стиви Рей так крепко стиснула мамины руки, что у нее пальцы онемели, но она не могла отпустить ее. И не хотела отпускать.

– Стиви Рей, ты ведь тоже больше не человек, но разве для меня это важно? Этот твой птичий парнишка спас тебе жизнь. Дважды. Поэтому будь он хоть наполовину носорогом, с рожищем посреди лба! Он спас мою девочку, и это самое главное! Так что скажи ему при встрече, что я наказала крепко‑крепко обнять его от меня.

Стиви Рей невольно засмеялась, представив, как мама Джонсон обнимает Рефаима.

– Обязательно скажу.

Лицо мамы Джонсон стало серьезным.

– Знаешь, милая, чем скорее ты всем расскажешь о нем, тем будет лучше. Да ты и сама понимаешь, верно?

– Верно. Я постараюсь. Но сейчас у нас и без этого такая заваруха, что лучше я подожду более подходящего времени.

– Для правды нет неподходящего времени, – строго сказала мама Джонсон.

– Ах, мама! Просто не понимаю, как я могла так влипнуть!

– Все ты понимаешь, детка. Меня при этом не было, но я отлично вижу, что этот Рефаим у тебя в душе и что эта история может стать его искуплением и освобождением.

– Только если у него хватит сил, – прошептала Стиви Рей. – А я в этом не уверена. Насколько я знаю, он никогда не выступал против своего отца.

– Есть ли вероятность, что отец Рефаима одобрит его союз с тобой?

– Ни малюсенькой! – скривилась Стиви Рей.

– Но Рефаим дважды спас тебе жизнь и Запечатлился с тобой. Детка, сдается мне, что он уже давно выступает против воли своего папы.

– Нет, мама, тут все не так просто. Он делал все это, пока его папочка был, скажем так, в отъезде. А теперь его отец вернулся, и Рефаим снова должен ему подчиняться.

– Правда? Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал мне это сегодня, когда… – Стиви Рей осеклась и вытаращила глаза.

Мама с улыбкой кивнула ей.

– Поняла?

– Ой, божечки, может, ты права!

– Конечно, я права. Ведь я твоя мама.

– Я люблю тебя, мамочка, – воскликнула Стиви Рей.

– И я люблю тебя, детка.

Date: 2015-12-12; view: 337; Нарушение авторских прав