Воспоминания месхетинских турок

Я ВИДЕЛ СВОИМИ ГЛАЗАМИ...

Горькие времена начались для нас, турок Месхетии, с 1937 года. Я жил тогда с родителями в Адигенском районе Грузинской ССР.

Если где-нибудь, в каком-нибудь селе были образованные умные люди, их арестовывали и увозили. В 1941 году почти всех молодых мужчин и парней, окончивших школу, мобилизовали на фронт. В их числе были мой отец и мой старший брат. Оба они погибли. Из 26 моих родственников, двоюродных братьев, дядей остался в живых только один человек, который живет в Курской области. Половина же из них не вернулась с войны. Многие возвращались инвалидами и умирали вскоре после войны в тяжелых условиях ссылки.

В прошлом году скончался искалеченный на фронте, самый близ­кий мне человек - мой двоюродный брат. Чего и говорить. Я сам, своими глазами видел всю тяжесть, выпавшую на долю нашего народа, когда в селах остались лишь дети, женщины, старики и старухи.

В 1944 году, в ночь на 15 ноября в наши села ввели войска НКВД, которые находились под командованием Берии, милицию и солдат. Из пяти районов, а это почти 235 сел, в которых почти не оставалось мужского населения, за одну ночь вывезли всех турок. Среди этих сел были и такие, в которых проживало смешанное население. Их было не так уж много, но люди всегда жили там, как братья. Были и такие, где жили половина турок, половина армян. А в нашем районе, в селе Уде жили турки и грузины. В селах Вале и Боладжур жили немногочис­ленные грузины. Живут они там и сегодня в так и остающихся полупу­стыми селах: вывозили только мусульман.

Семьи старших мужчин, из которых 26 тысяч положили свои голо­вы на фронтах Великой Отечественной войны, были сосланы в Казах­стан и Среднюю Азию. Я видел своими глазами, как людей грузили в холодные товарные вагоны, в каких зимой не разрешалось перевозить даже скот. Каждый эшелон до места назначения сопровождало около 50 солдат. Я видел, как по дороге через Урал и Казахстан выбрасывали из вагонов и оставляли непохороненными вдоль железной дороги тру­пы людей, большинство из которых были дети и старики. Среди них был и мой дедушка. Его сын и мой отец, который с 1938 года находился на военной службе и попал кавалеристом в 1940 году в Латвию, не вернулся домой. Он служил в пограничных войсках и пропал тогда без вести. Три раза я обращался в Москву, чтобы хоть что-то узнать о его судьбе. Другой сын, мой дядя, восемь лет пролежал после ранения в госпитале в Ашхабаде.

Когда нас забросили в холодную и голодную степь Мирзачёль, было нас около 5-6 тысяч семей. Сейчас это место узбеки называют Гулистаном - Цветущим краем. Наши руки его сделали цветущим.

В 1944 году мне было 17 лет. Я тогда только-только закончил школу. Из сел нас вывозили в "студебеккерах", везли в Ахалцих по горным дорогам: некоторые машины с людьми переворачивались, сры­ваясь под откос. В Ахалцихе нас грузили в товарняки и заколачивали двери, чтобы никто не убежал. Беглецов же ждала смерть. Но все же такие были: в них стреляли... Многих из остальных тоже ждала смерть, но медленная и мучительная за дверьми вагонов, у которых находи­лось по два солдата, или уже в голодном, холодном чужом крае.

В каждый вагон погрузили примерно по 18 семей. На редких стан­циях солдаты говорили нам, чтобы мы приготовили ведра и какие-ни­будь корзинки для хлеба. На вагон выдавали по две-три булки хлеба и полведра или ведро какой-нибудь похлебки. А кормить нас начали только в Махач-кале. Так четырьмя эшелонами нас развезли по раз­ным местдм: одни попали в Мирзачёль, другие в Сырдарью, третьи - в Великоалексеевский. Четвертый эшелон остановился в конечном пун­кте Золотая Орда. И везде - голодная степь. На дорогу ушло 28 дней. Была уже настоящая зима. Не всех тогда довезли: многие остались лежать вдоль длинного пути.

Попали мы тогда под страшный гнет комендатуры, не разрешавшей нам даже выходить из села. Тех, кто попадался за нарушение режима,ждало наказание - каторга на 25 лет без суда и следствия. Немало наших сослали в Сибирь. Каждые десять дней все - старики, старухи, женщины, дети - должны были ходить отмечаться в комендатуре. Бывали и проверки по домам ночью. Все это продолжалось до 1956 года. Из Сибири половина сосланных не вернулась: погибли, пропали без вести.

В первые два месяца после того, как нас сослали, от голода и болезней, от издевательств погибло более 17 тысяч турок. В 1945-46 годах я своими руками выкопал 64 могилы, в которые положили умер­ших турок. Они были простыми крестьянами. Что еще сказать?...

Вспоминаю то, что видел собственными глазами в Сырдарьинском районе, в голодной узбекской степи.

Первый год я работал в бригаде. В 1945 году маленькая лепешка хлеба стоила десять рублей. Как-то раз собрали мы 320 рублей. Бри­гада выдала мне эти деньги и мне сказали, чтобы я сходил на базар и купил лепешек, пока остальные будут копать. Я молодой тогда был. Справился с покупкой, а на обратном пути (идти нужно было около 3,5 километра), проходя через кишлак, который назывался "Социа­лизм", увидел сидящего в тени старика с палочкой. Он был такой маленький, сильно худой. Сидит и о чем-то думает. Жарко тогда было, я решил подойти к нему и присесть в тени, отдохнуть. Подошел к нему и поздоровался. Оказался он нашим, месхетинским турком. Медленно поднявшись, он стоял и продолжал о чем-то думать, меня словно не замечая. Достал я одну лепешку, разломил ее и говорю ему:

- Дедушка, давайте вместе покушаем.

Он посмотрел на хлеб, затем выхватил у меня из рук половину лепешки и убежал внутрь дома. Молодой я тогда был - удивился. Пошел за стариком в дом. На полу был постелен камыш, на нем лежала девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Красивая такая, белокожая, просто смотреть невозможно. Говорит ей старик:

- Фатима, Фатима, хлеб привезли! Кушай. Открой же глаза!
Она приоткрыла глаза, но есть не смогла. Тогда я сказал старику:

- Давайте ей хлеб с водой, может быть, она тогда поест.

Он принес воды, и мы с трудом подняли девочку. Поела она немно­го. Достал я еще пять-шесть лепешек и сказал старику:

- Дедушка, возьми хлеб и тоже покушай.

А он отвечает мне:

- Нет, - потом продолжил: - Когда мы попали в этот дом, нас было двенадцать душ. Все умерли: и жена, и сыновья, все дети. Осталась одна Фатима. Я молюсь каждую ночь до самого утра, прошу всевышнего лишь

об одном, чтобы забрал он к себе меня первого, чтобы не видеть мне смерти моей, теперь единственной дочки. Я держу клятву и поэтому есть

не буду. Все равно я умру. А за лепешки - спасибо! Дочке хватит теперь на несколько дней. Потом кто-нибудь заберет ее.

Действительно так и вышло.Через неделю я снова проходил через кишлак. Старик уже умер. Я узнал это от соседей. Они же рассказали мне, что в совхозе нашлись люди, родственники Фатимы, которые ее забрали после смерти отца.

Почти через десять лет я встретил Фатиму: она была уже замужем,

имела двух сыновей и дочь.

Да, все это было в кишлаке "Социализм", что рядом со станцией Великоалексеевская, теперь - Вахт.

Из Узбекистана я уехал задолго до Ферганских событий. После 1950 года еще в Средней Азии я работал бригадиром, а после 1958 года вместе с многими турками выехал в Азербайджан, в Саатлинский район Муганской долины. Никто, нигде и никогда не давал нам хоро­ших земель. Так случилось и в Азербайджане. Много лет я работал председателем сельского совета, заместителем председателя колхоза, которому в 1967 году присвоили звание Героя Социалистического труда. Колхоз этот и сегодня носит имя Мевлюда Аслановича Байрактарова, турка из Месхетии. Этот человек вернулся с фронта в звании майора, в орденах и медалях. К моменту его возвращения с войны жена вместе с двумя сыновьями умерла от голода в Чилийском районе Казахстана. Потом я забрал его к нам в степь, а позже мы вместе уехали в Азербайджан.

Много труда пришлось вложить в колхоз "Адегюн". Стало у меня болеть сердце, и я поехал подлечиться в Кисловодск в 1974 году. Климат мне подошел. Решил переехать сюда. Трижды пришлось по­давать заявление об увольнении, наконец, меня отпустили и я пере­ехал вместе со своими родственниками в Кабардино-Балкарию. Сюда же приехал и здесь же скончался мой друг, Герой Социалистического Труда, член КПСС с 1925 года Мевлюд Байрактаров...

В конце 1927 года по приказу Сталина Ахалцихский уезд резделили на районы.

Когда я учился в школе, до 1936 года у нас были турецкие учебники, Азербайджанские, правда, были учителя. После 1936 года нам стали преподавать азербайджанский язык. Чего только с нами ни делали! Сперва мы были турками, потом нас стали делать азербайджанцами, грузинами.

А в 1944 году мы снова стали турками и нас сослали. А ведь мы были нормальными людьми и жили обычной человеческой жиз­нью. В Месхетии было много смешанных браков. Например, сейчас в Кабардино-Балкарии живет месхетинский турок Азал. С давних вре­мен живет он со своей женой-грузинкой. Да что говорить, в селе Уде были десятки смешанных браков: жила там половина грузин, половина турок. У Латившаха Бараташвили, который учил нас грузинскому языку, жена была грузинка. А после ее смерти он женился на татарке. По приказу Сталина делали так. У кого жена была грузинка, ар­мянка или русская, тем надлежало распрощаться с супругой. Ей же разрешалось остаться или забрать с собой в дорогу все вещи. Муж же должен был как турок покинуть родину. Помню заведующего финот­делом Айдына. Его жена была русской. Когда ее вызвали в район и объявили условия, она при всем народе сказала: "Где мой муж умрет, и я там умирать буду. Не оставлю я своего мужа и детей". Ее увезли вместе со всеми. Мне хорошо запомнились эти слова: тогда я учился в школе и уже знал русский язык.

Наши девушки тоже выходили за грузин. Религия не мешала. И сегодня в районе Боржоми живет три женщины - турчанки из Месхе­тии. В Тбилиси тоже живет наша турчанка, она профессор...

Странно все-таки получается: если турок - то нечеловек?..

Наша историческая родина там, в Месхетии. Не царь, не фашисты выслали нас с родной земли, а правительство СССР. Оно и должно вернуть народ домой. Скажу вот о чем. Вчера случилась трагедия в Фергане, случилась она уже и в Ташкентской области. Завтра же она может произойти во Фрунзе, в Алма-Ате, в других местах. Сегодня каждый народ старается держать свою землю в своих руках, как свое счастье. А где же наше счастье?.. Некоторые говорят, что, мол, грузи­ны не хотят, чтобы мы вернулись. А я скажу, не так это. Мы жили с грузинскими братьями веками мирно и хорошо. А теперь враждебная агитация: вот, мол, турки придут... Территория Месхетии на совет­ской стороне составляет 8600 квадратных метров. Сегодня там живет 190 тысяч человек согласно данным из грузинских источников. Но более половины из них имеют как бы дачи, а сами живут в Тбилиси, Кутаиси, других местах. Говорят, что мы, турки там не поместимся. Уверяю, если решать вопрос по-хозяйски, то там, в Месхетии можно поселить и накормить три-три с половиной миллиона человек. Не­сколько наших турок в прошлом году ездили туда. Выяснилось, что раньше одно село давало больше продукции, чем сейчас весь Ахалцих­ский район.

Месхетия - это огромная территория. Там можно возродить и раз­вивать сильное садоводство и огородничество. Ведь когда-то этот край снабжал всю Грузию фруктами и овощами. Там росло все, что захочешь, кроме хлопка. Высококачественный был мед. Очень славился и был почти в каждом хозяйстве. Пчелы не нуждались в подкормке. Вся природа была необыкно-венная. До сих пор помню. За двумя горами была Кутаисская, грузинская земля. По другую сторону через гору - турецкая территория. А мы жили в долине между гор. Рядом с нами была аджарская гора - за ней начиналась Аджария. По обе стороны был очень хороший сосновый лес. Обеспечивал он хвойной доской всю Грузию и даже Азербайджан. В те времена ценную древесину сплав­ляли по реке.

Непонятно мне все же. При царе нас берегли. А сегодня мы никому, выходит, не нужны. Недавно я слышал, что в Краснодарском крае туркам ставят ультиматум, чтобы они уезжали прочь. Не прописыва­ют, работы не дают. Только соседи русские и помогают, даже кормят... Вот так. А что есть у беженца? Да ничего, кроме проблем. Не лучше и в других местах: в Смоленской, Волгоградской, Ростовской, Саратов­ской, Куйбышевской, Оренбургской, Курской, Белгородской, Орлов­ской, Воронежской, Донецкой, в Ставропольском крае, в Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Чечено-Ингушетии, Даге­стане и других местах. Где только нас сегодня нет!.. В одном Азербай­джане, если взять с турками, поселившимися раньше, - можно насчитать сто тысяч. Повсюду мы чужие, всем мешаем. Где же, в конце концов, справедливость? Что же делают с нами?!

Почти 17 тысяч турок живет сейчас в Ставропольском крае. Живут они без прописки, висят словно в воздухе. То же самое и в Азербайд­жане. Правда, мы очень благодарим азербайджанцев, которые оказа­ли нам органи-зованную помощь. Они собирали у простых людей муку и машинами развозили по семьям беженцев: кому мешок муки на семью, кому полмешка. Да еще помогали им деньгами - по 50 рублей на кормильца. Никто ведь до сих пор не открыл счет в помощь бежен­цам-туркам. Не так было бы обидно, если бы об этом хотя бы написали. У нас нет своей газеты, ничего нет. Но есть о чем рассказать.

Когда 10-12 июня 1989 года из Узбекистана хлынул по Северо-кав­казской железной дороге поток беженцев, я своими глазами видел матерей, которые везли в чемоданах... своих умерших детей. И это в 1989 году, в конце XX века!..

И сегодня, когда умирают наши люди в Курской, Орловской обла­сти, родственники их там не хоронят. Клянусь, десятки умерших везут к нам в Кабардино-Балкарию, или в Азербайджан, какие-нибудь дру­гие южные места, чтобы похоронить по-мусульмански поближе к род­ной земле. О чем только думает наш парламент? Неужели сердце у них каменное? Как можно не слышать криков, не видеть слез, не чувствовать боли нашего народа?..

Что у нас осталось? Слезы. Надежда. И честь. Да еще вот эти рабочие руки. Больше ничего. Вот так и живем. Если бы наши слезы капали в одно место начиная с 1944 года, то получилось бы соленое море. А если бы собрать в одно место безвинно пролитую кровь - тоже получилось бы море. На наш крик ниоткуда нет ни одного ответа за 45 лет. Вот так и живем.

Живем и помним.

Date: 2016-02-19; view: 542; Нарушение авторских прав