Дружба народов». 1988 N 12

И ПРОЧИЕ СОВЕТСКИЕ НАРОДЫ

* * *

18 мая 1944 года вместе с крымскими татарами подверглись депор­тации:

396 немцев,

32 румына,

21 австриец,

1 венгр,

7 финнов.

История СССР. 1989. № 6.

* * *

По Постановлению Государственного Комитета Обороны от 2 июня 1944 г., № 5984, за два дня (27 и 28 июня) было выселено:

15 040 греков,
12 422 болгар,
9621 армянин.

Кроме них в число выселенных попали 1119 иностранных поддан­ных, проживавших в Крыму:

немцы, итальянцы, румыны, 3531 грек, 105 турок,

16 иранцев.

Там же.

Борис БЕБЕШ

БЕЗ ВИНЫ И БЕЗ УКАЗА

Воспоминания

Я родился в 1931 году в Ялте, где родились еще мой дед, отец, мать, старший брат, бабушка - весь мой род.

В начале 1941 года отца неожиданно арестовали, говорили, кто-то на него донес, и его осудили. Началась война. Фашисты стремительно приближались к Крыму. Наши войска уходили поспешно, граждан­ское население эвакуировалось выборочно - в первую очередь работники советских и партийных органов, знатные люди, а наша семья - без отца - состояла из бабушки, матери, 14-летнего брата и меня. Немыслимо было попасть на перегруженные теплоходы, которые, как нам становилось известно почти тотчас же, почти все были потоплены при бомбежке вражеской авиацией. Так мы оказались в оккупации, но еще до прихода немцев в Ялту, неожиданно дома появился отец. Он рассказал, что их, заключенных, использовали на строительстве обо­ронительных рубежей. При отступлении повели колонной, но налете­ли фашистские самолеты, стали бомбить, и они разбежались, кто куда.

Вернувшись, отец связался с ялтинским подпольем и через Виктора Александровича Жукова передавал интересующие партизан сведения о численности оккупантов, их вооруженности и т.д. Я помогал отцу. А было это так. Работы не было, а кормиться как-то было надо, и отец, как и многие другие, вырезал из кости крымские сувениры и ходил вместе со мной в расположение частей гитлеровцев и продавал их, вернее, обменивал на продукты. Пока он торговал, я смотрел и считал танки, машины, пулеметы

и так далее. Жизнь была тяжелая, трудная, голодная, перебивались, кто как мог. Мне частенько с другими ребя­тами приходилось ходить к румынам, итальянцам, немцам и воровать овес из кормушек лошадей. Из этого овса варили дома кашу.

Когда наши спустили десант, всех мужчин, в том числе моего отца и Жукова, забрали и отправили в концлагерь под Симферополь, в так называемый "картофельный городок". И вновь случай помог отцу и Жукову – им удалось бежать оттуда и до прихода наших они прятались в горах.

В этот период - перед освобождением - Ялту часто бомбили с моря.

По городу били наши военные корабли. И хотя мы наравне с оккупан­тами подвергались опасности, но радовались, что Красная Армия бьет врагов.

В одну из бомбежек был разбит наш дом, и нам пришлось перебираться в другое помещение.

В начале 1944 года гитлеровцы начали бежать из Крыма, бросая технику, госпитали. Сбегались в Севастополь, и в один прекрасный день в Ялте наступила тишина, город будто вымер, а наутро в нее вступили наши войска. Радости не было предела - мы победили. Вер­нулся отец. Вскоре брату пришла повестка - он отправился воевать в Севастополь. А потом пришла повестка и отцу, которому было тогда 43 года, но ему не пришлось идти в армию.

Отлично помню день, когда пришла ему повестка, вечер, ночь и утро. Мать собирает отца на фронт, утром в 7 часов ему идти. Я кручусь возле, слушая отцовские наставления - еще бы, я, тринадцатилетний, остаюсь с двумя женщинами за главу в семье. Заснули поздно, вдруг в 5 часов утра - страшный стук в дверь. Открываем: стоят солдаты с автоматами и офицер. Спрашивают:

- Кто здесь живет?

- Караимы.

- Собирайтесь. Вас выселяют как врагов народа.

- Как - врагов? - удивляется отец. - Мой сын воюет в Севастополе, я через два часа должен явиться по повестке... Вот!

Но офицер в клочья рвет повестку отца и кричит, чтобы мы через 10 минут были готовы в дорогу. "Иначе погоним, как собак!" - пригро­зил он.

Что можно было собрать за 10 минут?

Оделись по погоде - стоял июнь 1944 года. Я поехал в коротких дет-ских штанишках, летней рубашке и летнем пиджачке. Мать, ба­бушка и отец - в летнем. С собой взяли по смене белья и еду, какая была.

Вышли во двор, а там - соседи, плач, крики, стоны. Старики, жен­щины, дети. Расстерянные, испуганные. Караимы, армяне, болгары, греки... Татар вывезли весной, теперь пришел наш черед. Со двора нас всех согнали в городской сад, где театр имени Чехова, окружили плот­ной стеной солдат. Они не пускали ни за водой, ни в туалет. Все в панике, а людей со всех сторон ведут и ведут. Я никак не мог понять, что происходит: чего только

не пришлось перетерпеть от немцев, но ведь это наши, родные?

Подали открытые грузовые машины, приказали людям садиться.

Стали садиться - люди тянут с собой узлы, чемоданы, а солдаты выры­вают их из рук, откидывают в сторону, а людей пинками и прикладами торопят сесть в машину. Наконец, всех погрузили и повезли. Как мне потом сказали, нас везли через Ай-Петри коротким путем на станцию Сирень. Везли ночью, было очень холодно, укрыться нечем. Женщи­ны плакали, дети начали кашлять. Все время хотелось есть и пить.

На станции нас подвезли к товарному эшелону, раскрыли двери-ворота вагона и приказали садиться. В вагоне пусто - сесть не на что, стояли. Окна были забиты, потом задвинули двери, щелкнула снару­жи щеколда и нас повезли.

Сели прямо на пол - кто где стоял. Куда везут, зачем, почему - никто не знал. Ехали много суток - днем наш эшелон, как правило, стоял в тупике какой-нибудь станции, один-два мужчины из вагона под конвоем шли на станцию, брали там ведро-два горячей воды и возвращались. Хорошо, если им удавалось увидеть название станции, разговаривать с людьми не разре-шалось под страхом расстрела. Ночью нас везли. Люди в вагоне начали болеть, умер один старик, умирала женщина, но доехала. Если на станциях рядом оказывались люди, им говорили, что везут предателей родины, и в нас швыряли камнями, палками, кричали проклятия.

Ехали много дней. Каким-то образом узнали, что нас везут в Си­бирь

на поселение. Ночью на какой-то станции остановились, двери распахнулись и нам сказали: "Все, ваша дорога кончилась, вылезайте!

Вылезли, нас построили в колонну и погнали к реке, там нас уже

ждали баржи - на таких возят песок, гравий и прочие грузы. Велели садиться на баржи и повезли уже по реке. Часть оставили, сказали, что их повезут в другую сторону. Делили людей, как стадо, разъединяли семьи, не слушали ни просьб, ни плача.

Плыли несколько дней - без еды, без воды. Потом я узнал, что плыли мы сначала по реке Белой, потом по ее притоку Уфимке и приплыли в посе-лок Красный Ключ, это почти 200 километров от Уфы. В поселке находился лесхоз, лесопилка, бумажная фабрика. Поселили нас в бараке, который осве-щался днем и ночью. Люди стали работать на лесоповале, лесопилке, я пошел в школу. Но на "предате­лей родины" в поселке смотрели очень плохо, в школе меня начали травить, оскорблять, бить, пришлось мне бросить школу, так я пропу­стил учебный год. Родители еженедельно ходили отмечаться в спец­комендатуру.

Оказалось, что у отца моего, бухгалтера, дефицитная профессия. Его командировали в Уфу с отчетом и там он договорился о работе на кирпичном заводе. День Победы мы встретили в Красном Ключе - мы особенно радовались, считая, что теперь вспомнят о нас, исправят ошибку. Верили, ждали, питались иллюзиями...

В августе 1946 года удалось перебраться в Уфу. Вскоре и в наш дом пришла радость - отозвался брат и в 1947 году приехал к нам в отпуск. Он воевал до Победы, а после его оставили в морской пехоте в Сева­стополе. Он рассказал нам, что, узнав о нашем выселении, подал рапорт командова-нию о том, что он караим и семью его выслали. Он просит демобилизовать его и воссоединить с семьей. На его глазах так поступали с бойцами греческой, татарской национальности. Но его вызвали и сказали, что караимы не подлежат выселению, произошла ошибка, с вашей семьей разберутся, а вы служите дальше.

От нас брат поехал в Москву с ходатайством о нашем освобождении. Он прослужил на флоте до 1950 года, а нас освободили из-под спецу­чета и сняли ограничения в 1951 году.

Отец и мать, конечно, обрадовались, что больше не надо ходить отме-чаться в спецкомендатуру, что теперь можно ездить свободно, но почему-то побоялись возвращаться в Крым. Почему - не знаю. Воз­можно, в приказе об освобождении были ограничения. Так мы и оста­лись в Уфе, здесь я похоро-нил сначала мать, потом отца...

Нас, караимов, очень мало, всего 2800 человек. Это не народ, не нация, не национальность - этническая группа. Но как бы мы не назывались по-научному, мы остаемся людьми, и нам дорог родной язык, утраченный, можно сказать, совсем, наши традиции, уже почти забытые... Родина, наконец. Я с детства мечтаю вернуться в Крым, но дорога туда мне практически закрыта. Мне хочется общаться с караи­мами, которые в виду своей малочисленности почти все между собой родственники. Но в Крыму

их живет 900 человек, 400 в Литве, в Тракае, остальные разбросаны в результате "ошибочной" депортации на Урале, в Башкирии, в Сибири.

Кто - где. Без вины и без Указа с нами расправились...

На моих глазах 15 ялтинских семей караимов вымерли полностью.

Date: 2016-02-19; view: 434; Нарушение авторских прав