А когда нет, тогда нет

На следующий день Кэролайн пригласила нас на воскресный обед; благодаря ей мы все можем составить связную картину случившегося с нами за последнее время. Точнее, мы можем посмеяться над моей неудавшейся лотерейной вечеринкой, как думаю я, подавленная до такой степени, что накрываюсь пуховым одеялом с головой.

Как обычно, я первая в очереди с рассказом обо всех приколах прошлого вечера и некоторых особенно потешных выходках, продолжавшихся до последних, ужасных минут званого вечера.

О боже!

Не могу понять, кто хуже. С одной стороны, тот, чье имя навсегда останется неизреченным, который, кажется, решил, что может беспрепятственно вваливаться ко мне в дом за штопором чуть ли не в полночь; с другой стороны, Джейми, который так нагрубил ему, чтобы отделаться.

Под носом у Филипа Берка.

Наверное, тот подумал, что случайно попал в цыганский табор.

Звонит телефон – это Кэролайн.

– Привет, родная, мы еще увидимся, но сперва маленькое предупреждение. Абсолютно ничего ни о чем не говори Рэйчел, и я специально предупредила Джейми не заходить к ней и оставить ее в покое. Куда она ходила прошлой ночью – это ее личное дело…

– Что?

– Джошуа!!! – кричит она. – Немедленно прекрати совать пальцы в розетку! Прости, дорогая, мне нужно бежать, увидимся в час.

Потом звонит мой мобильник. Это Джейми.

– Привет, лапушка, тебе повезло. Кажется, ты не единственная тема для обсуждения сегодня за столом.

– Что происходит? С Рэйчел что‑то стряслось? Как она?

– Не поверишь! Нашей любимой подруге с острым язычком придется серьезно потрудиться, чтобы объяснить утренние происшествия.

Ну вот, теперь я начинаю думать, что она вчера вечером затеяла наркотическую оргию…

– Джейми, хватит говорить загадками. Скажи мне все!

– Долдон Гордон достиг финиша за рекордное время. Несомненно.

– Что?!

– Чистая правда, ангел мой. Я звонил ей десять минут назад, и он снял трубку.

– Фу, хватит, Джейми, это ничего не значит, правда? Ты сложил два и два и получил пять тысяч.

– Дорогая моя святая простота, дай мне закончить. Она была в душе, поэтому я устроил ему допрос и вызнал всю подноготную. По словам несчастного камикадзе, он вчера ухитрился затащить ее в паб после работы, потом они вернулись к ней домой, чтобы выпить еще по рюмочке, а затем, как он выразился, вступили в телесное общение, что, по моему суждению, трудно расценить как «совместную работу».

– Ты шутишь?!

– Как я мог такое выдумать? Поэтому я сказал ему, что теперь он может себе представить, каково переспать с самкой богомола. Что касается мужчин Рэйчел, оставшиеся в живых позавидуют мертвым.

– Поверить не могу. Я потрясена.

– Позвони ей сама, если мне не веришь. Кстати, подберешь меня по дороге к Кэролайн?

– Что? А‑а… да, конечно.

Потрясенная, я вешаю трубку. Естественно, Рэйчел не отвечает на звонки, а я тем временем совсем проснулась, поэтому встаю. Кроме того, я не смогу начать генеральную уборку без а) чашки крепкого кофе внутри и б) беглого просмотра воскресных газет. Разумеется, через каждые пять минут пытаясь дозвониться до Рэйчел.

Наконец она отвечает по мобильнику.

– Скажи мне всего одно слово, – говорю я. – Это правда?

– Я размажу Джейми по стенке за распространение слухов, – рычит она. – Я была навеселе; в ближайшей перспективе ничего лучшего не предвиделось; это всего лишь секс; если он опять начнет приставать, я его вышвырну.

– Кого: Джейми или Дол… то есть Гордона?

– Обоих. Скажи мне честно, – говорит она, и я слышу, как она прикуривает сигарету от зажигалки, – все об этом говорят?

– Джейми говорит, а все слушают.

– Понятно. Отключайся, придется мне прийти и создать защитное поле. Увидимся в час.

И она кладет трубку.

Невероятно. Потрясающе. Неслы… о боже, сегодня как раз один из тех дней, когда я жалею, что у меня нет своего собственного мужчины: это выходные и праздники, особенно когда мои друзья развлекались всю ночь, а я нет. Вам знакомы все эти мелочи: проснуться в чьих‑то объятиях, по очереди готовить завтрак, в шутку препираться, чья очередь вставать и бежать за утренними газетами.

Обычная, нормальная жизнь.

Жизнь не рассчитана на одиночество; обычно предполагается, что у вас есть хоть кто‑то. Даже если он вам сперва неинтересен, как Долдон Гордон, который, в общем‑то, ничуть не хуже других, просто Джейми наградил его этим ужасным прозвищем, и оно приклеилось намертво.

Ничего удивительного, что я расстроена, думаю я, натягивая джинсы и футболку и выбегая за дверь.

Я отправляюсь в мой любимый итальянский магазинчик, кулинарию «Данне и Крешенци», одно из тех чудесных местечек, какие должен иметь поближе к дому любой холостяк. Оно обеспечивает на сто процентов запросы людей вроде меня, которые хотя и имеют в доме кухни, обставленные по последнему слову техники, но не используют там ничего, кроме микроволновки, и то изредка.

Или просто постоянно едят в кафе.

Я уже у самой двери, и меня настигает волна аромата итальянского кофе. У‑у‑у, наслаждение.

А еще я вижу Джорджо, убийственно красивого владельца магазина, который выглядит так, словно только что сошел с подиума на неделе высокой моды в Милане. У‑у‑у, заглядение.

Я часто думаю, не стоит ли мне попасться здесь на мелкой краже, чтобы он обратил на меня внимание. А теперь я, должно быть, выгляжу, как Хомер Симпсон, у которого текут слюнки, когда забираю газеты и заказываю ветчину, круассан с плавленым сыром и капучино навынос.

В ожидании у кассы я просматриваю заголовки.

«Помолвка победительницы в лотерее. С тех пор как я выиграла три миллиона, мужчины без конца зовут меня замуж. Только за последнюю неделю мне сделали три предложения».

– Вы случайно не продаете здесь лотерейных билетов, Джорджо? – с надеждой спрашиваю я.

– Увы, нет, Эмилия, спросите лучше в газетном киоске напротив, – смеется он. – Так вы тоже хотите иметь миллионы и толпу поклонников, как эта дама? – спрашивает он, заглядывая в мою газету.

Я улыбаюсь ему, втайне надеясь, что улыбка выглядит таинственно и обещающе, но похоже, что она делает из меня подобие чахоточной, крайне нуждающейся в переливании крови, потому что он озабоченно спрашивает, как я себя чувствую и выспалась ли сегодня.

– Да‑да, – подавленно бормочу я, – мне вчера пришлось слишком много выпить. Спасибо за завтрак. До свидания!

Я выскальзываю за дверь, делаю три шага по тротуару. И тут рядом со мной останавливается джип. Черный джип.

Где же я его раньше видела?

О нет, нет, судьба не может быть так жестока! Молния не ударяет дважды в один и тот же уик‑энд!

Но, к несчастью, законы природы здесь не срабатывают…

– Эмилия, доброе утро!

Это он. Тот, чье имя навсегда останется неизреченным, одетый в домашние джинсы и хлопчатобумажную рубашку, спокойный и расслабленный, словно мы с ним лучшие приятели и собираемся в увлекательный однодневный турпоход на скалу Сахарная Голова в Рио‑де‑Жанейро.

Меня захлестывает волна гнева и разочарования.

А я знаю, каково это – чувствовать накатывающийся приступ гнева…

Какая наглость, какое нахальство и бесстыдство разъезжать мимо «Данне и Крешенци», словно он здесь хозяин!

Я терпеть не могу выглядеть злобной и вздорной, но это я первая познакомила его с этим местом, и если бы мы поженились, а затем разошлись и составили договор по разделу имущества, то право на посещение «Данне и Крешенци» осталось бы за мной, особенно в раннее воскресное утро. Разве это чрезмерное требование?

Вот ублюдок.

Я бормочу приветствие и ускоряю шаг, чтобы побыстрее смыться.

Он что, не помнит нашу вчерашнюю встречу?

– Эмилия, не убегай. Я надеялся, что утром застану тебя здесь.

Я останавливаюсь как вкопанная.

– Я хотел извиниться перед тобой за вчерашнее. За приход к тебе без приглашения. Прости, я не должен был так поступать. Я просто заметил, что у тебя званый вечер и, похоже, вы отлично провели время.

«Если бы ты только знал», – думаю я про себя, но ничего не говорю.

– Я вчера весь вечер провел в одиночестве, хотя это, конечно, меня не оправдывает, – добавляет он, наблюдая выражение «да, я могу это понять», промелькнувшее на моем лице. Я пытаюсь сохранить скучающий и непроницаемый вид, но выгляжу, скорее, как угрюмый подросток с лицом, искаженным гримасами переходного возраста.

Молчание возобновляется.

– Ну, как бы то ни было, похоже, что ты прекрасно провела время с друзьями, – начинает он по второму кругу. – Намного интереснее, чем сидеть дома в субботу вечером и пить вино в одиночку.

Тут следовало бы вежливо и холодно пожелать ему доброго дня и элегантно удалиться, без ущерба для гордости, без усилий сохраняя высокоморальный облик.

Но иногда я слишком любопытна себе же во вред. Я неспособна свернуть с полпути.

– А где же была твоя невеста?

Он чуть‑чуть меняется в лице.

– В «Лилиях Борделло» с подружками. Они приглашали и меня, но… это совсем не моя публика. Я для этого слишком стар и утомлен. В половине случаев я даже не понимаю, о чем они говорят. И еще мне неловко ходить по барам и заказывать выпивку на всех.

«Эх ты, – думаю я, – а еще жениться на ней собрался…»

– Как бы то ни было, Эмилия, я просто хочу извиниться. Это больше не повторится. – Тут он с надеждой глядит на меня. – Если ты сама не захочешь.

Вот так штука; вот тебе раз…

– Мы можем поговорить прямо? – спрашиваю я, отчаянно пытаясь справиться с дрожью в голосе. – Я считаю, что у нас вряд ли могут сложиться настолько добрососедские отношения, чтобы мы бегали друг к другу в гости занимать соль и сахар.

– На самом деле я просил штопор.

– Дай мне закончить. Мне все равно, даже если бы это было в пять утра и понадобился бы мой автомобиль, чтобы свезти тебя в реанимацию. Я не «скорая помощь» и не ближайшая подружка, к которой ты можешь наведываться каждый раз, как твоя нареченная побежит отрываться с друзьями, отмечая выпускной вечер и последний звонок. Ни сейчас, ни когда‑нибудь в будущем. Я ни в чем не виновата! Я не просила тебя покупать дом через дорогу от моего; умоляю, оставь меня в покое. Хорошо?

Я иду прочь и пытаюсь не разлить капучино на тротуар, потому что меня бьет дрожь. Он не заходит в «Данне и Крешенци», а садится в джип и уезжает. Я очень хочу выкрикнуть ему вслед: «Чтоб тебе подорваться на мине!», но с усилием сдерживаюсь.

Вполне достаточно для одного выходного дня.

Невероятно, просто невероятно.

Я вновь переживаю в воображении день, когда мы наконец расстались. Я рано вернулась домой с работы и обнаружила в прихожей два набитых чемодана. Он в плаще ходил по гостиной и проверял, не забыл ли чего‑нибудь. До сих пор гадаю, что бы случилось, если бы я не успела домой к его отъезду. Мне кажется, он надеялся, что я замечу исчезновение всех его вещей и догадаюсь, что между нами все кончено, без всяких споров, раздоров, объяснений и тому подобных словесных баталий, которые так ненавидят мужчины.

Трусливый ублюдок спланировал все, кроме заключительной речи.

– Это не из‑за тебя, а из‑за меня, – повторял он избитую фразу, которую не услышишь даже в «Кельтских тиграх». – Мне необходимо побыть одному. – И приз моих симпатий: – Это не потому, что я не хочу связывать себя с тобой, а потому что вообще не хочу быть с кем‑то связанным.

Тут пришло его такси, и он отбыл. Все случилось быстро.

Таков человек, который похитил мое сердце и разбил его, а теперь думает, что вправе являться ко мне поздно ночью с просьбами одолжить кухонный инвентарь.

Быстрое возвращение домой придает мне бодрости, и я заставляю себя выкинуть его из головы и думать только о хорошем.

Верно. Сейчас и начну.

Глубокий вздох облегчения.

Что хорошо в моем теперешнем положении?

Блин, блин, блин, надо напрячься и придумать хоть что‑то.

Ага. Есть одно.

Мужчина, приберегаемый мною на старость. Невзирая на мое истерическое послание, Джек Китинг никуда не сбежал. Он приедет домой через неделю, и я с ним свяжусь.

Что плохо в моем положении?

Я должна постараться изо всех сил, чтобы доказать ему, что я нормальная, спокойная и довольная своим положением женщина и что, следовательно, одно безумное ночное электронное письмо не делает из меня чудовище. Да, я вспомнила наш договор, и если я по пьяной лавочке сослалась на него и тем самым причинила неоправданное неудобство или беспокойство, то готова незамедлительно извиниться.

Хотя он все еще холост.

Поэтому, извините, все было по‑честному.

Хорошо.

Нужно подумать что‑нибудь хорошее об окружающих меня людях и меньше зацикливаться на собственных переживаниях. Ага, вот оно. Мэгз – очень симпатичная девушка, и если вчера вечером и произошло что‑то хорошее, так только то, что она, кажется, пришлась по сердцу Дамьену Дилени. Я надеюсь, что все сработало. Они могут стать прекрасной парой…

Плохо.

Именно мне придется объяснять Кэролайн и Майку, почему, невзирая на все их старания свести нас, я упустила Дамьена.

Хорошо.

Можно позлорадствовать. В первые горестные дни после расставания с тем, чье имя навсегда останется неизреченным, на меня можно было наступить и не заметить. Когда я узнала, что он собирается жениться, если бы не мои друзья, я думаю, у меня случился бы нервный срыв.

Как мне ни тяжело это признавать, но со стороны видно, что возрастная разница между ним и Поппи, или как ее там звать по‑современному, наконец‑то начинает сказываться. Если он остается дома на выходных, пока она ходит по клубам со своими сверстниками… что это, как не признак распада их взаимоотношений? И почему он прибегает ко мне, как будто мы старые друзья и между нами все прекрасно?

Я даю этому браку шесть месяцев.

Еще один комментарий, и я навсегда закрою эту тему:

Ха. Ха. Ха. Ха. Ха…

Есть прекрасная история о «Битлз», как им отказал представитель фирмы звукозаписи «Декка», гордо заявив (в 1962 году), что гитарные группы выходят из моды. Один журналист заметил Джону Леннону, что сейчас этот парень, должно быть, кусает себе локти.

– Прекрасно, – ответил Леннон. – Пусть хоть до смерти закусается.

Не слишком милосердно, конечно, но вы поняли, о чем я.

Придя домой, я чувствую себя гораздо лучше и готова уже снова улечься в постель и читать газеты, как вдруг звонит мобильник.

Незнакомый номер, что странно.

– Алло!

– Эмилия?

Связь не из лучших, и я никак не могу распознать голос…

– Да?

– Это Филип Берк. Надеюсь, вы не возражаете против моего звонка в воскресенье?

– А… привет. Нет, конечно, не возражаю.

Как будто я в состоянии заявить: «Да как вы смеете! Это единственный день, когда я могу отдохнуть от главы телеканала».

– Мэгз сказала, что мне следует вам позвонить.

– Да, верно.

Поблагодарить за вечеринку? Или… кхм… пригласить меня на свидание?

Оказывается, ни то ни другое.

Он начинает распространяться, как ни удивительно, о «Кельтских тиграх»; он видел черновой монтаж первых сцен с Сэди Смит и так же восхищен, как и я.

Я все жду какой‑нибудь берк‑филиппики и, разумеется, наконец дожидаюсь:

– Так кто же был тот тип, который пришел незваным под самый конец вечера?

– Долго рассказывать.

– Он из Южной Африки?

Я хрюкаю в ответ. Это не очень вежливо, но лучшее, на что я способна.

– Да, я так и думал, что узнал этот акцент.

Я не отвечаю. Чем меньше говорить об этом, тем лучше.

– Бывший любовник, наверно.

Я снова отвечаю молчанием. Филип, кажется, уловил намек, что это не та тема, на которую я хотела бы распространяться, и переводит разговор на другое:

– Знаете, Мэгз считает, что мне следует пригласить вас на свидание.

Типично для него, жутко типично. Так он пригласил меня или нет? Нормальный парень сразу бы сказал: «А не сходить ли нам в кино (в кафе, в ресторан)?» Просто, прямо и всем все понятно.

Но этот‑то определенно ненормальный…

«Мэгз считает, что мне следует пригласить вас на свидание» возлагает на меня бремя ответственности, и сейчас я не знаю, что сказать. Если я отвечу «Да, пожалуйста, спасибо, это было бы прелестно», то покажусь навязчивой, а если буду хмыкать, охать и бурчать что‑то нечленораздельное, то получится, что я нагрубила начальнику своего начальника.

– Ну, как вы думаете? – спрашивает он. – Это хорошая мысль? Или плохая?..

Честный ответ: я не знаю.

Я не знаю, как я об этом думаю.

Единственная причина, по которой мы ввязались в этот крайне неловкий обмен мнениями, та, что оба мы одиноки, вот и все. Я не влюблена в него и совершенно уверена, что и он не влюблен в меня. Мы оба в том возрасте, когда шляться по клубам и кабакам в поисках новых знакомств становится слишком утомительно, поэтому хватаешься за то, что под рукой.

Но… он друг Мэгз, что многое говорит в его пользу. Периодически возникающий образ безликого жениха возвращается в мои мысли. Ну да, он не идеален и просто пытается присмотреться ко мне, потому что подруга посоветовала, но я же собираюсь выйти замуж, верно? И до конца года? Как говорит Ира, нам следует раздувать список наших ухажеров, иначе мы никуда не продвинемся. И он проявил большую деликатность в заварушке с Робом Ричардсом и Божьей Карой О'Киф, когда вызвал меня в свой кабинет, просто чтобы проверить, все ли в порядке… не так ли?

Потом я думаю о Рэйчел и ее ночной эскападе. Да, она, конечно, надавала бы мне по шее за такие слова, но по справедливости Дол… прошу прощения, я хотела сказать – Гордон… в общем, он живое доказательство того, как окупается настойчивость. В нашей жизни надо идти на риск.

Пока я сомневаюсь, Филип прибегает к одной из своих классических возмутительных штучек:

– Послушайте, Эмилия, я хорошо представляю себе, что приглашать на свидание одинокую женщину лет тридцати с хвостиком – все равно что кормить с рук пиранью: каждый раз ожидаешь, что тебе откусят руку, так живо они стремятся сказать «да». Ну, решайте, как вы смотрите на приглашение в бар после работы как‑нибудь на неделе?

– Что вы сказали?

– Простите, это вышло нехорошо? Это была просто шутка. Ах черт, мне следовало бы сперва долго‑долго разглагольствовать на светские темы, правда? Простите меня, пожалуйста, я давно не практиковался.

Какой странный и скользкий тип. Сначала он так груб, что вам хочется швырнуть в него телефонной трубкой, а через минуту он вдруг становится… почти симпатичным…

– Филип, пожалуйста, не думайте, что вы должны приглашать меня на свидание только потому, что вам так посоветовала Мэгз. Это очень мило с вашей стороны, но вам не нужно так делать.

– Ну что ж, значит, отказ?

– Мы же работаем вместе.

– И ваше мнение?

– Это было бы… ужасно.

– Чушь. Скажите мне прямо, Эмилия: в чем дело?

Ну хорошо, раз он сам попросил…

– Я вовсе не хочу выглядеть придирчивой, но вы тот самый человек, который поставил мне ультиматум: или исправить «Кельтских тигров» за полгода, или голову под топор. Простите за напоминание, но мысль о том, чтобы ходить на свидания с человеком, который может к Рождеству вынудить тебя встать в очередь на бирже труда, несколько устрашает. Может быть, это звучит странно, но я вовсе не хочу быть уволенной.

Наступает тяжелое молчание, и я совсем не уверена, что он до сих пор на проводе.

– Алло! Филип?

– Да, я слушаю. Ну что ж, по крайней мере, это не надуманная причина, и на том спасибо. В последний раз, когда я приглашал девушку на свидание, она сказала, что ей нужно остаться дома, чтобы заполнить налоговые декларации. Позвоните мне, если передумаете. Помните, я богат, холост и мне под сорок. Я на брачном рынке на стороне потребителя.

Он дает отбой, и я валюсь обратно на подушки.

Это не хорошо и не плохо.

Это ужасно.