Глава 4. Проснулась Геля за минуту до того, как закурлыкал электронный будильник

Проснулась Геля за минуту до того, как закурлыкал электронный будильник. Они с мамой так и уснули вчера среди шоколадных фантиков. Мама прижимала к себе Гелю, а Геля – плюшевый альбом. Как медвежонка.

Кто‑то заботливо накрыл их пледом – наверое, папа (ну, не Эраська же, в самом деле).

Хотя утро притворялось летним, солнечным, из форточки предательски тянуло осенью – умирающими листьями, гарью, тоскливым, холодным ветром и волглой землей.

От этого лежать в уютной, шерстяной норе, пропахшей шоколадом, орехами и карамелью, рядом с мирно посапывающей мамой было в сто раз прекраснее, то есть совсем уж невыносимо прекрасно.

И Геля, тихонько вздохнув, прикрыла глаза, чтобы продлить это чудное мгновенье.

Но гадский будильник тут же подал голос, мама проснулась, оглядела следы шоколадного пиршества и детским со сна голосом удивилась:

– Ну, мы вчера зажгли! – Потом встряхнулась, как терьер после купания, тронула Гелю за плечо: – Просыпайся, котеночек. Опаздываем.

И понеслось.

Геля, еще не совсем проснувшись, все же успела проскользнуть в ванную первой и захлопнуть дверь перед самым Эраськиным носом. Эраська что‑то возмущенно заорал, но фигушки ему, подождет. Кто раньше встал, того и тапки.

Геля только собиралась выкрикнуть этот девиз всех двойняшек мира, как увидела в зеркале какую‑то постороннюю черноглазую девчонку и взвизгнула.

– Ластик! Отстань от сестры! Геля! Не копайся там, мы опаздываем! – откуда‑то из глубины дома донесся мамин голос.

Но Геля не стала торопиться. Вдохнула, выдохнула, осторожно приблизилась к зеркалу. Как ни странно, если присмотреться, Геля Фандорина была очень похожа на свою прабабушку, Полю Рындину. Ну, как негатив фотографии – у прабабки черные волосы и светлые глаза, а у Гели – наоборот. А так – и нос, и рисунок бровей, и разрез глаз – один в один. Только волосы вот… Не роскошная грива, а какие‑то воробьиные перья. Но волосы – что. Вот накупит всяких старинных штук в аптеке, типа репейного масла, и вырастит себе ого‑го какие кудри. Посмотрим тогда, кто будет красавица. А сейчас просто собрать их в аккуратную фигушку, как у гимнасток, и нормально.

– Гелька! Выходи! – взвыл под дверью Эраська. – У тебя что, зубы в три ряда, как у акулы? Сколько можно их чистить!

– У меня, может, и в три ряда, зато ровные, – с величавым достоинством ответила Геля, выплывая из ванной.

Эраська не нашелся что ответить, зашипел, как чайник, оттолкнул сестру и скрылся за дверью.

Подумаешь, ха.

Собралась Геля быстро, только в передней замешкалась.

– Котенок, что ты ищешь? Мобилу? Ключи? Сменку? – спросила ее мама, подталкивая Эраську к двери.

– Мам, ты не видела мою шляпку?

– Шляпку? – Алтын Фархатовна притормозила, изумленно взглянув на дочь. – Но у тебя нет никакой шляпки!

– Я… Мне… Ой, мне, наверное, приснилось… Знаешь, приснилась соломенная шляпка с голубой ленточкой, – затараторила Геля, скрывая неловкость.

Вот блин, надо же было так проколоться!

– Что‑то я такое видела, – задумалась мама. – А! Точно. В переходе у метро продаются. А мы еще вчера фотографий насмотрелись – дамы, шляпки, зонтики, перчатки…

– Может, пойдем уже, мам? Сама же говорила – опаздываем, а вы о какой‑то лабуде завелись, – проныл Эраська.

В общем, получилось глупо, но обошлось. Иногда даже и неплохо иметь противных братьев.

Правда, сегодня Эраська был не столько противным, сколько странным. После великой битвы за ванную выглядел каким‑то затравленным, за завтраком почти не ел, в машине сидел нахохлившись и отказался выходить, когда приехали к лицею, – а Геля‑то думала, что брат захочет повидать бывших одноклассников.

Хотя понять его, конечно, можно. Геля вспомнила судьбоносное происшествие с булавкой, и ее слегка передернуло. Как там говорила Ливанова? Водевиль? Комедия положений? Но смешно‑то лишь зрителям, а тому, кто в этих положениях оказывается, ой как не смешно. Ладно, у Гели вся эта ерунда была подстроенной, а Эраська‑то влип взаправду и, наверное, чувствует себя ужасно глупо.

В лицее был форменный дурдом. Все носились, орали, мальчишки дрались сумками, девчонка‑первоклашка фальшиво подпевала плейеру, из буфета противновато пахло стандартными обедами для школьников, от старшеклассников несло паленым парфюмом, жеребятиной и носками – и Геля расплылась в счастливой улыбке.

Как же хорошо дома! Это вам не какая‑нибудь гимназия, где все тихие и серые, как мыши, а пахнет только мелом и скукой. И мальчишки! Настоящие, живые дурацкие мальчишки, а не какие‑нибудь придуманные кадеты, засушенные вместе с фиалками на страницах глупых дневничков! Красотища, просто умереть‑уснуть!

Алтын Фархатовна отвела дочку в класс, пощебетала с Леной Алексеевной (первым уроком сегодня была алгебра) и отправилась врать завучу.

Геля нисколечко не волновалась. Во‑первых, она и правда никогда прежде не прогуливала, так что маме легко поверят. Репутация – это вам не кот начхал, так сразу не запятнаешь.

Во‑вторых, мама врет, как птица летает, – все‑таки профессионал. А в‑третьих, даже если не поверят, возразить не осмелятся. Ругаться со свирепой татарской женщиной – себе дороже, а завуч их школы в суицидальных настроениях не замечен.

Одноклассники же сперва показались Геле какими‑то слишком мелкими. То есть совсем малявками. Она с недоумением оглядывала весь этот детский сад, пока, наконец, не вспомнила, что и сама не лучше – такая же мелюзга. Просто отвыкла.

А вообще, она была ужасно рада всех видеть, даже Динке Лебедевой случайно улыбнулась. Динка конечно же задрала нос и сделала вид, что не заметила, но Геле‑то теперь было пофиг. Подумаешь, красавица, ха. Видали мы в зеркале красавиц и получше.

Потом вдруг все девочки в классе (ну ладно, почти все) приняли красивые позы и устремили кто куда загадочные взгляды. Это вошел принц Орана. То есть Виталик Сухарев. Виталик Сухарев!

Тот самый Виталик, в которого Геля… Нет, не так. Тот самый Виталик, о котором Геля ни разу не вспомнила за последние три месяца. Вот вам и любовь.

Сначала подумала – какой‑то он слишком манерный и самодовольный. А потом стало стыдно. Виталик как Виталик. Он же не виноват, что ей разонравились принцы. Во всяком случае анимешные.

Вообще же, первый день в лицее прошел странно. Геля и прежде‑то ни с кем особенно не водилась, а теперь и вовсе чувствовала себя рыбкой в аквариуме – словно наблюдала за всеми через стекло и толщу зеленоватой воды, которая глушила звуки, замедляла движения как во сне.

Да, да – словно все просыпаешься из одного сна в другой и никак не можешь вырваться в реальность, да и разве разберешь, которая из предложенных реальностей – настоящая?

А когда еще выяснилось, что последнего урока – географии – не будет, потому что Швабра вроде как заболела, весь класс конечно же неприлично обрадовался, а у Гели мурашки по спине пробежали. А вдруг Швабра осталась там, в 1914? Классной надзирательницей в гимназии? А что – надзирательница из нее именно что классная. Просто талант у человека в этом смысле.

Тут Геля на себя разозлилась. Нет уж, хватит Фее Снов ее морочить.

Следовало убедиться в том, что Москва – самая настоящая, и двадцать первый век – настоящий, и она, Ангелина Фандорина, – тоже.

Она вышла из самого настоящего лицея, достала самый настоящий мобильник, позвонила своему самому что ни на есть настоящему папке, Николасу Александровичу, и сообщила:

– Пап, у нас последний урок отменили. Я домой поеду. На метро.

Когда же Николас Александрович попробовал возражать, твердо сказала:

– Не надо за мной приезжать. Я уже взрослая. Сама доберусь, – и по‑хамски, то есть решительно, как мама, дала отбой.

На самом деле, в метро, где толпами шлялись посторонние дядьки и тетьки, она чувствовала себя не такой уж решительной и взрослой, но если сравнивать с подвалом со скелетами, то, в общем, ничего, не так уж и плохо.

«Китай‑город» – наверное, самая путаная станция во всей Москве. Даже если умеешь читать указатели, никогда не знаешь, куда вынесет – на Солянку, на Маросейку, у Ильинских ворот?

Геля вынырнула аккуратненько к шляпной лавчонке, о которой утром говорила мама, и сразу прилипла к витрине. Шляпки были китайские, копеечные, да еще продавались вполцены – ну какой дурак, скажите, станет покупать такую ерунду в конце сентября? Тут в пору ушанками запасаться.

Высмотрела себе соломенную, с голубой лентой, точь‑в‑точь, как у Поли Рындиной, тут же купила – все‑таки отвыкла ходить с босой головой, в шляпке было спокойнее – и направилась, следуя указателям, к Солянке.

Вылезла, естественно, на Маросейку. Ну и ладно. Все равно ведь собиралась погулять, провести, так сказать, ревизию Москвы.

Шла по узенькому тротуарчику, пока не уперлась в небольшую плотную толпу, собравшуюся напротив Потаповского переулка. Люди сосредоточенно слушали очкастого дядечку, похожего на умного, седоватого грача, и совершенно не желали уступать дорогу.

– …а главное достоинство этой непримечательной, на первый взгляд, кофейни заключается в том, что расположена она в единственной постройке, оставшейся от красивейшего храма Москвы – Успенья на Покровке, разрушенного в 1936 году.

Была та церковь не без чертовщинки, куполов – тринадцать штук, однако москвичи почитали ее и восхищались ею. «Остановитесь здесь и полюбуйтесь на единственный вид сего храма… Это своего рода идеал, вы увидите, что все части сего храма имеют симметрию и непостижимую легкость», – писали о ней в путеводителях…

Геля перебежала на другую сторону улицы, и дальше, к бульварам, пошла уже обычным шагом. Странные все же эти взрослые. Сперва сломают хорошую вещь, а после экскурсии водят по несуществующему, призрачному городу. «Давайте представим, что здесь была церковь, давайте представим, что тут были палаты семнадцатого века…» Подумаешь, ценители старины, ха. Вели бы себя прилично, не пришлось бы представлять, можно было бы просто посмотреть.

Так, ворча, выбралась на Сретенский. Стало интересно, цел ли особняк Брянчанинова или тоже сломали?

Генеральский дом уцелел. Правда, от сада и ограды и следа не осталось, да и само здание мало того что перестроили, так еще и выкрасили в истошно‑розовый цвет, словно какая‑то взбесившаяся барби решила там устроить гламурный поросятник.

Геля поболталась у входа, прошлась вдоль фасада. Камеры наружного видеонаблюдения поворачивали за ней длинные, любопытные морды, отслеживая каждый шаг. Прогресс, фигли. Двадцать первый век.

Как выяснилось, камеры старались не зря. На крыльце появился пузатый дядька в белой рубашке и нахраписто поинтересовался, чего это Геля здесь шастает.

– Просто смотрю. А что, нельзя?

– Да что вам всем тут медом намазано? – пролаял дядька. – Крутятся и крутятся… Вали отсюдова, девочка, нечего здесь смотреть!

– Подумаешь, ха. Очень надо. – Геля скорчила презрительную гримаску и отступила в переулок, где неожиданно нос к носу столкнулась со своим родным братом Эрастом Николаевичем Фандориным.

Date: 2016-02-19; view: 365; Нарушение авторских прав