Глава 29. У самого дома Геля шепнула:

У самого дома Геля шепнула:

– Осторожно! Тут у них специальный бандит стоит. На этом… на шухере, вот!

– Обнакновенное дело, – зашептал в ответ Щур, – да я один тайный подходец знаю. Упырь этот ничем не брезгует. Краденое скупает, деньги в рост дает. Были мы у него как‑то с Ваней Полубесом… Только тихо. Чтоб даже дышали через раз, барышня хорошая…

– Буду как ниндзя во тьме, – пообещала она.

– Чего?

– В смысле – как мышка, – торопливо поправилась Геля.

Они обошли дом по большой дуге, прокрались во двор с другой стороны. Щур отодвинул какую‑то доску и помог девочке забраться в подвал.

Геле показалось, что она ослепла, – так темно там было. Щур же, бесшумно спустившийся следом, ориентировался в темноте не хуже настоящей крысы.

Не прошло и пяти минут, как он уже вталкивал Гелю в какое‑то тесное, насквозь пропахшее нафталином помещение. После беспросветной тьмы подвала полоска света, пробивающаяся из‑за противоположной двери, резанула по глазам. Геля зажмурилась, в носу отчаянно защекотало, и тут Щур зажал ей ладонью рот.

Как раз вовремя – она все‑таки чихнула.

Щур подержал ее так еще немножко, потом медленно отпустил и приложил палец к губам. Геля осторожно огляделась. Они сидели в шкафу! В настоящем шкафу – сверху свисали какие‑то тряпки (они‑то и воняли нафталином), только задней стенки у него не было, зато, судя по всему, он загораживал дверь, ведущую в подвал.

Шкаф был крепкий, дубовый. Снаружи вроде бы кто‑то разговаривал, но слышно было плохо. Щур уже припал глазом к щелке. Геля пихнула его в бок, чтоб подвинулся, – ну, ей же тоже интересно! – и пристроилась рядом, присев на корточки. Можно сказать, заняла место в партере.

Картинка ей открылась идиллическая – с потолка низко свисала лампа в уютном, с бахромой, абажурчике. На столе, крытом истертой гобеленовой скатертью, высверкивал серебряный самовар (куда побогаче, чем у Рындиных). Мелания Афанасьевна, сдвинув на лоб свои жуткие очки, хлюпала чаем из блюдечка. Напротив сидел благообразный седой старик с длиннющей бородой – ни дать ни взять, Дед Мороз на отдыхе – и кормил из бутылочки, как давеча Щур, ту самую малышку. Ну, просто в гостях у сказки, блин.

– …сам видишь – дела мои пошатнулись, – отдуваясь, сказала Павловская, – так накинул бы за девку хоть полтинничек.

– Где ж я тебе напасусь полтинничков? – возмутился старик. – И сотнягу‑то тебе плачу токмо по дружбе. Мне этих младенцев тащут и тащут, складывать уже некуда. И то, подумать – верный кусок хлеба на всю жизнь, эдак дите свое пристроить каждый рад.

– Благодетель ты, Калистрат Калиныч, – насмешливо скривила губы статская советница.

– Благодетель и есть! – загорячился дед. – Ты б знала, во сколько мне обходится один пащенок! Корми его, гляди за ним! Так ведь дохнут еще, паскуды, что твои мухи! Из пяти хорошо ежели одного до нужной кондиции довести выходит!

– Ну, за девку бы все же накинул, – не сдавалась Павловская, – девка‑то тебе большой барыш сулит!

– Твоя правда. Девку‑уродку завсегда жальчее, – согласился Калиныч и вздохнул. – Ох, больно уж тоща. Откормить сперва придется, а уж потом я за нее возьмусь. – Он умильно почмокал малютке и продолжил мирным голосом, словно речь шла о самых обыкновенных вещах: – Сперва горбик ей набью – чтоб и на спине, и на грудине. А после ножку еще подвыверну – хроменькая горбунья будет, это ж загляденье! Каменное сердце дрогнет, мошна сама собой развяжется…

Над головой у Гели грохнуло. Это Щур саданул кулаком по двери и с криком:

– Ах ты, старый упырь! – вывалился из шкафа.

Калиныч вскочил, но мальчишка уже выхватил у него из рук ребенка.

– Ну, здравствуй, мил человек, – старик, как видно, был не из пугливых. – Кто таков, обзовись, покуда я псов своих не кликнул.

– Не поверишь. Двоюродный внучонок самой госпожи статской советницы, – с издевкой представился Щур. – Что вылупилась, бабуся моя слепенькая? Никак не рада мне?

Павловская остолбенело таращилась на мальчишку, так и держа блюдечко в растопыренных пальцах.

– Кончилась твоя комедь, гадюка. И гляди, на Хитровку сунешься – своим скажу. Из рогаток расстреляют… – Щур хотел еще что‑то добавить, но Калиныч пронзительно свистнул, и началась невообразимая кутерьма.

Входная дверь распахнулась, в комнату ворвалось какое‑то страшилище – горбатое, с длинными, как у гориллы, руками и ужасно изуродованным лицом (вместо носа – черная нашлепка, лоб и щеки покрыты жуткими язвами).

– Маз, паскуда, что ж ты гостей не встренул? – рявкнул старик.

Маз растопырил руки и двинулся на них. Щур с силой пнул ногой стул Павловской. Статская советница тяжело завалилась набок, потянув за собой скатерть. Самовар опрокинулся, на Калиныча хлынул кипяток, белобородый взвыл и закрутился на месте.

Щур сунул младенца Геле, подтолкнув ее обратно к шкафу, а сам колобком бросился под ноги Мазу. Горбун рухнул на старика, а мальчишка, подхватившись, еще и накинул на них скатерть.

В дверь все лезли чудовища, одно страшнее другого.

– Дите держи, не выпускай! – Щур, запрыгнув в шкаф вслед за Гелей, поволок ее по темному подвальному коридору. Она бежала, стараясь поднимать ноги повыше, чтобы не споткнуться.

Пару раз свернув, беглецы выскочили куда‑то, где невыносимо пахло кошками и кислой капустой. Щур распахнул покосившуюся дверь и резко отпихнул Гелю в сторону.

В дверном проеме стоял человек:

– Что за хипеж, браток? Облава?

Щур вместо ответа боднул его головой в живот. Человек согнулся пополам, а мальчишка, подхватив Гелю, бросился бежать по улице.

Позади слышались какие‑то крики, но они мчались со всех ног, не пытаясь спрятаться, – малышка на руках у Гели орала как резаная. Выбежали на широкую, хорошо освещенную улицу – у обочины стояло несколько пролеток.

– До Солянки за целковый! – на бегу выкрикнул Щур.

– Давай ко мне! – самый расторопный из возниц махнул им рукой, а остальные снова задремали на козлах.

Щур подсадил Гелю с ребенком в коляску и оглянулся. Но их уже никто не преследовал.

Когда поехали, отобрал орущую малышку, стал укачивать:

– Ну, котечка моя, будет плакать! Ах ты, котечка‑коток, котя – серенький хвосток, баю‑бай, баю‑бай, спи, котена, засыпай…

Геля, однако, была не расположена к пению.

Придвинувшись к Щуру поближе, зашипела ему на ухо:

– Что ты натворил? Какие рогатки? У этой Павловской в полиции кум! Да она тебя со свету сживет, если только эти тролли до тебя раньше не доберутся…

– Пошел котик во лесок, нашел котик поясок, – продолжал напевать Щур. Только когда малышка пригрелась и затихла, обернулся к Геле:

– Чего за тролли еще?

– Ну… это такие упыри, – подумав, объяснила она.

– И как же было дите там кинуть? С упырями? Чтоб ему ноги повывернули? Слыхали, как этот благодетель хвалился, – один из пяти ребят у него выживает. – Щур сжал челюсти так, что желваки заиграли. – Сам ее в Воспитательный дом подкину. Там тоже один из пяти выживает, так хоть нарочно не калечат.

Геля приподнялась, похлопала извозчика по спине.

– Будьте добры, отвезите нас на Чистопрудный бульвар.

– Ваша воля, – пожал плечами дядька.

– Раз она подкидыш, не все ли равно, куда ее подкидывать? – сказала Щуру, который вопросительно поднял брови. – Я знаю одну женщину. У нее муж умер и дочка. Она строгая, но очень, очень добрая.

– Можно, – поразмыслив, кивнул Щур. – Ежели оставить не захочет, так все одно в Воспитательный дом снесет. Так на так выходит.

Ехали на этот раз неспешно, Щур все напевал колыбельные, и Геля стала задремывать – от приятного покачивания, мелькающих огоньков и тихого, хрипловатого голоса:

– Мурка, не гляди, там сыч

На подушке вышит.

Мурка, серый, не мурлычь,

Бабушка услышит…

– А про налетчиков‑то ваших тоже разъяснилось, – внезапно сказал Щур, и Гелин сон раскололся, как зеркало.

– А? – тупо переспросила она, стряхивая остатки дремы.

– Ну, налетчики. Те, что Вильгельмовичу наваляли. Помните – Маз, Дроссель? Я ж говорил, что не наши. Калиныча это псы. Видать, бабка их подговорила вас пугнуть, от Хитровки отвадить. А не вышло. Ох, и упертая вы! – Щур, улыбаясь, покачал головой.

– Ну да, – сонно кивнула Геля. И встрепенулась: – А что же ты теперь будешь делать? Вдруг они и до тебя доберутся?

– Ништо. Мы с Вильгельмовичем им добиралки‑то пообрываем, – свирепо произнес Щур. – Не верите? Вильгельмович – он только с виду хлипкий. А по своей человеческой натуре – кремень. И товарищ хороший, каких поискать… Я к нему жить уйду, давно зовет. Только сперва мелюзге скажу, чтоб разбегались, а то, не приведи господь, бабка их по одному к Калинычу перетаскает.

– В полицию ее надо! – решительно заявила Геля. – Чтобы никому больше не могла навредить!

– Про полицию забудьте, – скривился Щур, – нету у вас супротив нее доказательствов. Статская советница – это вам не кот начхал. Ваше слово против ейного – пустой брех, ни шиша не стоит.

Геля подумала и была вынуждена согласиться.

– А Калиныч? Неужели так и будет калечить детей?

– Дак его сто раз ловили, а пришить ни черта не могут. Даже в газете прописывали. Сам видал – возбудить, мол, уголовное дело по обвинению в сознательном калечении детей крайне сложно.

– Так что же, все напрасно? – поникла девочка.

– Как так – напрасно? Советница пакостить покуда не посмеет, нет резону ей светиться. Да дите еще у них вырвали! Глядишь, пристроим в хорошее место – будет жить. Разве ж плохо?

– Хорошо, – улыбнулась Геля. – Дяденька извозчик, остановите, пожалуйста, у электротеатра!

Замешавшись в толпу, валившую с последнего киносеанса, двинулись по бульвару.

Железные ворота были заперты, и Геля посетовала:

– Эх, с другой стороны надо было заходить. Там калитка…

– Вы чего, сюда хотели деваху подкинуть? – удивился Щур. – А не рановато ей в гимназию?

– В самый раз. Пойдем.

Пришлось идти назад, до переулка. Геля боялась, что малышка проснется и снова начнет плакать, но обошлось. Калитка закрытого учебного заведения, по счастью, оказалась открытой.

– Видишь – там крыльцо? Это квартира начальницы гимназии, – шепотом сказала Геля.

Щур кивнул:

– Я мигом, – крадучись, пробежал через двор, положил младенца на крыльцо, несколько раз провернул звонок и бросился обратно – к на редкость полезным кустам сирени, которые, как нарочно, были растыканы по всей Москве.

Младенец проснулся и заорал.

Дверь распахнулась, выглянула перепуганная горничная и тут же скрылась в квартире.

– Не вышло. В полицию побегла звонить, – с досадой шепнул Щур.

Но тотчас на крыльцо вышла Ольга Афиногеновна, подхватила ребенка на руки:

– Катя, да как же ты его здесь оставила? – упрекнула она горничную.

– Испугалась я, а вдруг он мертвый? – плаксивым голосом ответила та.

– Мертвые дети не орут, дуреха. Бери извозчика и сейчас же поезжай за доктором! – приказала Ливанова и унесла малышку в дом.

– Теперь ходу! – Щур дернул Гелю за руку, и они дунули прочь.

Когда уже шли по Маросейке, он одобрительно заметил:

– А с начальницей вы ловко придумали. Годная тетка. Такая от одного гонора подкинутое дите не станет в приют сбагривать.

Date: 2016-02-19; view: 362; Нарушение авторских прав