В которой снова полным‑полно кобольдов

Когда Чармейн проснулась на следующее утро, Кальцифер по‑прежнему не шел у нее из головы. Она пошла в ванную и увидела, что Питер увлеченно перестилает постель дедушки Вильяма, а грязное постельное белье запихивает в очередной мешок. Чармейн вздохнула. Опять стирка.

– Зато он будет занят и доволен, пока я ищу Кальцифера, – сказала она Потеряшке, поставив перед ней полную мисочку собачьего корма. – Ну что, пойдешь со мной на скалы?

Потеряшка, как всегда, была только рада пойти с Чармейн куда угодно. После завтрака она бодро засеменила за Чармейн через гостиную к входной двери. Но на скалы они так и не пошли. Стоило Чармейн взяться за дверную ручку, как Потеряшка выскочила у нее из‑за спины и толкнула дверь, и дверь распахнулась. А на пороге стоял Ролло – он как раз протягивал маленькую синюю руку за ежедневной крынкой молока. Потеряшка, отрывисто рыкая, прыгнула на Ролло, стиснула челюстями ему шею и прижала его к земле.

– Питер! – завопила Чармейн, стоя в луже пролитого молока. – Беги скорее сюда! Неси мешок! – Она поставила ногу на спину Ролло, чтобы не дать ему убежать. – Мешок! Мешок! – вопила она.

Ролло брыкался как бешеный, и дергался под ее ногой, а Потеряшка как раз отпустила его, чтобы погавкать. Ролло внес лепту в общий гвалт мощными скрипучими криками: «Спасите! Помогите! Убивают!»

Надо отдать Питеру должное – он тут же примчался. Бросив взгляд на сцену у порога, он схватил одну из вышитых сумок миссис Бейкер и исхитрился набросить ее на болтающиеся ноги Ролло, не успела Чармейн даже набрать в грудь воздуху, чтобы все объяснить. В секунду Питер натянул сумку на всего Ролло и теперь держал ее на весу – она дергалась, крутилась и капала молоком, – и при этом пытался сунуть одну руку в собственный карман.

– Хорошо получилось, – заметил он. – Достань у меня из кармана бечевку, пожалуйста. Нельзя же его упустить. – Когда Чармейн не без труда вытянула длинную лиловую бечевку, Питер добавил: – Ты уже завтракала? Отлично. Завяжи сумку сверху как следует. А теперь держи крепко и не отпускай, пока я собираюсь. Сразу и пойдем.

– Пуфтифе! – глухо донеслось из сумки, когда Питер вручил ее Чармейн.

– Тихо, – велела Чармейн и вцепилась в сумку обеими руками.

Сумка дергалась во все стороны, а Чармейн глядела, как Питер извлекает из карманов по всей куртке бесконечные петли разноцветной бечевки. Он обмотал большой палец левой руки красной бечевкой, большой палец правой – зеленой, три пальца на правой руке – лиловой, желтой и розовой, а потом черной, белой и синей – три пальца на левой. Потеряшка стояла на пороге, навострив обтрепанные ушки, и с интересом следила за процессом.

– Мы что, собираемся искать конец радуги? – спросила Чармейн.

– Нет, это я так выучил дорогу к кобольдам, – объяснил Питер. – Отлично. Захлопни входную дверь и пошли.

– Пффаффит! – возмутилась сумка.

– От такого же и слышу, – отозвался Питер и направился впереди всех к внутренней двери. За ним засеменила Потеряшка, а следом шла Чармейн с дергающейся сумкой.

За дверью они повернули налево. Чармейн была слишком занята и не сказала, что, по ее мнению, эта дорога ведет в конференц‑зал. Она вспомнила, как легко кобольды исчезали и появлялись и как сам Ролло провалился сквозь землю на горном лугу. Ей подумалось, что Ролло вот‑вот провалится сквозь дно вышитой сумки, дайте только срок. Она подсунула под сумку руку, но понимала, что этого мало. Чувствуя, как сочится сквозь пальцы молоко, Чармейн пыталась удержать Ролло в сумке при помощи чар. Беда в том, что она не представляла себе, как это делается. В голову ей пришло только то, как она обращалась с заклятьем, которое Питер наложил на протечку в ванной. Сиди в сумке, СИДИ В СУМКЕ, думала она о Ролло, поглаживая дно. С каждым ее движением из сумки доносился очередной приглушенный вопль, отчего Чармейн только уверялась в том, что Ролло собрался улизнуть. Поэтому она просто шла вслед за Питером, который поворачивал то в одну, то в другую сторону, и так и не запомнила, как попасть к кобольдам. А потом обнаружила, что они уже на месте.

Они стояли у входа в большую ярко освещенную пещеру, полную суетящихся синих человечков. Понять, чем они заняты, было трудно, потому что вход отчасти перегораживал очень странный предмет. Предмет был немного похож на большие сани, на которых жители Верхней Норландии ездят зимой, по снегу, где не проехать на телеге или карете, только запрягать лошадь здесь было некуда. Вместо этого сзади была приделана большая изогнутая ручка. Она вся была витая и извилистая. Над предметом трудились десятки кобольдов, за работой они так и сновали по нему туда‑сюда. Одни обивали внутреннюю часть саней толстой овчиной, другие стучали, шлифовали и вырезывали, все прочие разрисовывали борта кудрявыми голубыми цветами на золотом фоне. В законченном виде предмет обещал выглядеть крайне величественно – чем бы он ни оказался.

Питер сказал Чармейн:

– Могу ли я рассчитывать, что на этот раз ты будешь вести себя вежливо? Ты в состоянии хотя бы усвоить, что нужно быть деликатной?

– Постараюсь, – отозвалась Чармейн. – Как пойдет.

– Тогда говорить буду я, а ты помолчи, – велел ей Питер. Он похлопал по спине ближайшую деловитую кобольдиху. – Прошу прощения. Скажите, пожалуйста, где можно найти Тимминза?

– На полпути к концу пещеры, – пискнула кобольдиха, указывая кисточкой с краской. – Делает ходики с кукушкой. Зачем он вам?

– У нас к нему очень важное дело, – ответил Питер.

Это привлекло внимание большинства кобольдов, трудившихся над странным предметом. Некоторые из них обернулись и боязливо посмотрели на Потеряшку. Потеряшка мигом приняла оживленный, скромный и очаровательный вид. Остальные кобольды уставились на Чармейн и дергающуюся в ее руках вышитую сумку.

– Кто это у вас там? – спросил у Чармейн один из них.

– Ролло, – ответила Чармейн.

Большинство кобольдов кивнули, – казалось, ответ их ничуть не удивил. Когда Питер спросил: «Можно мы пойдем поговорим с Тимминзом?» – они все снова кивнули и ответили: «Ступайте». У Чармейн появилось ощущение, что Ролло здесь никому не нравился. Наверное, Ролло и сам это понял, потому что перестал дергаться и помалкивал, пока Питер протискивался мимо странного предмета, а Чармейн следовала за ним, стараясь не задеть сумкой борта, чтобы не испачкать ее краской.

– Что вы делаете? – спросила она на ходу у ближайших кобольдов.

– Эльфийский заказ, – ответил один из них.

Другой добавил:

– Дорогущий.

А третий сказал:

– Эльфы всегда хорошо платят.

Чармейн вошла в пещеру, так ни в чем и не разобравшись. Пещера была большая, и среди деловитых взрослых сновали крошечные кобольдские детишки. Завидев Потеряшку, они обычно с визгом убегали. Их родители по большей части благоразумно удалялись за изделие, над которым трудились, и продолжали красить, полировать и вырезывать. Питер вел Чармейн мимо лошадок‑качалок, кукольных домиков, детских стульчиков, напольных часов, деревянных диванов с ящиками под сиденьем и заводных деревянных кукол, пока они наконец не добрались до ходиков с кукушкой. Ошибиться было невозможно. Ходики были исполинские. Их великанский деревянный корпус доходил до самого потолка, озаренного колдовским светом; их титанический циферблат стоял отдельно, занимая почти всю стену рядом с корпусом; а приготовленная для них кукушка, которую два десятка кобольдов усердно покрывали перьями, была, пожалуй, больше Питера и Чармейн, вместе взятых. Чармейн удивилась, кому это могли понадобиться такие гигантские ходики.

Тимминз лазал внутри колоссального часового механизма с крошечным гаечным ключом.

– Вот он, – сказал Питер, узнавший Тимминза по носу. Питер подошел к гигантским ходикам и кашлянул: – Прошу прошения… Гм… Простите нас, пожалуйста!

Тимминз перевесился через мощные извивы металлической пружины и сердито посмотрел на них.

– А, это вы. – Он оглядел сумку. – Новое увлечение – людей похищать?

Должно быть, Ролло узнал голос Тимминза и решил, что он среди друзей.

– Пффу! Пффапрруфффф!! – заорала сумка.

– Там Ролло, – вынес обвинение Тимминз.

– Вот именно, – сказал Питер. – Мы принесли его сюда, чтобы он во всем вам признался. Горный лаббок заплатил ему, чтобы он посеял раздор между вами и чародеем Норландом.

– Пфафффифые пффаффаффы! – завопила сумка.

А Тимминз стал серебристо‑голубой от страха.

– Лаббок?! – выдавил он.

– Вот именно, – кивнул Питер. – Вчера мы видели, как Ролло требует от лаббока причитающейся платы. А лаббок дал ему горшок золота из‑под конца радуги.

– Ффефета! – громко возмутилась сумка. – Фуфная фоффф!

– Мы оба это видели, – сказал Питер.

– Выпустите его, – сказал Тимминз. – Пусть говорит.

Питер кивнул Чармейн. Та убрала руку из‑подо дна сумки и перестала думать колдовские, по ее мнению, мысли. Ролло тут же провалился сквозь сумку и шлепнулся об пол, где и сел, выплевывая пропитанные молоком хвостики шерстяных вышивальных ниток и старые крошки и свирепо глядя на Питера.

Я и вправду колдовала, подумала Чармейн. Я удержала его в сумке!

– Что за люди! – кипятился Ролло. – Только и норовят сунуть честного кобольда в мешок и набить ему рот лежалой шерстью, чтобы он не мог постоять за себя, когда его облыжно охаивают!

– Вот, теперь ты можешь постоять за себя, – отвечал Тимминз. – Отвечай, получил ли ты от лаббока горшок золота за то, чтобы сеять раздоры между нами и чародеем?

– Да как я мог?! – с видом оскорбленного достоинства вскричал Ролло. – Да любой кобольд скорее умрет, чем допустит, чтобы видели, как он говорит с лаббоком! Вы все это знаете!

К этому времени вокруг уже собралась порядочная толпа кобольдов – на почтительном расстоянии от Потеряшки, – и Ролло обвел всех театральным жестом.

– Призываю вас в свидетели! – воскликнул он. – Я жертва гнусных наветов!

– Кто‑нибудь, пойдите обыщите его грот, – велел Тимминз.

Несколько кобольдов тут же сорвалось с места. Ролло вскочил на ноги.

– Я пойду с вами! – завизжал он. – Я докажу, что там ничего нет!

Ролло успел пробежать три шага, но тут Потеряшка схватила его за спинку синего сюртука и снова усадила на пол. И осталась рядом, вцепившись зубами в сюртук Ролло, виляя обтрепанным хвостом и подняв одно ухо в сторону Чармейн – словно бы хотела спросить: «Ну не умница ли я?»

– Умница, умница, – ответила ей Чармейн. – Чудесная собачка.

Ролло заверещал:

– Отзовите пса! У меня спина болит!

– Нет. Сиди, пока не вернутся те, кто обыскивает твой грот, – сказала Чармейн.

Ролло скрестил на груди руки и сидел с добродетельным и надутым видом. Чармейн повернулась к Тимминзу.

– Извините, можно спросить, кому понадобились такие большие ходики? Раз уж мы все равно ждем, – объяснила она, заметив, как Питер качает головой и хмурится на нее.

Тимминз поднял голову от исполинских деталей.

– Кронпринцу Людовику, – сказал он со своего рода мрачной гордостью. – Эта штуковина нужна ему для Кастель‑Жуа. – Гордость оказалась слабее мрачности. – Он еще ни гроша не заплатил. Никогда не платит. Подумать только, такой богатей…

Ему не дали договорить примчавшиеся назад кобольды.

– Вот, вот! – кричали они. – Он? Нашли под кроватью!

Передний кобольд держал в обеих руках горшок. На вид это был обычный глиняный горшок – в таком делают жаркое в печи, – за тем исключением, что его окружало какое‑то сияние – неяркое, радужное.

– Тот самый, – сказал Питер.

– В таком случае, что он, по‑вашему, сделал с золотом? – спросил кобольд.

– Как это «что я сделал с золотом»? – возмутился Ролло. – Горшок‑то был доверху набит… – Он осекся, сообразив, что выдал себя.

– Уже нет. Посмотри, если мне не веришь, – проворчал кобольд. И со стуком поставил горшок на пол между вытянутых ног Ролло. – Когда мы его нашли, уже так и было.

Ролло нагнулся и заглянул в горшок. И испустил горестный стон. Сунул в горшок руку и вытащил горсть сухих пожелтелых листьев. Потом еще горсть, и еще – и вот уже он запустил обе руки в пустой горшок, а вокруг валялись сухие листья.

– Пропало! – выл Ролло. – Превратилось в листья! Лаббок меня обманул!

– Значит, ты признаешь, что лаббок заплатил тебе за то, что ты сеял раздоры? – спросил Тимминз.

Ролло злобно покосился на Тимминза:

– Ничего я не признаю, кроме того что меня обокрали!

Питер кашлянул:

– Кхм. К сожалению, лаббок обманул его гораздо сильнее. Как только Ролло повернулся к нему спиной, он отложил в него яйца.

Кругом заахали. Носатые кобольдские лица глядели на Ролло, поголубев от ужаса вместе с носами, а потом разом обратились к Питеру.

– Это правда. Мы оба видели, – сказал Питер.

Кобольды посмотрели на Чармейн, и она тоже кивнула.

– Так и есть, – сказала она.

– Ложь! – взвыл Ролло. – Вы со мной шутки шутите!

– Нет, не шутки! – воскликнула Чармейн. – Лаббок выпустил яйцеклад и вонзил его вам в спину, когда вы еще не успели провалиться под землю. Вы сами только что сказали, что у вас болит спина!

Ролло вытаращился на Чармейн. Он ей поверил. Челюсть у него отвисла. Потеряшка поспешно отбежала – Ролло начал кричать. Он отбросил горшок в сторону, он молотил пятками, подняв смерч сухих листьев, он орал, пока лицо у него не стало изумрудно‑зеленое.

– Мне конец! – рыдал он. – Я покойник! Внутри меня что‑то растет! Помогите! Помогите мне, помогите, пожалуйста!

Никто ему не помог. Все кобольды попятились прочь, не сводя с него перепуганных глаз. Питер скривился от отвращения. Одна кобольдиха произнесла: «Что за сцена, какой позор!» – и это показалось Чармейн такой несправедливостью, что ей волей‑неволей стало жалко Ролло.

– Эльфы могут его вылечить, – шепнула она Тимминзу.

– Что вы сказали? – Тимминз щелкнул пальцами – хотя Ролло по‑прежнему барабанил пятками и открывал и закрывал рот, звуки совершенно смолкли. – Что вы сказали?! – спросил Тимминз у Чармейн.

– Эльфы, – повторила Чармейн. – В чародее Норланде тоже были лаббочьи яйца. Поэтому эльфы и забрали его лечить. Вчера приходил эльф и принес яйца, которые из него извлекли.

– Эльфы берут дорого, – заметил кобольд, стоявший у правого колена Чармейн – голос его звучал уважительно.

– Думаю, за него заплатил король, – сказала Чармейн.

– Тише! – Лоб у Тимминза собрался в складки и совсем наполз на нос. Тимминз вздохнул. – Сдается мне, – проговорил он, – мы можем не брать с эльфов платы за сани в обмен на то, что они вылечат Ролло. Проклятье! У нас уже два заказа, за которые нам не заплатят! Кто‑нибудь, уложите Ролло в постель, а я поговорю с эльфами. И я еще раз предупреждаю всех, чтобы на луг ни ногой!

– Ничего, теперь можно! – радостно сообщил Питер. – Лаббока больше нет. Его убил огненный демон.

– Как?! – вскрикнули все остальные кобольды. – Лаббок погиб?! – загалдели они. – Неужели правда?! Это тот огненный демон, который гостит у короля? Он и вправду его убил?!

– Да, вправду! – прокричал Питер, перекрывая гомон. – Он убил лаббока, а потом уничтожил яйца, которые принес эльф.

– И мы думаем, что и сам при этом погиб, – добавила Чармейн.

Она была совершенно уверена, что никто из кобольдов ее не услышал. Очень уж они увлеклись – плясали, поздравляли друг дружку и бросали в воздух синие колпачки.

Когда гвалт немного унялся и четыре крепких кобольда унесли Ролло прочь – он по‑прежнему брыкался и вопил.

Тимминз серьезно сказал Питеру:

– Этот лаббок держал в страхе всех нас – он же отец кронпринца, не кто‑нибудь. Как вы думаете, что нам подарить огненному демону в знак благодарности?

– Верните кухонные краны в доме чародея Норланда, – мгновенно ответил Питер.

– Об этом нет нужды и говорить, – сказал Тимминз. – То, что они исчезли, дело рук Ролло. Я хотел спросить, что такого могут сделать кобольды для огненного демона, чего он не в силах сделать сам?

– Я знаю, – сказала Чармейн. Все уважительно притихли, и она продолжала: – Кальцифер и его… гм… близкие выясняют, куда деваются все деньги из королевской казны. Вы им не поможете это узнать?

У колен Чармейн загомонили: «Ну, это пожалуйста!» и «Пара пустяков!» – и раздался сдавленный смешок, словно Чармейн задала отменно глупый вопрос. Тимминз вздохнул с таким облегчением, что на лбу у него разгладились все морщинки, отчего нос – да и все лицо – стали длиннее в два раза.

– Это будет проще простого, – заметил Тимминз, – и к тому же даром. – Он поглядел в конец пещеры, где висели по меньшей мере шестьдесят ходиков с кукушками, покачивая маятниками в шестидесяти разных ритмах. – Если вы сейчас отправитесь со мной, мы, наверное, как раз успеем увидеть, как деньги уходят. Вы уверены, что огненному демону это понравится?

– Совершенно уверена, – ответила Чармейн.

– Тогда прошу вас следовать за мной, – сказал Тимминз. И повел их в дальнюю часть пещеры.

Куда они шли, было непонятно, но уж точно далеко. Чармейн быстро запуталась – так же, как по дороге к кобольдской пещере. Идти пришлось в полутьме, а путь состоял из сплошных углов, резких разворотов и тупиков. То и дело Тимминз говорил: «Три коротких шага и направо» или «Отсчитайте восемь человечьих шагов, поверните налево, потом резко направо и снова налево» – и все это продолжалось так долго, что Потеряшка выбилась из сил и стала скулить, чтобы ее взяли на руки. Чармейн тащила ее, кажется, больше половины дороги.

– Должен предупредить, что здешние кобольды принадлежат к другому клану, – сообщил Тимминз, когда впереди наконец забрезжил дневной свет. – Мне приятно думать, что у моего клана дела идут лучше, чем у них.

Не успела Чармейн уточнить, что он имеет в виду, как вновь началась свистопляска из резких поворотов налево и плавных направо с добавлением парочки зигзагов, – и Чармейн обнаружила, что они очутились в конце подземного туннеля, где светил прохладный зеленоватый дневной свет. Мраморные ступени, сплошь покрытые зеленым налетом плесени, вели наверх, в какие‑то кусты. Похоже, когда‑то эти кусты специально посадили по обе стороны ступеней, но теперь они разрослись и заполонили все пространство.

Потеряшка зарычала – так рычала бы собака раза в два крупнее.

– Тихо! – шепнул Тимминз. – Теперь – ни единого звука!

Потеряшка тут же перестала рычать, но Чармейн чувствовала, как ее маленькое горячее тельце вибрирует от подавленного рыка. Чармейн поглядела на Питера, чтобы проверить, хватит ли у него сообразительности тоже помолчать.

Питера не было. Были только она, Тимминз и Потеряшка.

Чармейн поняла, что случилось, и пришла в ярость. Где‑то в середине путаного пути, когда Тимминз сказал «налево», Питер повернул направо. Или наоборот. Чармейн не представляла себе, в какой момент это произошло, но не сомневалась, что так и было.

Ладно, ничего, подумала она. Цветных бечевок у него на пальцах столько, что впору добраться до Ингарии и обратно. Наверняка он попадет в дом дедушки Вильяма гораздо раньше меня. Поэтому Чармейн решила временно забыть о Питере и сосредоточиться на том, чтобы на цыпочках подняться по скользким заплесневелым ступеням, а потом выглянуть из кустов, не зашелестев ни единым листочком.

Снаружи ослепительно сверкало солнце, оно сверкало на зеленой‑зеленой и ухоженной‑ухоженной травке, за которой тянулась сияющая белая садовая дорожка. Дорожка шла среди деревьев, подстриженных в виде шаров, конусов, пирамид и дисков – прямо урок геометрии, – к небольшому сказочному дворцу из тех, у которых много‑много маленьких остроконечных башенок с голубыми черепичными крышами. Чармейн узнала Кастель‑Жуа, где жил кронпринц Людовик. Ей было немного стыдно, когда она поняла, что каждый раз, когда в книгах, которые она читала, упоминался дворец, она представляла себе именно такое здание.

Наверное, у меня очень бедное воображение, решила она. А потом подумала – нет. Просто когда папа пек песочное печенье, чтобы продавать его в коробках на Майском Празднике, на крышках коробок всегда красовалась картинка с Кастель‑Жуа. Ведь Кастель‑Жуа, в конце концов, был гордостью Верхней Норландии. Неудивительно, что идти сюда пришлось так далеко, подумала Чармейн. И он по‑прежнему соответствует моим представлениям об идеальном дворце – да‑да!

По раскаленной белой дорожке прохрустели шаги, и появился принц Людовик собственной персоной; великолепный в белых и лазоревых шелках, он не спеша направлялся во дворец. Перед тем как поравняться с кустами, в которых сидела Чармейн, он остановился и обернулся.

– Ну что вы отстали? – сердито процедил он. – Пошевеливайтесь!

– Мы стараемся, ваш’ство! – пропищал, задыхаясь, тоненький голосок.

Показалась длинная вереница кобольдов, каждый из которых сгибался под тяжестью шишковатого кожаного мешка. Все эти кобольды были скорее серовато‑зеленые, чем синие, и выглядели крайне уныло. Во многом это уныние было вызвано солнечным светом – ведь кобольды предпочитают жить в темноте, – но Чармейн решила, что такой цвет говорит о плохом здоровье. Ноги у них подгибались. Кое‑кого одолевал кашель. Последнему в веренице было настолько скверно, что он споткнулся и упал – и уронил мешок, откуда по слепяще‑белой дорожке раскатилась россыпь золотых монет.

Тут в поле зрения появился бесцветный господин. Он широкими шагами подошел к упавшему кобольду и стал его пинать. Пинал он его не особенно сильно да и не то чтобы жестоко – словно бы заводил забарахлившую машину. Под градом пинков кобольд принялся ползать по дорожке, лихорадочно собирая золотые монеты, пока наконец не запихал в мешок их все и не сумел, хоть и с трудом, подняться на ноги. Бесцветный господин прекратил его пинать, нагнал принца Людовика и зашагал рядом с ним.

– И ведь даже не скажешь, чтобы ноша была тяжелая, – сказал он принцу. – Возможно, это последние. Денег у них больше нет – разве что король продаст свои книги.

Принц Людовик засмеялся:

– Он скорее умрет, чем решится на такое, – впрочем, меня бы это, конечно, устроило! Тогда нужно найти другой способ раздобыть деньги. Содержание Кастель‑Жуа обходится мне зверски дорого! – Он обернулся на кобольдов, которые еле волочили ноги. – Эй, вы, шевелитесь! Мне надо вернуться в Королевскую резиденцию к чаю!

Бесцветный господин кивнул и зашагал обратно к кобольдам, готовый снова начать их пинать, а принц остановился его подождать, говоря:

– Прошу отметить, скоро я не смогу даже смотреть на оладьи!

Кобольды увидели, что бесцветный господин возвращается, и из последних сил прибавили шагу. И все равно для Чармейн прошла целая вечность, прежде чем процессия скрылась из виду и даже хруст шагов утих. Чармейн крепко обхватила вибрирующее тельце Потеряшки, которая так и рвалась прыгнуть на землю и погнаться за принцем, и поглядела сквозь листву на Тимминза.

– Почему вы раньше никому об этом не рассказывали? Почему не сказали хотя бы чародею Норланду?

– Никто не спрашивал, – обиженно отозвался Тимминз.

Еще бы – конечно, никто не спрашивал, подумала Чармейн. Вот почему Ролло заплатили, чтобы он поссорил кобольдов с дедушкой Вильямом! Он‑то наверняка догадался бы в конце концов задать им этот вопрос, если бы не заболел. Она подумала, как хорошо, что лаббока убили. Если он был отцом кронпринца Людовика, как сказал Тимминз, значит, он, вероятно, собирался убить кронпринца и править страной вместо него. Он ведь примерно так ей и сказал. Но все равно теперь придется иметь дело с принцем Людовиком, подумала Чармейн. Да, надо обязательно рассказать о нем королю.

– По‑моему, он довольно плохо обходится с этими кобольдами, – заметила она.

– Так и есть, – согласился Тимминз. – Но они пока не просили нас о помощи.

А вам, само собой, не приходило в голову, что надо им помочь, если вас не просили, подумала Чармейн. Честное слово! Просто зла не хватает!

– Вы можете показать мне дорогу домой? – спросила она.

Тимминз помедлил.

– Ты думаешь, огненный демон будет рад, когда ты скажешь ему, что деньги попадают в Кастель‑Жуа? – спросил он.

– Да, – твердо ответила Чармейн. – Его близкие точно будут рады.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

Date: 2015-12-12; view: 336; Нарушение авторских прав