В которой домик дедушки Вильяма проявил характер

Тут, конечно, Чармейн с Питером столкнулись лбами у очага. Потеряшка отскочила с дороги, а они по очереди постучали по очагу и прокричали: «Завтрак!» Однако эти чары, судя по всему, действовали как положено только по утрам.

– Я бы и от копченой селедки не отказалась, – сказала Чармейн, окидывая два подноса тоскливым взглядом. На них стояли булочки, мед и апельсиновый сок – и все.

– Я умею варить яйца, – сказал Питер. – Потеряшка будет есть баранью котлетку?

– Она съест все что угодно, – сказала Чармейн. – Совсем как… совсем как мы. Хотя репу, наверное, не будет. Я бы не стала.

Ужин получился унылый. Питер сварил яйца, но они у него получились, если можно так выразиться, очень крутые. Чтобы отвлечь от них Чармейн, Питер спросил, как она провела время в Королевской резиденции. Чтобы отвлечь их обоих от того, что невозможно крутые яйца очень плохо сочетались с медом, Чармейн все ему рассказала. Питер очень заинтересовался тем, что король, по всей видимости, ищет золото, а еще больше заинтересовался появлением Моргана и Светика.

– И огненный демон? – переспросил он. – Два маленьких ребенка с магическими способностями и огненный демон в придачу! Наверняка у принцессы с ними хлопот полон рот. Надолго они приехали?

– Не знаю. Никто не говорит, – сказала Чармейн.

– Тогда спорю на два Послеобеденных чая и один Утренний кофе, что принцесса выставит их вон еще до субботы, – сказал Питер. – Ну что, поела? Я хотел показать тебе, что лежит у дедушки Вильяма в чемодане.

– А я хочу почитать книгу! – запротестовала Чармейн.

– Нет, – отрезал Питер. – Почитать можешь когда угодно. В чемодане полно полезного для тебя лично. Я тебе покажу.

Он отодвинул подносы с завтраком и пододвинул чемодан к Чармейн. Чармейн вздохнула и нацепила очки.

Чемодан был до краев набит бумагой. Поверх всего лежала записка, написанная красивым, но дрожащим почерком дедушки Вильяма. «Для Чармейн, – говорилось в записке. – Путеводитель по Дому». Под ней был большой лист бумаги, весь исчерченный перепутанными извилистыми линиями. На линиях через равные промежутки были нарисованы квадратики с надписями, и каждая из них у края листа кончалась стрелочкой, рядом с которой значилось: «Неисследованные области».

– Это упрощенная карта‑схема, – объяснил Питер, когда Чармейн достала бумагу из чемодана. – Все остальное в чемодане – подробная карта. Она раскладывается. Посмотри. – Он взялся за следующий листок и потянул, и оказалось, что листок прикреплен к нижнему, а тот – к своему соседу и что они аккуратно сложены по формату чемодана. Карта вылезла на стол длиннющим зигзагом. Чармейн смотрела на нее с тоской. На каждом листе были аккуратно начерчены комнаты и коридоры, а рядом с каждым чертежом стояли аккуратные пояснения. Пояснения гласили, например: «Здесь два поворота влево» или «Здесь два шага налево и один направо». Рядом с комнатами были вычерчены рамки, где тоже было что‑то написано – иногда что‑нибудь краткое, скажем «Кухня», а иногда пространное – в одной рамке значилось: «Мой запас колдовского сырья, который постоянно пополняется благодаря чарам приобретения, которыми я, признаться, горжусь. Прошу заметить, что ингредиенты на полках по левую руку от входа крайне опасны, обращаться с ними следует с предельной осторожностью». А некоторые соседние листы оказались исчерчены сетью коридоров с надписями: «В неисследованное северное крыло», «К кобольдам», «К главному котлу», «К бальной зале; сомневаюсь, что мы когда‑либо найдем ей применение».

– Хорошо, что я даже не открывала этот чемодан, – сказала Чармейн. – В жизни не видела такой запутанной карты! Неужели это все – один наш домик?!

– Так и есть. Он огромный, – ответил Питер. – Если ты внимательно посмотришь, то увидишь, что то, как карта сложена, – это подсказка, как попасть в разные части дома. Смотри, вот на верхней странице гостиная, но когда переходишь на следующую страницу, то попадаешь не в кабинет и не в спальни, потому что листы с ними отогнуты в обратную сторону – вот, видишь? А попадаешь в кухню, потому что лист с ней отогнут в ту же сторону…

Голова у Чармейн пошла кругом, и пришлось заткнуть уши, чтобы не слышать восторженных объяснений Питера. Чармейн вгляделась в перепутаницу линий на том листе бумаги, который лежал перед ней. Можно было считать, что в нем легче разобраться. По крайней мере, Чармейн увидела, что слово «Кухня» красуется точно посередине, а рядом – «Спальни», «Бассейн» и «Кабинет». Бассейн?! Нет, такого не может быть! Один особенно заковыристый завиток вел направо, под всеми квадратиками с надписями, и уходил в клубок, в квадратике над которым стояли слова «Конференц‑зал». Из этого квадратика шла стрелка с надписью: «В Королевскую резиденцию».

– Ух ты! – воскликнула Чармейн. – Отсюда можно попасть прямо домой к королю!

– …на горную лужайку, где говорится: «Конюшня», но я не понимаю, как туда попасть из этой мастерской, – распространялся Питер, вытягивая из чемодана очередной зигзаг. – А вот «Запасы провизии». Тут сказано: «Действуют заклятья стасиса». Знать бы, как их снять. Но самое интересное – это места вроде вот этого, где написано: «Хранилище. Всякий хлам? Когда‑нибудь непременно исследовать». Как ты считаешь, он сам сконструировал это искривленное пространство? Или, когда он тут поселился, все уже так и было?

– Он его нашел, – ответила Чармейн. – Видишь, на стрелках написано: «Неисследованное», – значит, он еще не выяснил, что там.

– Возможно, ты и права, – рассудил Питер. – Он ведь пользуется только центральной частью. Можем оказать ему услугу – исследовать еще что‑нибудь.

– Давай, если хочешь, – сказала Чармейн. – А я пойду почитаю.

Она сложила листок с перепутаницей линий и сунула в карман. Завтра не придется далеко идти.

К утру парадная одежда Чармейн не просохла. Пришлось оставить ее уныло развешанной по комнате и одеться не в самую парадную – и при этом ломать голову, удастся ли оставить сегодня Потеряшку с Питером. Пожалуй, нет. Вдруг Питер попробует еще какие‑нибудь чары и вывернет Потеряшку наизнанку или чего похуже?

Само собой, Потеряшка резво засеменила вслед за Чармейн в кухню. Чармейн постучала по стене, раздобыла собачьего корма, а потом – не очень уверенно – попросила завтрак себе. Может быть, они с Питером израсходовали чары, когда потребовали завтрак вчера вечером?

Оказалось, что нет. Сегодня Чармейн получила полный поднос – с чаем и кофе на выбор, тостами и полной тарелкой чего‑то из риса с рыбой, а потом еще персик. Кажется, чары извиняются, решила она. Рис с рыбой ей не очень понравился, поэтому она почти все отдала Потеряшке, которой он понравился, как понравилась бы любая пища, поэтому от собачки довольно сильно пахло рыбой, когда Чармейн развернула свою перепутанную карту и собралась отправиться в Королевскую резиденцию, а Потеряшка засеменила за ней.

При взгляде на перепутанные стрелки Чармейн растерялась. Правда, вчера при виде карты в чемодане она растерялась еще сильнее. Она попробовала было складывать схему так и сяк, чтобы повторить то, что было в чемодане, но ничего хорошего из этого не вышло. Несколько раз повернув направо и налево, Чармейн обнаружила, что оказалась в каком‑то зале – просторном и светлом благодаря большим окнам, которые выходили на реку. За рекой открывался красивый вид на город, где Чармейн, к вящей своей досаде, различила золотую крышу Королевской резиденции, сверкавшую на солнце.

– Но я‑то хотела попасть туда, а не сюда! – произнесла она, осматриваясь.

Под окнами стояли длинные деревянные столы, уставленные непонятными приспособлениями, а еще больше приспособлений громоздилось в середине зала. Прочие стены были зашиты полками, на которых теснились всякие банки, жестянки и стеклянная посуда причудливой формы. Чармейн ощутила запах свежего дерева, перекрытый запахом пряной грозы, который она уловила еще в кабинете дедушки Вильяма. Наверное, так пахнет недавнее колдовство, подумала она. Должно быть, это мастерская. Судя по тому, как резво семенила по комнате Потеряшка, это место было ей прекрасно знакомо.

– Пойдем, Потеряшка, – сказала Чармейн, остановившись взглянуть на бумажку, которая лежала на груде непонятных приспособлений. Там было написано: «Не трогать». – Давай вернемся в кухню и попробуем снова.

У них ничего не получилось. Поворот налево у двери мастерской привел их в теплое‑теплое место под открытым небом, где сверкал маленький бассейн, обложенный белым камнем. Место было огорожено белой каменной решеткой, по которой вились розы, а возле роз стояли белые шезлонги, заваленные большими пушистыми полотенцами. Чтобы сразу были под рукой, когда искупаешься, подумала Чармейн. Однако при виде бассейна бедная Потеряшка ужасно перепугалась. Она съежилась у калитки, скуля и дрожа.

Чармейн взяла ее на руки.

– Тебя кто‑то хотел утопить, да, Потеряшка? Щеночек кому‑то помешал? Ничего, ничего. Я и так не хотела подходить к воде. Не имею ни малейшего представления о том, как это – плавать.

Когда Чармейн повернула за калитку налево, ей пришло в голову, что плаванье – всего лишь один из гигантского множества предметов, о которых она не имеет ни малейшего представления. Питер правильно пенял ей на невежество.

– Дело не в том, что я ленивая, – объясняла Чармейн Потеряшке, когда они очутились возле чего‑то вроде конюшни. – Или глупая. Просто я никогда не выглядывала за пределы маминого образа жизни, понимаешь?

В конюшне попахивало. Чармейн с облегчением обнаружила, что здешние лошади паслись на лугу за оградой. Лошади тоже относились к числу предметов, о которых она не имела ни малейшего представления. Хорошо хоть, что Потеряшке здесь, видимо, не было страшно.

Чармейн вздохнула, опустила Потеряшку на землю, нацепила очки и снова посмотрела на перепутанную схему. Вот они, «Конюшни», где‑то в горах. Чтобы попасть отсюда обратно в кухню, нужно было сделать два поворота направо. Чармейн дважды повернулась направо – Потеряшка семенила следом, – и очутилась более или менее в темноте возле чего‑то вроде большой пещеры, битком набитой сновавшими туда‑сюда синими кобольдами. Все до единого повернулись и воззрились на Чармейн. Чармейн поспешно повернула направо еще раз. Тут она оказалась на складе чайников, чашек и тарелок. Потеряшка заскулила. Чармейн уставилась на сотни чайников всевозможных цветов и размеров, стоявших на длинных стеллажах, и начала паниковать. Она уже опаздывала. Хуже того, когда она нацепила очки на нос и сверилась с планом, выяснилось, что она находится где‑то в левом нижнем углу перепутаницы, где на стрелке, указывавшей на край листа, значилось: «Где‑то в этом направлении обитает группа лаббокинов. Осторожно!»

– Что за жизнь! – воскликнула Чармейн. – Идем, Потеряшка!

Она открыла дверь, в которую они только что вошли, и опять повернула направо.

На сей раз они очутились в полной темноте. Чармейн чувствовала, как Потеряшка боязливо тычется носом ей в щиколотку. Они обе принюхались, и Чармейн сказала:

– Ага! – Здешний запах – сырого камня – запомнился ей с того дня, когда она приехала в дом. – Дедушка Вильям, – спросила она, – как попасть отсюда обратно в кухню?

К ее великому облегчению, ласковый голос откликнулся. Звучал он теперь совсем слабо и как будто из дальней дали:

– Если вы здесь, значит, вы несколько заблудились, поэтому слушайте внимательно, душенька. Один раз повернитесь по часовой…

Чармейн не нужно было слушать дальше. Вместо того чтобы делать полный поворот, она осторожно повернулась только наполовину и всмотрелась вперед. Точно – перед ней расстилался тускло освещенный каменный коридор. Чармейн с радостью зашагала туда, а Потеряшка семенила следом. Теперь Чармейн не сомневалась, что она в Королевской резиденции. Это был тот самый коридор, где она видела Сима с тележкой в первый день в доме дедушки Вильяма. Мало того что тут правильно пахло – слабые кулинарные ароматы поверх запаха сырого камня, – но и стены выглядели как везде в Королевской резиденции, все в светлых квадратах и прямоугольниках на месте снятых картин. Беда в том, что Чармейн не представляла себе, где именно в резиденции она находится. От Потеряшки не было никакой пользы. Она накрепко притиснулась к ногам Чармейн и дрожала.

Чармейн подхватила Потеряшку и зашагала по коридору, надеясь добраться до какого‑нибудь знакомого места. Дважды она повернула – это ей ничем не помогло, – а затем едва не налетела на бесцветного господина, который вчера обносил гостей оладьями. Господин отпрянул – он страшно перепугался.

– Надо же, – проговорил он, глядя на Чармейн из полумрака. – Я и не подозревал, что вы уже здесь, мисс… э… Шарман, я ведь не ошибся? Вы заблудились? Позвольте вам помочь.

– Да, пожалуйста, – ответила находчивая Чармейн. – Я пошла… ну… это… понимаете, для дам… и, наверное, потом повернула не в ту сторону. Вы мне не скажете, как попасть в библиотеку?

– Более того, – объявил бесцветный господин. – Я вас провожу. Следуйте за мной.

Он повернулся и повел Чармейн туда, откуда появился: по другому полутемному коридору, через большой холодный зал, откуда вверх вела каменная лестница. Хвостик Потеряшки начал слегка подрагивать, словно это крыло показалось ей знакомым. Но стоило им пройти перед лестницей, как хвостик замер. С площадки наверху донесся рев Моргана:

– Не хотю! Не хотю! НЕ ХОТЮ!

К нему присоединился пронзительный писк Светика:

– Не буду эти! Не надену эти! Дай па‑ля‑сятые!

Тут загремел и голос Софи Пендрагон:

– А ну замолчите! А не то я за себя не отвечаю, и не говорите потом, что вас не предупреждали! Все, мое терпение лопнуло!

Бесцветный господин поморщился.

– Маленькие дети приносят в дом такое оживление, не так ли? – сказал он Чармейн.

Чармейн посмотрела на него снизу вверх, собираясь кивнуть и улыбнуться. Но отчего‑то поежилась. Почему – она и сама не знала. Ей удалось чуть‑чуть наклонить голову – и все, а потом она вслед за господином прошла под арку, и бас Моргана и визг Светика понемногу затихли вдали.

Завернув за очередной угол, бесцветный господин открыл дверь, в которой Чармейн узнала дверь в библиотеку.

– По всей видимости, мисс Шарман уже здесь, сир, – доложил он с поклоном.

– О, это хорошо, – сказал король, поднимая глаза от стопки тонких книжек в кожаных переплетах. – Входите, садитесь, милочка. Я тут вчера нашел для вас целую гору бумаг. Даже не знал, что у нас их столько.

Словно бы Чармейн никуда не уходила. Потеряшка устроилась на полу – улеглась пузиком кверху в тепле у жаровни. Чармейн тоже устроилась перед покосившейся грудой разнокалиберных бумаг, нашла себе перо и чистый лист и принялась за дело. Работать в такой компании было очень весело.

Вскоре король заметил:

– Мой предок, который вел эти дневники, воображал себя поэтом. Как вам такое обращение, милочка? Это он писал своей даме сердца, само собой. «Ваши танцы – что козьи прыжки на лугах, ваше пенье – мычанье коровы в горах». Романтично, нечего сказать, – верно, милочка?

Чармейн рассмеялась:

– Ужас. Надеюсь, она отвергла его. Э‑м‑м… ваше величество, а кто тот бесцвет… тот господин, который только что привел меня сюда?

– Мой эконом? – отозвался король. – Представляете, он работает у нас уже целую вечность, а я так и не выучил, как его, беднягу, зовут. Придется вам спросить у принцессы, милочка. Она помнит подобные вещи.

Ну и ладно, решила Чармейн. Значит, буду про себя называть его бесцветным господином.

День прошел тихо и мирно. Чармейн думала, что после такого бурного утра это тем более приятно. Она разбирала и описывала счета двухсотлетней давности, счета столетней давности, счета, выписанные всего‑то сорок лет назад. Как ни странно, старые счета были на гораздо более крупные суммы, чем новые. Получалось, что Королевская резиденция тратит все меньше и меньше. Кроме того, Чармейн разбирала письма, присланные четыре века назад, и относительно недавние отчеты послов из Дальнии, Ингарии и даже Раджпухта. Некоторые послы присылали стихи. Самые скверные Чармейн зачитывала королю вслух. Ближе к середине стопки начались расписки. Фразы вроде «200 гиней в уплату за портрет незнакомки кисти неизвестного мастера» встречались всё чаще и чаще, и всё в последние шестьдесят лет. Чармейн стало казаться, что Королевская резиденция распродавала картины на протяжении почти всего царствования нынешнего короля. Пожалуй, спрашивать короля об этом не стоило.

Подали ленч – снова те вкусные‑превкусные пряные штучки от Джамала. Когда Сим их принес, Потеряшка вскочила, виляя хвостом, замерла с разочарованным видом и засеменила прочь из библиотеки. Чармейн не знала, что ей понадобилось – поесть или повидаться с псом повара. Скорее всего поесть.

Когда Сим поставил деревянное блюдо на стол, король бодро спросил:

– Как там дела, Сим?

– Несколько шумно, сир, – отвечал Сим. – Только что прибыла наша шестая лошадка‑качалка. А еще мастер Морган пожелал получить живую обезьянку, однако рад сообщить, что миссис Пендрагон ему этого не позволила. Это привело к некоторым треволнениям. К тому же мастер Светик, видимо, убежден, что кто‑то лишил его пары полосатых брюк. Все утро он красноречиво выражал свое возмущение этим обстоятельством, сир. А огненный демон облюбовал камин в Передней гостиной. Присоединитесь ли вы сегодня к чаепитию в Передней гостиной, сир?

– Наверное, нет, – рассудил король. – Я ничего не имею против огненного демона, но из‑за лошадок‑качалок там стало тесновато. Будьте так добры, принесите нам сюда, в библиотеку, немного оладий, хорошо, Сим?

– Разумеется, сир, – сказал Сим и, пошатываясь, удалился.

Когда дверь закрылась, король обратился к Чармейн:

– Признаться, дело не в лошадках‑качалках. И я люблю, когда шумно. Просто от всего этого я начинаю думать о том, как было бы славно стать дедушкой. Жаль, жаль.

– Э‑э… – сказала Чармейн. – В городе говорят, что принцесса Хильда разочаровалась в любви. Она ведь поэтому так и не вышла замуж?

Король явно удивился.

– Мне об этом ничего не известно, – сказал он. – Когда она была несколько моложе, принцы и герцоги становились в очередь, чтобы посвататься к ней. Но она не из тех, кто выходит замуж. Никогда об этом и не думала – так она мне говорит. Предпочитает жить здесь, помогать мне. Но все равно жаль. Теперь выходит, что мой наследник – принц Людовик, сын моего слабоумного кузена. Вскоре вы с ним познакомитесь, если, конечно, удастся убрать две‑три лошадки… а может быть, Хильда предпочтет занять Большую гостиную. Но на самом деле мне так жаль, что в Королевской резиденции больше нет молодежи. Мне этого недостает.

Впрочем, особенно несчастным король не выглядел. Вид у него был не опечаленный, а смиренный, однако Чармейн вдруг пришло в голову, как уныло на самом деле в Королевской резиденции. Просторно, пусто и уныло.

– Я вас понимаю, ваше величество, – проговорила Чармейн.

Король улыбнулся и откусил кусок Джамаловой штучки.

– Я знаю, что вы меня понимаете, – сказал он. – Вы так умны. Когда‑нибудь вы окажете дедушке Вильяму неоценимую услугу.

На такие слова Чармейн только поморгала. Но не успела она смутиться от незаслуженной похвалы, как поняла, о чем король умолчал. Да, может быть, я и умна, подумала она, но совершенно не умею сочувствовать. Может быть, я и вовсе бессердечная. Стоит посмотреть, как я веду себя с Питером…

В раздумьях об этом она провела остаток дня. В результате, когда настала пора заканчивать работу и снова появился Сим, за которым брела Потеряшка, Чармейн встала и сказала:

– Спасибо, ваше величество, что вы так добры ко мне.

Король такого не ожидал и попросил ее не обращать внимания. Но я‑то обращаю, подумала Чармейн. Он такой добрый, что мне это должно быть уроком. Чармейн следовала за Симом, который еле‑еле ковылял по коридору, а позади тащилась Потеряшка, толстая и сонная, и тут Чармейн приняла решение быть доброй с Питером, когда вернется в домик дедушки Вильяма. Сим был уже у самой парадной двери, но тут неведомо откуда выскочил Светик, энергично кативший перед собой большой обруч. За ним на предельной скорости несся Морган, вытянув вперед руки и гудя: «Обуч, обуч, обуч!» Сима отбросило в сторону, а Чармейн прижалась к стене, и Светик промелькнул мимо. На какой‑то миг Чармейн почудилось, будто по пути Светик окинул ее недетским испытующим взглядом, однако Потеряшка панически взвизгнула, Чармейн метнулась ее спасать и больше о нем не вспоминала.

Чармейн подхватила Потеряшку и едва не столкнулась с Софи Пендрагон, которая гналась за Морганом.

– Куда?.. – выдохнула Софи.

Чармейн показала. Софи высоко подняла юбки и бросилась прочь, на бегу вполголоса грозясь кому‑то что‑то повыдергать.

Вдали показалась принцесса Хильда; приблизившись, она остановилась, чтобы поставить Сима на ноги.

– Извините великодушно, мисс Шарман, – сказала она, когда Чармейн поравнялась с ней. – Этот ребенок – что твой угорь, впрочем, оба они одинаковы. Мне следует принять меры, иначе бедняжка Софи так и не сможет отвлечься на наши дела. Сим, вы крепко стоите?

– Весьма, мэм, – отвечал Сим.

Поклонившись Чармейн, он выпустил ее за парадную дверь на яркое предвечернее солнце, как будто ничего не случилось.

Если я когда‑нибудь выйду замуж, думала Чармейн, шагая по Королевской площади с Потеряшкой в охапке, ни за что не стану заводить детей. Они за неделю сделают меня жестокой и бессердечной. Может быть, я буду как принцесса Хильда и никогда не выйду замуж. Тогда у меня, вероятно, останется надежда научиться быть доброй. Так или иначе, надо потренироваться на Питере, потому что Питер – трудная задачка.

К дому дедушки Вильяма Чармейн подходила полная суровой решимости быть доброй. Ей было на руку, что, пока она шагала по дорожке между рядами синих гортензий, Ролло ей не попался. Чармейн была уверена, что быть доброй к Ролло она никогда не сумеет.

– Это не в силах человеческих, – пробормотала она под нос, поставив Потеряшку на ковер в гостиной.

Ей бросилось в глаза, что в комнате необыкновенно чисто и прибрано. Все было опрятно расставлено по местам – от чемодана, который аккуратно задвинули за одно из кресел, до вазы с разноцветными гортензиями на журнальном столике. При виде вазы Чармейн нахмурилась. Это, несомненно, была та самая ваза, которая исчезла, когда ее поставили на столик на колесах. Может быть, Питер заказал Утренний кофе, а ваза вернулась вместе с ним, подумала Чармейн, – впрочем, подумала она мимолетно, потому что вспомнила, что оставила в своей комнате развешанную как попало мокрую одежду и сваленные на полу простыни. Вот досада! Надо пойти прибрать.

На пороге комнаты она застыла как вкопанная. Кто‑то застелил ее постель. Ее одежда – совершенно сухая – была аккуратно сложена на комоде. Это было возмутительно. Чувствуя себя какой угодно, только не доброй, Чармейн ворвалась в кухню.

Питер сидел за кухонным столом, и вид у него был такой невинный, что Чармейн сразу поняла: он что‑то натворил. За его спиной над огнем кипел большой черный котелок, из которого пузырьками вырывались непривычные, слабые, сытные запахи.

– Зачем это ты прибрал у меня в комнате? – свирепо спросила Чармейн.

Питер посмотрел на нее с глубокой обидой, хотя Чармейн было ясно, что в голове у него бродят восхитительные тайные мысли и ему не терпится ими поделиться.

– Я решил, тебе будет приятно, – сказал он.

– А мне неприятно! – заявила Чармейн. Неожиданно для себя она едва не расплакалась. – Только я начала усваивать, что, если я брошу что‑нибудь на пол, оно там и останется, если я сама не подберу, а если я устрою беспорядок, то должна его разгрести, потому что сам по себе он никуда не денется, и тут приходишь ты и разгребаешь его за меня! Ты хуже моей мамы!

– Надо же было чем‑то заняться, пока я тут торчал один целый день, – возразил Питер. – Ты что, думала, я буду сидеть сложа руки?

– Делай все что угодно! – завопила Чармейн. – Танцуй. Стой на голове. Строй рожи Ролло. Но не смей портить мне учебный процесс!

– Учись на здоровье! – фыркнул Питер. – Тебе есть к чему стремиться. Я в твоей комнате больше ничего и пальцем не трону. Тебе интересно узнать, чему сегодня научился я? Или ты считаешь свою особу центром мироздания?

Чармейн ахнула:

– Я хотела сегодня быть к тебе доброй, но это очень трудно – из‑за тебя же!

– Моя мама говорит, трудности помогают учиться, – сказал Питер. – Радовалась бы. Я расскажу тебе одну штуку, которой я сегодня научился, – как получить сытный ужин. – Он показал большим пальцем на кипящий котелок. Палец был обвязан зеленой бечевкой. Второй большой палец был обвязан красной бечевкой, а на безымянном красовалась синяя.

Он хотел пойти в три стороны сразу, догадалась Чармейн. Бросив все силы на то, чтобы голос звучал дружелюбно, она проговорила:

– Ну и как же получить сытный ужин?

– Я колотил по двери кладовой, пока на столе не оказалось достаточно провизии, – рассказал Питер. – Потом сложил все в котелок и повесил вариться.

Чармейн посмотрела на котелок.

– Что «все»?

– Печенку и бекон, – ответил Питер. – Капусту. Несколько репок, полтушки крольчатины. Луковицу, две свиные отбивные, порей. Ничего сложного, честное слово.

Бе‑е, подумала Чармейн. Чтобы не ляпнуть какую‑нибудь ужасную грубость, она повернулась и направилась в гостиную.

Питер крикнул ей вслед:

– Не хочешь ли узнать, как я получил обратно вазу с цветами?

– Сел на столик, – ледяным тоном ответила Чармейн и пошла читать «Волшебный посох о двенадцати ветвях».

Но ничего не получилось. Чармейн то и дело поднимала голову и смотрела на вазу с гортензиями, а потом на столик на колесах, и думала – вдруг Питер и правда сел на столик и исчез вместе с Послеобеденным чаем? Потом она думала, как он вернулся. И каждый раз, когда она смотрела на цветы, она понимала, что решение быть доброй к Питеру совершенно ни к чему не привело. Она боролась с собой почти час, а потом вернулась в кухню.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она. – Ну и как ты вернул цветы?

Питер тыкал варево в котелке ложкой.

– По‑моему, еще не готово, – сказал он. – Ложка отскакивает.

– Ой, перестань, – сказала Чармейн. – Я же с тобой вежливо!..

– Расскажу за ужином, – пообещал Питер.

Он сдержал обещание – отчего было впору взбеситься. И не произносил ни слова целый час, пока содержимое котелка не было распределено по двум мискам. Делить пищу было непросто, потому что Питер сложил все в котелок, не позаботившись почистить и порезать. Ломать кочан капусты пришлось двумя ложками. О том, что еду полагается солить, Питер тоже не вспомнил. Все – и белесый разбухший бекон, и кусок крольчатины, и целая репа, и разлохмаченная луковица – плавало в водянистом полупрозрачном отваре. Блюдо получилось, мягко говоря, кошмарным. Чармейн очень старалась быть доброй и не сказала этого вслух.

Хорошо было только то, что еда понравилась Потеряшке. Это выражалось в том, что она вылакала весь водянистый отвар, а потом старательно выбрала все затерявшиеся в капусте кусочки мяса. Чармейн поступила примерно так же, стараясь не ежиться. Она была рада, что можно отвлечься от еды и слушать то, что хотел рассказать ей Питер.

– Известно ли тебе… – начал он – на взгляд Чармейн, несколько выспренно. Но ей было ясно, что он тщательно выстроил все в голове как готовый рассказ и вознамерился изложить его именно в том виде, в каком выстроил. – Известно ли тебе, что, когда предметы исчезают со столика на колесах, они отправляются в прошлое?

– Что ж, думаю, из прошлого получается отличная свалка, – сказала Чармейн. – Если ты уверен, что это действительно прошлое и мусор не объявится снова весь в плесени…

– Ты собираешься слушать или нет? – рассердился Питер.

Надо быть доброй, сказала себе Чармейн. Она съела еще кусочек мерзкой капусты и кивнула.

– А какие части этого дома находятся в прошлом? – продолжал Питер. – На столик я, представь себе, не садился. Просто прошелся по дому со списком нужных проходов и поворотов и обнаружил – честно говоря, случайно. Наверное, пару раз свернул не туда.

Ничего удивительного, подумала Чармейн.

– В общем, я попал в такое место, – сказал Питер, – где было несколько сотен кобольдских дам, и все они мыли чайники и раскладывали по подносам снедь для завтраков, чаев и всего прочего. Я их немного испугался, потому что ты разозлила их из‑за гортензий, но постарался держаться учтиво – когда проходил мимо, улыбался, кивал и все прочее. И очень удивился, когда они все стали улыбаться и кивать в ответ и говорили мне «доброе утро», как будто ничего не было. Вот я и шел мимо них, улыбался и кивал и попал в комнату, где никогда не был. Как только я открыл дверь, мне сразу бросилась в глаза эта ваза с цветами на краю длинного‑длинного стола. А потом уже я увидел чародея Норланда, который сидел за этим столом…

– Ой, мамочка! – воскликнула Чармейн.

– Меня это тоже удивило, – признался Питер. – Честно говоря, я так и застыл, разинув рот. Выглядел он вполне здоровым – ну, сама понимаешь, весь такой крепкий и розовый, и волос у него было гораздо больше, чем мне запомнилось, – и вовсю чертил карту, которая была в чемодане. Он разложил ее по всему столу, а сделал только четверть. Наверное, тогда я и догадался, что это прошлое. В общем, он поднял голову и сказал – очень вежливо: «Будьте так добры, закройте дверь, очень сквозит». Не успел я ответить, как он посмотрел на меня и спросил: «А вы кто такой?»

Я сказал: «Я Питер Регис».

Он сразу нахмурился. И говорит: «Регис… Регис? Вероятно, вы в каком‑то родстве с Монтальбинской Ведьмой?»

«Она моя мать», – говорю.

А он и отвечает:

«Мне казалось, у нее нет детей».

«Только я, – говорю. – Мой отец погиб в лавине в Трансмонтане, сразу после моего рождения».

Тут он опять нахмурился и говорит: «Эта лавина сошла всего месяц назад, молодой человек. Рассказывают, будто ее устроил лаббок, а что погибло много народу – это уж наверняка; или мы говорим о той лавине, которая была сорок лет назад?»

И он посмотрел на меня очень сурово и недоверчиво. Я не знал, как убедить его поверить мне. И говорю: «Честное слово, это правда. Наверное, часть вашего дома находится в прошлом. Та, куда исчезают Послеобеденные чаи. А эту вазу – вот вам доказательство – мы позавчера поставили на столик на колесах, и она вернулась сюда, к вам».

Он посмотрел на вазу, но ничего не сказал. «Я пришел сюда, к вам в дом, потому что моя мать устроила так, чтобы я стал вашим учеником».

Он сказал: «Неужели? В таком случае я решил сделать ей очень серьезное одолжение. Мне не кажется, что вы обладаете сколько‑нибудь заметным талантом».

«Я умею колдовать, – сказал я, – но, если моя мать чего‑то хочет, она все может устроить».

Он и говорит: «Так и есть. У нее чрезвычайно сильный характер. Что я сказал, когда вы прибыли?»

«Ничего, – отвечаю. – Вас не было дома. За вашим домом присматривала одна девочка по имени Чармейн Бейкер… то есть она должна была присматривать, но отправилась к королю помогать ему и познакомилась там с огненным демоном…»

Тут он меня перебил – вроде как даже потрясенно: «Как это – с огненным демоном? Молодой человек, они крайне опасные существа. Вы хотите сказать, что в Верхней Норландии вскоре появится Болотная Ведьма?!»

«Нет‑нет, – говорю. – Один придворный маг из Ингарии расправился с Болотной Ведьмой года три назад. Чармейн сказала, что этот демон имеет какое‑то отношение к королю. Думаю, с вашей точки зрения, Чармейн только что родилась, но она сказала, что вы заболели и что эльфы забрали вас лечить и ее тетушка Семпрония распорядилась так, чтобы Чармейн присматривала за хозяйством, пока вас не будет».

Это его очень расстроило. Он откинулся в кресле и поморгал.

«У меня есть внучатая племянница Семпрония, – сказал он – медленно так сказал, как будто обдумывал каждое слово. – Такое вполне может быть. Семпрония, кажется, вышла замуж в очень приличную семью»…

«Это точно! – говорю. – Видели бы вы маму Чармейн. Она такая приличная, что не разрешает Чармейн ничего делать».

Вот спасибо, Питер, подумала Чармейн. Теперь дедушка Вильям будет считать, что я совершенно пустое место.

– Но про тебя ему было неинтересно, – продолжал Питер. – Он хотел знать, отчего он заболел, а я не мог ему сказать. А ты знаешь? – спросил он Чармейн. Чармейн мотнула головой, и Питер пожал плечами. – Тогда он вздохнул и сказал, что это, наверное, неважно, потому что болезни все равно не избежать. А потом воскликнул – жалобно и растерянно: «У меня же нет знакомых эльфов!»

Я говорю: «Чармейн сказала, что эльфов послал король».

«Ах, – говорит он, и видно, что ему полегчало. – Конечно, так и есть! В жилах королевской семьи течет эльфийская кровь, несколько их родственников заключали браки с эльфами, а эльфы, насколько мне известно, чтут семейные узы. – Тут он посмотрел на меня и сказал: – Теперь в вашей истории концы с концами сходятся».

Я сказал: «Еще бы. Это же правда. Но чего я не понимаю – это как вам удалось настолько разозлить кобольдов».

«Уверяю вас, я их не злил, – удивился он. – Кобольды – мои друзья вот уже много лет. Они делают для меня много полезного. Разозлить кобольда для меня – все равно что разозлить моего друга короля».

Он так огорчился, что я решил сменить тему. И говорю: «Можно вас спросить насчет дома? Вы его построили или нашли случайно?»

«Конечно случайно, – говорит он. – То есть я купил его, когда был молодым чародеем и только пробивал себе дорогу в жизни, потому что мне показалось, что он маленький и дешевый. Тогда я и обнаружил, что это дом с характером, целый лабиринт. Должен признаться, это было восхитительное открытие. Похоже, когда‑то дом принадлежал чародею Меликоту, тому самому, который сделал так, чтобы крыша Королевской резиденции казалась золотой. Я всегда надеялся, что где‑то в доме спрятано настоящее золото, которое тогда хранилось в Королевской сокровищнице. Король, знаете ли, ищет его уже много лет».

– Можешь себе представить, как я насторожился, – сказал Питер. – Но спросить ничего не успел – он посмотрел на вазу на столе и говорит: «Так это и вправду цветы из будущего? Не скажете ли вы мне, как они называются?» Я ужасно удивился, что он не знает. Сказал, что это гортензии из его собственного сада. «Кобольды срезали все разноцветные», – говорю. А он смотрит на них и бормочет, что они восхитительные, особенно потому, что такие разноцветные. «Буду выращивать их у себя, – сказал он. – У них даже больше оттенков, чем у роз».

«Можно вырастить даже синие, – говорю. – Мама делает для наших особые чары с медными опилками».

И пока он бормотал, я спросил, можно ли забрать вазу с цветами обратно к нам, чтобы ты поверила, что я его действительно видел.

«Конечно, конечно, – говорит он. – Они здесь немного мешают. И передайте той барышне, которая знакома с огненным демоном, что я надеюсь завершить схему дома к тому времени, когда барышня вырастет и эта схема ей понадобится».

– Так что я взял цветы, – закончил Питер, – и ушел. Правда, невероятная история?

– Правда, – согласилась Чармейн. – Он не стал бы выращивать гортензии, если бы кобольды их не срезали, а я не собрала, а ты не заблудился… Просто голова кругом идет! – Она отодвинула миску с репой и капустой. Надо быть к нему доброй. Надо, надо! – Питер, давай я завтра зайду по дороге домой к отцу и попрошу у него кулинарную книгу – ты не возражаешь? У него их, наверное, штук сто. Он лучший повар в городе.

На лице у Питера отразилось крайнее облегчение.

– Отличная мысль, – сказал он. – Мама не учила меня готовить. Она всегда готовит сама.

И ни за что не буду обижаться на него за то, что из‑за него подумал обо мне дедушка Вильям, поклялась себе Чармейн. Надо быть доброй. Но если он еще хоть один раз это сделает…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

Date: 2015-12-12; view: 343; Нарушение авторских прав