Глава 45

«Но почему же мы об этом ничего не знали?»

Фред Хитц, главный инспектор ЦРУ, заявил, что его работа заключалась в том, чтобы «пройти через поле боя, когда рассеется дым, и добить раненых». Его внутренние расследования были кропотливыми и безжалостными. Он был человеком старой закалки, которого взяли в ЦРУ с выпускного курса в Принстоне. Судьбе оказалось угодно, чтобы самое крупное его дело касалось однокурсника, с которым они вместе проходили переподготовку в учебно‑тренировочном центре ЦРУ в 1967 году, – впоследствии неисправимого алкоголика, которого потом выдворили из бывшего Советского отдела. Звали этого человека Олдрич Хейзен Эймс.

В День президентов, 21 февраля 1994 года, когда Эймс покинул свой пригородный дом и поехал в штаб, группа агентов ФБР остановила автомобиль, силой выволокла Эймса из роскошного «ягуара», надела на него наручники и навсегда избавила от него ЦРУ. После ареста автор книги навестил его в окружной тюрьме Александрии. Это был уже седой мужчина пятидесяти трех лет, который почти девять лет шпионил в пользу Советов. Его в скором времени собирались отправить в одиночку на пожизненное заключение, и он был весьма расположен поговорить.

Эймс был человеком по характеру вечно всем недовольным и вдобавок еще симулянтом. Работу в агентстве он получил благодаря тому, что здесь когда‑то служил его отец. Он сносно говорил по‑русски и, когда был трезв, составлял вполне удобочитаемые донесения, но его личная карточка представляла собой хронику пьянства и непрофессионализма. Неудачи и провалы сопровождали его семнадцать лет. В 1985 году он таки достиг желанной вершины, став руководителем внешней контрразведки по Советскому Союзу и Восточной Европе. Его страсть к спиртному была известна многим. И все же агентство предоставило ему доступ к досье почти всех важнейших шпионов, работающих на Соединенные Штаты по ту сторону железного занавеса.

Постепенно он стал презрительно относиться к ЦРУ. Он считал абсурдными утверждения о величине и непрерывном росте советской угрозы Соединенным Штатам. Он решил, что лучше всех знает об истинном положении дел. «Мне известно, что собой представляет Советский Союз и что лучше для нашей внешней политики и национальной безопасности, – вспоминал он. – И я собираюсь действовать соответственно».

Эймс получил разрешение от начальства на встречу с сотрудником советского посольства в Вашингтоне, во время которой сделал вид, что готов его завербовать. В апреле 1985 года, в обмен на 50 тысяч долларов, он вручил советскому разведчику имена трех советских граждан, которые сотрудничали с ЦРУ. Затем, несколько месяцев спустя, он назвал уже все известные ему имена. Москва заплатила ему ни много ни мало 2 миллиона долларов …

Американских шпионов, действовавших в Советском Союзе, разоблачали одного за другим, отдавали под суд, заключали в тюрьму и казнили. Переживая их гибель, Эймс заявил, что у тайной службы не сработали ее «колокольчики и свистки»[40]. «Все выглядело так, как будто неоновые лампы и прожекторы, зажженные в Кремле, были видны «и по ту сторону Атлантики». Но руководители ЦРУ все равно отказывались верить в то, что их предал кто‑то из своих. Используя двойных агентов и обман, КГБ умело манипулировал восприятием ситуации в ЦРУ. То есть они считали, что наверняка где‑то должен быть спрятан вражеский «жучок», что это просто какая‑то фатальная ошибка. Но никак не «крот» в наших рядах…

Эймс также предоставил Москве сведения о сотнях своих коллег из офицерского состава ЦРУ вместе с подробными характеристиками их работы. «Их имена были переданы советской разведывательной службе, равно как и детали многих операций, в которых так или иначе участвовали Соединенные Штаты, – сказал в интервью Хитц. – Это началось в 1985 году, а закончилось за один или два года до его ареста. Эймс энергично собирал информацию и передавал ее советскому связнику. Это была просто катастрофа».

В ЦРУ знали, что запланированные против Советов операции терпят крах. Но потребовалось семь лет, чтобы начать смотреть фактам в лицо. ЦРУ было не способно провести внутреннее расследование, и Эймс знал об этом. «Люди разводили руками со словами: «Мы не в силах ничего поделать», – говорил он с ухмылкой. – Под началом у вас две, три или даже четыре тысячи человек, которые бегают и суетятся, выполняя свои шпионские обязанности. Это нельзя проконтролировать, нельзя проследить за всеми. Вы не в силах все это проверить. По‑видимому, это самая насущная проблема шпионской службы. Наверное, она не должна быть такой крупной. Как только вы становитесь большими, то уподобляетесь КГБ или таким, как мы».

«Нарушение директивы номер один»

После этого ареста Хитцу понадобилось больше года, чтобы оценить размер ущерба, нанесенного Эймсом. В конце концов он понял, что ЦРУ является составной частью запутанного обмана.

Среди наиболее засекреченных документов, которые накапливались в агентстве во время холодной войны и после ее окончания, значились донесения с синей полоской сбоку, которая служила признаком их важности. В них содержалась информация о мощи русских ракет, танков, реактивных самолетов, бомбардировщиков, сведения о стратегии и тактике. Документы подписывались директором Центральной разведки и рассылались президенту, министру обороны и госсекретарю. «Вот для чего существует сообщество разведки», – заметил Хитц.

На протяжении восьми лет, с 1986 по 1994 год, старшие офицеры ЦРУ, отвечавшие за эти донесения, были в курсе, что ряд их источников контролирует российская разведка. Агентство сознательно передавало в Белый дом информацию, подтасованную Москвой, и преднамеренно скрывало это. Признание в том, что оно поставляет дезинформацию, поставило бы ведомство в слишком неудобное положение. Девяносто пять таких донесений искажали американское восприятие главных военных и политических событий в Москве. Одиннадцать донесений отправились непосредственно к президентам Рейгану, Бушу и Клинтону. Они искажали и преуменьшали возможности Америки понять то, что происходит в Москве.

«Это было невероятное открытие», – сказал Хитц. Самый старший сотрудник ЦРУ, ответственный за эти донесения, настаивал, как и Эймс, что знает ситуацию лучше всех. Он знал, что существует на самом деле, а что – плод воображения. То, что донесение исходило от мастеров дезинформации, ровным счетом ничего не значило. «Он принял решение самостоятельно, – сказал Хитц. – Это было просто отвратительно».

«Результатом эпизода стало стойкое ощущение того, что агентству нельзя доверять, – констатировал Хитц. – Короче говоря, это было нарушение директивы номер один. Именно поэтому оно оказало столь разрушительное влияние». Солгав Белому дому, ЦРУ нарушило «священное доверие, а без него никакое шпионское агентство не может нормально выполнять свою работу».

«Здесь требуется капитальный ремонт»

Вулси признал, что эпизод с Эймсом выявил должностную небрежность, граничившую с преступной халатностью. «Напрашивался вывод, что за этим не только никто не следил, но и что многим здесь вообще было на все наплевать», – сказал он. Но при этом заявил, что никто не будет уволен или понижен в должности за «системный сбой» ЦРУ в деле Эймса. Вместо этого он направил письменный выговор шести бывшим высшим офицерам и еще пяти находящимся при исполнении своих служебных обязанностей, включая руководителя секретной службы Теда Прайса. Вулси квалифицировал эти нарушения как невыполнение служебных обязанностей и обвинил упомянутых сотрудников в распространении некорректной культуры поведения внутри ЦРУ, в высокомерии и самоуправстве.

24 сентября 1994 года Вулси представил свое решение комиссии по разведке при палате представителей. Оно произвело неважное впечатление. «Вам самому не мешало бы задаться вопросом, почему ЦРУ перестало отличаться от любой другой бюрократической структуры, – заметил после совещания председатель комиссии Дэн Гликман, представитель Демократической партии от Канзаса. – И выяснить, куда подевались дух и стремление к высшей цели».

Дело Эймса спровоцировало беспрецедентные по своей силе нападки на ЦРУ. Гремучая смесь – гнев вперемешку с насмешками – выливалась на ведомство из Белого дома и конгресса. Создавалось ощущение, что дело Эймса представляет собой не исключение из правил, а свидетельство прогнившей в целом структуры. Генерал‑лейтенант Билл Одом, который руководил Агентством национальной безопасности при Рейгане, заявил, что решение заключается в «радикальном хирургическом вмешательстве».

«Я бы выпотрошил ЦРУ, – сказал он. – Оно заражено с ног до головы. Если вы не предпримете решительных мер, то так и не избавитесь от этой заразы».

Стремясь защитить агентство извне и изнутри, Вулси публично признал право американского народа знать, куда и каким путем движется ЦРУ, какие цели у секретного ведомства. Но сам уже давно потерял способность корректно проложить этот курс.

30 сентября 1994 года конгресс учредил комиссию, задачей которой было определить будущее ЦРУ, предоставив ей полномочия очертить для агентства новые горизонты в грядущем XXI столетии. Дело Эймса создало для ЦРУ «единственный за целое поколение» шанс измениться.

«Здесь требуется капитальный ремонт», – заявил республиканский сенатор Арлен Спектер из Пенсильвании, который шесть лет проработал в сенатской комиссии по разведке.

Необходим был толчок от президента Соединенных Штатов, которого так и не дождались. Потребовалось три месяца, чтобы выбрать семнадцать членов комиссии, потом четыре месяца, чтобы сформулировать повестку дня, и еще пять месяцев, чтобы созданная комиссия собралась‑таки на свое первое формальное совещание. В комиссии преобладали члены конгресса, особенно выделялся консервативный республиканец от Флориды Портер Дж. Госс. В 1960‑х годах Госс проработал какое‑то незначительное время в тайной службе, но оказался единственным членом конгресса, который мог похвастаться наличием хоть какого‑то практического опыта в разведке. Самым бескомпромиссным членом комиссии был Пол Вулховиц, который садился за стол переговоров, считая, что способность ЦРУ собирать разведывательную информацию посредством шпионажа сведена на нет, и которому предстояло войти в число самых влиятельных членов окружения следующего президента Соединенных Штатов.

Комиссию возглавил Лес Аспин, который за девять месяцев до этого покинул пост министра обороны, уволенный за неспособность принимать решения. Клинтон назначил его председателем Президентского консультативного совета по иностранной разведке. Подавленный и дезорганизованный, Аспин задавал пространные, почти риторические вопросы, не предполагавшие четких ответов: «Что это все теперь значит? Каковы теперь ваши цели? Чего вы пытаетесь добиться?» Несколько месяцев спустя он внезапно умер от сердечного приступа в возрасте пятидесяти шести лет. Члены комиссии были дезорганизованы, и работа шла ни шатко ни валко. Было выбрано с десяток ее различных направлений, но четкую цель этой деятельности так и не выработали.

Один из членов комиссии, Бритт Снайдер, провозгласил: «Наша цель состоит в том, чтобы продвигать нашу разведку». Но многие из дававших показания предупреждали, что дело не в продвижении кого‑то продукта – дело в самом продукте.

Комиссия наконец собралась и начала заслушивать первые показания. Боб Гейтс, который тремя годами ранее составил длинный перечень из 176 угроз, теперь заявил, что агентство перегружено множеством поставленных задач. Руководители операций и резиденты говорили, что секретная служба утопает от многочисленных запросов на выполнение мелких поручений и задач за океаном. Зачем Белый дом просит ЦРУ докладывать о росте евангелистского движения в Латинской Америке? Неужели это так важно для национальной безопасности Соединенных Штатов? Агентство способно выполнять лишь несколько крупных миссий одновременно. Скажите нам, чего вы все‑таки от нас хотите, наперебой спрашивали сотрудники ЦРУ.

Но ничто не вызывало повышенного интереса у комиссии. Ни атака религиозного фанатика в марте 1995 года, который выпустил зарин в токийском метро, отчего погибли 12 и пострадали 3769 человек. Ни взрыв в федеральной штаб‑квартире в Оклахома‑Сити в апреле 1995 года, унесший 169 жизней и ставший самым чудовищным преступлением на американской территории после трагедии Перл‑Харбора. Ни раскрытие заговора исламистов, задумавших взорвать десяток американских авиалайнеров над Tихим океаном и направить один из угнанных самолетов прямо на здание штаб‑квартиры ЦРУ. Ни предупреждение офицера ЦРУ о том, что когда‑нибудь Соединенные Штаты столкнутся с «воздушным терроризмом» – пикированием самолетов на выбранные террористами цели. Ни тот факт, что в общей сложности лишь три человека во всем американском разведывательном сообществе могли понимать беглую арабскую речь. Ни осознание того, что возможности ЦРУ анализировать информацию заглушались стремительным развитием средств электронной связи, персональных компьютеров, мобильных телефонов и публично доступным шифрованием частных коммуникаций. Ни растущее осознание того, что ЦРУ фактически пребывает в состоянии грядущего краха…

Доклад комиссии, который готовился семнадцать месяцев, в итоге не возымел никакого веса и воздействия. «Антитеррористическим мерам уделили мало внимания, – заявил один из членов комиссии, Лох Джонсон. – Никогда не определялись пределы секретных операций; недостатки и провалы в значительной степени оставались без должного рассмотрения». Никто из тех, кто ознакомился с этим докладом, не купился на утешительные аргументы о том, что небольшие корректировки могут исправить положение.

Когда комиссия завершала работу над своим докладом, в общей сложности лишь двадцать пять человек были зарегистрированы в качестве курсантов учебного центра ЦРУ. Возможности агентства по привлечению в свои ряды новых талантов сейчас находились на небывало низком уровне. То же касалось и его репутации. Дело Эймса превратило будущее ЦРУ в жертву собственной истории.

Секретная служба была «ужасно обеспокоена тем явно недостаточным, по мнению ее сотрудников и руководства, количеством людей на передовой, – заявлял в то время Фред Хитц. – Заполучить в свои ряды нужных людей и расставить их на нужные места – это уже совсем другая проблема. У нас есть хорошие люди, но их недостаточно, и их недостаточно там, где мы больше всего в них нуждаемся. Если президент Соединенных Штатов и конгресс не помогут в этом, то когда‑нибудь произойдет событие, которое конечно же приведет нас всех в чувство. Только будет слишком поздно. Я имею в виду какое‑нибудь ужасное происшествие в одной из стран мира, а возможно, и в нашей собственной, которое заставит нас всех проснуться, как заставил в свое время проснуться Перл‑Харбор, и спросить: «Но почему же мы об этом ничего не знали?»

Date: 2015-06-05; view: 384; Нарушение авторских прав