Новое мировоззрение и старое культурное наследие

Возможно, еще более далеко идущие последствия, чем потребность в социальном планировании или массовой культуре, основанной на всеобщей грамотности, будет иметь размывание моральных норм, связанное с современным техникализмом. Давление на природные ресурсы и разрушение старых культурных традиций вызывают не только напряженность в политической и социальной сферах, но и меняют внутренний мир человека. Эти изменения можно поделить на два вида. Негативные изменения, о которых все мы знаем, связаны с устойчивым размыванием старых норм и лояльности. В некоторых странах различия между поколениями, расширение сферы личной жизни уже в самом раннем возрасте подорвали даже чувство семейной солидарности. Все традиционные представления, особенно те, что касаются религии, постоянно подвергаются нападкам со стороны экспериментальной космополитической науки, СМИ и системы школьного образования. Старые представления о вселенной и нации, морали и приличиях имеют шанс сохраниться, если в них искренне верят, но они, как правило, сильно ослаблены и не имеют прежнего влияния. Но даже если семейную солидарность удается сохранить, а религиозные взгляды переосмыслить и адаптировать к новой реальности, для этого необходимо использовать новые позитивные моральные перспективы. В некоторых странах это требование может исходить от правящей партии, но в любом случае его подразумевает сама структура техникализированного общества. Новая моральная перспектива поглощает все больше и больше внимания человека и, конечно, его времени.

В идеале современный человек должен быть воплощением «демократических» добродетелей, о которых ранее никто даже и не слышал: он должен не только уметь жить по часам и быть точным, но и всегда готовым пройти переподготовку, если его прежние навыки устареют; он должен обладать психологией эгалитарного сотрудничества. Он должен уметь работать «в команде». Даже в браке мужчине следует отказаться от доминирующей роли (поскольку его жена может найти работу и может развестись с ним) и работать над тем, чтобы брак стал «успешным»; он должен как можно меньше вмешиваться в будущую карьеру своих детей, но воспитать их так, чтобы они были готовы к самому невероятному и неожиданному будущему, и при этом смириться с тем, что они, став взрослыми, неизбежно будут считать его старомодным и не имеющим авторитета. На работе он должен приспособиться к совместной деятельности, где его личные достижения подменяются некими абстрактными «коллективным лидерством» или «лояльностью компании». Педагог, врач и психиатр должны устранить все, что мешает ему жить именно так, он должен пошагово точно выполнять их инструкции от роддома до дома престарелых. Если этот идеал пока не удалось целиком воплотить на Западе, то некого его подобия по‑своему достигли в таких разных странах, как Соединенные Штаты и Советский Союз. Многие элементы этой модели уже появляются и в исламском мире.

Но новые моральные перспективы несут нам новые проблемы, которые могут как возвысить человечество, так и привести к его упадку. Сама по себе техникализация требует от людей определенных моральных качеств – открытости для нового, трудолюбия, точности, определенного уровня общественной честности и надежности, а также творческой активности, изобретательности и интеллектуальной смелости. Она основана на общей восприимчивости самых различных человеческих качеств, особенно знания, на определенном уровне гуманности, уважении неприкосновенности личности и ее свобод и даже на эгалитарном общественном сознании. Однако этот перечень требуемого не включает в себя все лучшие моральные человеческие качества, более того, иногда кажется, что для поддержания и даже развития эффективной техникализации после того, как Техническая эпоха уже началась, эти качества востребованы в минимальных количествах. Величайшее моральное значение Великих преобразований не в том, что они требуют, а в том, какие возможности они предоставляют; освобождая человека от старых ограничений, они открывают ему путь к более полному раскрытию самых разнообразных возможностей во всех сферах жизни, а не только в тех, чья важность резко выросла в результате специализации. Но не все могут воспользоваться этими возможностями, причем этому мешает именно высокая степень техникалистской специализации, а также разрушение традиций. Достаточно легко представить себе техникализм в безумной погоне за бессмысленным комфортом, как это изобразил в своем романе «О дивный новый мир» Хаксли, где отдельный человек не может изменить сложные социальные модели, в которых его роль ограничена беспомощным комфортом, и ему суждено совместно еще с четырьмя миллиардами ему подобных до конца жизни смотреть в одинаковые телевизоры, круглый год показывающие одни и те же программы по всему миру.

Мы полагаем, что результаты будут зависеть от качества моральных норм, разделяемых людьми. Исходя из этого, проблему преступности несовершеннолетних и склонность молодежи к бунту в целом, что характерно для большинства западных стран, как капиталистических, так и коммунистических, можно решить двумя способами. Это можно сделать либо в духе «дивного нового мира» Хаксли при помощи педагогов, социальных работников, психиатров и градостроителей, которые смогут убедить молодежь идентифицировать себя с установленным порядком и научить ее получать удовольствие от соответствия ему, либо решить ее при помощи молодых людей, вдохновленных великой идеей, позволяющей им сделать в жизни что‑то важное и задать творческий тон и новую моду для своих сверстников. Однако с великой идеей возникают проблемы. Структура техникализированного общества подчеркивает идентификацию с национальным социумом и поощряет мировоззрение, ограниченное узкой специальной подготовкой за счет либо широкой лояльности, либо нерациональных, неутилитарных взглядов, например религиозных, которые были свойственны старому культурному наследию. Тем не менее отдельные нации не способны в пределах своих ограниченных представлений предложить в век, когда человек полетел на Луну, подходящие молодежи идеи; с другой стороны, старое культурное наследие, например исламское, воспринимается как патриархальное. Сегодня великая идея должна быть всемирной и универсальной. Более того, не совсем ясно, как эта великая идея, в отличие от утилитарной практичности, сможет вписаться в постоянно меняющиеся социальные шаблоны технического опыта, который породил Техническую эпоху как таковую: наши поэты показывают, что на этом уровне жизнь становится просто абсурдной. Эта идея должна выйти за пределы просто техникалистских целей. Поиски подобной оригинальной и глубокой идеи являются одной из основных проблем современного мира.

Но в то время как западные люди с присущей им легкостью, располагая интеллектуальным и духовным досугом, смогут справиться с такой проблемой, у исламского мира едва ли будет на это время. В любом случае перспективы исламского наследия (как ресурса для достижения этой цели) намного более сомнительны, чем западного. Необходимость решать насущные проблемы настолько остра, что очень мало у кого есть время и возможность заниматься обдумыванием широких моральных вопросов или дальних перспектив. Люди упорно цепляются за ислам как за духовную опору, но не думают о том, что он действительно значит для них; поэтому он не может предложить какого‑либо нового способа решения данной проблемы.

Основные проблемы техникализированной современности затрагивают все человечество, но в странах по ту сторону пропасти в уровне развития они принимают более тяжелую форму. И наиболее трудны и тяжелы они именно в сфере норм и идеалов, где исламское культурное наследие может иметь решающее значение. Наиболее насущные проблемы разрыва с культурной традицией слились с наиболее абстрактными проблемами идейного поиска. В основе разрыва в уровне развития лежит контраст общественных отношений и культурных традиций. Современность порвала со всеми культурными традициями прошлого. Но, как мы видели, на Западе этот разрыв был относительно мягким: он остался относительно традиционным, поскольку все основные аспекты современного общества путем непрерывного развития выросли из старых традиций. Незападные, и особенно мусульманские, страны на уровне исторического действия, то есть в сфере техникализированной жизни, где нужно принимать основополагающие решения, нетрадиционны: новый, современный уклад не имеет местных корней. Для них разрыв с традицией, в отличие от Запада, носил жесткий и резкий характер. Можно сказать, суть проблем современного мира заключается в том, что традиционный Запад, благодаря непрерывности традиции, резко контрастирует со всем остальным миром, который был вынужден отказаться от своих традиций, чтобы стать современным.

В силу этого различий между Западом и остальным миром в аспектах данных проблем современности намного больше, чем общих черт. В частности, мусульманские народы вынуждены были развиваться на основе своих недостатков, порожденных более ранними пробелами, тогда как западный мир увеличивал разрыв в развитии, пользуясь ранее достигнутыми экономическими преимуществами. Жители Запада на основе своего исторического опыта могут предусмотреть появление всех современных проблем и рассматривать их либо как вторичные трудности, которые со временем будут преодолены, либо даже как новые волнующие вызовы. Недостатки действующей западной социальной модели рассматриваются как необходимая плата за прогресс, но игра в любом случае стоит свеч, и для многих жителей Запада показалось бы глупостью пытаться избежать трудностей, возникших в результате западной гегемонии, на том основании, что они неразрывно связаны с современностью. Некоторые западные экономисты, уверенные в непреходящих достоинствах рыночных механизмов, считают, что странам с низким уровнем инвестиций нужно набраться терпения и надеяться, что в конце концов они достигнут уровня развития Запада. На практике это означает согласиться с зависимостью от рынка капитала западного блока на неопределенное будущее. Тем не менее другие народы понимают, что их ситуация кардинально отличается от Запада, хотя и не имеют научно‑технической возможности доказать это. Они хватаются, как за соломинку, за любую теорию, которая может оправдать самые отчаянные усилия по преодолению этих проблем. Они надеются, что, обретя независимость, смогут достичь уровня развития Запада без тяжелых последствий, связанных с западной моделью. Каковы бы ни были теоретические недостатки таких построений, они справедливы в том, что пытаются найти модель развития, отличную от той, которую предлагает Запад. Однако на более фундаментальном уровне большая часть этих экстремальных теорий видится не только наивной, но и настолько же нереалистичной, как и действия западных рыночных механизмов. Слишком часто они не учитывают, в какой степени страны с низким и высоким уровнем инвестиций не просто являются частью одного исторического комплекса, но и неразрывно связаны одними и теми же проблемами современности, хотя и в разных формах. Поскольку ни одна из этих проблем не может быть полностью решена на местном уровне, с ними можно справиться только в глобальном масштабе. Именно поэтому нельзя сказать, что даже специфические проблемы исламского мира являются делом только мусульман. Одна из величайших проблем современности – это сам разрыв в уровне развития, который затрагивает всех. Само его существование является огромным стрессом для стран, находящихся по другую сторону этой пропасти, вне зависимости от того, управляются ли они Западом или нет. Но и для западных стран этот разрыв также является серьезной проблемой и одним из решающих факторов политической жизни ряда крупных государств. До того, как Алжир получил независимость, разрыв в развитии был внутренней проблемой Франции, и правительство, которое не желало с этим считаться, лишилось власти; в других странах, особенно в США, военные обязательства и внешняя политика в целом (которые по большому счету являются функцией этого разрыва), как правило, играют решающую роль не только при формировании национальных бюджетов, но и в психологической жизни нации – от всеобщей воинской повинности до популярных легенд антикоммунизма. Великие преобразования породили проблемы, общие для всего мира, и, вероятно, решить их можно будет только сообща, когда каждый народ наилучшим образом сделает все возможное, исходя из собственной ситуации.

Можно предположить, что в конечном итоге разрыв в уровнях развития будет ликвидирован не старыми методами прямой индустриализации стран с низким уровнем инвестиций, а в результате более сложного процесса, который уже коренным образом изменяет техникализированную экономику во всем мире. Уже в самом ближайшем будущем автоматизация и компьютеризация, атомная и солнечная энергия и использование в промышленности пластмасс значительно удешевят индустриализацию, благодаря чему страны смогут очень быстро достичь элементарного уровня техникализированного процветания. Мы можем пойти дальше: уменьшение человеко‑часов, необходимых для обслуживания автоматизированного производства, сократит требуемое число рабочих, статус промышленности может быть понижен просто еще до одной отрасли экономики, как это уже случилось с сельским хозяйством. Вызванные этим изменения структуры общества приведут к тому, что промышленность и сельское хозяйство будут играть такую же роль в экономике крупных стран, как туризм или образование (которое будет длиться почти всю жизнь), или развлекательный бизнес и спорт, или даже религия. Хотя техникализация в более широком смысле будет иметь фундаментальное значение во всем мире, индустриализация как таковая в некоторых странах может оказаться переходным этапом. Сегодня кажется, что странам с низким уровнем инвестиций до этого еще очень далеко, усилия наиболее активных групп населения направлены на то, чтобы общество стремилось именно к этому. И новое мировоззрение должно ориентироваться на такое будущее во всех регионах планеты.