Рок-Спрингс, Техас, США

Наведем мосты через реку Рио-Гранде…

Техас – это не совсем Соединенные Штаты Америки, с этим вряд ли согласятся рядовые американцы – но с этим согласится любой техасец. Техас – это нечто большее.

Техас во все времена был пограничной зоной, la frontera es la frontera[76]. В соседней Мексике, с которой у Техаса была длиннющая сухопутная граница – спокойно никогда не было, то революция, как в восемнадцатом[77], то криминал. В Техасе выращивали скот на мясо, а скот… в общем, его легко пустить на мясо и по ту сторону границы, предварительно его угнав. До сих пор техасские рейнджеры – а такое подразделение существует только в этом штате – разыскивают в числе прочего пропавший скот.

Но самое страшное началось тогда, когда одни и те же мексиканцы стали составлять большинство, или, по крайней мере, значительную силу по обе стороны границы. И это были уже не те забитые мексиканские мигранты, которые по ночам переплывали реку Рио-Гранде или задыхались в тесной раскаленной солнцем душегубке фургончика по тридцать человек в небольшой машине. Это были потомки эмигрантов первой волны, родившиеся и выросшие в США, они являлись полноправными ее гражданами, они видели унижение своих матерей и отцов и хотели за него отомстить. Часто уже до совершеннолетия они получали солидный криминальный опыт и практику. Некоторые впоследствии вернулись в Мексику, где возглавили крупные бандформирования, самым успешным и известным из всех стал Эдгар Вальдез Вильяреаль по кличке Ла Барби, гражданин США, уроженец Техаса и командир бандформирований наркомафиозного картеля Синалоа, известных как М-13. Смертельный враг «Los Zetas», одной из основных наркомафиозных группировок, возглавляемой выходцами из федеральной полиции и мексиканского армейского спецназа, он буквально залил северные штаты кровью в жестокой междоусобной войне за контроль над путями транспортировки. Все дело было в том, что картель Синалоа находился ближе к Колумбии, основному производителю кокаина, и в значительной степени контролировал производство, а северные штаты были за «Los Zetas» и Западным картелем, перекрывая, таким образом, Синалоа путь транспортировки на основные рынки сбыта товара. Нельзя сказать, что это было смертельным для обоих картелей – как Зетас и Западный картель находили себе товар в Колумбии и пути транспортировки в северные штаты, так и Синалоа находил пути транспортировки в США. Однако такое расположение крупнейших преступных группировок страны, при которой каждая перекрывала кислород другой, не могло не сказываться на накале страстей во взаимоотношениях между ними.

Первоначально проблемы в Мексике ограничивались только криминальным насилием, которое год от года приобретало все больший размах и отличалось поистине эпической жестокостью. В десятом году страна впервые перешагнула порог в десять тысяч погибших в вооруженных столкновениях в год, за год до этого президент страны Кальдерон ввел в некоторых городах военное положение, распустил полицию и ввел в эти города армейские части. Помочь это не помогло – только навредило. Армия, соприкоснувшись с полицейской работой, начала стремительно разлагаться, даже быстрее, чем полиция. Вот, к примеру, ты произвел арест наркодилера, рисковал жизнью – и перед тобой сейчас лежит десять пакетов кокаина… ну, допустим, по пять килограммов каждый. Сколько из них ты сдашь, чтобы потом их торжественно, в присутствии журналистов сожгли? Все десять? А потом ты поплатишься за это жизнью – каждый раз в начале месяца мафия публикует списки приговоренных к смерти – несговорчивых судей, военных, полицейских, политиков. Если ты не сотрудничаешь с мафией, в тебя могут всадить несколько десятков пуль из «козьего рога» – автомата «АК-47», очень популярного у мафии, или одну пулю из винтовки пятидесятого калибра, которых в Мексике на душу населения на порядок больше, чем в тех же США. Мексика превратилась для фирмы Barrett в один из основных рынков сбыта, потому что от пули пятидесятого калибра не спасает ни один бронежилет. А те же Зетас могут принести тебя в жертву смерти – повесят за ноги, выпустят кишки и отрежут голову, и точно так же они могут поступить с твоей семьей. Сдашь пять? Тогда ты получишь достаточно за оставшиеся пять, которые ты толкнешь на улице, чтобы купить себе новую машину… и еще чего. Можно связаться с теми, у кого ты изъял этот наркотик, и позволить им подменить наркотик с чистым кокаином на пакеты, внешне точно такие же, как изъятые – но там процентов на восемьдесят будет сахарная пудра. Тогда тебя поставят на жалованье, в несколько раз большее, чем денежное довольствие, и если тебя убьет кто-либо – за тебя будут мстить. Были и такие, кто не сдавал ни одного – такие типы, алчные и корыстные долго обычно не жили.

Но все это – повальная коррупция, реки белого порошка, перестрелки на улицах с использованием гранатометов и крупнокалиберных пулеметов – до определенного момента не имело никакой политической и следующей за ней в связке террористической составляющей. Мексиканские наркодельцы не покушались на государство в целом, на государственные институты как своего государства, так и чужого. Да, они подтачивали его, и подтачивали крепко – но все-таки они жили в государстве.

Ситуация начала меняться году в двенадцатом. После мексиканского парламентского кризиса 2011 года были назначены досрочные выборы, одновременно президентские и парламентские. Потом эксперты и аналитики скажут, что нельзя было проделать это хуже, чем было проделано в Мексике в те годы. Политика в Мексике всегда была тесно связана с наркомафией и с наркоторговлей, и даже расцвет Мексики как государства не только транзитирующего наркотики, но и финансирующего их производство начался в девяностые с правления некоего Карлоса Салинаса де Гортари, президента, который умудрился в пять лет совершить убийство[78]. Способствовали этому два обстоятельства – политика США, которые в те годы занимались поиском и конфискацией активов колумбийских наркомафиозных картелей, и политика де Гортари, который дал собственным транзитерам зеленый свет в вопросах переправки наркотиков в США. В те годы наркотики переправляли не маленькими Цесснами – транзитеры в складчину покупали Боинги (!!!), которые совершали посадки на мало кому известных аэродромах и даже на военных базах, которых в связи с окончанием холодной войны законсервировали немало, и эти Боинги окупали себя за один рейс. В начале двухтысячных мексиканские транзитеры накопили достаточно денег, чтобы финансировать обескровленное производство наркотиков в Колумбии – теперь они не покупали наркотики, они вкладывали деньги в производство наркотиков, чувствуете разницу? Теперь они не платили деньги за готовый и обработанный кокаин, теперь они выдавали деньги (посредством агентуры бывших колумбийских картелей) крестьянам, выращивающим коку, чтобы в конце сезона они сдавали листья коки им. Тогда же, в начале двухтысячных, мексиканские картели начали вербовать людей из полиции и армии и организовывать крупные бандформирования: рынок был насыщен, свободных мест не оставалось, и тем, кто хотел увеличить свое производство, приходилось думать, как подвинуть со своего места соседа. Тогда же состоялись первые, еще робкие контакты с людьми Субкоманданте Маркоса – повстанческого командира, выдвигающего именно политические требования. Но государство реагировало на повстанцев Маркоса намного жестче, чем на действия транзитеров – и наркомафиози временно оставили парий от политики в покое.

На выборах одиннадцатого года двум основным группировкам – «Los Zetas» и картелю «Синалоа» впервые, несмотря на море пролитой крови друг друга, удалось договориться о поддержке единого кандидата в президенты и единой партии Мексики – социалистов. Как и в восьмом году, американцы, чувствующие, что они теряют весь континент – Бразилия, Боливия, Венесуэла, теперь под угрозой Мексика, – сделали все возможное и невозможное, чтобы не допустить социалистов к власти, не брезгуя никакими методами, в том числе и откровенными провокациями и подтасовками. Выборы, проходившие в обстановке непрекращающихся больших и малых скандалов, были настолько грязными, что, несмотря на сильнейшее давление, часть наблюдателей из Европы отказалась признать досрочные президентские и парламентские выборы демократическими. В результате этого Совет Европы оказался заблокированным этими отказниками и не смог принять единого мнения по поводу легитимности новой – старой власти Мексики. Это дало дополнительные козыри проигравшей социалистической партии, и сразу после выборов в Мехико, в крупнейшем мегаполисе мира, на улицы вышли люди, требующие признать победителем Социалистическую партию Мексики. Почти сразу эти уличные протесты переросли в массовые беспорядки, ставшие известными как «пятидневная гражданская война», в ходе которой погибли более ста человек. Тогда же появились политики, открыто взявшие курс на развал страны.

Тогда же, в двенадцатом, родилось движение, взявшее курс на создание собственной страны – Атцлана или Republica del Norte. Мексика должна была поделиться с новой страной всеми северными и частью центральных штатов – большей частью территории страны, на оставшейся части территории сепаратисты предлагали организовать сразу две страны – собственно Мексиканскую республику и Республику индейцев Майя. Соединенным Штатам Америки предлагалось поделиться с новорожденной Северной Республикой штатами Техас, Калифорния, Аризона, Нью-Мексико и некоторыми другими. Контуры нового государственного образования подозрительно напоминали сферу влияния бандформирования Los Zetas, как они ее видели и за которую они боролись. К этому времени группировка «Los Zetas» насчитывала уже больше ста пятидесяти тысяч активных боевиков[79], и число их продолжало расти. Мексиканская государственность после позорных выборов 2011 года стремительно разрушалась, некоторые штаты возглавляли открытые сторонники социалистов, федеральный центр их практически не контролировал. Ситуация усугублялась еще и тем, что голосование за социалистов было в основном протестным и охватывало северные штаты – там американские промышленники в восьмидесятые – девяностые построили немало огромных фабрик и заводов, производящих от прокладок до больших пикапов для американского рынка. Сейчас часть этих производств была закрыта в связи с непрекращающимся кризисом, часть инвесторов решили перевести производства обратно в США, поощряемые налоговыми льготами и протекционистской таможенной политикой, часть инвесторов просто испугалась с каждым годом все обостряющейся политической и криминальной обстановки в стране. Уволенные массово выплеснулись на улицы, власти в это время пожинали плоды необдуманных заимствований на внешнем рынке в девяностые и нулевые: пришла пора расплачиваться по кредитам, а расплачиваться было нечем: промышленность стагнировала, налоги повышать на бедных было уже некуда, а на богатых – невозможно, потому что за пришедшую к власти партию голосовали как раз богатые и средний класс. Федеральное правительство, атакуемое со всех сторон, не могло, не хотело и не умело заниматься проблемами уволенных бедняков, а на каждую попытку организованного политического выступления после «пятидневной гражданской войны» реагировало особенно остро, и исключительно силовыми методами. Бедняки оставались в домах, копя злобу. Это были люди среднего и старшего возраста, в условиях стремительно обесценивающегося песо они оставались без пенсионных накоплений, без перспектив в жизни, вообще безо всего. А «Los Zetas» – это были их дети, которые не видели ни отца, ни мать, потому что те работали на построенных американцами фабриках за гроши с утра до вечера и не могли заниматься воспитанием своих детей. Детей воспитали банды и картели, и если Синалоа после провала пятидневной войны пока никак не выступала против власти, то «Los Zetas» моментально сориентировались в ситуации и выдвинули уже политические требования, поддерживаемые силой оружия. Политические требования эти попали на живительную почву: для многих мексиканцев река Рио-Гранде была проклятым местом. Ее боялись, ненавидели – и в то же время тайно мечтали ее переплыть. Лозунг «Наведем мосты через реку Рио-Гранде» поддержало подавляющее большинство населения северных штатов, да и не только северных – а власти ничего не могли ему противопоставить и не могли запретить, потому что он, в сущности, не был ни бунтовщическим, ни революционным. Все правильно понимали, что имеется в виду – но не произносили этого вслух. Постепенно именно «Los Zetas» и поддерживаемые «эскадронами смерти» политики стали выразителем воли подавляющего большинства населения северных штатов Мексики и едва ли не большинства – всех других. Сама «Los Zetas», превратившись в политическую силу, была обречена на то, чтобы трансформироваться из просто криминальной наркомафиозной организации в организацию террористическую.

Небольшой, старый, ничем не примечательный фургон GMC неспешно катился по десятой дороге, которая вела от пограничного Хуареса в Сан-Антонио и дальше – в Хьюстон и по побережью. В фургоне было несколько молодых людей – трое парней и девушка, все – молодые, темноволосые, смуглые, а девушку можно было даже назвать привлекательной. Они были неплохо одеты – как студенты на каникулах, они неплохо говорили по-английски, у них были нормальные документы – водительские права штатов Техас и Калифорния, и они не вызывали никаких подозрений. Они перешли границу в Хуаресе, арендовали этот фургончик, который представлял собой небольшой мотор-хоум, мобильный дом для туристов. После этого, наведавшись по известному адресу, они сменили документы и получили оружие – три румынских автомата Калашникова с дополнительными рукоятками на цевье и барабанными магазинами на семьдесят пять патронов от ручного пулемета. Осколочные гранаты им не дали, потому что ни один из них не служил в армии и обращаться с ними не умел – хватит и автоматного огня. Девушка взяла с собой компактный девятимиллиметровый пистолет Kahr – ей он был нужен для того, что они задумали. Четырех автоматов должно было хватить для того, что они намеревались сделать – с лихвой.

Привлекала внимание только девушка, путешествующая в компании трех парней – но, в конце концов, Америка свободная страна, и кто с кем спит – это его личное дело.

Каждый из них действительно был студентом, а двое из них даже учились в одном университете. Остальные знали друг друга только по именам и обязательно прибавляли к имени обращение «товарищ» – товарищ Родриго, товарищ Гонсало, товарищ Мигель и товарищ Мария. Они не были подготовлены ни кубинской, ни тем более венесуэльской разведкой, как досужие журналисты начнут выдумывать потом, нет. Они были продуктом нынешней Мексики от начала и до конца – страны, где радикально-социалистические взгляды причудливо сплелись с взглядами националистическими, образовав некое подобие фашизма. Очень похожее на фашизм подобие, но от германского национал-социализма мексиканский фашизм отличала анархичность, крайнее левачество и стремление к некоей справедливости. Если бы нашелся человек, который поговорил бы с каждым из этих «товарищей» – он выяснил бы, что понятие «справедливость» у каждого свое…

Товарищ Родриго – руководитель боевой ячейки – считал справедливым некое перераспределение общественных богатств так, чтобы беднякам досталось больше, а богачам – меньше. Он был из породы типичных романтиков революционеров, которых всегда щедро рожала земля Латинской Америки, столь же щедро, сколь она рожала карателей и душителей свободы. Он чем-то был похож на Че Гевару – высокий, суховатый, с чуть удлиненным лицом и пышной гривой черных как смоль волос. Он считался идейным, даже посещал Кубу по турпутевке – потом это раскопают и поднимут истерику, назвав его агентом кубинской разведки. На Кубе – наоборот, его коммунистические убеждения пошатнулись, он не увидел чего-то привлекательного в дороге к коммунизму и со времени посещения Кубы начал склоняться ближе к национализму, жарко дискутируя со своими сокурсниками о вековом угнетении испанской нации и о «краденой земле» – так теперь почти все называли земли юга США. Он хорошо играл на гитаре, был мечтателем – но он был и практиком революции. Его ненависть окончательно закалилась в клинок, готовый разить врагов в те дни, когда он тащил своего товарища по простреливаемой насквозь улице – а вслед ему трещали несколько автоматов, свистели пули, и он чувствовал, как дергается тело его companiero, принимая в себя пулю за пулей и защищая от этих пуль его самого. Черт, они же ничего такого не хотели, у них не было оружия, и они даже не успели подойти к воротам, разделяющим рай и ад, отверженных и вознесенных на самые вершины власти политической и власти денежной. Мало того что эти люди имели в каждой комнате по кондиционеру – они всерьез обсуждали вопрос о том, чтобы накрыть весь свой квартал прозрачным стеклянным куполом, чтобы не дышать тем же смогом, каким дышат простые горожане. И это в то время, когда дети умирают на улице от голода! Когда останавливаются фабрики и сотни рабочих оказываются на улице, а эти твари накрывают свой маленький уютный буржуазный мирок стеклянным куполом. Он шел, чтобы просто сказать им, какие они твари, он был политически сознательным и не собирался заниматься грабежом – но им не дали ничего сказать. Как только они пересекли нарисованную на гладком как стекло асфальте черту – двое охранников подняли свои автоматы и открыли огонь, а Лопес последним движением шагнул навстречу летящим градом пулям, прикрыл своей грудью его – и рухнул на него, погибнув почти мгновенно. Когда он вытащил его в какой-то проулок… компаньерос долго пришлось убеждать его, что его товарищ мертв, он даже ударил кого-то, крича, что тот жив и надо срочно отправить его в больницу. Тогда же он, перемазавшись в крови Лопеса, дал страшную клятву – что когда-нибудь они заплатят за все, и эти… и их хозяева по другую сторону Рио-Гранде.

Что же касается товарища Марии – то про нее особо нечего было сказать, кроме того, что она происходила из довольно состоятельной семьи, ее отец был адвокатом мафии – а она сбежала из дома, присоединилась к социалистам и стала любовницей товарища Родриго. В этом возрасте девушки еще не думают о будущем, о семье – их привлекает романтика, а в революционном подполье ее было больше чем достаточно. Было достаточно и грязи – как-то раз ей пришлось переспать с отвратительным жирным полицейским капитаном, только для того, чтобы он отпустил схваченного на улице Родриго и двух его соратников… но она успокаивала себя тем, что любила Родриго и сделала это ради любви к нему. Из-за любви она с готовностью согласилась и на прямое участие в предстоящей террористической акции – Родриго был против, но без женщины тут никак невозможно было обойтись.

Третий, товарищ Гонсало, был самым младшим из всех – но тоже идейным. Он больше склонялся к национализму изначально – еще в детстве он участвовал в хулиганских группировках, читал книги про «нацию инков», про «краденые земли», которые продавались уже тогда. На революционные, социалистические позиции он начал склоняться после того, как в течение полугода на улице оказались и его отец и его мать, и теперь вместо нормальной работы оба они занимались тяжелым и унизительным поденным трудом. Социалисты давали ответы на эти вопросы – надо трудиться на себя, а не на американцев. Но все равно Гонсало оставался националистом и жаждал образования Атцлана.

Четвертый член террористической группы, товарищ Мигель, был самым интересным из всех. Во-первых, ни один из других членов террористической группы не знал о нем ничего, кроме того, что он из Сьюдад-Хуареса. А стоило бы поинтересоваться – потому что товарищ Мигель был самым старшим из всех – на пять лет старше того возраста, которого он назвал, и он был самым настоящим Зетас. Бывший полицейский офицер без единой татуировки, свидетельствующей о его связи с Зетас или другими структурами наркомафии, он переметнулся на сторону Зетас три года назад, а год с небольшим назад был направлен на внедрение в группировки социалистов крайне левого толка. Для Зетас и тех структур, которые за ними стояли, социалисты-революционеры были полезными попутчиками, способными предоставить немало молодых людей, которые воюют не за деньги, а за идеалы. Нет, у Зетас было достаточно денег, дело не в этом. Просто они не были кровавыми маньяками, какими их представляли на новостных полосах, по крайней мере, такими были не все. Новые государства создаются не на деньгах и на терроре – для новых государств нужна идеология, та самая идеология, за которую будут умирать. Этой идеологией не может быть облегчение сбыта наркотиков или отделение территории, контролируемой одной наркомафиозной группировкой, от территории, контролируемой другой наркомафиозной группировкой. В сущности, выбор был невелик – только две идеологии. Либо исламизм – но эту религию заграбастали себе негры, злейшие враги латинос, что в зонах, что на воле все больше и больше встречалось негров, принявших ислам. Либо социализм с националистическим привкусом, типичный для Латинской Америки, привлекательный для романтиков и мачо, которых всегда тут было в избытке, особенно привлекательный во времена роста безработицы и непрекращающегося экономического кризиса. Сами же «Los Zetas» и силы, стоящие за ними, были типичными фашистами, и социалисты-революционеры были для них просто попутчиками, от которых после революции следовало избавиться. Вообще смычка коммунистов и фашистов не новая – она существовала, что в Германии – линия Шлатегера, что в Италии – страпэзи, «фашисты первого часа». И там и там фашизм после своей победы жестоко расправился с коммунистами, потому как двум зверям не ужиться в одной берлоге, и крайне правым не построить единого государства с крайне левыми. Фашизм и национализм для вооруженных, накопивших несметные богатства от наркоторговли бандитов были куда привлекательнее, чем слюнявые мечты о равенстве. Тем более что многие боевики и впрямь были нацистами. А мексиканские революционеры плохо знали историю.

Именно товарищ Мигель, а не товарищ Родриго был настоящим руководителем террористической группы, именно он организовал этот безумный вояж. Он же и подал идею этого теракта – зверские убийства в Мексике обезумевшим от крови офицером американской морской пехоты, больше двадцати погибших мексиканцев, полная несостоятельность полиции – он просто перешел границу в обратном направлении, вышел на пограничный пост и сдался. Пущенный вовремя слух – что офицер Нолан содержится не в Форт Ливенуорт, военной тюрьме строгого режима, а на самом деле выпущен из нее и легализован под документами на другое имя. Демонстрация в Далласе под лозунгом – «Хороший мексиканец – мертвый мексиканец». Все это требовало отмщения – и как можно скорее, мексиканцы должны были показать всем – техасцам, полиции, американскому государству, – что такого они не потерпят, и за пролитую кровь следует платить только кровью. В конце концов – разве не американцы столько лет пили кровь из мексиканцев, работавших на них за гроши, – теперь пусть сами прольют немного своей крови.

Или много.

Товарищ Мигель намеревался единственным остаться в живых после этой акции. Он был полицейским, знал методы и порядок действий своих бывших коллег, потому как проходил годичную практику в США и именно в приграничье. Он знал явки, которые не знал никто из группы, кроме него, – имена и квартиры наркоторговцев, «Койотов», перевозящих людей или грузы через границу… в любой момент вся эта плотная сеть наркораспространения могла превратиться в сеть террористическую.

Сейчас товарищ Гонсало сидел за рулем фургончика, идущего со строго разрешенной скоростью по прямой и гладкой стреле федеральной дороги, а товарищ Мигель сидел рядом и с раздражением вслушивался в то, что происходило за его спиной – скрип и так раздолбанного, с едва не вылезающими пружинами дивана и стоны с криками, больше похожие на крики диких зверей. Из всех троих ему было жаль только товарища Марию – она выглядела легкодоступной, но попытка подкатиться к ней после пары бокалов текилы не закончилась ничем, кроме оглушительной пощечины. Он вообще не мог понять – что такая женщина, привлекательная, образованная, из хорошей семьи могла найти в бродячем философе-революционере. Иногда женщин сложно понять. Он-то рискует жизнью, свободой, но он рискует ею за немалые деньги и немалые перспективы. Сложно даже представить – кем они, основатели, станут в новом Атцлане. А этот… раздать всем поровну, ну что за бред. Ни кола, ни двора, ни гроша, одни штаны.

И от того, что эта женщина любила такого – да как любила, заслушаешься, – товарищ Мигель, сидя под струей холодного воздуха из кондиционера, копил в себе мутную, тупую злобу.

– Эй, компаньеро! – крикнул он не оборачиваясь. – Хватит!

Звуки не прекратились.

– Завидуешь? – спросил Родриго, не прекращая делать свое дело.

– Нет, компаньеро. Просто вон там стоит полицейский. И если он что-то заподозрит, то остановит нас.

– Тогда мы его грохнем.

Идиоты…

Бело-черный дорожный крейсер полиции – вот и пойми, зачем он тут стоял, американские копы редко когда стоят просто так на дороге – пронесся мимо, стал еще одной деталью горизонта и не более того. Не взвыли заполошно сирены, не замигала люстра огней. Никто и не думал, что в белом фургоне едет смерть.

Смерть…

Товарищ Мигель взглянул на часы, затем на экран навигатора, который он принес с собой из Мексики и намеревался забрать после акции, потому что он ему еще мог очень сильно пригодиться. Немного опережают график, совсем немного. Достаточно будет просто немного постоять на окраине, и все будет нормально.

Дорога летела под колеса…

Из всех четверых только товарищ Мигель относился к США скорее с заинтересованностью, чем с равнодушием или тем более с ненавистью. В отличие от этих… революционеров, он больше года провел в США, дежурил вместе с местными полисменами, прикрывал границу, участвовал в облавах на «койотов» и наркоторговцев. Его интересовала эта страна исключительно в деловом, практическом плане. Он восхищался людьми, которые за несколько десятилетий из ничего создали единственную супердержаву на планете – и он презирал людей, которые на его глазах сдавали позицию за позицией, проматывая наследство отцов и дедов. Они были слабыми, эти люди, потому что они покупали нефть у своих врагов, и они покупали наркотики – у своих врагов, усиливая их год от года. Истерические выпады бывшей королевы красоты[80]не вызывали по ту сторону Рио-Гранде ничего, кроме саркастического смеха и иронических тостов стаканами с текилой. Все новые и новые части, посылаемые в далекие страны, оголяли тыл, оголяли мягкое подбрюшье США, страна истекала кровью. Вместо армии воевали наемники, наемники занимались всем: от уборки армейских сортиров до управления беспилотными летательными аппаратами, убивающими лидеров Аль-Каиды. Наемники – это люди, которые продадутся любому, кто больше платит, – а кто может заплатить больше, чем наркомафия? И будут ли британцы, русские, гуркхи, южноафриканцы воевать на территории США, когда придет беда?

И все же эта страна – жирный кусок. Если создать Атцлан… по территории он будет больше Канады и примерно равен США в том виде, в котором они останутся… нет, больше. У них будет нефть Техаса и Мексиканского залива, у них будут порты и прямой выход на Панамский канал, у них будет первоклассная оружейная промышленность, наконец, у них будет полный промышленный комплекс, состоящий из денег Сан-Франциско, Далласа и Лос-Анджелеса и промышленности севера Мексики, которая теперь будет в едином, общем государстве. Восточные и северные штаты всегда жили тем, что обирали юг… надо это прекращать…

Фургончик вкатился в город, покатился по Техас Пеко Трейл, основной улице этого небольшого, всего в две тысячи населения городка. Не последней причиной, заставившей организаторов этого нападения выбрать именно Рок Спрингс, стало то, что, несмотря на национальный состав – шестьдесят восемь процентов жителей города были латинос, – шериф округа Эдвардс был белым. И латинос проголосовали за него: возможно, они просто устали от беспредела сородичей, возможно – по другим причинам. Но как бы то ни было – сегодня белые узнают, что такое гнев инков …

Фургон свернул на Норт Прайс.

– Стоп!

Товарищ Гонсало повернул руль, вписывая фургончик аккурат между двумя пикапами, стоящими «елочкой» у дороги. Тонированные до черноты стекла мешали прохожим рассмотреть, что происходило в салоне – да никто и не пытался это сделать. Был разгар рабочего дня, и была жара – все попрятались от нее в барах и в кондиционированной прохладе офисов.

Сзади перестали возиться…

– Готовность!

Товарищ Родриго слез с товарища Марии, а та, охая и сладострастно вздыхая, слезла с диванчика, на котором эти два товарища предавались плотским развлечениям. Под лежанкой дивана был ящик для вещей, запирающийся на замок. Товарищ Родриго отпер этот замок, что-то глухо лязгнуло. Два автомата и по четыре барабанных магазина – больше было не нужно – передали вперед. Товарищ Мигель надел шапочку, которая, если потянуть за край – раскатывается в маску, прикрывающую лицо. Еще у него был пистолет – «вальтер» ППК с коротким глушителем DeGroat, который он держал в кармане и никому не показывал. Следом передали два бронежилета Секонд Чанс, каждый из них был третьего класса и защищал от пистолетной пули до.44 magnum включительно и ружейной картечи. Они знали, что в департаменте есть несколько помповых ружей, две винтовки типа Ar-15, нарезная винтовка Ruger-77 с оптическим прицелом калибра 30–06 и пистолеты калибра 0,45 и 0,40. Помповые ружья заряжены не картечью, а мелкой дробью, потому что в районе немало змей, и полицейские боятся встречи с ними, а не с террористами. Бронежилет должен был защитить от всего, кроме пуль Ar-15 со стальными сердечниками армейского образца и пуль 30–06. Товарищ Мигель знал, что винтовки Ar-15 и то, что используется в качестве снайперской винтовки, находятся в пирамиде и выдаются на руки только в экстренных случаях.

По крайней мере, все было именно так, когда он проходил здесь практику от мексиканской федеральной полиции.

Надев бронежилет, он проверил магазины, нажал на выступающий из горловины патрон каждого и убедился, что пружина не ослабла. От ослабленных пружин магазина в «АК» бывают почти все задержки, так это очень надежный автомат. Последним делом он надел очки, похожие на те, которыми пользуются при работе на металлорежущих станках, держащиеся не на дужках, а на эластичной ленте. Вставил в автомат магазин, передернул затвор. Готов.

– Товарищи… – начал Родриго.

– Делай! – грубо оборвал его Мигель. – Не до речей.

Родриго улыбнулся – и с размаху ударил девушку, которую он еще десять минут назад со всей страстью трахал на раздолбанном диванчике микроавтобуса, по лицу. Та улыбнулась.

– Сильнее! Будь мужиком! Сделай меня!

От второго удара в уголке губ появилась кровь, от третьего, хорошего прямого боксерского удара в лицо начал затекать правый глаз.

Девушка взялась за блузку и резко потянула ее от себя, ткань с треском поползла в стороны. Затем она расстегнула пуговицу на джинсах и, приложив силу, сорвала ее.

– Я пошла. Patria o muerte[81]!

Товарищ Мигель пустил секундомер.

– Время!

Все было рассчитано по секундам.

В управлении шерифа округа Эдвардс в это время жизнь почти что замерла, лишь депьюти Ханни – все смеялись над его фамилией, и он, добродушный здоровенный негр уже привык к этому, сидел, положив ноги на стол по-техасски, и думал, как бы ему уболтать сидящую в десяти шагах от него секретаршу, новенькую Алисию, пойти с ним сегодня куда-нибудь вечером. Он уже испробовал все – и цветы и билет на родео – без толку. А хотелось.

Алисию приняли на работу совсем недавно, и она была мексиканкой, только закончившей школу. Если бы товарищ Мигель знал о ее присутствии в здании департамента шерифа – возможно, он отказался бы от нападения именно на это управление – по политическим мотивам. Не стоило убивать мексиканку, потом это все пропаганда использует против них. А может быть, и не отказался бы. Удобная цель – небольшой городок, рядом граница, через него проходит федеральная дорога, позволяющая быстро смыться в случае чего. И департамент – удобная цель для нападения, шериф – бывший коп из Далласа, пожилой, честный…

Но, вообще-то, из восьмерых депьюти в этот час в здании было шестеро, и сам шериф. Это тоже знал товарищ Мигель, потому что именно в это время все свободные депьюти собирались в здании, чтобы получить «накачку» от шерифа и список заданий на следующие дни. Почему-то это происходило здесь ровно в одиннадцать часов по западному поясному времени, не с самого утра, как в других департаментах, а в это время. Возможно, шериф, сам оттрубивший какое-то время копом, давал своим нерадивым сотрудникам время с утра доделать несделанные дела, а кто дежурил в ночь – немного поспать и прийти в себя. Сейчас двое депьюти, ночью искавшие «нычку» одного койота, где могли быть наркотики, как раз этим и занимались – спали. А вот депьюти Ханни очень даже не спал…

– Алисия! – чуть наклонившись вперед в своем качающемся и подозрительно скрипящем под ним кресле, позвал он.

– Что?

– Тебе кто-нибудь говорил сегодня, что тебе очень идет эта блузка?

– О боже, Вик… – Алисия назвала депьюти по имени, – когда-нибудь я привлеку тебя за сексуальное домогательство.

– Не будь злюкой.

– Из-за таких, как ты, девушкам приходится носить в сумочке газовый баллончик.

Вообще-то, она тоже была совсем не против… Вик был ростом под потолок, а ей всегда нравились крупные мужчины. Однако что будет, если она с этим… афроамериканцем пойдет… здесь же их ненавидят больше, чем белых.

Хлопнула подпертая пружиной дверь, Алисия подняла глаза на холл и… обмерла.

– О, боже, мэм. Вам помочь?

Она проворно выскочила из-за своей стойки с телефонными аппаратами, подскочила к избитой девушке.

– Нет… нет, не надо…

Депьюти Ханни тоже попытался помочь, как смог, но едва не заслужил коллекцию боевых шрамов – ногтями по лицу.

– Уйди от меня, грязная скотина! Не приближайся!

Реакция была хорошо знакома – реакция жертвы изнасилования. Теперь для нее все мужчины кажутся врагами, даже те, кто пытается помочь.

– Вик, уйди отсюда! Я справлюсь сама! Иди, позови шерифа!

Девушка начала истерически всхлипывать. Алисия отметила, что она не здешняя – никогда ее здесь не видела.

– Мэм, вот сюда. Присядьте. Может быть, воды?

– Нет, спасибо… – Девушка немного успокоилась.

– Мэм, вы пришли, чтобы сделать заявление? С вами что-то случилось?

– Эти твари… Эти твари…

Алисия была девушкой проницательной, в отличие от мужчин, она прекрасно разбиралась в женских чувствах и эмоциях – женщина всегда могла понять другую женщину. Что-то в этом во всем было не то – какая-то фальшивая нота…

По коридору застучали каблуки – в холл спешил шериф.

– Мэм, я вызову доктора Розена, – решила Алисия.

– Нет, не уходите! Не уходите, прошу вас!

Бюстгальтер! В Мексике принято его носить, это испанский обычай – в то время как в США его давно уже никто не носит, кроме тех, кому надо придать своей груди хоть какую-то форму. Блузка была порвана, а бюстгальтер был цел!

– Мэм…

– Алисия, что там? – спросил шериф.

Хлопнула входная дверь.

– Patria o muerte!

Громыхнул выстрел – почти в упор.

В последний момент депьюти Ханни шагнул вперед, заслонив шерифа своим здоровенным телом и приняв в себя две длинные автоматные очереди боевиков-революционеров. Это дало шерифу – бывшему далласскому копу – две секунды, но и эти две секунды он израсходовал как надо. Выхватив пистолет, он успел дважды выстрелить – первая пуля попала товарищу Гонсало в бронежилет, а вот вторая – в рот, причинив смертельное ранение. Захлебываясь собственной кровью, товарищ Гонсало, их водитель, упал на пол холла.

Больше шериф ничего сделать не успел – товарищ Мигель, единственный из всех, кто откинул приклад и целился от плеча, сделал два точных выстрела – и шериф рухнул на пол, сверху на него навалился Вик Ханни, уже мертвый.

– Вперед!

Мария кричала как сумасшедшая – уже мертвая Алисия упала прямо на нее, и она обнаружила, что убить человека, пусть даже продавшегося копам, пусть даже во имя революционных идеалов – не так-то просто. Верней убить-то просто, нажал на курок и все – непросто то, что будет с тобою потом.

– Родриго!

Не слушая ее, Родриго последовал за Мигелем, они прорвались в зал, где сидели полицейские, – оттуда вел коридор к кабинетам. Один из депьюти оказался столь глуп, что выскочил под автоматные очереди прямо из коридора, даже не целясь в них из пистолета, просто держа его в руках. Перед черным зевом коридора Мигель, шедший первым, притормозил, просунул ствол автомата в дверной проем, нажал на спуск и не отпускал, пока не высадил все, что было у него в магазине. Потом в коридор рванул товарищ Родриго, у которого магазин был почти полон, – и нарвался на выстрел почти в упор.

Один из депьюти уже лежал в коридоре, истекая кровью, – он неправильно выбрал позицию и за это жестоко поплатился. Второй же сделал более удачный выбор – он затаился в первом кабинете слева, держа пистолет наготове – и когда автоматчик шагнул в коридор – он сделал шаг вперед и выстрелил в него дважды, почти в упор. Автоматчик начал падать, в коридоре было темно, и насколько серьезно он ранен, понять было невозможно. Военный в этом случае обязательно добавил бы контрольный в голову, но депьюти не был военным, а контрольный выстрел в голову мог обернуться для полицейского уголовной ответственностью. Сделав шаг вперед, из-под защиты стен кабинета, депьюти раскрылся – и второй автоматчик срезал его короткой очередью почти в упор.

Прорвавшись в коридор, Мигель пустил две короткие очереди по дверям – он помнил расположение дверей в коридоре и знал, за какой из них может скрываться опасность. Прижался к стене, держа на прицеле противоположную дверь. Как он и предполагал – эти поганые революционеры храбры только на словах, а как доходит до дела – приходится все делать самому. Что ж, придется так придется.

В конце концов, он избрал самый простой путь – длинная очередь по двери, рывок вперед под ее прикрытием – и уже несколько коротких очередей. Двое депьюти – обоих он знал – пытались укрыться за перевернутым столом, один из них выстрелил в Мигеля из пистолета и промахнулся, второй из дробовика – и попал. Однако ни одна дробина бронежилет так и не пробила, хотя Мигелю показалось, что его боднул в грудь бык. А вот бронебойные китайские пули «АК-47» прошили стол, как картонную коробку.

В следующее мгновение его еще раз саданули сзади, снова в бронежилет – он обернулся и расстрелял остаток того, что было в магазине, еще по одному депьюти. Вот это было по-настоящему опасно! Если бы тот принял решение стрелять не в корпус, а в голову – Мигель был бы мертв.

Последнего из оставшихся в живых депьюти он подловил очень просто – толкнул дверь кабинета, где он прятался, захлопывая ее – и прошил захлопнутую дверь семьюдесятью пятью бронебойными патронами, стараясь, чтобы было максимальное рассеивание и чтобы пули покрыли всю площадь кабинета. Потом, сменив магазин, пошел и добил раненого.

Вот теперь все…

Товарищ Мигель вышел в коридор, бросил автомат – в нем еще оставались патроны, но он был ему уже не нужен. Достал из кармана пистолет, навернул на него глушитель.

– Мигель! – позвал его Родриго, пытающийся встать. – Помоги мне, я ранен! Мне руку раздробило!

Не оглядываясь, Мигель рванулся вперед, пробежал остаток коридора – там был поворот и задняя дверь. Перед ней он прислушался – не стоит ли там кто, если стоит, то шансов мало. Приняв решение, он закатал шапочку обратно, чтобы было видно его лицо, спрятал руку с пистолетом за спиной – и шагнул в освещенный палящим техасским солнцем мир.

За дверью никого не было.

Он оказался на заднем дворе конторы департамента шерифа – там стояла какая-то небольшая японская машинка не первой свежести, старая гражданская машина шерифа – «Шевроле Каприс», которая была не на ходу и к которой покойный шериф испытывал самые нежные чувства, отказываясь сдать железную клячу на свалку. Еще там был большой старый джип «Форд Экспедишн» в полицейской раскраске, его купили, когда еще бензин стоил доллар за галлон, а сейчас он стоил уже шесть с четвертью и продолжал расти, и ездить на такой машине было накладно. Болела грудь, сильно болела, хотя Мигель ранен не был – скорее всего, от запреградного действия[82]сломано ребро. Он подумал – не стоит ли взять этот «Экспедишн», все-таки полицейская машина, проходимая. Но, подумав, он все же решил отказаться от этой мысли, слишком заметно с воздуха. Нужно было нечто другое, более проворное и быстрое – и он знал, где это взять.

Открыв калитку – она запиралась на простой засов изнутри, он оказался на улице, по-прежнему пряча пистолет, теперь уже за отворотом легкой куртки. Куртку он вывернул наизнанку – она была двусторонняя, изнутри светло-серая. Вот в этой куртке, легкой, но все же неуместной в жару, он и вышел на улицу, пошел прогулочным шагом. Несмотря на стрельбу, он не заметил какого-то оживления, никто ничего особо не понял.

С Вест Остин он свернул на Норд Колледж, пошел более быстрым шагом. В этот момент где-то за спиной отчетливо прогремела длинная, автоматная очередь – как швейная машинка, ту-ту-ту… Он улыбнулся, ускорил шаг.

Нужный ему дом располагался на одной из тихих, разморенных жарой улиц – не богатый и не бедный, средненький. Жили здесь белые, из небогатых – отец работал в какой-то компании по производству упаковки и ездил на работу за тридцать с лишним миль в одну сторону каждый день. Но по нынешним временам ценна была и такая работа.

Оглядевшись – до него не было никому никакого дела, – товарищ Мигель вошел в калитку, направился к гаражу – там было то, что ему нужно. Мотоцикл. Старенький кроссовый мотоцикл на двести пятьдесят кубов, на котором хозяин дома обожал гонять по пустыне в выходные. Боковая дверь в гараж была заперта, но замок… баловство одно.

– Офицер Кабрера!

Мигель вздрогнул, медленно повернулся на голос. Это была его настоящая фамилия – сам он давно сделал документы на другую.

Невысокий белобрысый паренек лет девяти целился в него из игрушечного, с красной нашлепкой на стволе автомата.

– Вы арестованы!

Как его зовут… Помнил ведь…

– Что ты здесь делаешь, Джимми? – принужденно улыбаясь, спросил товарищ Мигель. – Ты почему не в лагере?

Вообще-то, вопрос о целях пребывания на чужом земельном участке следовало бы задать ему самому. Но он был взрослым мужчиной, и к тому же полицейским – а вот Джимми был всего лишь девятилетним мальчишкой. Мальчишкой, которого научили уважать закон и уважать полицейских. А мистера Кабреру он знал как полицейского – их водили на экскурсию в департамент шерифа, и он видел его там.

– А у папы денег нет на лагерь, вот, дома сижу.

– Папа работает?

– Да, мистер Кабрера, работает. Он встает в шесть утра, чтобы ехать. А мама там же, на почте. А я дома сижу.

– Ну и хорошо, ох…

Полицейский скривился, сунул руку за отворот куртки. Ребра у него действительно болели – зверски.

– Офицер Кабрера, вам плохо?! – встревожился Джимми.

«Полицейский» выстрелил.

Тело ребенка он спрятал просто – отломал сзади несколько планок и засунул под дом, приладив потом планки как смог. Дома здесь строили легкие – без фундамента, несколько легких свай и на них ладится коробка дома. Подумал – не стоит ли поджечь дом, но решил этого не делать, выиграть время сейчас важнее, чем замести следы. Потом прошелся, заровнял ногами следы крови на земле – из-за сухости и пыли они напоминали грязь. Сделал себе пометку в голове – надо будет сжечь не только всю одежду, но и обязательно обувь, и уничтожить мотоцикл – ноги его во время поездки будут стоять на подножках, и там останутся следы крови.

Пять минут ушло, чтобы открыть гараж, еще десять – чтобы выкатить мотоцикл. Он не стал заводить его здесь, чтобы не встревожились возможные соседи. Через полчаса проселочная дорога летела под колеса, столбом поднималась пыль, мотор кроссового мотоцикла весело трещал, унося товарища Мигеля от очередного совершенного им злодеяния.

В ужасе оттолкнув от себя застреленную девушку-полицейскую, ту самую, которая отнеслась к ней с таким участием, – Мария поднялась на ноги – и тут ее вырвало, прямо на пол, нехорошо вырвало, с желчью. Ее шатало…

– Родриго, Мигель! – позвала она.

Никто не откликнулся. В участке были разбиты несколько стекол, остро пахло порохом и отвратительно, как ржавым железом, – кровью.

Пошатываясь, она пошла туда, куда ушли Родриго и Мигель. Если бы там кто-то был в живых из депьюти – он мог бы запросто ее пристрелить, на ней не было бронежилета, и она не готова была еще раз стрелять и убивать человека. После довольно светлого зала коридор, где были кабинеты, показался ей темной преисподней, несколько секунд она стояла, моргая, чтобы глаза привыкли к такому освещению. Потом кто-то застонал у самых ног, она нагнулась – и с ужасом увидела Родриго. Он лежал на боку, прислонившись к стене, и слабо двигался, пытаясь встать.

– Помоги… – прохрипел он.

Она попыталась его поднять – но при первой же попытке он заорал так, что она в ужасе отшатнулась. Глаза ее уже привыкли к полумраку – и она с ужасом увидела, что правая рука ее любимого Родриго раздроблена пулей. Первая пуля того депьюти ударила в бронежилет, просто чиркнула по нему и врезалась в стену. А вот вторая – попала в руку, раздробив кость.

– Матерь божья, что же делать.

Темными, мутными волнами на нее накатывало безумие.

– Мигель! – позвала она. – Мигель, помоги!

– Мигель… сбежал…

Чего и следовало ожидать.

Каким-то чудом – откуда только силы взялись – ей удалось перевернуть его так, что он встал на четвереньки, а потом и поднять его на ноги. Родриго был неожиданно тяжелым, она положила его здоровую левую руку себе на плечо, и так, поддерживая его, повела к выходу. Правая рука ее любимого безжизненно висела, и багрово-черная кровь капала с безвольно опущенных пальцев, оставляя на полу здания департамента шерифа кровавую дорожку.

Хлопнула дверь…

– Алисия…

Это был разносчик пиццы – какой-то пацан в фирменном халате. Молодой, прыщавый – школьник, подрабатывающий на каникулах, – он ворвался в здание, держа перед собой большую коробку с пиццей, торопясь и почти не смотря по сторонам – потому что очень важно доставить пиццу горячей.

– Кто будет…

Он хотел спросить: кто будет платить… и осекся на полуслове, потому что едва не запнулся за Алисию. Она лежала на полу в холле, мертвая, раскинув в стороны руки и смотря на этот мир мертвыми, стылыми глазами, а около ее головы расплывался чудовищный темно-красный ореол. Пахло дымом, кровью…

– Алисия…

Он поднял глаза – и увидел парочку… как он потом будет рассказывать одному пронырливому корреспонденту, заплатившему ему три тысячи долларов наличкой – это были… как Бонни и Клайд, честное слово. Девушка была привлекательной… в какой-то рваной блузке и джинсах, вся забрызганная кровью, в том числе лицо… как вампирша. И парень… длинные черные волосы, рука… кровь… и автомат, висящий на ремне, на боку.

– Матерь божья!

Бросив на пол коробку с пиццей, паренек бросился со всех ног наутек. Хлопнула подтягиваемая пружиной дверь, так что чуть стекла не полетели.

– Пошли…

Мария потянула своего мужчину за собой.

Они вышли из здания полицейского участка – на улице уже были люди, увидев их, они стали прятаться. Видимо, пацан поднял тревогу.

– Давай… осторожнее.

Она посадила Родриго в машину, заниматься раной было некогда, надо было отъехать отсюда. Осторожно сняла с плеча автомат.

– Эй, ты, стоять!

Она обернулась и, не глядя, пустила длинную очередь из автомата по улице, неизвестно по кому, просто чтобы отстали. Ответных выстрелов не последовало. Она забралась на место водителя, бросила рядом автомат и завела мотор…

На окраине города она свернула в карман – выезд со скоростной трассы и остановилась. Родриго лежал, безвольно откинувшись на сиденье.

Она пошарилась под сиденьем, нашла аптечку. Теоретически она знала, как всем этим пользоваться… теоретически.

– Помоги!

Родриго лежал, не открывая глаз.

– Да помоги же ты мне, козел! – истерично закричала она. – Мне что, теперь одной все это расхлебывать?!

И хлестанула своего любовника по лицу.

Это помогло, Родриго открыл глаза.

– А… Это ты…

– Помоги мне… Как остановить кровь… я не знаю.

– Надо… жгут… выше раны… в аптечке…

Она взяла резиновую упругую змею, попыталась повернуть Родриго, тот застонал. Лицо его было белое как мел.

– С другой стороны… зайди.

Открыв дверцу, она обежала машину, открыла и дверцу со стороны пассажира. Кое-как начала прилаживать жгут.

– Тяни… сильнее… надо… чтобы кровь больше не шла…

Она тянула и тянула, и чем сильнее она тянула, тем бледнее становился Родриго.

– Матерь божия, я не могу больше!

– Нормально… затяни.

На жгуте был специальный замок, с третьего раза ей удалось его застегнуть как надо, чтобы он не расстегивался.

– Где Мигель? Где этот подонок?!

– Убежал… Он… полицейских в коридоре… убивал… меня ранили… почти сразу… я ничего сделать не мог.

– Черт бы тебя побрал! Я говорила, что это мразь! Я говорила!

По трассе, завывая сиренами, один за другим на предельной скорости пронеслись несколько черно-белых «Форд Интерсептор» – автомобилей-перехватчиков Техасской дорожной полиции.

Конечно же, – шансов у новоиспеченных Бонни и Клайда не было никаких, тем более что на дворе не двадцатые годы и не тридцатые – девяносто с лишним лет с тех пор прошло. Для того чтобы совершить такое и скрыться – надо было быть опытным террористом, прошедшим специальную подготовку и обладающим опорной сетью на территории – именно таким был Мигель, убийца, наркомафиози и террорист. Мария же ничего не придумала лучшего – как вести машину по той же десятой дороге, рассчитывая перед самой границей свернуть, бросить машину и попытаться переправиться на ту сторону Рио-Гранде. Конечно же, им не дали этого сделать. Там, где соединяются в одну дороги от Джанкшн-Сити и от Соноры к мексиканской границе, севернее Резервуар Амистад, их уже ждали. Сначала поредел поток транспорта – она не обратила сначала на это внимания, так было даже удобнее ехать. А потом он прекратился совсем, а впереди была сплошная стальная стена, перемигивающаяся сине-красными огнями, а в раскаленном воздухе завис полицейский вертолет, с которого снайпер полицейского спецназа целился по кабине белого микроавтобуса, в котором находились лица, подозреваемые в убийстве полицейских. Он довольно плохо видел цели – но, по данным полиции, гражданских в фургончике не было, только вооруженные автоматическим оружием преступники. И сейчас он, сидя в кабине «Белл-406», парил над дорогой, рассматривая кабину микроавтобуса в оптический прицел Schmidt&Bender двенадцатикратного увеличения, и ждал. Если поступит команда – он положит палец на спусковой крючок и выстрелит, а потом еще раз, и две пули калибра.338 Federal, которыми была заряжена его винтовка, пробьют стекло и убьют или обезвредят убийц полицейских. И это будет правильно, потому что поступать надо так, как поступили во Фредериксбурге, кто бы что потом ни говорил по телевизору и какие бы митинги после этого ни собирались. Всем уже сообщили, что произошло – несколько боевиков ворвались в здание небольшого департамента шерифа одного из сельских округов и открыли шквальный огонь из автоматов. Это бешеные собаки, только бешеные собаки могут так поступать, и поэтому их надо просто убить здесь и сейчас, чтобы не тратить время судей и деньги налогоплательщиков на бесплатных адвокатов, суд и приведение приговора в исполнение. Но он был полицейским и был на стороне закона, а поэтому он не мог просто нажать на спуск и убить этих… по собственному усмотрению. Поэтому он просто сидел и ждал – то ли когда эти сдадутся, то ли когда поступит приказ стрелять, то ли когда в вертолете закончится топливо и он полетит дозаправляться, а его сменит его коллега на точно таком же вертолете.

– Родриго! Родриго, приди в себя!

– Что?

– Приехали.

Родриго с трудом принял вертикальное положение, затуманенными глазами посмотрел вперед, на перемигивающуюся огнями стальную стену, не пускающую их дальше.

– Да, приехали…

– И что будем делать?

Родриго помолчал.

– Я люблю тебя, Мария… Черт, это не просто секс, я и в самом деле тебя люблю…

На глаза навернулись слезы, они душили, не давая думать.

– Я тоже тебя люблю… Я очень сильно тебя люблю…

– Я знаю. Зря мы это сделали…

Мария задумалась. Самое страшное, что после всего, что произошло, она не могла ответить – ЗАЧЕМ они все это сделали?

– У тебя есть виски?

– Текила…

– Давай.

Мария повернулась на сиденье – в мобильном доме все сиденья были поворачивающимися – и пролезла в салон. Там она нашла большую фляжку и вернулась.

– Зачем?

– Протри руки. И лицо. Живо!

Голос Родриго, пусть и слабый – приобрел знакомые повелительные нотки. Мария, израсходовав половину фляжки, сделала то, что он приказал.

– Теперь дай мне…

Родриго присосался к горлышку серебряной фляжки – это была фляжка отца, она украла ее из родительского дома и хотела продать, да не продала.

– Дай пистолет.

Мария достала из кармана тесных джинсов и протянула своему мужчине пистолет.

– Теперь послушай меня. Убивал я и Гонсало. И Мигель. Поняла? Ты не убивала, ты просто была с нами.

– Они не поверят…

– Плевать. Говори так.

– Что ты задумал?

Вместо ответа Родриго сунул ствол пистолета под подбородок и выстрелил.

– Выстрел! Это был выстрел!

– Не стрелять! – заорал кто-то, перекрывая крики остальных.

В ста с лишним ярдах от остановившегося и не двигающегося с места фургончика среднего роста, крепкий, коренастый, чисто выбритый – но все равно неуловимо похожий на Чака Норриса человек повелительно махнул рукой.

– Не стрелять никому!

Потом он подошел к снайперу, нашедшему опору своей винтовке на капоте их старого, жрущего много топлива джипа и сейчас целящемуся в микроавтобус из винтовки Barrett M107 армейского образца.

– Что скажешь, Рик? – негромко спросил он.

– Кажется, один застрелился. Я вижу кровь на лобовом стекле.

– Второй?

– За рулем. Женщина.

– Уверен?

– Нет. Видно хреново.

– Прикроешь меня.

Человек в серой форме выпрямился в полный рост, достал из кобуры крупнокалиберный пистолет, сдвинул кожух, проверяя наличие патрона в стволе, положил пистолет обратно в кобуру. Затем снял серебряную техасскую звезду рейнджера, сжал на мгновение в кулаке – на счастье – и прикрепил обратно на грудь.

– Что вы собираетесь делать, мистер?

Рейнджер повернулся. Офицер дорожной полиции Техаса, заплывший жиром рыжий здоровяк, с вызовом смотрел на него.

– Я пойду туда, – коротко сказал рейнджер.

– Эти парни убили нескольких копов. Я дам им две минуты, чтобы выйти из машины и сдаться – а потом намерен приказать стрелять.

Рейнджер недобро улыбнулся.

– Только попробуй.

Ничего более не слушая, он легко перемахнул через сдвинутые капотом к капоту полицейские машины и неспешно, прогулочным шагом направился к белому фургону. Подойдя, он открыл дверь со стороны водителя, даже не достав пистолет, мельком оценил ситуацию. На переднем пассажирском сиденье сидел привязанный ремнем безопасности к нему парень, он сунул ствол себе под подбородок и вынес себе мозги – если они у него были, весь потолок был забрызган красно-белыми сгустками. На водительском сиденье сидела женщина, молодая, в рваной блузке, на вид безоружная. Он был опытным человеком и чувствовал сейчас, что, кроме их двоих, в радиусе двадцати футов живых больше нет. Его выход к машине – один на один с убийцами и террористами был основан на громадном опыте и выработанном годами полицейском чутье.

– Мэм, я техасский рейнджер по имени Джо Винсент. Вы говорите по-английски?

Женщина не шевельнулась, ее кожа была страшного, воскового цвета. На какое-то мгновение много чего повидавшему рейнджеру показалось, что женщина мертва – но она все же дышала, и взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.

– Мэм, в машине есть еще люди?

И снова нет ответа…

В конце концов, рейнджеру Винсенту стало понятно, что он от нее ничего не добьется. Она не была пристегнута ремнем безопасности – поэтому он взял ее правую руку, подтащил ее к левой и сковал их наручниками. Потом вытащил из машины за шкирку, как котенка. Так ее и держа правой рукой – он хорошо владел обеими руками и мог при необходимости выстрелить и с левой, – он сунулся в машину, отметил лежащий между сиденьями автомат Калашникова с барабанным магазином и пистолет, выпавший из руки застрелившегося. Он глянул дальше – и понял, что больше никого в машине нет.

– Мэм, вы арестованы по подозрению в убийстве. Вы имеете право хранить молчание, но если вы не воспользуетесь этим правом – то все вами сказанное может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право на адвоката, если у вас нет средств его нанять – адвоката вам предоставят за счет штата Техас. Вы имеете право на один телефонный звонок, который вы сможете сделать, как только мы доберемся до телефона. Вам понятны ваши права?

Женщина снова ничего не ответила.

Вздохнув, рейнджер по имени Джо Винсент, так и держа ее за шкирку, довел до полицейских машин, крикнул:

– Эй, есть кто-нибудь, кто говорит по-испански?! Надо, чтобы кто-то прочитал ей Миранду на испанском!

Миранду по-испански, в английской транскрипции выдавали всем полицейским штата, отпечатанную на карточках – но Джо Винсент, как назло, свою потерял.