II. Судилища над инакомыслящими

Приведем страшный опыт инквизиционного суда, который пережил Мартымянов Александр.

За то, что его мать оставила шелковцев, ее поставили на изоляцию и дали Александру с женой срок - один день, чтобы они оставили ее дом, высказали ей все мерзости и простились. И когда он напомнил, что это нельзя делать, ибо этим нарушается пятая заповедь,- все это было воспринято как непослушание служителю и над ним был устроен церковный суд. Читаем описание суда в его личном изложении: "Эта процедура происходила несколько часов перед всей церковью. Все, что происходит у шелковцев на церковных судах, очень напоминает методы работы КГБ. Все записывается на магнитофон. Во время суда они без малейшей жалости пытаются сломить морально, уничтожить человека. Начали задавать ехидные вопросы. А потом сказали членам церкви: "Говорите все, что имеете против него". Тут на меня посыпался шквал всевозможных обвинений. Мне это напомнило картину,- когда в стае волков один обессилел,- то его растерзают. Среди других обвинений были и такие: "Как-то у него в доме я слышал стук и вроде кто-то сказал "кис-кис". Мне была приписана связь с нечистой силой. Также вспомнили, что когда-то в молитве во время сложной ситуации попросил Господа, чтобы Он по возможности совершил чудо. Это мне также было поставлено в обвинение и апостол назвал меня экстрасенсом. Во время суда было приведено два ложных свидетельства, чего вообще не было, на что я ответил: "Я протестую - это прямое нарушение девятой заповеди". На что служитель ответил: "Вот видите, братья и сестры, его покаяние. Мы приютили у себя совершенно чуждый элемент..." Исключали меня заместитель председателя шелковцев Станислав Галецкий, кличка "Большой Вася" со своим сыном Олегом. После этого у меня забрали всю литературу шелковцев. Когда забирали, спросили: "Что же ты теперь будешь читать?" Я ответил, что буду читать Библию и книги Елены Уайт. Служитель ехидно ухмельнулся и сказал: "Ну-ну, читай". Также увезли и жену со всеми ее вещами, и я остался один. Самым большим желанием в то время было умереть. Не раз приходила мысль броситься под трамвай. Пытался отравиться. Жизнь потеряла всякий смысл".