Глава 4. Человеческой натуре вообще более сродни глупость, нежели мудрость, а потому и качества, пленяющие людскую глупость

Человеческой натуре вообще более сродни глупость, нежели мудрость, а потому и качества, пленяющие людскую глупость, имеют наибольшую силу воздействия.

Фрэнсис Бэкон

Эмма приехала в Хейуард‑он‑Эймс в первый понедельник января. Она сняла номер в гостинице, чтобы было где переодеться. Она сразу пришла в номер, подсунула под юбку подушку, надела громадного размера платье, которое позаимствовала в церкви — одежда для нуждающихся, — запихнула волосы под седой парик и, выскользнув на улицу, отправилась прямо в банк. Мистер Стюарт Агсир обеспечил все необходимые бумаги. Деньги по счету должны были послужить ее выходным пособием — 56 фунтов 8 шиллингов. После получения денег она должна была закрыть счет. Для смеха она даже подписала отлично сделанное факсимиле собственной подписью виконта, только буквы были соответственно переставлены. Так, ради шутки. Но все оказалось не так гладко, как она ожидала. В банке кассир сказал, мол, все замечательно, и велел прийти завтра — к тому времени будут деньги.

— Что? — спросила она. Нет, так банки не работают. Кассир заявил, что у нее не хватает документов.

Но у нее все необходимое было в наличии.

— Какого именно документа? — спросила она. Кассир пошел на попятную. Просто снятие денег со счета нужно было внести в список текущих трансакций, и сделать это нужно посредством телеграфа, через «родительский» банк в Йорке. Своего рода предварительное согласование. И он повторил, чтобы она приходила утром. Что за дела?

— Нет, сэр, — сказала она ему, — я не буду ждать до утра, спасибо большое. Я получу деньги сегодня.

Кассир явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Хорошо, — сказал он, — в этом случае можно попробовать ускорить дело. Деньги, возможно, будут через пару часов.

Нет, она не намерена была ждать и «пары часов». Эмма точно знала — она своими глазами видела десятки записей о подобных трансакциях в том гроссбухе в Йорке, — что все документы у нее в полном порядке и что деньги ей обязаны выдать немедленно. Куда, скажите на милость, катится мир? — думала она. Как человеку, обладающему меньшей, чем у нее, решимостью обломать в наше время обыкновенного кассира в банке?

Он ходил вокруг да около. Он бегал консультироваться с начальством. Но и Эмма не терялась. Она тоже решила «получить консультацию», громко поинтересовавшись у высокого, с вытянутом лицом парня, стоявшего у другого окошечка, стал бы он мириться с подобным безобразием. Когда Эмма обернулась, чтобы задать тот же вопрос носатому с пролысинами молодому человеку, стоявшему позади нее, кассир вмешался. Он имел наглость пригрозить ей, что ее сейчас выведут из банка.

— Что вы сказали, простите? — спросила она, перекинувшись через стойку и едва не просунув голову в окошко. — Если вы только посмеете меня тронуть, я позову самого шерифа!

— Шерифа? — переспросил кассир, и глаза его под толстыми линзами очков заметно округлились. Он нахмурился и наконец выдал: — Шерифа звать ни к чему.

Ладно, подумала она. Ей тоже шериф был не нужен. Но директор банка здесь бы не помешал. Как выяснилось, у местных филиалов банков директоров не было. Тогда она настойчиво попросила привести любое начальство. В ответ на ее требование двое мужчин, сидевших в других загородках в дальнем конце коридора, вскинули головы. Оба были высокими, у одного худое удлиненное лицо, с повисшими усами, другой — крепыш, здоровяк, с крупными чертами лица и мясистыми, тоже отвисшими щеками. Эти двое вышли из своих загородок и направились к ней.

Чтобы донять всех троих, Эмме потребовалось полчаса. Но эта битва была трудной. Собственно, победу, как обычно, ей принес счастливый случай. На этот раз принявший облик почтальона, который привез в банк целую книгу деловых бумаг. Толстощекий здоровяк тут же принялся разбирать почту, словно давал понять, насколько важно для него теперешнее занятие и несущественно то дело, что привело сюда седовласую даму. Но к счастью, воззвав к почтальону, Эмма получила сочувствие. Он сказал, что всегда получал деньги в тот же день и в ту же минуту, когда подавал чек, если, конечно, на счету было достаточно денег. А если не так, зачем вообще класть деньги в банк? Чтобы создать непреодолимую пропасть между собой и собственными деньгами?

— Вот и я так говорю, — сказала она. — Спасибо большое. Я желаю получить свои деньги сейчас, уж будьте любезны.»

Кассиры дружно переглянулись. При всей несхожести их лиц выражение у них было одно: печальной озабоченности. Малый в очках удалился куда‑то с почтой, оставив своего худого длиннолицего коллегу вести с ней дальнейшие переговоры. Тот мычал что‑то невразумительное, то и дело оглядываясь, после чего все же выдал ей деньги.

Заминка продолжалась в общей сложности минут сорок. «Мужчины, — пренебрежительно думала Эмма, — вечно строят из себя важных особ, а сами были и остаются законченными идиотами».

И все же когда деньги были отсчитаны и выложены на специальный поддон, Эмме пришлось сделать над собой усилие, чтобы тут же, при всех не станцевать джигу от радости.

Со счетом затруднения продолжались. Его нельзя было закрыть. Как ей объяснили, из‑за каких‑то проблем с документами. Эмма сильно сомневалась в том, что виной всех этих неприятностей была ее нечистая работа в Йорке, — скорее всего эти провинциальные ребята совсем не умели справляться со своими обязанностями. Однако ей и двух секунд хватило, чтобы просто отказаться от мысли закрыть счет. Получалось не очень гладко, ну и что? Да никто из них все равно ни за что не нападет на ее след. Она получила пятьдесят шесть фунтов наличными — купюрами и мелочью — и чувствовала себя именинницей!

За двенадцать лет она впервые держала в руках такие деньги. Эмма возвращалась в гостиницу, потирая покрасневший от холода нос, и настроение у нее было самое радужное. Руки, засунутые глубоко в карманы, сжимали деньги. Много денег. Победительница. Женщина, живущая сама по себе, вполне может себя содержать, и мужчина как источник благосостояния ей не нужен.

Впервые в жизни она почувствовала в этом уверенность. И была рада этой своей уверенности. Не нужно ей было никакого Зака, чтобы чувствовать себя защищенной. И Джона Такера с его помощью. Или отца, чтобы он ее вырастил, а потом выдал замуж за какого‑то подонка. Никто ей был не нужен. Она сама себе и муж, и отец, и покровитель. Эмма шла приплясывая, так ей понравилась эта мысль.

Номер никак не хотел открываться, но в итоге замок поддался. Эмма вошла в комнату и с наслаждением стянула с себя седой парик. В номере было очень тепло, даже жарко. Наверное, горничная растопила камин. Может, стоит и задержаться здесь, чтобы вздремнуть в тепле. Но прежде надо избавиться от подушки, с помощью которой Эмма создавала образ пожилой леди.

Эмма стояла, прислонившись для устойчивости спиной к двери, задрав юбки чуть ли не к шее и пытаясь безуспешно расстегнуть пряжку на поясе, что удерживал в нужном положении подушку. Природа наградила Эмму весьма пышным бюстом, лишив ее возможности рассмотреть то, что располагалось ниже, а именно проклятую пряжку, что никак не хотела отстегиваться.

Застежка поддалось как раз в тот момент, когда саркастический голос словно из ниоткуда произнес:

— О, как привлекательна!

Эмма подпрыгнула на добрых пару дюймов, а приземлившись, ударилась головой о дверь.

— Господи, — только и смогла выдохнуть она, хватаясь за ушибленную голову и озираясь. — Вон отсюда!

Но голос — ровный, хорошо модулированный, со знакомой ей необычной мелодикой, ответил ей смехом — негромким выразительным смешком. Навеселившись вволю, он сказал:

— Оказывается, вы та еще штучка.

Да, она знала. Эмма осторожно повернулась, держа ладонь на дверной ручке.

— Будь умницей и не вздумай бежать, — предупредил ее голос.

Потом наступила пауза. Сопение.

— Мне будет легко тебя поймать. Бегаешь ты, как подстреленный кролик. Ты даже не успеешь до середины коридора добежать.

Она передернула плечами, заморгала. Подстреленный кролик? Это оскорбление? Ну, явно не комплимент. Он ее поймает? Не так уж это и очевидно. У нее фора в десять футов, к тому же она стоит на ногах, а он лежит, ибо там, за балдахином — на кровати, конечно, — он весьма вальяжно устроился. Она видела его ступню. Ступню его ноги на своей кровати.

Как бы там ни было, сердце ее взволнованно запрыгало: как тут не расстроиться, если, возвращаясь в свой, и только свой, номер, обнаруживаешь, что он не пуст?

Человек за балдахином, чье очертание она видела довольно смутно, не проявлял агрессивности в движениях. Эмма с бешено бьющимся сердцем стояла у двери, пытаясь понять: что мог этот человек делать здесь, зачем он угрожает пуститься за ней в погоню? Со своей точки она могла видеть, что мужчина на ее кровати был очень высок. Он лежал, вытянув одну ногу, а другую согнув в колене и опираясь подошвой о... Боже! Его нога в сапоге — сапоги из мягкой до блеска начищенной кожи стояли на его же собственном пальто. И в этот момент сердце ее упало и перевернулось.

На ее кровать было небрежно брошено пальто виконта Монт‑Виляра, а рядом с ним лежал сам виконт. Сейчас она была в этом совершенно уверена. Стюарт Эйсгарт полулежал, подложив под спину ее подушки, на меховом пологе — серебристый мех был так густ, что местами собирался складками и переливался.

Эмма тихо повернула ручку у себя за спиной.

— В самом деле, не бегите. Я вас слишком быстро поймаю. Кроме того, от бега вы задохнетесь, а я бы хотел, что бы с дыханием у вас на настоящий момент было все в порядке. Мы должны поговорить.

Эмма поджала губы. Что он себе вообразил? Что она бегать не умеет? Потом ей вспомнилась «нервная задница» из письма. О, как она его ненавидела! Нет, она убегать не будет, она добьется, она добьется, чтобы его отсюда выставили. Что он делает у нее в номере? Где был консьерж, когда он к ней прорвался? Кого звать, чтобы его попросили вон?

Из‑под балдахина с вполне миролюбивой интонацией, будто они тут приятно беседовали, донеслось:

— И я весьма впечатлен вашей манерой бега: этими подпрыгиваниями и виляниями. На случай, если вы обиделись.

Эмма обиделась. Ничего она не подпрыгивала, а то, что бедра слегка виляли, так это неизбежно: все‑таки она родилась женщиной.

— Вы вся меня поражаете, — продолжал он. — Ваши движения, ваши манеры или отсутствие таковых, ваши привычки... — И снова эта интригующая пауза. Пауза, заставлявшая ждать каждый слог, такой отчетливый, такой чертовски аристократически‑правильный. — Весьма привлекательны. Я искренне говорю. Вы действительно привлекательны в этом платье размером с шатер.

Он приподнялся до сидячего положения и облокотился о колено. И сразу вышел из тени. Да, это был виконт Монт‑Виляр, без шляпы, красивый, смуглый, с этими круглыми печальными глазами и чарующе‑гипнотизирующим тихим голосом. «Господи!» — мысленно произнесла Эмма, проведя подушечкой пальца по гладкой поверхности ручки. Она никак не могла решить, как ей быть, а виконт беззастенчиво разглядывал ее снизу вверх, сверху вниз.

— Все просто, — продолжал объяснять он, — с точки зрения науки.

Date: 2015-04-23; view: 608; Нарушение авторских прав