Что из всего вышесказанного следует?

Что же мы можем, в конце концов, сказать обо всех этих врожденных чувствах и механизмах: чувстве справедливос­ти, эстетическом чувстве, языковой способности, понимании и осознании фундаментальных моральных законов, совести и чувстве стыда?

Будь мы неодушевленными, пусть и сложными механиз­мами, типа самолетов, мы бы сразу же ответили на этот воп­рос. Кабина современного самолета оборудована разнооб­разными приборами: световыми и звуковыми индикатора­ми, радарами, которые помогают пилоту управлять само­летом. Они показывают высоту, направление и скорость движения, количество топлива и предупреждают пилота об опасности. И хотя он должен принимать решение сам, эти приборы были специально созданы, чтобы он мог руковод­ствоваться их показаниями и помогать ему в принятии ре­шений.

Таким образом, напрашивается естественный вывод: врожденные чувства и способности человека также были специально задуманы и даны ему, чтобы помогать в приня­тии решений.

Вот что мы читаем о них в Библии: "...когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело зако­на у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна дру­гую..." (Рим. 2: 14-15).

В этом отрывке говорится, что Бог использовал два пути, чтобы люди познали Его моральный закон. Первый путь зак­лючался в постепенном раскрытии требований Его закона через десять заповедей, данных Моисею и истолкованных ветхозаветными пророками, а затем — через проповеди Иису­са Христа (такие как Нагорная проповедь) и нравственные наставления Его апостолов.

Но тот факт, что это учение о нравственности к тому вре­мени не распространилось среди язычников повсеместно (о чем свидетельствует фраза "язычники, не имеющие закона" (стих 14), то есть закона Моисея), отнюдь не означал, что Бог оставил языческие народы в полном незнании Своего морального закона. Когда Творец создал человека по Свое­му образу и подобию, то Он написал основные принципы и требования Своего морального закона у него в сердце. От­сюда — универсальность этого закона.

Но отсюда же проистекают власть и авторитет мораль­ного закона. Если, скажем, пилот самолета не принял во вни­мание показания приборов и в результате этого самолет по­терпел аварию, а сам пилот выжил, то ему придется давать объяснение, почему он проигнорировал сигналы опасности, которые можно было увидеть по приборам. Более того, свое объяснение ему придется давать не индикаторным устрой­ствам, и не самому себе, а своему руководителю, который отвечает за порядок на авиапредприятии, а также владель­цам этого предприятия, по приказу которых индикаторные

устройства, позволяющие судить о критичности ситуации, были помещены в кабину пилота.

Если же именно Бог-Творец написал основные принци­пы и требования Своего морального закона в наших серд­цах, то именно перед ним мы должны будем отвечать за свои поступки, противоречащие моральным принципам.

Моральные принципы в наших сердцах были написаны Богом не так, как, скажем, программируется компьютер, ко­торый впоследствии автоматически работает по данной про­грамме, а скорее так, как в кабину пилота встраивают рада­ры и индикаторные устройства, со всеми их экранами, щит­ками и прочими приспособлениями, позволяющими пило­ту принимать правильные решения и вести самолет по кур­су. Человеческие существа обладают свободной волей: они могут принять решение выполнять требования Божьего морального закона — что, на самом деле, они обычно и дела­ют. Но они свободны и пренебречь моральным законом, от­вергнуть его или исказить, то есть сделать то, что мы все-таки делаем достаточно часто.

Таким образом, если моральные законы действительно на­писаны у нас в сердцах Богом, отсюда вытекает чрезвычайно серьезное следствие, к которому мы обратимся ниже (см. с. 325 и след.; 332 и след.). А пока ограничимся следующим кратким замечанием: каждый из нас как моральный субъект связан не просто с неодушевленным кодексом, а с Личностью. И если это отношение построено на взаимном уважении, тогда соблю­дение моральных законов является не просто вопросом следо­вания некой норме, а подлинно личностным отношением.

Но как всем нам хорошо известно, это объяснение источ­ника и авторитета моральных законов для ряда людей явля­ется неприемлемым. Во-первых, они не верят в Бога, а во-вторых, они считают, что отношение к Богу как к силе, сто­ящей за моральным законом, было причиной бесконечных страданий и несчастий рода человеческого. Поэтому в сле­дующем разделе мы рассмотрим данное понимание нрав­ственности и вытекающие из него следствия.

В. Субъективна или объективна мораль?

В Разделе Б мы рассмотрели точку зрения, согласно ко­торой всеобщий характер и авторитет моральных законов исходит от Творца человечества, Бога. В данном разделе мы приступим к рассмотрению противоположной, атеистичес­кой, концепции морали и ее источников.

Здесь есть определенные трудности, в частности, связан­ные с вынужденной краткостью, обусловленной жанром учебного пособия. Одна из таких трудностей обусловлена тем, что не существует единой атеистической концепции морали. Их много: гуманистическая, марксистская, экзистен­циалистская и др., и они существенно отличаются между собой. Мы не будем останавливаться и на деталях этичес­кой практики, то есть на различиях этих подходов к тому, как конкретно могут применяться различные общие мораль­ные принципы в конкретных ситуациях. Мы будем анали­зировать только различия в понимании фундаментальных принципов морали самих по себе и источников этих прин­ципов.

В данном коротком обзоре не представляется возможным в равной мере осветить все разнообразные атеистические подходы к морали. Поэтому мы настоятельно рекомендуем читателю обратиться к обширному кругу первоисточников, а также к интерпретациям этических концепций в литера­туре по истории философии и в философских энциклопе­диях.

Итак, существует два важнейших вопроса, которые те­ист задает стороннику атеистической концепции нравствен­ности.

1. Обеспечивает ли атеистическое понимание морали некую абсолютную норму (или нормы), с помощью которой можно было бы оценивать истинность данных моральных принципов? Этот вопрос важен потому, что атеисты обычно возражают против теистического подхода, согласно которо­му источником морального закона во всей его полноте яв­ляется Бог. Суть их возражения состоит в том, что согласно

данной позиции моральный закон наделяется божественным абсолютным авторитетом, а такая власть, полагают они, на­носит ущерб человеческому достоинству и нравственной независимости и в конце концов низводит его до положе­ния морального раба.

Таким образом, вопрос, который задает теист своему оп­поненту, формулируется так: предполагает ли атеистичес­кий подход к нравственности абсолютную, авторитетную норму? И если предполагает, то какого она рода? И если он предполагает ее, то почему эта норма лучше соотносится с человеческой свободой, чем норма, установленная Богом? И если атеист не придерживается абсолютной объективной нормы в рамках своей системы, то не является ли эта систе­ма совершенно субъективной и потому произвольной?

2. Другой фундаментальный вопрос несущественно от­личается от первого, но его отличие, на самом деле, очень важно, по крайней мере, для объяснения некоторых специ­альных терминов. Итак, второй вопрос: существуют ли объективные нравственные ценности, или все нравственные ценности являются субъективными?

Значение терминов "объективный" и "субъективный"

Наша первая задача в данном разделе состоит в том, что­бы понять значение терминов "объективный" и "субъектив­ный" в данном контексте, а затем разобраться, почему так важно решить, являются ли нравственные ценности объек­тивными или субъективными.

Если мы говорим, что существуют объективные мораль­ные ценности, это означает, что есть такие моральные уста­новки, которые всегда правильны, независимо от чьих-то личных чувств и оценок, симпатий и антипатий. Таким об­разом, каждому человеку, когда бы и где бы он ни жил, сле­дует поступать в соответствии с ними. Это также означает, что есть такие установки, которые всегда неправильны, не­зависимо от того, что по этому поводу думают отдельные люди, группы людей или целые государства, и это также оз­начает, что никто не должен этим установкам следовать.

В то же время если мы говорим, что нравственные цен­ности субъективны, это означает, что они зависят от симпа­тий и антипатий, пристрастий и предубеждений отдельных людей. Один человек одобряет какие-то нравственные цен­ности, потому что они ему нравятся, другой может их отвер­гать, потому что они ему не нравятся. И не существует выс­шей абсолютной нормы, в соответствии с которой можно оценивать, какие нравственные ценности и установки явля­ются правильными, а какие неправильными.

Рассмотрим этот вопрос с другой стороны. Если говорит­ся, что моральные законы объективны, это значит, что они похожи на законы арифметики. Мы, люди, их не придумали сами: мы их открыли. На протяжении истории разные наро­ды изобретали разные системы чисел (например, древние вавилоняне использовали шестеричную систему, тогда как современные люди пользуются десятеричной системой). Но все эти придуманные людьми системы чисел передают одни и те же законы арифметики: никто эти законы не изобрел.

Предположим, ученик, решая задачу, получил ответ, что корень из 9 = 4. Учитель говорит ему, что это неправильный ответ, а правильный ответ будет корень из 9 = 3. Но это не значит, что учи­тель навязывает школьнику свои взгляды. Законы арифме­тики обладают для него точно такой же силой, как и для школьника. Правильность этих законов не зависит от взгля­дов на них учителя. Единственное различие между учите­лем и учеником в данном случае заключается в том, что у учителя было больше времени понять, что, согласно зако­нам арифметики, объективно правильно, а что объективно неправильно, и он, обладая этим знанием, учит своего пи­томца подчинить свое мышление объективным арифмети­ческим законам.

С другой стороны, те, кто отрицает объективность нрав­ственных ценностей и тем самым — существование какой бы то ни было абсолютной нормы, в соответствии с которой мы определяем, какие нравственные ценности верны и служат предписаниями для всех и каждого, а какие — неверны и не

являются обязательными, считают, что моральные законы изобретены разными людьми и группами людей в разные времена, чтобы соответствовать разным историческим ситу­ациям. Таким образом, они никогда не были и никогда не должны считаться универсально применимыми и подлежат постоянному пересмотру в зависимости от времени, места и обстоятельств.

При таком подходе нравственные ценности оказывают­ся подобными стилю одежды, который зависит от нацио­нальной традиции, климатической зоны, возраста человека и др.

Следствия субъективизма в понимании морали

1. Субъективизм в понимании морали в конечном итоге сводит нравственные ценности к вопросу вкуса.

Мы уже касались этого вопроса в Главе 8, а сейчас оста­новимся на нем несколько подробнее.

В вопросах вкуса никто не может считаться правым или виноватым. Вкус — это дело субъективных предпочтений. Если Наташа говорит: "Я обожаю шпинат", а Алексей гово­рит: "А я его терпеть не могу", то мы имеем суждения о двух диаметрально противоположных предпочтениях. Но мы не можем сказать, что какое-то одно из них неверно. Если На­таша не лицемерка, ее высказывание "Я обожаю шпинат" истинно: она действительно его любит, и никто не может этого отрицать. То же самое относится и к высказыванию Алексея.

Более того, Алексею не имеет никакого смысла утверж­дать, что Наташе не следует любить шпинат, а следует лю­бить свеклу, так же, как и он. "Следует" здесь ни при чем. Никто не обязан любить свеклу или не любить шпинат. Это вопрос субъективного вкуса.

Наташа, конечно, может сказать: "Тебе следует любить шпинат, потому что он тебе полезнее, чем свекла". Однако в таком случае Алексей имеет право ответить: "На каком ос­новании ты судишь, что шпинат для меня полезнее, чем свек­ла?" И тогда Наташе будет недостаточно сказать: "Это гово-

рит доктор N", так как Алексей может в свою очередь отве­тить: "А доктор М. говорит, что шпинат не полезен, полезна свекла". А когда мнения двух специалистов различаются (как это часто бывает буквально по всем вопросам), единствен­ный путь решить, кто из них прав, — это доказать то, что один из них прав, а другие не правы: а чтобы сделать это, нужно иметь некую норму, на основании которой можно оценить обе точки зрения и дать им сравнительную объективную оценку. Здесь мы подошли к такому этапу, на котором уже нельзя следовать субъективным суждениям.

Отсюда можно сделать вывод, что если бы моральные законы и ценности были вопросом субъективного вкуса и предпочтений, тогда мы никогда не смогли бы сказать, что предпочтение одного человека с точки зрения морали явля­ется верным, а предпочтение другого — неверным; или что мы можем предпочесть одну точку зрения и отвергнуть дру­гую.

Но посмотрите, к чему такая позиция ведет. Мы, напри­мер, никогда не смогли бы обвинить Гитлера в геноциде. Гитлеру достаточно было бы сказать: "Вам не нравится уби­вать евреев? Ну, и не убивайте. А мне нравится убивать ев­реев. Это просто вопрос вкуса. Кто вы такие, чтобы навязы­вать мне свой вкус?"

Далее. Если один человек просто скажет: "Я считаю, что геноцид отвратителен", а другой возразит: "Я думаю, что ге­ноцид приемлем", ни один из говорящих на самом деле ни­чего не говорит о геноциде. Оба просто сообщают что-то о самих себе, а именно, что один одобряет геноцид, а другой не одобряет. Если же другой человек ответит: "Я думаю, что геноцид приемлем. Это не преступление. Он избавляет че­ловечество от раковой опухоли", то это высказывание, ко­нечно, относится непосредственно к геноциду и дает ему моральную оценку. Но какое из этих высказываний являет­ся правильным с моральной точки зрения? Вы не можете этого определить, стоя на субъективных позициях. Для это­го нужна некая объективная моральная норма.

Но если не существует никаких абсолютных объектив­ных моральных норм, каким образом тогда решать этот воп­рос?

2. Можем ли мы считать моральные законы подобными правилам игры?

Возьмем, к примеру, футбол. Правила игры не являются вопросом индивидуального вкуса или предпочтения. Все игроки с обеих сторон должны соглашаться играть по пра­вилам. Кроме игроков, есть еще независимый судья. Он оп­ределяет, кто и когда нарушает правила, и в случае спора между командами разрешает его. Более того, в международ­ных соревнованиях правила устанавливаются группой меж­дународных экспертов и все команды со всего мира согла­шаются придерживаться этих правил. Таким образом, это не вопрос просто личного субъективного вкуса или националь­но-культурной традиции. Речь идет об объективных прави­лах и нормах. Однако эти правила явились результатом об­щего обсуждения и согласия, а не произвольного внешнего установления.

Но в таком случае, продолжают далее сторонники обсуж­даемой интерпретации природы морального закона, хотя футбольные правила являются в этом смысле объективны­ми, это не означает, что правила остаются всегда одними и теми же и никогда не меняются. Они могут меняться и вре­мя от времени меняются, так что правило, установленное пятьдесят лет тому назад, не допускается сейчас, и наобо­рот. Это происходит потому, что правила полагаются не бо­жественным авторитетом, а путем достижения согласия всех футбольных авторитетов мира, и если все они соглашаются изменить правила, чтобы сделать игру более интересной и увлекательной, то можно их изменять; и тогда то, что счита­лось недопустимым ранее, становится допустимым сейчас. И это правильно.

Почему же, в таком случае, мы не можем иметь объек­тивные нравственные ценности, организованные по тому же принципу: принятые на основе согласия всего человечества,

но открытые изменению и адаптации по мере того, как ме­няются жизненные условия человечества?

Это рассуждение кажется на первый взгляд вполне при­влекательным. Но аналогия, на которой оно построено, не­правомерна. И тому есть несколько причин.

1. Правила игры в футбол являются главным образом про­стейшими предписаниями. Так, во время игры запрещено брать мяч руками, и это правило не оказывает никакого вли­яния на нравственность игроков.

2. Футбольные правила не могут диктовать игроку говорить правду, любить своих детей, почитать родителей и т. д.

3. Следующий дефект обсуждаемой аналогии, предполага­ющей, что моральные законы могут быть установлены на основе общего обсуждения и согласия (как в футболе), зак­лючается в том, что сторонники этой концепции забывают, что футбол — не единственная игра, в которую играют люди. Есть и другие игры, и каждая из них имеет разные системы правил, и то, что допускается, скажем, в гандболе, запреще­но в футболе. Футболист не может сказать, что правила ган­дбола плохие, потому что они отличаются от футбольных. Никто не может сказать и то, что следует играть, скажем, в крикет, а не в хоккей. Каждый человек волен играть в те игры, которые ему нравятся, и, следовательно, руководствоваться теми правилами, которые приняты в данной игре.

Но можно ли считать это применимым к моральным зако­нам? Если "да", то на каких основаниях мы могли бы осуж­дать каннибализм? Каннибал бы просто сказал: "Я играю в другую игру, а ты кто такой, чтобы говорить, что моя игра хуже твоей?"

4. Но, может быть, мы несправедливы по отношению к рас­
сматриваемой аналогии? Те, кто предлагают эту аналогию,
могут, например, апеллировать к следующему обстоятель­
ству: футбольная игра развивалась до того момента, пока
разработанные для нее правила не были приняты на основа­нии всеобщего согласия. А теперь для каждого отдельного
игрока или команды когда-то находившиеся в стадии разра-

ботки правила являются абсолютными и вполне объектив­ными. И потому если человечество смогло перейти к абсо­лютным правилам в футболе, почему мы не можем надеять­ся, что в один прекрасный день человечество созреет настоль­ко, что все люди мира признают единый нравственный ав­торитет, который сделает в области нравственности то, что было сделано в футболе, то есть установит объективный, всеобщий, абсолютный моральный закон?

Интересная идея. Давайте допустим — хотя это будет очень смелое допущение — что это на самом деле произош­ло и что этот единый для всего мира авторитет установил абсолютный закон, согласно которому насилие является аб­солютно безнравственным. Эволюционист Майкл Рьюз пи­шет, что если бы разумные существа с галактики Андромеда (если они там вообще есть) прилетели на Землю, то мы бы обнаружили, что они не считают насилие безнравственным, поскольку, согласно Рьюзу, их эволюционная история мо­жет быть совершенно отлична от нашей¹².

В этом случае, видимо, было бы необходимо назначить (разумеется, на основе всеобщего согласия) галактический нравственный авторитет для утверждения всеобщей межгалак­тической нравственной системы, обязательной для всех жи­телей всего мира, которые могут существовать во Вселенной.

В связи с этим мы со всей серьезностью утверждаем, что, в действительности, такой галактический авторитет суще­ствует и он называется Богом. Однако все дело в том, что атеисты, видимо, не стали бы возражать против всеобщего нравственного авторитета, который бы утвердил всеобщий закон, если бы этот авторитет, был установлен путем всеоб­щего согласия людей, а не Богом.

Но основанные на эволюционном подходе рассуждения Майкла Рьюза по поводу нравственности гипотетических жителей Андромеды увели нас в область фантазии, тогда как нам нужна мораль, отвечающая нашим земным нуждам.

Мы не можем ждать, пока возникнет некая всеобщая си­стема морали, которая до сих пор существует как гипотети-

ческая конструкция. Нам нужна объективная мораль сейчас, в этом реальном мире, с его каждодневными нуждами и про­блемами.

Все мы, разумеется, приветствуем искренние усилия Организации Объединенных Наций, направленные на дос­тижение всеобщего согласия в вопросе о необходимости по­кончить с агрессией и насилием, ограничить политические амбиции, добиться повсеместного соблюдения прав челове­ка, покончить с эксплуатацией третьего мира, побороть ни­щету, запретить распространение вооружений, способство­вать справедливому распределению материальных благ и т. д. Ни один человек доброй воли не пожелает уступить уже достигнутых позиций в решении этих вопросов.

Но совершенно очевидно, что для Организации Объеди­ненных Наций как выборного международного органа чрез­вычайно сложно добиться всеобщего согласия даже в теории (не говоря уже о политической, социальной и экономической практике), не беря на себя ответственность в обсуждении и укреплении всеобщей объективной моральной системы.

В любом случае крайне сомнительно, что политизирован­ный всеобщий мировой авторитет может быть разумным решением проблемы высшего авторитета и сподвижника в вопросах морали. История тоталитарных режимов, которые утверждали свои моральные убеждения в качестве всеобщих не только в своих странах, но и стремились насадить их во всем мире, полна жестокости, угнетения, отрицания свобо­ды совести. В то же время прямо противоположные по свое­му характеру политические системы, основанные на воле­изъявлении демократического большинства, вряд ли служат разрешению вопросов морали. Всегда ли большинство (или меньшинство) приходит к справедливому решению? И ка­ким образом вы бы могли судить о том, кто прав — большин­ство или меньшинство, — если бы не существовало высшего морального авторитета над ними?

Но теперь пришло время атеистам сказать, как они справ­ляются с этой проблемой.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Никомах - имя сына Аристотеля. Книга назвала так либо потому, что Аристотель посвятил ее своему сыну, либо потому, что Никомах был каким-то образом причастен к се созданию, например, к редактированию.

2. Тацит. Анналы. XIV. 11. См. также: Ошеров С. От Рима к миру / Сенека Луций Алией. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 340.

3. Аристотель. Никомахова этика // Соч.: В 4 т. М.. 1984. Т. 4. Книга VI.13 (1144БЗЗ - 1145а5).

4. Simpson G. G. The Biological Nature of Man // Science. 1966. Vol. 152. April 22. P. 476.

5. Ibid. P. 477.

6. Ibid.

7. Хомский H. Аспекты теории синтаксиса. M.: Изд-во МГУ, 1972; Chomsky N. Rev. of: В. F. Skinner. Verbal Behaviour // Language. 1959.35: 26 - 58; Knowledge of Language: Its Nature, Origin and Use. N.Y., 1986.

8. Co времени Дж. Дж. Симпсона и первых работ Н. Хомского уче­ные, разумеется, далеко продвинулись в изучении вопроса об обучении животных естественному языку. Единого мнения по этому вопросу до сих пор нет. Но естественный язык продолжает оставаться камнем пре­ткновения для эволюционной теории. Более подробно см. выше Гл. 6, написанную Норманом Фрэзером.

9. Теория, которая лежит в основе детекторов лжи, заключается в том, что сообщение ложной информации сопровождается поддающимися из-мерению сигналами, которые показывают изменения физического состо­яния человека.

10. Lewis С. S. The Abolition of Man. Collins, Fount Paperbacks, 1978. P. 49-59.

11. Поэзия и проза Древнего Востока / Под ред. И. Брагинского. М.: Худ. лит. 1973. С. 71-72.

12. Ruse М. Is Rape Wrong on Andromeda? // Regis E. Jr. (ed.) Extraterrestrials. Cambridge, 1985. P. 60 - 67.

Глава 11. Сравнительный анализ

этических систем

-

Первым предметом нашего анализа в данной главе будут этические системы, основанные на эволюционном подходе к происхождению и развитию человека. Рассмотрим снача­ла наиболее распространенные концепции.