Принципиальная сложность

Итак, мы достигли интересного момента в процессе на­шего подробного анализа разнообразных концепций и под­ходов. Мы рассмотрели утверждение о том, что эволюцион­ные механизмы могут объяснить биологическую информа­цию. Мы обнаружили, что это утверждение формулируется в очень сильной форме и обычно ассоциируется с атеизмом, так что у широкой публики складывается впечатление, что атеизм — это логическое следствие дарвинизма. Это впечат­ление неверно. А верно, видимо, обратное. По крайней мере, для некоторых известных ученых атеистический материа­лизм служит исходной посылкой всех их научных исследо­ваний. Если исследователь придерживается материализма, то некоторая форма эволюционной теории следует из него как нечто само собой разумеющееся. Таким образом, суще­ствует реальная опасность того, что теория оказывается в статусе гипотезы, а не принимается на основании фактичес­ких данных.

В ходе нашего дальнейшего анализа мы показали, что определение эволюции чрезвычайно запутанно, поскольку этот термин охватывает достаточно много разных понятий, часть которых, подобно понятию микроэволюции, базиру­ется на эмпирических данных и не вызывает возражений, тогда как другая часть, подобно понятию макроэволюции, кажется недостаточно обоснованной. Самым поразительным фактом из всех, рассмотренных выше, является то, что мы до сих пор не нашли подтверждения идее, что эволюцион­ные механизмы могут объяснить заданную сложность био­логической информации.

Предложим сторонникам теории эволюции ответить на прямой вопрос: поскольку вы отрицаете вывод от замысла и доказываете, что эволюция может объяснить и в действи­тельности объясняет происхождение биологической инфор­мации, то какими данными вы располагаете в пользу суще-

ствования механизма, обеспечивающего подобное объясне­ние на основании естественных процессов?

Напомним читателю, в чем состоит суть вопроса. Это не вопрос получения химических веществ, которые, будучи произвольно смешанными, дают живые организмы. Это воп­рос получения упорядоченной структуры, подобной есте­ственному языку, на основании выстраивания последова­тельности строительных блоков. Выше мы постарались по­казать, что само получение строительных блоков в резуль­тате естественных процессов представляет собой колоссаль­ную проблему, но теперь, сугубо в целях аргументации, пред­положим, что это все-таки может быть сделано, и сосредото­чимся на самой важной задаче — задаче получения инфор­мационно насыщенных биологических структур. К каким от­ветам мы приходим?

Один из наиболее известных ответов на эту задачу был дан Ричардом Докинзом в его книге "Слепой часовщик". Для передачи своей идеи он воспользовался метафорой, восхо­дящей к стилю мышления, который был присущ еще Т. Г. Хаксли⁶⁰. Напомним смысл этой метафоры. В своей зна­менитой дискуссии с Уилберфорсом в 1860 г. Хаксли дока­зывал, что человекообразные обезьяны, ударяя по произ­вольным клавишам шести пишущих машинок в течение всей своей жизни, имея неограниченный запас бумаги и сил, в конце концов, случайно, напечатают один из сонетов Шекс­пира или даже целую его книгу. Бессмысленность заявле­ния Хаксли легко показать. На эту тему Расселом Григом написана замечательная статья "Могут ли обезьяны напеча­тать Псалом 23?"⁶¹. Он приводит в ней некоторые вычисле­ния. Если допустить, что обезьяна ударяет по одной произ­вольной клавише в секунду, то ей, чтобы напечатать слово "the", в среднем должно понадобиться 34,72 часа. А чтобы напечатать что-то, соизмеримое по объему с Псалмом 23, ей понадобится 10¹⁰¹⁷ лет! Тогда как, по современным оценкам, возраст Вселенной составляет величину, которая находится в пределах между 4 х 10⁹ и 15 х 10⁹ годами.

Эти вычисления показывают, что Псалом 23, по Докинзу, является сложным объектом, то есть что он обладает "не­ким свойством, которое можно определить заранее; [об этом свойстве можно также сказать, что] в высшей степени мало­вероятно, что оно было приобретено исключительно случай­но"⁶². И именно подсчеты, подобные приведенным выше, убедили большинство ученых, что с помощью сугубо слу­чайных процессов нельзя объяснить происхождение слож­ных систем, насыщенных информацией.

Чтобы проиллюстрировать этот тезис, Докинз приводит вычисления вероятности случайного образования молекулы гемоглобина из аминокислот, проделанные Айзеком Азимо­вым и многими другими⁶³. Каждая молекула гемоглобина со­стоит из четырех перекрученных между собой цепей амино­кислот. Каждая из цепей состоит из 146 аминокислот. У жи­вых организмов встречается 20 различных аминокислот. Та­ким образом, число возможных способов соединения этих 20 аминокислот в цепь, включающую 146 звеньев, составляет 20^И6, что примерно равно 10¹⁹⁰. (Надо отметить для сравне­ния, что число протонов во всей Вселенной составляет 10⁷⁰.)

Приведем еще одно высказывание Докинза: "Твердо, аб­солютно железно очевидно, что если бы дарвинизм был дей­ствительно теорией случайности, то он не мог бы работать. Вам не нужно быть математиком или физиком, чтобы по­считать, что понадобится целая вечность, чтобы глаз или молекула гемоглобина случайно самообразовались из совер­шенного хаоса... ^"64.

Астроном и математик Фред Хойл и астрофизик Чандре Викрамасинге разделяют точку зрения Докинза: "Независи­мо от того, какого масштаба среду вы рассматриваете, жизнь не могла возникнуть случайно. Стада обезьян, грохоча кла­вишами пишущих машинок, не могут напечатать сочинения Шекспира по той простой причине, что вся наблюдаемая Вселенная недостаточно велика, чтобы вместить нужное число обезьяньих стад, пишущих машинок и, наконец, не­обходимое количество контейнеров для сбрасывания "отхо-

дов производства". То же самое можно сказать и о живом материале.

Вероятность спонтанного образования жизни из неоду­шевленной материи составляет 1 к числу с 40 000 нулями... Оно достаточно велико, чтобы похоронить под собой само­го Дарвина вместе со всей теорией эволюции. Не существо­вало первичного бульона — ни на этой планете, ни на какой другой, и если происхождение жизни было не случайно, она, следовательно, явилась продуктом деятельности руковод­ствующегося некой целью разума"⁶⁵.

Все эти авторы, видимо, согласны в том, что случайное зарождение составляющих живые организмы элементов "умирает" в первичном бульоне. Как же тогда объяснить про­исхождение столь сложного явления? Докинз делает попыт­ку разрешить проблему происхождения систем, высокий уровень сложности которых исключает случайное появле­ние, путем "разбиения невероятности на маленькие обозри­мые части, "размазывания" случайности по всему простран­ству, обход Горы Невероятности "с тыла" и постепенное вос­хождение по ее пологим склонам, дюйм — за миллион лет"⁶⁶.

Давайте попробуем последовать за Докинзом и умень­шим невероятность получения, скажем, молекулы гемогло­бина, разбив этот процесс на маленькие шаги, предположим, на 1 000 шагов к вершине нашей Горы Невероятности. Для этого сведем наше восхождение к очень упрощенной ситуа­ции, где мы имеем только два выбора на каждом шаге (один ведет к жизнеспособной структуре, а второй - к нежизне­способной, так что Естественный Отбор устраняет после­днюю). Каждый шаг мы будем считать независимым. Како­ва же в таком случае вероятность нахождения правильного пути на вершину? 1 к 2¹⁰⁰⁰, что составляет 10^-300. Но эта вели­чина меньше, чем изначальная вероятность случайного об­разования молекулы гемоглобина. Таким образом, с подоб­ным способом рассуждения следует проявлять осторож­ность. Однако это еще не все проблемы. Предоставим слово профессору Кейту Уорду: "Стратегия Докинза уменьшить

невероятность и поразительность феномена возникновения жизни совершенно не работает. Он предлагает просто пере­стать удивляться стихийным порождениям сложного желае­мого результата. Новым объектом удивления становится тем самым стихийное появление эффективного правила, в резуль­тате которого обязательно появляется желаемый результат"⁶⁷.

Лауреат Нобелевской премии физик Брайен Джозефсон из Кэмбриджа указывает на другую скрытую предпосылку рассуждения Докинза: "В книжках, подобных "Слепому ча­совщику", главный элемент аргументации связан с вопро­сом о существовании постепенного пути, который ведет от момента возникновения жизни к человеку, причем каждый шаг на этом пути "санкционируется" естественным отбором, являясь достаточно маленьким, чтобы произойти случайно. Существование такого пути полагается как логическая не­обходимость, но, в действительности, такой логической не­обходимости не существует. Скорее, существования такого пути требуют посылки, общепринятые среди теоретиков эво­люционизма"⁶⁸.

Единственный способ выбраться из этого вероятностно­го тупика заключается в существенном уменьшении роли фактора случайности.

Именно это Докинз и стремится сейчас сделать. Он со­общает нам, что эволюция далеко не случайна. А точнее, слу­чайны мутации, тогда как естественный отбор — нет. Для иллюстрации своей мысли он приводит аналогию, подобную примеру с печатающими обезьянами, использованную Хак­сли⁶⁹. Он предлагает нам рассмотреть ситуацию, когда обе­зьяны должны напечатать заданную фразу из сочинения Шекспира "Гамлет": "Methinks it is like a weasel"⁷⁰. В этой фразе 28 символов ("букв"), включая пробелы. Вероятность случайного напечатания первой буквы составляет 1 к 27, двух первых букв - 1 к 27, помноженное на 27 и т. д. Таким образом, вероятность напечатания всей фразы путем случай­ных ударов по клавиатуре равняется 27²⁸, что приблизитель­но составляет 10⁴⁰, то есть опять же величину невообразимо

маленькую, меньшую, чем одна триллион триллион трилли-онная. Осознавая эту проблему, Докинз предлагает, как уве­личить эти маленькие вероятности. Каждый раз, когда обе­зьяна печатает букву, эта буква сравнивается с заданной фразой компьютером (или Главной Обезьяной, как остро­умно предлагает называть ее математик Дэвид Берлински) и компьютер сохраняет букву, если она правильная. Тем са­мым заданная фраза достигается очень быстро — в 43 шага.

Итак, мы добрались до самой сути аргументации Докин­за. Напомним, в чем состоит тезис, который он хочет дока­зать: естественный отбор — слепой, не обладающий созна­нием процесс — обладает способностью порождать биоло­гическую информацию.

Однако своей цели эта аргументация не достигает, по­скольку Докинз решил стоящую перед ним проблему путем введения двух элементов, которых он любой ценой хочет из­бежать. Он говорит в своей книге, что эволюция слепа и не преследует никакой цели. Как же тогда объяснить использо­вание в целях аргументации конкретно заданной фразы? Ка­ким образом слепая эволюция может ее распознать? Он со­общает нам, что эволюция лишена сознания. Что же в таком случае он имеет в виду, когда вводит в свое рассуждение два механизма, несущие в себе все признаки сознания, — меха­низм, сравнивающий каждую попытку с заданной фразой, и механизм, фиксирующий любую удачную попытку. И — что самое странное — сама информация, которую данные меха­низмы призваны произвести, очевидно, уже где-то содержит­ся в рамках организма, который, согласно утверждению До­кинза, должен моделировать описываемый им процесс!

Берлински комментирует это рассуждение следующим образом: "Все это упражнение представляет собой образец... самообмана. Заданная фраза? Повторения, которые напоми­нают заданную фразу? Компьютер или Главная Обезьяна, измеряющие расстояние между удачным и неудачным уда­ром? Если получаемые на выходе сочетания невидимы, то в какой форме представляется заданная фраза и как оценива-

ется расстояние между случайно порожденными фразами? И кем? А что можно сказать о Главной Обезьяне? Механизм целенаправленного замысла, от которого избавилась дарви­новская теория на уровне организма, вновь возник на уров­не описания самого естественного отбора как живой при­мер — в духе Фрейда — возвращения того, что было вытес­нено"⁷¹.

Удивительно, что Докинз допускает, что его аналогия вво­дит в заблуждение именно потому, что естественный отбор в целом — это "слепая сила, не воспринимающая цель". Он ут­верждает, что программа может быть модифицирована, что­бы учесть этот момент. Впрочем, его утверждение ничем не обосновано, что неудивительно, ибо подобная программа не может быть изменена в принципе. Ведь, на самом деле, это утверждение говорит нечто прямо противоположное точке зрения Докинза, поскольку изменение программы потребу­ет приложения еще большего интеллекта к уже разработан­ному с применением интеллекта артефакту — исходной про­грамме. Усложненная биоморфная программа Докинза вклю­чает тот же самый разумно построенный принцип отбора. Уберите принцип отбора, заданную цель и Главную Обезья­ну — и вы получите на выходе нечто бессмысленное.

Еще более простой пример того, что мы здесь анализи­руем, — это самозаводящиеся часы. В таком устройстве ис­пользуются случайные движения руки для подзавода часо­вого механизма. Как это происходит? Обладающий разумом часовых дел мастер изобрел храповик, позволяющий махо­вому колесу двигаться только в одном направлении. Поэто­му он эффективно отбирает только те движения руки, кото­рые приводят в движение маховое колесо, блокируя другие. Храповик - это результат разумного замысла. Такой меха­низм, согласно Докинзу, не может быть дарвиновским. Его Слепой Часовщик не обладает даром предусмотрительнос­ти и предвидения. Приведем в связи с этим еще одно выска­зывание Берлински: "Дарвиновский механизм не может ни предвидеть, ни помнить. Он не дает никаких указаний и не

делает выбора. Неприемлемым и строго запрещенным в эво­люционной теории является введение силы, способной ре­гистрировать время, силы, сохраняющей какую-то позицию или свойство, потому что они полезны [подобные храпови­ку в часах]. Такая сила уже не является дарвиновской. Ка­ким образом слепая сила распознает полезное свойство? И каким образом возможная будущая полезность будет пере­дана в настоящее?"⁷²

Но с аналогией Докинза возникают еще некоторые про­блемы, особенно если мы попытаемся приложить ее к про­исхождению механизмов с нередуцируемым уровнем слож­ности, описанных Майклом Бехе (см. Раздел 4.2). Пробле­му, о которой идет речь, лучше всего проиллюстрировать с помощью варианта аналогии Докинза, предложенного Эли­отом Соубером. Эта аналогия с кодовым замком, который можно открывать только с помощью сочетания букв METHINKSITISLIKEAWEASEL. Кодовый замок представ­ляет собой устройство из 19 дисков, на каждом из которых нанесено 26 букв алфавита и каждый из которых оборудо­ван окошечком. Через него можно видеть одну букву алфа­вита. Представим себе, что диски вращаются и диск останав­ливается неким механизмом тогда, когда буква, оказываю­щаяся в окошечке, соответствует заданной комбинации. Та­ким образом, эта система очень похожа на исходный вари­ант аналогии Докинза.

Майкл Бехе отмечает, что эта аналогия "претендует на то, чтобы быть аналогией естественного отбора, подчинен­ного некоторой функции. Но какая функция в комбинации замка дает сбой? Предположим, что после вращения дисков в течение какого-то времени мы получили половину пра­вильных букв, что-то вроде MDTUIFKQINIOAFERSCL (здесь правильна каждая вторая буква). Согласно аналогии, эта цепочка представляет собой улучшение по сравнению с произвольной цепочкой букв и она поможет нам открыть замок... Если бы ваши репродуктивные возможности зави­сели от открывания этого замка, то вы не оставили бы ника-

кого потомства. Ирония ситуации для Соубера и Докинза заключается в том, что комбинация букв в замке представ­ляет собой строго заданную систему, обладающую нереду-цируемым уровнем сложности, которая прекрасно показы­вает, почему в подобных системах к выполнению се функ­ции нельзя подойти постепенно"⁷⁵.

В исходном варианте аналогии с печатающими обезья­нами отбор сохраняет только те попытки, которые способ­ствуют достижению цели, то есть несущие определенную функцию. В терминах данной аналогии это означает, что напечатанные обезьянами буквы на каждом промежуточном шаге последовательности должны образовывать осмыслен­ные слова. При таких условиях, если просто посмотреть на то, что получается на выходе модели Докинза, процесс даже не может начаться. Отсюда следует, что Докинз не может даже подступиться к системам, обладающим нередуцируемой сложностью.

Таким образом, в рассуждениях Докинза содержится не­сколько принципиальных ошибок, делающих его аргумен­тацию абсолютно недействительной. На самом же деле, его аргументация ведет к обоснованию вероятности разумного замысла, поскольку она показывает, что даже те попытки объяснения происхождения биологической информации, ко­торые основаны на сильнейших материалистических допу­щениях, не могут не апеллировать к механизмам, порожден­ным разумом (и в большой мере — даже механизмам, обла­дающим нередуцируемой сложностью!).

Интересно отметить для сравнения, что, согласно Ноаму Хомскому, одному из наиболее выдающихся лингвистов мира, происхождение информации лежит за пределами че­ловеческого понимания. Даже Фрэнсис Крик, не известный своей симпатией к вере в Бога, однажды сказал: "...происхож­дение жизни кажется почти чудом, чудом же кажутся и мно­гие условия, необходимые для ее существования"⁷⁴.

Вероятно, одно из наиболее красноречивых высказыва­ний по этому поводу тоже принадлежит Ричарду Докинзу,

который сказал, что открытие генетического кода выявило, что "не существует движимой духом жизненной силы, ни­какого пульсирующего, тяжелого, вязкого, протоплазменно­го, таинственного вещества. Жизнь — это просто множество единиц информации, выраженной цифровым способом"⁷⁵. Но "просто множество единиц информации, выраженной цифровым способом", предполагает порождающий эту ин­формацию разумный источник!

10. Эволюционировала ли клетка?

В предыдущих разделах этой книги мы говорили о том, почему, несмотря на убедительные свидетельства о наличии разумного источника окружающего нас мира, так много уче­ных отвергает эту идею в пользу сугубо натуралистических эволюционных объяснений происхождения и развития жиз­ни. Мы обнаружили, что эти объяснения не достигают сво­ей цели, и даже феномен нередуцируемой сложности они оставляют без серьезной интерпретации. В этом контексте мы можем констатировать увеличение правдоподобности вывода от замысла как вывода, способствующего наилучше­му объяснению сложности биологических систем.

Однако, обсуждая теорию эволюции, мы не затронули, по крайней мере, еще один важный вопрос. Мы говорили, в основном, о происхождении биологической информации, заложенной в ДНК клетки, но мы не задавались вопросом, существуют ли какие-нибудь данные о том, что эволюцио­нировала сама клетка. Генетик Майкл Дентон отвечает на этот вопрос следующим образом: "Молекулярная биология показала нам, что организация клеточной системы являет­ся, по своей сущности, общей для всех живых систем на Зем­ле, начиная с бактерий и кончая млекопитающими. Для всех организмов роли ДНК, матричной РНК и белка одинаковы. Значение генетического кода является, в действительности, одинаковым для всех клеток. Размер, структура и устрой­ство механизма синтеза белков практически одинаковы во всех клетках. Таким образом, с точки зрения своего принци­пиального биохимического устройства ни одна живая сис-

тема не может считаться базовой или предшествующей по отношению к любой другой системе. Не существует также ни малейших эмпирических признаков эволюционной пос­ледовательности среди чрезвычайно разнообразных кле­ток"⁷⁶.

Эту точку зрения поддерживает и лауреат Нобелевской премии Жак Моно, которого Дентон цитирует в своей рабо­те: "...мы не имеем никакого представления о том, какой мог­ла быть структура исходной клетки. Простейшая известная нам живая система, клетка бактерии... по своему общему хи­мическому устройству ничем не отличается от других живых существ. Она использует тот же самый генетический код и тот же самый механизм трансляции⁷⁷, которые используются в клетках человеческого организма. Так, в простейших дос­тупных для нашего изучения клетках нет ничего "исходно­го"... никаких признаков действительно базовых структур"⁷⁸.

Таким образом, сами клетки обнаруживают своего рода "стазис", свидетельствующий о том, что клетке, взятой как целое, в определенном смысле свойственна нередуцируемая сложность. Удивительнейшее свойство клетки заключается в том, что она обладает свойством самореплицироваться. Невероятность случайного возникновения этой способнос­ти намного выше, чем невероятность случайного возникно­вения ДНК или белка. Знаменитый математик Джон фон Нейман подсчитал, что любая система, способная к самореп­ликации, должна иметь подсистемы, функционально экви­валентные банку информации, который реплицирующие и обрабатывающие системы находят в имеющихся клетках⁷⁹.

Эта работа помогает оценить попытки построить сцена­рии возникновения жизни как процесса самоорганизации (см. об этом в Разделе 12.4). В ней выдвигается мысль, что, оценивая любую такую попытку, мы должны задаться воп­росом: какое количество информации необходимо для нача­ла такого процесса и какое количество информации добав­ляется в ходе самого процесса? Например, химик Дж. К. Уолтон доказал, что добавленная информация в модели

Пригожина не превышает информацию, которая уже содер­жится в экспериментальном аппарате, использовавшемся для создания потоков, проявляющих упорядоченное пове­дение⁸⁰. Согласно модели гиперцикла, разработанной Ман-фредом Эйгеном, необходимо 40 определенных белков на­ряду с комплексной молекулой РНК для того, чтобы этот процесс начался.

Биофизик Дин Кеньон, один из авторов классического учебника по происхождению жизни⁸¹, говорит, что чем боль­ше молекулярные биологи и специалисты по происхожде­нию жизни узнают о химических процессах, связанных с жизнью, тем менее вероятным кажется сугубо натуралисти­ческое объяснение ее происхождения. Сам Кеньон в резуль­тате длительных исследований пришел к выводу, что био­логическая информация является продуктом разумного за­мысла. "Если наука основывается на опыте, тогда она гово­рит нам, что сообщение, закодированное в ДНК, восходит к разумной причине. Что это за разумная действующая сила? Наука сама по себе не может ответить на этот вопрос. Она должна предоставить возможность ответить на него рели­гии и философии. Но это не должно помешать науке при­знать свидетельства разумного источника жизни там, где они могут быть"⁸².

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Crick F. Lessons from Biology // Natural History. 1988. Vol. 97. P. 36.

2. Dawkins R. The Blind Watchmaker... P. 1.

3. Dennett D. Darwin's Dangerous Idea. L.: Penguin, 1996. P. 50.

4. Dawkins R. Op. cit. P. 14.

5. Цицерон. Философские трактаты... С. 133.

6. Palcy W. Natural Theology on Evidence and Attributes of Deity. 18th cd. rev. Edinburgh: Lackington, Allen and Co., and James Sawers, 1818. P. 12 - 14.

7. Sober E. Philosophy of Biology. Boulder, Colorado: Wcstvicw Press, 1993. P. 34.

8. Dawkins R. Op. cit. P. 6.

9. Hamrum Ch. L. (ed.) Darwin's Legacy. N. Y.: Harper and Row Publishers, 1983. P. 6 - 7.

10. Tax S. (cd.) Evolution after Darwin. University of Chicago Press, 1960.

11. Газета "Поиск". 1998. N 29 - 30.

12. Strickbcrger М. Evolution. Sudbury: Jones and Bartiett, 1996. 2nd ed. P. 62.

13. Times. L.: 1997. Dec.

14. Dennett D. Darwin's Dangerous Idea... P. 18.

15. Докинз P. Эгоистичный ген. M.: Мир, 1993. С. 14.

16. Monod J. Chance and Necessity. L.: Fontana, 1972. Pp. 110, 167.

17. Sunday Telegraph, 1997.

18. Lewis С S. The Abolition of Man. L.: Geoffrey Bles, 1945. P. 42. Рус. пер.: Льюис К. С. Человек отменяется, или мысли о просвещении и вос­питании. Особенно же о том, как учат английской словесности в стар­ших классах // Любовь. Страдание. Надежда. М., 1992. С. 201 -- 203.

19. Denton М. Evolution: A Theory in Crisis. Bethesda, Maryland: Adler and Adler, 1986. P. 357 - 358.

20. Dennett D. Op. cit. P. 19.

21. Членство в Британском Королевском обществе эквивалентно членству в Академии наук {прим. перев.).

22. Hougton J. The Search for God — Can Science Help? Oxford: Lion Publishing PLC, 1995. P. 54.

23. Dennett D. Op. cit. P. 67.

24. Dennett D. Op. cit. P. 76.

25. Simpson G. G.Thc Meaning of Evolution. Yale University Press, 1949. P. 344.

26. McKay D. The Clockwork Image. L.: InterVarsity Press, 1974. P. 74.

27. Lewis С S. Christian Reflections. L.: Geoffrey Bles, 1967. P. 82 - 93.

28. Dawkins R. The Blind Watchmaker... P. 15.

29. The New York Review of Books. 1997, January 9.

30. Johnson Ph. Objections Sustained. Downers Grove, Illinois: InterVarsity Press, 1998. P. 73.

31. Цит. no: Science on Trial. Sinaucr, Sunderland, 1995. P. 161.

32. Put Your Money on Evolution // The New York Review of Books. 1989, April. P. 34-35.

33. Wcincr J. The Beak of the Finch. L.: Cape, 1994.

34. Fox S. W. (ed.) The Origins of Prebiological Systems and Of Their Molecular Matrices. N. Y.: Academic Press, 1965. P. 310.

35. Интересно отмстить, что один из наиболее популярных приме­ров, используемых для доказательства справедливости теории эволюции и кочующих из одного учебника в другой (хотя самое большее, что он может доказывать, — это микроэволюцию), был недавно (в 1998 г.) под­вергнут серьезному сомнению. Речь идет о работе Ксттлуелла (Kcttlcwcll) по индустриальному меланизму бабочек, который считается примером естественного отбора, приводящего к возникновению темных форм ба­бочек, поскольку светлые бабочки хорошо видны их врагам на фоне заг­рязненной поверхности стволов деревьев. Согласно Майклу Майерусу, специалисту по бабочкам из Кэмбрнджа, "практически все части исто-

рии о пятнистых бабочках неверны, фактически неоооснованны и непол­ны" (Majerus М. Melanism — Evolution in Action. Oxford: Oxford University Press, 1998. P. 171). Кроме того, не существует данных, свидетельствую­щих о том, что пятнистые бабочки в диких условиях отдыхают на ство­лах деревьев. Многие фотографии, на которых изображены бабочки на стволах деревьев, являются фальшивками. Следует отмстить, однако, что эксперименты, связанные с длиной клюва певчих птиц, основаны па бо­лее надежных фактических данных.

36. Patterson С. Evolution. L.: The Natural History Museum. 2nd ed., 1999. P. 118.

37. Wesson P. Beyond Natural Selection. Massachusetts Institute of Technology Press, 1991. P. 206.

38. Goldschmidt R. The Material Basis of Evolution. Yale, 1940. P. 8.

39. Gilbert S. F., Opitz J. M. and Raff R. A. Resynthesizing Evolutionary and Developmental Biology. 1996. N 173. P. 361.

40. Erbich P. Zufall. Kohlhammer. Stuttgart. 1988. S. 217.

41. Ambrose E.J. The Nature and Origin of the Biological World. N. Y.: Halsted Press, 1982.

42. Gould St. J. The Paradox of the Visibly Irrelevant //Natural History. 106, 12/97 -01/98. P. 12.

43. Scherer S. Evolution — ein kritisches Lehrbuch. Gicssen: Weyel Biologic, Weyel Lehrmittclvcrlag, 1998. S. 34.

44. Ibid. S. 46.

45. Ibid. S. 133.

46. Существует несколько способов передачи термина "fossils" на рус­ском языке — "окаменелости", "ископаемые останки". В данном переводе я в основном следую изданию: Грин Н„ Стаут У., Тейлор Д. Биология. В 3 т. М.: Мир, 1990 (прим. перев.).

47. Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора // Соч. М. - Л., 1939. Т. 3, С. 514 - 515.

48. Ridley М. The Problems of Evolution. Oxford University Press, 1985. P. 11.

49. Raup D. Conflicts Between Darwin and Paleontology // Field Museum of Natural History Bulletin. 1979, January. P. 25.

50. Gould St. J. Evolution's Erratic Pace // Natural History, 1977, vol. 86.

51. Eldredgc N. Time Frames: The Evolution of Punctuated Equilibria. Princeton: Princeton University Press, 1985.

52. Op. cit.

53. Phyla — ми. ч. от phylum — фнлюм (единица систематики) (прим. перев.).

54. Morris S. С. The Crucible of Creation. Oxford: Oxford University Press, 1998. P. 4.

55. Eldredge N. Reinventing Darwin. Phoenix, 1996. P. 3.

56. Цит. по: Davis P., Kenyon D. H. Of Pandas and People: the Central

Question of Biological Origins. Dallas, Texas: Haugton Publish. Co., 1989. P. 106.

57. Morris S. C. Op. cit. P. 8.

58. New Scientist. 1981. N 90. P. 830 - 832.

59. Meyer St. The Methodological Equivalence of Design and Descent // Moreland J. P. (ed.) The Creation Hypothesis. Downers Grove, Illinois: Inter-Varsity Press, 1994. P. 67 - 112.

60. Т. Г. Хаксли (Т. H. Huxley) — ближайший соратник Дарвина. Его имя известно также в другой транскрипции — Гексли (прим. перев.).

61. Grigg R. Could Monkeys Type the 23rd Psalm? // Interchange. 50 (1993): 25-31.

62. Dawkins R. The Blind Watchmaker... P. 9.

63. Ibid. P. 45.

64. Dawkins R. Climbing Mount Improbable. N. Y.: Norton, 1996. P. 67.

65. Hoyle F., Wickramasinghe Ch. Evolution from Space. N. Y.: Simon and Schuster., 1984. P. 176.

66. Dawkins R. Climbing Mount Improbable... P. 68.

67. Ward K. God, Chance and Necessity. Oxford: One World Publications. 1996. P. 108.

68. Josephson B. Letter to the Editor // The Independent. L.: 1997. January 12.

69. По иронии судьбы, Докинз, отвергающий использование анало­гий в целях осуществления вывода от замысла, спокойно использует их для опровержения вывода от замысла!

70. Слова Гамлета: "По-моему, оно [облако] смахивает па хорька" (Акт III, сцепа 2) (прим. перев.).

71. Berlinski D. The Deniable Darwin// Commentary. 1996, June. P 19-29

72. Ibid.

73. Behe M. Op.cit. P.221.

74. Crick F. Life Itself. N. Y.: Simon and Schuster, 1981. P. 88.

75. Dawkins R. River out of Eden. L.: Weidenfeld and Nicholson, 1995.

76. Denton M. Evolution: A Theory in Crisis... P. 250.

77. Трансляция — синтез полипептидной цепи белковой молекулы на матрице мРНК (прим. перев.).

78. Monod J. Chance and Necessity. L.: Collins, 1972. P. 134.

79. Berks A. (ed.) Theory of Self-Reproducing Automata. Urbana
University of Illinois Press, 1966.

80. Walton J. С Organisation and the Origin of Life // Origins. 1977. N 4. P. 16-35.

81. Kenyon D. H. and Steinman G. Biochemical Predestination. N. Y McGraw-Hill, 1969.

82. Davis P., Kenyon D. H. Of Pandas and People... P. 7.

A

Глава 6. Языковая способность

человека

Основная мысль, которую мы развивали выше, заключа­лась в следующем: устройство биологических объектов сви­детельствует о том, что они являются сложнейшими систе­мами переработки информации, которые сами насыщены информацией, подобной языковой. Мы пришли к выводу, что не существует никакого правдоподобного объяснения происхождения таких систем в терминах естественных про­цессов. Чрезвычайно интересно сравнить этот вывод с ис­следованиями происхождения языка, и поэтому мы очень благодарны Норману Фрэзеру, МЛ., М. Sс, Ph. D^{.1 ,} который предоставил нам свои материалы по данной теме. Он явля­ется известным в мире специалистом по математической лингвистике — как теоретической, так и прикладной. Наря­ду с другими вопросами он занимался структурой русского языка. Доктор Фрэзер — один из пионеров в области авто­матического распознавания голоса. В 1993 г. он стал одним из основателей VOCALIS PLC, одной из ведущих компаний в области телекоммуникаций.

Размышления о происхождении языка Норман Фрэзер

Науку интересует существование вещей в физическом мире. Научно-исследовательские процедуры сформирова­лись в ходе многовековой разработки способов свободной от предубеждений рефлексии, развития методов проб и оши­бок и получения проверяемых результатов. Критерий про­веряемости является в науке одним из важнейших. Утверж­дения, которые не могут быть поддержаны эмпирическими данными и логическим выводом, должны быть признаны не­допустимыми.

Исследование происхождения какого-то явления пред­полагает изучение того, как вещи появились в нашем мире.

Оно серьезно зависит от естествознания, но само наукой не является. Исследование происхождения осуществляется с помощью следующих процедур.

1. Сбор и анализ данных (например, подсчет годовых ко­лец на пне дерева).

2. Разработка исторической реконструкции, принимаю­щей во внимание фактические данные и ранее созданную научную теорию (например, определение возраста дерева по числу годовых колец построено на том, что каждый год у де­ревьев образуется одно новое кольцо).

Теории происхождения могут быть подвергнуты крити­ке на основании каких-то новых фактических данных, но они не подлежат проверке в общепринятом смысле понятия "на­учная проверка". "Истинность" теории о происхождении ка­кого-то явления зависит от ее внутренней связности и со­гласованности, а не от соответствия реальности, поскольку это соответствие нельзя установить.

Строя теорию происхождения некоего явления, мы дей­ствуем подобно тому, когда в графе зависимостей восходим из известной точки к исходной. Известная точка соответ­ствует текущему состоянию, и ее положение в графе опре­деляется тем, что мы знаем о состоянии объекта в настоящее время. Начнем с того, что существует бесконечное множе­ство способов восхождения к начальной точке, но по мере накопления исторических данных некоторые возможные способы исключаются. К историческим данным относятся археологические находки, окаменелости, относительное по­ложение артефактов в геологических слоях и результаты радиоуглеродного анализа. Чем большим числом эмпиричес­ких данных мы располагаем, тем более ограниченным явля­ется число возможных обратных ходов.

Теория происхождения какого-то явления представляет собой реконструкцию, благодаря которой мы движемся к исходной точке через промежуточные пункты, не вступая при этом в противоречие с другими теориями.

Происхождение языка

Естественный язык был предметом научных исследований на протяжении тысячелетий. За это время накопилось много самого разного рода данных, которые складываются в достаточно полную картину его современного состояния. Поэтому, строя теорию происхождения языка, мы можем, по крайней мере, начать обратное движение от известной точ­ки. К сожалению, мы фактически не располагаем никакими другими точными данными, которые помогли бы нам огра­ничить теорию происхождения языка.

Самые ранние из известных образцов письменности вос­ходят к 4 000 г. до н. э. Хотя на языке, зафиксированном в этих письменных памятниках (шумерском), никто сегодня не говорит, по своим выразительным возможностям он так же сложен, как и современные языки. Надписи на шумерс­ком языке свидетельствуют о том, что это самостоятельный развитый язык, а не какая-то праформа языка как такового. И даже если бы были найдены более древние фрагменты тек­стов, то они тоже ничего на сказали бы нам о происхожде­нии языка, поскольку письмо является просто средством языкового выражения. Язык должен сначала возникнуть для того, чтобы сформировались системы письма.

Некоторые исследователи с целью объяснения генезиса языка обратились к археологии и к дисциплине, которая из­вестна под названием "лингвистическая палеонтология"². Значительные усилия исследователей были затрачены на то, чтобы реконструировать устройство голосового аппарата у древнего человека или квази-человека, чтобы определить, обладал ли древний человек физическими данными для ре­чевой артикуляции в том виде, в каком мы ее знаем сегод­ня³. Однако речь не тождественна языку. Речь является фи­зической деятельностью, тогда как язык — это абстрактная психическая сущность. Речь может использоваться для того, чтобы выражать язык. Но для этой же самой цели могут ис­пользоваться и письмо, и жесты (язык глухонемых), и бара­баны, и многие другие средства передачи информации. Спо-

собность к речевой артикуляции не гарантирует владения языком, как следует из примера людей с ограниченными умственными способностями. Хотя, как показывает опыт, язык обычно выражается с помощью речи, две эти сущности являются логически отличными друг от друга. Поэтому лин­гвистическая палеонтология не может внести существенно­го вклада в изучение происхождения языка.

Фундаментальная проблема здесь заключается в том, что не существует сведений о доисторическом состоянии язы­ка. Мы набираем воздуха в легкие и начинаем говорить на данном языке. Но интересующие нас языковые факты тут же улетучиваются. Каким был язык наших далеких предков? Использовали ли они слова, которые покажутся нам сегод­ня странными? Отличался ли их акцент от нашего? Боль­шинство из нас об этом не знает. Язык наших предков поте­рян для нас, поскольку никто специально не заботился о том чтобы сохранить его.

Отсутствие надежных данных подрывает все теории про исхождения языка, хотя, как мы увидим ниже, препятствия в изучении этой проблемы, кажущиеся непреодолимыми, не остановили некоторых выдающихся ученых от попыток ее разрешить.

Достаточное развитие получили такие дисциплины, как этимология (наука об истории слов) и филология (наука об истории языков и языковых семей). Но их возможности оп­ределяются тем, что может быть установлено на основании документальных данных и достаточно традиционных и ос­торожных исторических реконструкций. Исследовательский горизонт этих научных дисциплин ограничивается несколь­кими тысячами лет.

Попытки проследить происхождение языка традицион­но встречали скептическое отношение к себе лингвистов-теоретиков. Когда в 1865 г. было основано Парижское линг­вистическое общество (Societe de Linguistique de Paris), то в его Устав (статья 2) было внесено положение о том, что об­щество не рассматривает статьи о происхождении языка⁴.

Это положение было принято потому, что не существует надежных данных для реконструкции предыстории языка. Наиболее ранние письменные источники были созданы не более чем несколько тысяч лет тому назад и не могут про­лить свет на происхождение языка, поскольку письменность уже предполагает существование языка. Не могут способ­ствовать решению этой проблемы и такие исторические дис­циплины, как археология и палеонтология, поскольку они не располагают сведениями о сознании древнего носителя языка.

Построение теории при отсутствии необходимых данных является не более чем спекуляцией. "Мы должны исследо­вать то, что есть", — сказал Александр Дж. Эллис, президент Лондонского филологического общества в 1873 г.⁵. Не сле­дует поддаваться соблазну строить домыслы при отсутствии надежных фактических данных.

В течение целого века происхождение языка обсуждалось только в стенах академических учреждений. Но в последние годы наблюдается всплеск интереса к ней как специалистов, так и широкой публики. Чем это объяснить? Критика теории эволюции в свете данных о происхожде­нии языка

Что же все-таки побудило многих серьезных ученых про­никнуть на территорию, которая обозначена как "опасная зона"? Тому есть несколько причин. Большая часть из них связана с проблемами теории эволюции путем естественно­го отбора, встающими в связи с данными о природе языка. Мы рассмотрим ниже четыре таких причины.

Во-первых, научное сообщество стало все больше осоз­навать, что именно язык (а не жизнь) является вершиной процесса эволюции. Язык служит этапом развития, следую­щим за развитием жизни, дополняющим ее и обычно с ней не ассоциирующимся. Многие виды животных способны к простейшей коммуникации, но только человек освоил все богатство и символическую сложность языка. Это самая сложная форма разумного поведения в известном человеку

мире. Всякая теория происхождения жизни, которая направ­лена на объяснение сложных форм жизни и поведения и ко­торая тем не менее ничего не может сказать о самом слож­ном в этом ряду феномене, является своего рода пирамидой без вершины. Поэтому ее нельзя считать завершенной и, в конечном итоге, способной объяснить то, ради чего она была разработана.

Во-вторых, кажется маловероятным, что язык мог воз­никнуть из последовательности многочисленных шагов, ряд которых оказался удачным и потому закрепился в качестве коммуникативных единиц. Этот вывод можно обосновать несколькими аргументами.

Первая проблема, на которую наталкивается данная тео­рия, связана с инновациями, не находящими общей поддер­жки. И она заключается в том, что язык выполняет свою функцию только тогда, когда оба участника коммуникации находятся на одинаковом уровне развития языковой способ­ности. Поэтому единственный путь к прогрессу путем эво­люции состоит в том, что два или более члена сообщества проходят одинаковые полезные мутации в одно и то же вре­мя. Это абсолютно маловероятно.

Другая проблема данной теории связана с тем, что язык функционирует в соответствии с правилами: и конструиро­вание, и понимание правильно построенных высказываний подчиняется системе грамматических правил. А граммати­ческие правила являются, по-видимому, операциями над символами, подчиняющимися принципу "все или ничего". Лингвисты и когнитологи⁶, вероятно, придерживаются точ­ки зрения Ст. Гоулда, который считает, что если глаз выпол­няет свою функцию на 5 %, то это примерно то же самое, как если он вообще не функционирует⁷.

Некоторые известные психологи высказывают свои со­мнения по поводу неполных систем правил следующим об­разом: "Как бы это выглядело, если бы организм располагал половиной символа или тремя четвертями правила?"⁸

Проблема "грамматических пертурбаций" состоит в том, что богатейшая дедуктивная структура грамматики устрое­на таким образом, что малейшее изменение одного-един-ственного принципа может оказать кардинальное влияние на весь язык в целом, поскольку оно имеет последователь­ный, "каскадный", эффект на все грамматические механиз­мы. В действительности, единичная мутация не может иметь либо незначительное позитивное, либо незначительное не­гативное воздействие на языковую компетенцию индивида. Эти воздействия могут быть существенными, но, видимо, смешанными (отчасти позитивными, отчасти негативными). В-третьих, не существует "отсутствующих звеньев" — все 6000 известных естественных языков являются равно развитыми. Квазиязыков не существует. Язык совершенно отсутствует у ближайших к нам по организации приматов. "Несмотря на то, что другие виды животных обладают определенным интеллектом, и тот факт, что коммуникатив­ные системы животных по своей сложности похожи на про­стейшие языки, ни у одного вида животных нет языковых систем. И дело не в том, что они в них не нуждаются. По ка­кой-то причине даже простой язык невероятно сложен для животных. Это является загадкой для науки"⁹.

В-четвертых, для того чтобы постулировать эволюцию языка, мы должны видеть, что существуют грамматические системы, которые лучше соответствуют задаче воспроизвод­ства их носителей. На первый взгляд это утверждение ка­жется разумным, но у него есть серьезные недостатки. Дэ­вид Примак, который одним из первых проводил экспери­менты по усвоению языка шимпанзе, критикует эволюци­онную интерпретацию происхождения и развития языка, указывая на присущую языку "рекурсивность", то есть грам­матический принцип, согласно которому простые предложе­ния могут быть встроены в более сложные: "Я предлагаю читателю дать историческую реконструкцию сценария жиз­ненной ситуации, которая дала бы объяснение рекурсивности в свете естественного отбора. Так, считается, что язык

возник, когда люди или их исторические предки охотились на мастодонтов... Имел ли преимущество один из наших предков по сравнению с другим, если он, сидя на корточках у костра, был способен сказать своему сородичу: "Остере­гайся коротконогого зверя, которому Боб повредил переднее копыто, которому, забыв свое собственное копье в лагере, он нанес удар тупым копьем, которое позаимствовал у Джека"?

Естественный язык является камнем преткновения для теории эволюции, потому что он обладает гораздо более об­ширными возможностями, чем можно ему приписать в тер­минах естественного отбора. Семантический язык с просты­ми правилами соответствия между словом и объектом, ко­торый можно увидеть у шимпанзе, вероятно, обладает вы­разительными возможностями, достаточными для обслужи­вания охоты на мастодонтов и аналогичных операций. Для коммуникации в рамках подобных операций, синтаксичес­кие классы, правила структурной зависимости, принцип ре­курсии и проч. являются избыточно мощными механизма­ми, наличие которых в данном контексте кажется абсурд­ным"¹⁰.

Интерес к происхождению языка нарастает именно по­тому, что, как заметил Примак, язык "является камнем пре­ткновения для теории эволюции". Хотя среди большинства биологов и некоторых психологов принято считать, что ес­тественный язык представляет собой результат эволюции, существует научная дисциплина, представители которой не столь уверены в адекватности эволюционного подхода к язы­ку. Эта научная дисциплина называется лингвистикой и де­тально изучает тонкости организации естественного языка.

"Для... большинства лингвистов нет никакого смысла искать доказательства существования языка на ранних эта­пах человеческого общества, и еще меньше смысла — искать признаки языка в коммуникативных системах человекооб­разных обезьян....[Существует] философское противоречие между теми, кто рассматривает человека как особый вид, отличный от всей остальной природы, и теми, кто рассмат-

ривает его как один из видов, тесно связанный с другими. Нигде это противоречие не проявляется с такой силой как в дискуссии о природе и происхождении языка"¹¹.

Многих лингвистов убеждают даже те аргументы про­тив эволюционной теории, которые мы привели выше, но вопрос, придающий наибольший импульс их скептицизму в отношении эволюционной теории, — это способность людей к усвоению языка. Усвоение языка и врожденная языковая способность

Каким образом дети усваивают язык? Было бы заманчи­во поверить в то, что структуры и правила языка усваивают­ся на основе использования общих когнитивных способно­стей, таких как способность к обобщению, категоризации, распознаванию моделей и способности к выстраиванию пос­ледовательностей. Но это не может быть так. С самого ран­него возраста дети проявляют способность строить выска­зывания, которых они никогда ранее не слышали. Это сви­детельствует о том, что они не просто преобразуют ранее услышанные образцы высказываний, а оперируют с лежашей в основании своей речевой активности системой пра­вил, которая обладает потенциалом производить ранее не зарегистрированные высказывания. Каким образом они мог­ли интериоризировать¹² эту систему?

Дерек Бикертон показывает, что даже отдельное предло­жение представляет невероятную проблему для слушающе­го/говорящего, не владеющего соответствующей системой

языка.

"Попробуйте преобразовать обычное предложение, со­стоящее из 10 слов. В принципе возможно 3628800 комби­наций этих слов, но для первого предложения данного абза­ца только одна такая комбинация дает правильную и осмыс­ленную фразу. Это означает, что 3628799 других сочетаний будут неправильными. Как мы этому научаемся? Ни роди­тели, ни учителя не могут научить нас этому навыку. Мы можем знать, как это делать, только располагая неким рецеп­том построения предложений, рецептом, столь сложным и

совершенным, что он позволяет автоматически исключить все 3628799 неверных способов сочетания десяти слов и выб­рать единственно верный. Но поскольку такой рецепт дол­жен применяться ко всем предложениям, а не к данному кон­кретному примеру, этот рецепт для каждого языка исключа­ет больше противоречащих грамматическим нормам языка грамматических конструкций, чем имеется атомов в космо­се"¹³.

Задача реконструкции языковой системы на основе от­носительно небольшого числа высказываний, которая сто­ит перед каждым ребенком, является невероятно сложной. Она может быть решена только в том случае, если ребенок уже рождается с соответствующими механизмами в голов­ном мозге. Этот вывод в основном ассоциируется с концеп­цией Н. Хомского, одного из ведущих лингвистов XX века. Хомский утверждает, что дети рождаются наделенными врожденной языковой способностью, которая, наряду с дру­гими вещами, определяет универсальную грамматику, то есть сеть ограничений на структурные возможности языков мира. Усвоение языка ребенком является процессом "запус­ка" параметров универсальной грамматики¹⁴.

Язык является в большей степени инстинктом, нежели индивидуальным достижением¹⁵. Но каким образом этот инстинкт появился у данного вида? Этот вопрос является непреодолимым препятствием для эволюционной теории. Н. Хомский пишет по этому поводу следующее: "Представ­ляется, что не существует данных, подтверждающих взгляд, согласно которому человеческий язык — это просто более сложный случай чего-то, что может быть найдено где-то еще в животном мире. Это ставит проблему для биолога, так как, если это верно, мы имеем дело с примером действительного "возникновения" — появления качественно особого явления на особой стадии развития сложной организации"¹⁶.

Известный философ языка Джерри Фодор указывает, насколько важна эта проблема: "У нас буквально отсутству­ет представление о том, как усваивается концептуальная

система, более богатая, чем та, которой человек уже распо­лагает; мы просто не представляем себе, как может происхо­дить переход от концептуально бедной к концептуально бо­лее богатой системе путем процесса обучения"¹⁷.

Критические замечания Фодора относятся как к процес­су обучения и освоения нового отдельным человеком, так и к развитию вида на протяжении многих эпох эволюции. Он говорит, что, на самом деле, мы наталкиваемся здесь на фи­лософский барьер. Весьма категорично говорят об этом Бэйтс и его соавторы: "Если основные структурные прин­ципы языка не могут быть усвоены из опыта или выведены из общих принципов, можно выдвинуть только два возмож­ных объяснения их существования: или универсальная грам­матика была дарована нам создателем, или наш вид претер­пел мутацию необычайного масштаба, своего рода когнитив­ный Большой Взрыв"¹⁸. Идеология и происхождение языка

Несмотря на все эмпирические и философско-теоретические сложности в построении теории происхождения язы­ка, количество публикаций о проблемах эволюции не умень­шается. В силу отсутствия надежных исторических данных они, по определению, носят спекулятивный характер и в большей мере обусловлены идеологическими симпатиями приверженцев эволюционной теории, чем научными данны­ми.

Так, например, в заключении своей влиятельной рабо­ты, в которой предпринимается попытка реабилитировать эволюционную теорию в лингвистике, Линкер и Блум при­знаются, что большая часть научной работы, которую сле­дует проделать для обоснования их тезисов, еще не была осу­ществлена. "Мы считаем, что множество надежных научных данных, относящихся к эволюции языка, еще не было син­тезировано"¹⁹.

Однако складывается такое впечатление, что они не ви­дят необходимости в синтезировании этих научных данных, поскольку они уже решили, что единственно возможный

ответ на загадку происхождения языка состоит в следующем: "Язык обнаруживает черты сложного устройства, предназ­наченного для передачи пропозициональных структур, а единственное объяснение происхождения органов, имеющих столь сложную организацию, состоит в процессе естествен­ного отбора"²⁰.

Обратите внимание на логику рассуждения Пинкера и Блума, поскольку для того, чтобы дискутировать с ними, чрезвычайно важно увидеть ошибочность их аргумента­ции. Итак, они говорят, что естественный отбор как меха­низм возникновения языка составляет одну из их предпо­сылок. Язык, утверждают они, представляет собой пример класса артефактов, которым можно дать только одно объяс­нение. Хотя большая часть их исследования направлена на то, чтобы обосновывать выводы в духе теории эволюции, эти выводы, на самом деле, являются их исходной позици­ей.

В области исследований происхождения языка далеко не редко встречаются ученые, которые пытаются представлять свои идеологические допущения как результаты тщательно проведенных научных изысканий и которые вместе с тем проявляют должную ответственность в других отношениях. Но в лучших образцах научных трудов предпосылки фор­мулируются открыто, а выводы делаются осторожно.

Текущее состояние исследований происхождения языка можно коротко охарактеризовать следующим образом: на­ука не может сказать в этой области ничего определенного, но ей удалось выявить несколько загадок. Скудность дан­ных о предыстории языка означает, что маловероятно, что какая-то из предложенных теорий получит надежное фак­тическое подтверждение. Однако эти загадки имеют прин­ципиальное значение, настолько принципиальное, что мо­гут подорвать все здание дарвиновской концепции есте­ственного отбора. Хомский заметил по этому поводу следу­ющее:

"Вполне можно приписывать это развитие [развитие врожденных языковых структур. — Н. Ф.] "естественному

отбору", если только мы понимаем, что такое утверждение лишено содержания, что оно сводится не более чем к убеж­дению в существовании натуралистического объяснения этих явлений"²¹.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. М. А. - сокр. от Master of Arts - "магистр гуманитарных наук", М. Sc. - сокр. от Master of Science ~ "магистр естественных (или точных) наук", Ph. D. - сокр. от Doctor of Philosophy - доктор философии {прим. перев.).

2. См., напр.: Renfrew С. Archaeology and Language. L.: Jonathan Cape, 1987.

3. Lieberman Ph., Crelin E. S. On the Speech of Neanderthal Man /'/ Linguistic Inquiry. 1971. Vol. 2. P. 203 - 222.

4. Stam James H. Inquiry into the Origin of Language: (The Fate of a Question). N.Y.: Hagerstow, 1976. P. 259.

5. Ibid. P. 256.

6. Когнитология - комплексная дисциплина, изучающая познаватель­ные процессы (прим. перев.)

7. Gould St. J. Evolutionary Considerations. Paper Presented to the McDonnell Foundation Conference "Selection vs. Instruction", Venice, May, 1989.

8. Bates E., ThaI D., and Marchman V. Symbols and Syntax: A Darwinian Approach to Language Development // Krasnegor N.. Rumbaugh D., Studdert-Kennedy M. and Schiefelbusch R. (eds.) The Biological Foundations of Language Development. Oxford, 1989. P. 3.

9. Deacon T. The Symbolic Species: The Co-Evolution of Language and the Human Brain. L.: Allen Lane, 1997. P. 42.

10. Premack D. 'Gavagai!' or the Future History of the Animal Controversy // Cognition 1985. N19. P. 281 - 282.

11. Leaky R. The Origin of Humankind. L.: Wedienfeld and Nicolson, 1994. P. 120."

12. Интериоризация - психологический термин, обозначающий пе­ренос общественных представлений в сознание отдельного человека. (См.: Психологический словарь / Под ред. В. В. Давыдова, А. В. Запорожца, Б. Ф. Ломова и др. М.: Педагогика, 1983) (прим. перев.).

13. Bickerton D. Language and Species. Chicago: University of Chicago Press, 1990. P. 57-58.

14. Chomsky N. Knowledge of Language: Its Nature, Origin and Usc.N.Y.:

Praeger, 1986.

15. Pinker St. The Language Instinct: How the Mind Creates Language. N.Y.: Morrow, 1994.

16. Хомский H. Язык и мышление. M.: Изд-во МГУ, 1972. С. 89.

17. Fodor J.A. Fixation of Belief and Concept Acquisition // Piattelli-Palmarini M. (ed.) Language and Learning: The Debate Between Jean Piaget and Noam Chomsky. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1980. P. 149.

18. Bates E., ThaI D., and V. Marchman. Op. Cit. P. 2 - 3.

19. Pinker St. and Bloom P. Natural Language and Natural Selection // Behavioral and Brain Sciences, 13, 1990. P 727

20. Ibid. P. 726 - 727.

21. Хомский H. Язык и мышление... С. 113 - 114.

Глава 7. Совпадения между научными

представлениями и библейской

картиной процесса творения

Проведенный выше анализ представлений о человеке и природе показывает, что атеистическая наука априорно при­вносит материализм в интерпретацию фактических данных. Теисты, разумеется, тоже, осуществляя интерпретацию фак­тов, привносят в нее свою априорную веру в Творца. Самое поразительное здесь то, что научные данные, которые мы рассматривали выше, обнаруживают значительные совпаде­ния с библейской картиной процесса творения. Это может удивить тех, кого всегда учили, что эта картина безнадежно упрощенная. Адресуем читателя к тем моментам совпадения между библейской картиной мира, с одной стороны, и со­временной физикой и космологией — с другой, о которых мы говорили в Разделе 3.7. Конечно, библейское описание интересующего нас предмета изложено общедоступным язы­ком, но было бы ошибкой полагать, что от этого оно стано­вится менее глубоким. Верно обратное.

Прежде всего, как мы могли убедиться (см. Раздел 4.6), в Библии, впрочем, как и в разных научных дисциплинах, ана­лизируется происхождение информации. Согласно Библии, информация и энергия восходят к разумной деятельности Слова, Которое есть Бог. Однако вопреки ожиданиям, в Кни­ге Бытие описывается не внезапное и однократное событие, совершающееся в первоначальном акте творения, а после­довательность таких актов. В тексте Библии мы несколько раз читаем: "И сказал Бог". И далее следует описание оче­редного шага в процессе творения. Так, согласно библейс­кому свидетельству, происходит не одно, а последователь­ность событий, связанных со введением (input) информации, имеющих место в течение определенного периода времени

до тех пор, пока процесс творения не заканчивается и пока не сообщается, что Бог предался отдыху от дел творения.

Сложность, с которой сталкиваются многие образован­ные люди, читая это описание творения, заключается в том, что, если читать его поверхностно, то может сложиться впе­чатление, что мир был создан за шесть земных дней, за кото­рыми последовал день покоя. Но это не обязательно было так. Тщательный анализ показывает, что этот библейский текст чрезвычайно сложен. Так, слово "день" имеет четыре разных значения во фрагменте Быт. 1:1 — 2: 4.

1. Шесть дней, в течение которых происходит творение, имеют утро и вечер и потому в соответствии с обычными древнееврейскими представлениями должны обозначать дни, состоящие из 24 часов (хотя многие толкователи в додарвиновские и последарвиновские времена полагали, что эти временные промежутки означают неопределенные пери­оды времени).

2. Во фразе "И назвал Бог свет днем" слово "день" обо­значает световой день, то есть примерно 12 часов (то есть период, меньший, чем 24 часа).

3. Отсутствие повторяющейся фразы "Ибыл вечер и было утро" при описании седьмого дня при том, что она присут­ствует при описании остальных шести дней, говорит о том, что седьмой "день" не имеет конца. Бог завершил процесс творения и не собирается его возобновлять.

4. В Быт. 2:4 слово "день" (древнеевр.-yom) (в Синодаль­ном переводе здесь используется слово "время"), видимо, описывает весь процесс творения.

Этих замечаний достаточно, чтобы сделать заключение о том, что мы имеем дело со сложным текстом. Но, вероятно, самое интересное здесь то, что древнееврейский определен­ный артикль используется только при назывании шестого и седьмого дней, что обозначает их особое значение: на шес­той день был создан человек, а седьмой день Бог посвятил отдыху. Отсутствие определенного артикля у названий ос­тальных пяти дней оставляет открытой возможность того,

что эти дни были отделены друг от друга перерывами нео­пределенной длительности, предоставленными для развития потенциала актов творения. Иначе говоря, из этого текста можно сделать вывод, что шесть дней были обычными дня­ми, но не днями земной недели. Это были дни творения, от­меченные введением (input) информации и энергии, кото­рым затем предоставлялось время для развития их потен­циала вплоть до следующего этапа.

Очевидно, что если это так, то такая картина соответству­ет данным палеонтологии, говорящим, что характерные осо­бенности живых организмов появляются внезапно, на новых уровнях формирования сложности, за которыми следует пе­риод стазиса. Именно такая модель может быть построена, если понимать библейские описания принятым нами способом.

Далее. Последовательность актов творения после дня отдыха служит для того, чтобы подчеркнуть, что сотворение Богом Вселенной и жизни не являются тождественными Его промыслительной поддержке творения во время развития им своих потенциальных возможностей. Отсюда следует существенная разница между наукой о функционировании Вселенной и наукой о ее происхождении. Она особенно на­глядна, когда мы обращаемся к рассмотрению различия меж­ду творческим введением (input) информации и энергии в дни творения и временем стазиса между этими днями. По­скольку логическим следствием из того факта, что необхо­димо дополнительное привнесение информации для пере­хода от стадии (или дня) п к стадии п + 1, является то, что если вы попытаетесь объяснить стадию п + 1 в терминах физики или химии стадии п, то потерпите неудачу. Говоря другими словами, действие микроэволюционных процессов на стадии п может вполне привести ко множеству измене­ний, но никогда не приведет к более высокому уровню слож­ности, наблюдаемому на стадии п + 1. Для этого необходимо новое привнесение информации и энергии.

Последний этап — это творение человеческой жизни, и здесь различие между возникновением и распространени-

ем человечества подчеркивается христианским апостолом Павлом в его обращении к греческим философам города Афин: "От одной крови Он [Бог] произвел весь род чело­веческий..." (Деян. 17: 26). Следовательно, творение перво­го человека не тождественно последующему творению всего рода человеческого. Полезно рассмотреть, что предполага­ет последнее как с позиций науки, так и с позиций теоло­гии.

1. Элемент случайности (по крайней мере, с нашей точ­ки зрения) — мутации в генетическом материале человека.

2. Изменчивость ограничена определенными рамками. Она не приводит к возникновению совершенно других ви­дов живых существ.

3. При этом Бог не остается в стороне и продолжает на­блюдать за происходящими процессами (Исх. 4: 11).

Пункты (1) и (2) можно проиллюстрировать на простом примере из физики. Возьмем пневматическую шину. Воздух внутри шины состоит из молекул, находящихся в постоян­ном движении, сопровождающемся всякого рода непредска­зуемыми явлениями на квантовом уровн

Date: 2015-11-14; view: 321; Нарушение авторских прав