Глава 18. Так и не приобретя телефон, я сел в «Жигули» и порулил домой

Так и не приобретя телефон, я сел в «Жигули» и порулил домой. Выслушав мой отчет, Нора побарабанила пальцами по столу.

– Интересное кино, – сказала она наконец, – появляется еще один персонаж, ненавидевший Зою, – ее любовник.

– Отчего вы решили, что он конфликтовал с ней? – удивился я.

Элеонора уставилась в окно.

– Не знаю, не знаю! Так! Хватит сидеть и ничего не делать. Пока я тут разберусь в проблемах, отправляйся к Зинаиде!

– К кому? – удивился я.

– Ваня, – покачала головой хозяйка, – что у тебя с памятью? Зинаида, завуч школы, мать той самой Ларисы, которая не в добрый час рассказала Вере сюжет кинофильма.

Я кивнул:

– Хорошо. Но мы не знаем ее адрес.

Нора вздохнула:

– С тобой порой бывает очень тяжело. Я уже все выяснила. Зинаида прописана в соседнем с Зоей доме.

– Она жива?

– Почему нет? В год, когда Вера покончила с собой, Зине едва исполнилось сорок. Давай, Ваня, шевелись. Представься секретарем общества «Милосердие», покажи удостоверение, скажи, что мы сейчас собираемся создавать программу помощи учителям-ветеранам. В общем, не мне тебя учить. Разговори тетку, основная цель беседы – узнать: зла ли она до сих пор на Зою? Чем закончилась для дочери завуча та давняя история? Понятно?

– Вполне, – кивнул я, – значит, Андрея вы отметаете? Но бывший муж Зои, наверное, был очень зол на нее…

– Я никого не отбрасываю, – довольно сердито перебила меня Нора, – просто следует проверить все версии. Нельзя слепо идти только в одну сторону. Ступай, Иван Павлович! Не бухти, мне требуется спокойно поразмышлять.

Дом, в котором обитала Зинаида, я обнаружил легко, он стоял почти вплотную к зданию, где жила Зоя.

Я оглядел косяк и без особых колебаний ткнул пальцем в звонок, дверь распахнулась моментально, словно хозяева ждали гостей.

– Здравствуйте, – вежливо сказала пожилая дама, одетая в темное платье, – вы к кому?

– Зинаида… э… простите, отчество забыл.

– Вам Зинаиду Ефимовну?

– Завуча, – обрадовался я.

На лице пожилой дамы тоже отразилась радость.

– А вы откуда? – воскликнула она.

– Разрешите представиться: Иван Павлович Подушкин, ответственный секретарь общества «Милосердие».

– Слава богу, – перекрестилась хозяйка, – услышал господь мои мольбы! Сколько я ботинок истоптала, пока по инстанциям бегала! Не счесть. И ведь никто, никто помочь не хотел, отговорками отделывались. Пришлось богатым людям в ноги кланяться. Какое счастье, что вы сами приехали. Это я вам писала! Серафима Сергеевна Бунич. Зиночка совсем слабая, а у меня тоже больше сил нет, идите сюда, идите…

Плохо понимая, что происходит, я двинулся за Серафимой Сергеевной, а та почти вприпрыжку бежала по длинному коридору, ловко лавируя между расставленными в нем комодиками и этажерками.

– Вот, – возвестила дама, толкая дверь, – Зинуля, это Иван Павлович, он нам поможет. Его общество замечательно называется – «Милосердие».

Я вошел в помещение и огляделся. Большая комната освещалась тусклой лампой под бежевым абажуром и выглядела очень уютно. Внезапно мой нос ощутил крайне неприятный запах.

– Зиночка, – почти криком изъяснялась Серафима Сергеевна, – ты как? Спишь?

– М-м-м, – донеслось из угла.

– Уже проснулась?

– М-м-м.

– Слышала про гостя?

– А-а-а.

– Молодец! Хочешь попить?

– О-о-о.

– Не надо, не нервничай, – засуетилась пожилая дама.

Потом она указала мне рукой на стул и вежливо предложила:

– Присаживайтесь, Иван Павлович. Думаю, вы хотите поговорить с Зиночкой. Я, пока вы беседуете, документы принесу!

Не ожидая ничего плохого, я, машинально сказав: «Да, да, конечно», сел на жесткое, обитое потертым бархатом сиденье, глянул перед собой и вздрогнул. Стул, заботливо предложенный гостю хозяйкой, стоял впритык к кровати, на которой комом топорщилось смятое одеяло.

Сначала мне показалось, что койка пуста, но потом я различил на подушке маленькую голову и сказал:

– Здравствуйте.

Ответа не последовало.

– Разрешите представиться: Иван Павлович Подушкин.

Вновь тишина.

– Ответственный секретарь общества «Милосердие».

– Ф-ф-ф, – донеслось с кровати.

– Вы Зинаида Ефимовна?

– Ф-ф-ф, – снова вздохнула женщина.

– Работаете в школе завучем?

– М-м-м.

– Вы заболели.

– Ф-ф-ф.

– Лучше я приду через пару дней, когда вы начнете поправляться, – растерянно продолжил я, испытывая настоящий ужас.

– О-о-о.

– Всего вам доброго и здоровья.

– Ф-ф-ф.

Я беспомощно оглянулся. Просто так встать и уйти показалось мне крайне неприличным, но и находиться около женщины, которая не способна выдавить из себя ни одного членораздельного звука, совершенно зряшное занятие.

– Ну как, поболтали? – весело воскликнула Серафима, вбегая назад.

– Нет, – излишне резко ответил я, – Зинаида Ефимовна не может поддерживать диалог.

– Что вы, я великолепно ее понимаю!

– А-а-а…

– Вот, она хочет воды!

– М-м-м!

– Впрочем, нет! Тебя посадить?

– О-о-о.

– Не сердись, Зинулечка! Лежи, лежи, – зачастила Серафима Сергеевна.

– Что случилось с вашей родственницей? – спросил я.

– Мы с Зиночкой двоюродные сестры, – уточнила невесть зачем Серафима, – ее инсульт расшиб. Совсем неудивительно, все из-за этой мерзавки! Вот, смотрите, здесь история болезни, назначения. Поймите меня правильно, я вовсе не хочу избавиться от Зиночки, просто очень устала, да и с деньгами плохо. Я все подробно изложила в своем прошении: нам нужны памперсы, лекарства и сиделка! Всего на пару часов в неделю, тогда я смогу немного подработать. Мне придется самой бегать по ученикам, Зину раздражает звук рояля.

Серафима Сергеевна говорила быстро, и уже через пару минут я очень хорошо разобрался в ситуации.

Серафима всю жизнь провела в одной квартире с двоюродной сестрой. Женщин связывала крепкая дружба, поэтому, когда с Зиной случился удар, Серафима сама взялась ухаживать за родственницей. Вначале все было ничего, Зинаида могла сидеть в кресле, а Сима спокойно уходила по делам. Особых материальных затруднений не было. Зина сама пользовалась туалетом, а Серафима, преподаватель музыки, взяла побольше частных учеников. Но потом у Зины случился второй удар, через несколько лет – третий, и она потеряла способность разговаривать и двигаться.

Вот когда Серафима поняла, почем фунт лиха. Тот, кто вынужден жить рядом с парализованным человеком, сейчас сочувственно вздохнет. Член семьи, переживший инсульт, – огромное испытание для домашних. Увы, пока наука не научилась справляться с этим заболеванием, больницы же стараются побыстрей выписать несчастных домой, ни врачам, ни медсестрам, ни нянечкам неохота возиться с тяжелыми, безнадежными пациентами.

Серафима засучив рукава стала ухаживать за Зиной. Шло время, сестре не становилось лучше, у нее портился характер. Некогда спокойную, интеллигентную даму теперь раздражало буквально все, Зиночка превратилась в капризного младенца. Серафиме Сергеевне было очень жаль ее, к тому же никаких близких людей, кроме Зины, она не имела. Но вечером, уложив больную спать, Серафима принималась плакать, получалось, что она сама не живет, стала машиной для стирки постельного белья. Иногда в голову Бунич приходила совсем уж нехорошая мысль: может, Зина скоро умрет? Ведь сестра мучается, существуя овощем.

Но, как назло, у Зины было очень здоровое сердце, врач, посещавший ее, один раз абсолютно непрофессионально заявил:

– Да уж, в таком состоянии она и двадцать лет протянет!

Услыхав это предположение, Серафима пришла в ужас – уж слишком тяжелый крест уготовил господь для нее. Слегка поразмыслив, Сима попыталась найти такое место, куда можно было бы хоть на месяц поместить сестру, чтобы самой отдохнуть. Она не собиралась отказываться от родственницы, запихивать ту в интернат, нет, ей просто хотелось получить передышку.

Но выяснилось, что пожилые инсультники в Москве никому не нужны. В больницу Зину не брали, никакого муниципального центра для паралитиков не существует. Вернее, кое-где людей, переживших удар, брали в палаты и учили заново ходить, разговаривать и обслуживать себя. Но, во-первых, нужно отстоять огромную очередь, чтобы оказаться под присмотром специалистов, а во-вторых, Зина была уже немолода и слишком тяжела. «Бесперспективна, – сказал Серафиме один «добрый» доктор, – не можем же мы тратить время впустую на больную, которая никогда не встанет! Нужно помогать молодым, они еще сумеют выкарабкаться».

В общем, Зину при жизни считали мертвой, оставалось лишь терпеливо ждать, пока кончина случится на самом деле, а Симе предстояло забыть обо всем, кроме ухода за сестрой.

Пианистка решила не сдаваться, она выяснила, что в Москве имеются коммерческие учреждения, где охотно пригревали несчастных, подобных Зине, но пенсии Серафимы не хватало на то, чтобы оплатить даже одни сутки в замечательно оборудованном стационаре.

И тогда Серафима Сергеевна принялась писать слезные послания во всякие фонды, организации и просто богатым людям. Ей не ответил никто.

Добравшись до этого момента, Бунич замолчала, потом радостно воскликнула:

– И тут вы! «Милосердие»! Господи!!!

Мне стало неудобно, потом я приободрился. Фонд существует на самом деле, Нора активно занимается благотворительностью, думаю, она изыщет средства и поможет несчастным старухам, ведущим битву с обстоятельствами, хотя, похоже, сестры Бунич не столь стары, они просто так выглядят, Зина плоха от болезни, а Серафима – от усталости.

– Обязательно расскажу начальству о вашей бедственной ситуации, – заверил я.

– Спасибо! Спасибо!! Спасибо!!! – заломила руки Серафима.

– У Зинаиды, кроме вас, нету родственников? – осторожно задал я вопрос.

– Нет.

– Совсем?

– Вообще никого, – покачала головой Серафима.

– Мужа, например?

– Он очень давно умер.

– А дети?

– Зиночка одинока.

– У нее не было детей? – уточнил я.

– Ну…

Я мягко улыбнулся:

– Мы обязательно поможем вам, но основательница фонда, прежде чем взять человека под крыло, собирает о нем все сведения. Элеонора не помогает судимым, алкоголикам, наркоманам… Наверное, ее можно упрекнуть в такой избирательности, но хозяйка всегда говорит: «Если человек преступил закон, украл чужие деньги, убил другого человека или мошенничал, то теперь он расплачивается за совершенные безобразия. На свете много по-настоящему несчастных людей, которые достойно вели себя и оказались в беде по воле роковых обстоятельств. Моя цель – помочь им». Нам известно, что у Зинаиды есть дочь, Лариса. Почему она не желает ухаживать за матерью?

Серафима не удивилась моей излишней осведомленности, она махнула рукой:

– Ладно, слушайте. На мой взгляд, никакого стыда в произошедшем нет, но Зина ужасно переживала, в прямом смысле слова до инсульта доплакалась.

В интерпретации Симы версия о самоубийстве Веры выглядела иначе, чем в изложении Сони.

– Очень она противной девочкой была, – качала головой преподавательница музыки, – хитрой, лживой, изворотливой. А Лариса простая, приветливая, как Зиночка. Вот и пострадала за свою доброту.

Зинаида сначала пожалела несчастного ребенка, которого мать держала взаперти. Завуч устроила целую кампанию под лозунгом «Спасем Веру» и преуспела. Зое пришлось разрешить Вере посещать обычную школу, потому что Зинаида просто затравила Вяземскую проверками, комиссиями и визитами врачей.

Верочка оказалась в детском коллективе и очень скоро была им отвергнута. Дети более жестоки, чем взрослые, и они никогда не станут дружить с кем-то из корыстных соображений или из жалости. Верочка оказалась ябедой, плаксой и сплетницей. Наверное, на ее поведении отразилось отсутствие опыта общения со сверстниками. Зинаида попыталась вступиться за девочку, она сказала одноклассникам Веры:

– Вяземская с младенчества по больницам ездит, ей надо многое прощать.

Но дети пропустили указание завуча мимо ушей, и тогда излишне добрая к своим ученикам Зинаида велела Ларисе опекать несчастную.

Ларочка сначала охотно пошла на контакт с Верой, но уже через месяц общения с той заявила:

– Не хочу дружить с Вяземской!

– Почему? – удивилась Зина. – Милая девочка, тихая, несчастная.

– Она подлая!

– Лара! Как тебе не стыдно?! – возмутилась завуч.

– А вот и нет, – уперлась дочь. – Знаешь, о чем Верка постоянно говорит? Она хочет заболеть корью или чем похуже, тогда больше не сможет служить донором для Игоря!

– Бедный, измученный ребенок, – сочувственно вздохнула Зина.

– Ага! Как бы не так! Это Игорь несчастный! – воскликнула Лара. – Верка же хочет, чтобы он умер! Я к ней не пойду.