Глава 17. Последнюю попытку вразумить Андрея Аня сделала, когда Лене исполнился год

Последнюю попытку вразумить Андрея Аня сделала, когда Лене исполнился год. Она, взяв малышку, поехала к Вяземскому. Анечка наивно полагала: он увидит хорошенькую, пухленькую девочку, его каменное сердце дрогнет, Андрей растает, согласится пойти на экспертизу, увидит, что Леночка его родная кровь, женится на Ане, и заживут они счастливо.

Но ее надежды рассыпались в прах. Знакомую дверь ей открыла милая девушка, объяснившая:

– Вяземский тут больше не проживает, мы въехали сюда по цепочке, в результате нескольких обменов. Извините, адреса прежнего хозяина я не знаю.

Пришлось Анечке уходить несолоно хлебавши, подрастающей дочери она открыла правду лишь для того, чтобы предостеречь ее:

– Леночка, мужики сволочи! Никогда не соглашайся ложиться с парнем в постель до того, как поставишь штамп в паспорте. И упаси тебя бог родить ребенка вне брака, намучаешься потом по полной программе. Мало того, что денег не будет, так еще все пальцем тыкать станут!

Леночке было жаль маму, ну как объяснить ей, что времена изменились и теперь никто не считает женщину падшей, если она воспитывает малыша, не имея штампа в паспорте.

– Мама, – твердо сказала девочка, – забудь эту историю!

– Нет, – заплакала Аня, – очень уж обидно, ведь я ему не изменяла!

Леночка прикусила губу, маму было жаль до слез.

Окончив школу, Лена пошла в колледж, готовящий секретарей, одновременно она стала разыскивать своего отца. В отличие от мягкотелой, не слишком сообразительной мамы, которая, узнав о том, что любовник сменил квартиру, уехала, заливаясь слезами, и более не предпринимала попыток найти отца ребенка, Лена оказалась упорна и последовательна. И, на ее счастье, папа обладал достаточно редкой фамилией, Вяземских даже в столице нашлось не слишком-то много.

В конце концов девочка узнала, что дела у Андрея Михайловича резко пошли в гору, он теперь вполне преуспевающий бизнесмен, владелец центра отдыха, куда входят фитнес, баня, салон красоты… Леночка решила наняться к Вяземскому на работу и постараться понравиться ему, стать для него незаменимой сотрудницей.

«Вот привыкнет он ко мне, – наивно надеялась Леночка, – поймет, что без такой помощницы пропадет! Я превращусь в его правую руку, идеальную служащую, а потом откроюсь. Скажу: «Папа, ты ошибался. Моя мама честная женщина, сходи в лабораторию, сделай анализ, убедись, что она тебе не изменяла. Нам ничего от тебя не нужно, ни денег, ни внимания, просто скажи маме: «Прости, я был не прав, несправедливо обидел тебя».

Наивная затея, но вполне понятная, если учесть, что Леночке в тот год, когда она устроилась на работу к Вяземскому, едва исполнилось восемнадцать.

Сначала Лена ощущала себя шпионом в стане врага, она старалась изо всех сил и преуспела, Андрей сделал исполнительную девушку своим личным секретарем. Но теперь Леночка никак не решается сказать ему давно заготовленную речь, сейчас она знает: Вяземский груб и, скорей всего, едва дочь откроет рот, моментально выгонит ее вон. И что делать? Зарплату хозяин платит отличную, на службе у Лены идеальная репутация, она одна способна успокоить разбушевавшегося Андрея. Вяземский ценит Лену и, похоже, собирается ее повысить. Последнее время постоянно намекает:

– Скоро открою еще один центр в Бутове, там с развлечениями плохо. Кандидатуру на место управляющего я уже подобрал, молодую девушку рулить поставлю, есть тут одна на примете. Пока не скажу кто, это для тебя, Ленка, будет приятным сюрпризом.

Ежу понятно, кого имеет в виду Вяземский, и что теперь? Потерять замечательные перспективы? Быть выгнанной? Или спокойно делать карьеру?

Леночка вздохнула, скомкала бумажный носовой платок и сказала:

– Вы уж меня извините! Я совсем не истеричная особа, чего накатила дурь, сама не пойму. Андрей Михайлович неплохой человек, но у него случаются припадки злобности, заорет, ногами затопает… Один раз в меня настольной лампой швырнул! Хорошо, не попал. Знаете, почему я сразу к нему в приемную попала? Отчего быстро карьеру сделала? Ни одна секретарша больше недели около хозяина не выдерживала, а я вытерпела и теперь пожинаю урожай. Стать управляющей – это круто, зарплата большая, перспективы замечательные. Ну чего меня сейчас с ног сшибло, не пойму! Ведь долго в руках себя держу! Извините, пожалуйста, вы столько времени на постороннего человека потратили, конфет купили! Может, и я вам чем помогу?

Я улыбнулся, похоже, Лена милая девочка, а ее внезапный истерический припадок имеет вполне понятную причину: нельзя постоянно контролировать свое поведение, невозможно жить в неослабевающем напряжении, рано или поздно эмоции вырвутся наружу.

Лене надо уйти от Вяземского, выбросить из головы все мысли о том, что папочка, раскрыв объятия, примется целовать обретенную дочь, и начать карьеру заново, в другом месте, на тех же принципах: старательность, неконфликтность, исполнительность. Отчего-то люди уверены: успеха на работе можно добиться, лишь обладая «волосатой лапой» или оказывая интимные услуги руководству. Вовсе нет, кое-кто бойко шагает вверх по карьерной лестнице благодаря своим личным качествам. Слухи о неких тайных покровителях распространяют, как правило, лентяи-завистники, не способные ни на какие усилия ради достижения цели. Надо же им оправдаться, ну невмоготу человеку честно признать:

– Таня стала директором, потому что день и ночь сидела на службе, получила без отрыва от производства высшее образование, выучила два иностранных языка и освоила компьютер, а я тоскую за третьим столом у седьмой батареи из-за вечных опозданий и самозабвенной лени.

Ну не способны люди на подобные признания, поэтому шипят вслед Тане:

– Ясное дело, дала всему совету директоров, теперь нами командует.

А если упрекнуть в секс-услугах Танечку не получится – ее начальство в основном состоит из женщин правильной сексуальной ориентации, – то лентяи-завистники все равно не успокоятся, найдут другую причину успеха:

– Да уж! Сделала карьеру! Всем на удивление! Ни рожи, ни кожи, ни ума. Ничего, пусть рулит, а что ей еще делать: мужа нет, детей не родила!

В общем, «пожалеть» состоявшуюся в деловом плане женщину всегда можно, но сейчас нет нужды рассказывать Лене о человеческих слабостях.

– Спасибо, – улыбнулся я, – вы и так очень мне помогли!

– Чем же? – удивилась Лена.

«Рассказали про Андрея Вяземского, теперь мне многое стало понятно», – хотел ответить я, но опять придержал язык и сказал:

– Думал о своих неприятностях, услышал о ваших и понял: мои беды – ерунда!

Лена поправила прическу.

– Пойду на работу. Если решите день рождения отмечать или праздник какой, звоните. Вот визитка, сделаю вам большую скидку.

– Спасибо, – кивнул я, пряча бумажку. – Не премину воспользоваться.

Когда Лена, немного хромая, ушла в клуб, я огляделся по сторонам, увидел чуть впереди вывеску «Торговый центр «Аэростар» и вышел из машины. Мне нужно срочно купить телефон, потому что без аппарата никак. Нора, наверное, злится, пытаясь дозвониться до секретаря. Сейчас приобрету разговорное устройство и снова буду на связи. Не могу сказать, что обладание мобильником радует меня, если честно, чувствую себя собакой на поводке у хозяина. Только Нора хочет иметь секретаря под рукой постоянно, и ее можно понять.

Поеживаясь от неожиданно налетевшего холодного ветра, я быстрым шагом добрался до магазина, вошел внутрь и сразу наткнулся на вывеску: «Телефоны. Одежда». Идиотская надпись над входом в лавку меня не удивила, не далее как в среду я приметил на Ленинградском проспекте еще более замечательную табличку «Продукты секонд-хенд». Вот тут я оторопел и пару секунд рассматривал витрину. Извините, конечно, но в моем понимании продукты секонд-хенд – это… хм, как бы поприличней высказаться… Во всяком случае, я не предполагал, что можно торговать едой, уже один раз побывавшей в чьем-то желудке. Изумление было столь велико, что я зашел внутрь крохотного помещения и с огромным облегчением увидел: зальчик разделен на две части. В одной мирно продают молоко, масло и колбасу, в другой на вешалках покачиваются кофты и брюки. Вывеску следовало написать так: «Продукты. Секонд-хенд», а не «Продукты секонд-хенд». Все дело в пунктуации и орфографии, точка и заглавная буква лишат табличку идиотского смысла, хотя, на мой взгляд, все равно она будет смотреться глупо.

Понимаете теперь, отчего я не удивился тому, что мобильники продают вместе с одеждой?

– Вам чего? – лениво спросила продавщица, откладывая в сторону книгу, обернутую в газету.

– Телефон, пожалуйста, – начал было я, но тут к прилавку подскочила бойкая бабенка с волосами, похожими на шерсть старого барана, и заорала:

– Куртку трихуэль привезли?

Я удивленно посмотрел на плохо воспитанную покупательницу. Меня давно перестала коробить манера некоторых людей вести себя так, словно им принадлежит мир. Ну согласитесь, ведь неприлично врываться в магазин и, не обращая никакого внимания на ранее пришедшего человека, требовать от продавца ответа на свои вопросы.

Еще меня восхищает манера работников сферы обслуживания заявлять посетителю:

– Подождите, я сначала займусь человеком, а потом подойду к вам.

Мне всегда хочется спросить в подобных случаях:

– Разве я обезьяна? Между прочим, тоже являюсь представителем хомо сапиенс.

Не желая затевать конфликта, я избрал свою тактику и, просто не обращая внимания на наглецов, продолжаю разговор с продавцом. Но сейчас меня охватило любопытство: а что такое куртка трихуэль?

– Ага, – вяло кивнула торговка, – две штуки прибыли.

– Со вжикалкой?

– Да.

– Железка?

– Не. Пластик.

– Во, блин! А когда стальную вжикалку припрут?

– Фиг его знает, – пожала плечами девица, – берите, какая есть, трихуэль редко поступает.

– Цвет какой?

– Дутый слон, – произнесла еще более загадочную фразу продавщица и поправила бейджик, на котором красовалось косо написанное имя: «Маша».

– Фу, – скривилась посетительница.

– Так они завсегда такие, – проявила некоторую заинтересованность торговка, – Барби не случается. Сами сообразите, трихуэль Барби, это уж слишком.

– Не, – махнула рукой женщина, – не возьму.

С этими словами, так и не став покупательницей, баба удалилась из торговой точки.

– Покажите мне куртку трихуэль, – не утерпел я.

– Себе хотите?

– Ну… да!

– Вам велика будет, – безапелляционно заявила Маша.

Но меня буквально распирало совершенно немужское любопытство, поэтому я проявил настойчивость:

– Все равно посмотрю.

– Они женские.

– Неважно.

– С вжикалками из пластика.

– Пусть, – твердо стоял я на своем.

Сообразив, что покупатель сродни ишаку, девушка, тяжело вздыхая, исчезла в подсобном помещении, оттуда незамедлительно послышался шорох, скрип, шуршание.

– Во, – заявила Маша, выходя к прилавку, – любуйтесь.

Передо мной оказалась самая обычная куртка, явно сшитая трудолюбивыми китайцами.

– Нравится? – прищурилась девица.

– Ничего, – осторожно ответил я, – только цвет… э… депрессивный, фиолетовый слишком.

– Че ж хотите? Дутый слон!

Я проглотил вертящийся на языке вопрос, почему цвет чернил, которыми мы в детстве ставили кляксы в тетради по чистописанию, носит название «дутый слон», и тут девушка, оценив мои покупательские возможности, решила стать милой.

– Она двусторонняя.

– Да ну? – поддержал я никчемный разговор.

– Во, глядите, – совсем оживилась Маша.

Ловким движением она подняла куртку и встряхнула ее. Я увидел на спине белую надпись известной спортивной фирмы.

– Теперь вот так, – забубнила Маша, комкая ужасное изделие, – супер?

Я вздохнул: да уж! Из грязно-фиолетового убоище стало бордово-красным, лишь надпись сохранила ярко-белый цвет, но отчего-то теперь вместо названия первой фирмы на спине красовалось наименование другой знаменитой фирмы: то ли китайцы перепутали, то ли владелец подвала, где ваяют сию красоту, не видит разницы между концернами, производящими спортивные товары.

– Берете? – растянула губы в улыбке Маша.

– А где трихуэль? – решительно спросил я. – И вжикалка?

– Так вот же она, – ткнула пальцем в «молнию» Маша. – Вжикалка хорошая, не сомневайтеся. И трихуэль это! Точно.

– Где? – упорствовал я. – Покажите.

Девушка отогнула воротник и вытащила ярлычок.

– Во, читать умеете? Ну какой народ недоверчивый. Че мне вас обманывать? Если размер не подойдет, назад припрете.

Я посмотрел на кусочек серого материала, заполненный черными буквами: «Made in America. Dior. 100% пух белого гуся третьей категории. Только сухая чистка. Верх 100% синтепонокоттон, подкладка натуральный полиэтилен. Размер XXXYL».

Я подавился смехом. Сделано в Америке! Диор! Тот, кто в порыве вдохновения придумал «выходные данные» куртенки, очевидно, не в курсе, что фирма «Dior» является французской. И еще, не знаю, бывает ли пух белого гуся третьесортным, но вот некий синтепонокоттон явная ложь. Синтепон – это, грубо говоря, искусственная вата, а коттон – хлопок, выросший на поле, вместе им не жить. И уж чего вовсе не случается в природе, так это натурального полиэтилена, он весь детище химиков. Но окончательно сразило меня понимание того, что такое трихуэль, да вот же он, размер XXXYL! Все просто, никаких загадок. Наш человек в массе не знает иностранных языков, оттого и рожает удивительные словосочетания. Впрочем, подобные казусы встречались всегда. Люди моего возраста хорошо помнят популярные в советские времена вестерны с актером Гойко Митичем в роли замечательно положительного индейца, борца за права своего краснокожего народа. Снимали ленты на студии «Дефа», в Германской Демократической Республике. Так вот, среди прочих немцы выпустили ленту «Чингачгук Большой Змей». На языке производителей кино называлось (специально пишу в русской транскрипции, чтобы вы оценили всю прелесть ситуации): «Чингачгук дер гроссе шланг», «die Schlange» – по-немецки змея. Так вот, я лично видел на одном из московских кинотеатров афишу, сообщавшую: «Новый, великолепный фильм с Гойко Митичем! «Чингачгук Большой Шланг».

– Ну че, берем? – поторопила меня Маша.

– Нет, – ответил я, – покажите лучше телефон.

Судя по лицу продавщицы, она с трудом удержалась от непарламентских выражений.

– Который? – мрачно поинтересовалась Маша.

– Обычный, чтобы звонить!

– Они тут все такие, – не пошла на контакт торговка, – их затем и берут, чтобы болтать, а не гвозди заколачивать.

– Мне нужен хороший.

– Вот, отличный, – оживилась девушка, – фотоаппарат, диктофон, камера, выход в Интернет, радио…

– И сколько?

– Двадцать четыре тысячи.

– Не надо, – быстро ответил я, – мне самый простой.

Маша поскучнела:

– За сколько?

– Ну… доверяю вашему вкусу.

Продавщица скривилась:

– Мне по вкусу тот, что за пять тысяч.

– Покажите.

– Мы ими не торгуем, да вы его и не купите.

– Почему?

– Я же говорю, он стоит пять тысяч.

– Ну… ничего.

– Долларов.

Я вздохнул.

– Мобильный?

– Ага.

– Пять тысяч в американской валюте?

– Угу.

– И что? Их берут?

– В очередь давятся, – кивнула Маша, – шик!

Я молча смотрел на раскрашенное личико девочки. Зачем покупать аппарат за бешеные деньги? Ей-богу, непонятно. Хотя, может, он сам набирает номер, а еще пылесосит квартиру, готовит ужин и бегает за вас на работу? Ну из чего можно сделать сотовый, чтобы потом выставить его на продажу по цене баллистической ракеты? Наверное, я ничего не понимающий идиот!

– Дайте нормальный телефон, мне не нужен гибрид фотоаппарата с компьютером, хочу просто разговаривать! Не собираюсь снимать клипы и слушать радио, – терпеливо пояснил я.

Маша, скорчив презрительную гримаску, вытащила аппарат.

– Во, держите. Сто баксов.

– Он работает?

– Неделю продержится.

– Телефон одноразовый?

– Нет, конечно, зарядка есть, просто быстро сломается. А че вы хотите за такие деньги?

– Три тысячи рублей – вполне приличная цена, – возразил я.

Девушка тяжело вздохнула:

– Если нормально не зарабатываете, то обходитесь без мобильника.

– Я не нищий.

– Тогда возьмите вон тот, за пятьсот гринов, он качественный, просто не пафосный.

– Это дорого.

– Тады за стольник.

– Но он же плохой!!!

Маша развела руками:

– Никак не врублюсь, че вам надо, а? Вы уж определитесь.

– Желаю мобильный, ладно, готов отдать пару тысяч рублей, но мне нужен стабильно работающий агрегат.

Продавщица хихикнула:

– Капризный вы! Либо за сто, но дерьмо, либо нормальный, но за пятьсот.

– Хочу хороший и недорогой!

– Таких не бывает, – отрезала Маша, – хоть обыщитесь, не найдете!