Драчуны

Раньше, покидая берег, отмывали пароход от угольной пыли. А сейчас предстояло очистить трюмы от фруктов, запасенных детьми в таком количестве, что они уже стали портиться.

– Мы наелись. А теперь покормим рыбок, – сказала Зоя Яковлева, вываливая за борт целую корзину манго.

– Не жалко? – вздохнул Дима Волков, мальчик из соседнего трюма.

– А чего жалеть? – ответила вместо Зои ее сестра Валя. – Скоро снова берег. И нам принесут все свежее.

– Ты уверена?

– В Сан‑Франциско нам давали подарки? – ответила вопросом на вопрос Валя.

– Давали.

– В Панаме угощали фруктами?

– Угощали.

– А известно тебе, что Нью‑Йорк самый большой город в Америке и даже в мире?

– Нам об этом говорил учитель.

– Теперь соображай. Нас придет встречать много‑много людей. И у каждого в руке что‑нибудь да будет.

– Валя, как тебе не стыдно! – упрекнула сестру Зоя. – Ты рассуждаешь как побирушка.

– А мы и есть побирушки.

– С чего ты взяла?

– Помнишь, как мы просили милостыню, когда жили на Урале?

– Но это было давно…

– Давно, давно… А я не забыла.

Встречу с Атлантическим океаном решили отпраздновать. По нему уже прямая дорога домой, в родное Балтийское море.

Сначала праздничный ужин, а затем – танцы.

Наготовили пирогов. Самых разных: с яблоками, капустой, картошкой, с грибами, мясные… Кто что любит.

Каждый пирог украсила надпись из теста: «Питер», «Нева», «Панама», «Нью‑Йорк»… И даже «Тихий океан». Кому что достанется.

Колонисты любили делать надписи. На пасхальных яичках, тортах и пряниках, самодельных глиняных кружках, вышивали на носовых платочках и салфетках… И везде – дорогие имена.

Не доев пирога, девочки побежали к зеркалу (вот что берегли в море больше всего) – готовиться к танцам.

Перед зеркалом стоит и Эверсол, завязывая галстук. Он тоже собирается на танцы. Уже слышна музыка. Надо спешить. Он будет не только танцевать, но и возьмет в руки гитару.

– Мистер Эверсол! Мистер Эверсол! – За дверью его ждал воспитатель.

– Что случилось, мистер Котовский?

– Наши мальчишки повздорили с японцами.

На месте происшествия уже находились Каяхара и Бремхолл. Требовалось разбирательство.

Капитан предложил собраться в столовой команды. Он послал за матросами, которые замешаны в происшествии, а Эверсол пригласил колонистов.

Вскоре картина того, что случилось, стала более‑менее ясной.

…Борис Ильин, один из старших колонистов, и матрос‑стюард затеяли состязание по борьбе. За поединком наблюдало много зрителей. Не только японцы и колонисты, но и бывшие военнопленные. Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Атмосфера постепенно накалялась.

Услышав шум, воспитатель Котовский пробрался сквозь толпу зрителей и попытался остановить поединок. Он схватил японца за плечи, уговаривая отпустить подростка. Видя, что это не помогает, воспитатель оттолкнул матроса.

То, что кто‑то посторонний вмешался в ход борьбы, привело японца в ярость. Он замахнулся на воспитателя и даже ударил одного из мальчиков. Но на этом не успокоился. Побежав к трюму с углем, стюард схватил доску и швырнул в толпу. К счастью, она ни в кого не попала. Друг Ильина Николай Егоров схватил японца в охапку, стараясь утихомирить.

Тем временем еще один из колонистов, Алексей Буренин, толкнул другого матроса, за что получил в ответ. Началась драка. Австрийцам и прибежавшим на крики японским офицерам удалось утихомирить драчунов.

Еще не успела рассеяться толпа, а стюард появился снова, на этот раз в руке у него был огромный кухонный нож. Но оружие у него отняли.

Такими были свидетельства со стороны колонистов. Теперь осталось выслушать главного виновника, который сидел здесь же, в столовой.

– Всему виной русский учитель, – сказал стюард. – Борьба велась честно, согласно японским правилам. И ничего плохого не случилось бы, не вмешайся он.

Рассказывая обо всем этом, молодой матрос очень волновался. Он ударял рукой о стол и размахивал полотенцем в сторону Котовского, сидевшего за столом напротив.

Потом слово попросил Котовский. Он постарался как можно спокойней объяснить капитану и матросу, как все выглядело с его точки зрения.

– Борьба принимала нехорошее направление. И я решил прекратить поединок. Некоторые мальчики поддержали меня. «Пора идти на танцы», – сказали они. Ильин послушался и встал. А матрос, оставшись один, прыгнул на колониста, и оба они упали на палубу. Мне показалось, что японец душит Бориса. А ведь это мой воспитанник, и я отвечаю за него. Вот почему я и применил силу. Иначе неизвестно, чем бы все закончилось.

Все разошлись. Столовая опустела. Остались капитан и начальник колонии.

– Я думаю, – сказал Эверсол, – инцидент связан с обоюдным непониманием языка. Воспитатель и колонисты кричали: «Довольно!», а матрос продолжал бороться, не понимая сказанного.

– У нас, японцев, с раннего детства воспитывают высокое чувство собственного достоинства. А ваш учитель, похоже, был невежлив и груб.

– Но это не давало права вашему матросу вернуться с ножом. Палуба была полна детей. Представьте на минуту, что произошло бы, пусти он в ход холодное оружие…

– Я уже распорядился, чтобы нож принесли сюда. Я его спрячу в сейф, а скорее всего, выброшу за борт.

– Это верное решение. Вы хозяин на судне, а матрос – ваш подчиненный. И первое, что он должен был сделать, прийти к капитану и доложить о случившемся.

– Он совсем молодой человек.

– Очень несдержанный и не знающий дисциплины. У меня до сих пор дрожат руки. Представляете, что могло произойти?!

Каяхара покачал головой, что‑то обдумывая.

– К сожалению, – сказал он, – команду набирали срочно. Так же быстро, как переоборудовали «Йоми Мару». Мне подсунули несколько молокососов. На работе от них мало проку. Да вот еще и неприятности…

– Подумайте, капитан, какой бы разгорелся международный скандал, если бы с кем‑то из моих детей, а ваших пассажиров, случилась беда. На берегу пароход ждет толпа голодных до сенсации журналистов.

– Что говорить, с таким грузом мне еще не приходилось иметь дело.

– Если хотите, я попрошу врачей, чтобы они осмотрели вашего парня…

– В этом нет необходимости, мистер Эверсол. Он моряк. Негоже мужчине обращать внимание на царапины. Я дам указание матросам, чтобы они больше не устраивали соревнований по борьбе. Отныне отношения экипажа с пассажирами будут только официальными.

Последние слова капитана обрадовали Эверсола. Но не успокоили. Врач по профессии, он знал: страсти так быстро не утихают. Конфликт может повториться. И не ошибся.

На другой день колонисты заметили, что стюард прохаживается по судну, кого‑то высматривая. Увидев Котовского, который спокойно сидел у левого борта, он взял в руки метлу и стал ею размахивать перед лицом воспитателя, явно провоцируя его.

Котовский повернулся спиной. Тогда матрос обошел кругом и вытащил нож. Воспитатель по‑прежнему вел себя спокойно и даже невозмутимо. Кто‑то спугнул японца, и он направился в другой конец судна.

Чуть позже к Эверсолу обратились несколько мальчиков. Матрос угрожал ножом и им.

Подростки были взволнованы и вели себя нервно. Они собирались группами и громко обсуждали происходящее. Эверсол подошел к ним и попросил разойтись, чтобы не усугублять ситуацию. Дети послушались и вместе с воспитателями спустились в трюм.

Положение становилось нетерпимым. Эверсол и Бремхолл уединились и больше получаса совещались: что предпринять?

Десять минут спустя Эверсол покинул свою каюту. Он был строго одет. И лицо его тоже было строгим и непроницаемым. Так выглядят дипломаты, которым предстоит сделать важное заявление.

Переступив порог капитанской каюты, он сказал следующее:

– Мистер Каяхара, не прошло еще и суток, как мы с вами обсуждали положение, создавшееся на «Йоми Мару». Мы его нашли весьма серьезным. И вы обещали уже в ближайшие часы навести порядок на судне и призвать некоторых членов экипажа к соблюдению дисциплины. Я, со своей стороны, тоже взял обязательства. И выполняю их. Детям запрещено собираться группами, запрещено вступать в разговоры с матросами, велено сдать перочинные ножи. На палубе и в некоторых других местах дежурят воспитатели, а также, по моей особой просьбе, и бывшие военнопленные. Это люди с военным опытом. Как видите, мы предпринимаем все возможное. Чего нельзя сказать о вашем экипаже.

Прежде чем продолжить, Эверсол посмотрел на Каяхару. Тот сидел не шелохнувшись.

– Вам известно, капитан, что в отсутствие полковника Аллена, вплоть до прихода судна в Нью‑Йорк, я выполняю обязанности начальника экспедиции. Следовательно, несу ответственность за жизнь и благополучие восьмисот детей. Вот почему вынужден вам заявить следующее. Если кто‑либо из членов экипажа будет приставать к русским детям или воспитателям без всякого повода, а тем более угрожать оружием, то я прикажу пристать в одном из кубинских портов и сдать нарушителя спокойствия под строгую американскую охрану. О чем сделаю соответствующую запись в журнале. Все дополнительные расходы, понесенные Красным Крестом, будут отнесены на счет вашей компании.

Я не исключаю и другого – при необходимости я попрошу военного присутствия и на борту парохода. В этом случае по приходу в Нью‑Йорк договор о фрахте будет прерван.

– Мистер Эверсол, – сказал капитан, выдержав паузу, – я вас вполне понимаю и разделяю ваше беспокойство. Я намерен прямо сейчас пригласить к себе старшего офицера, боцмана и свободных от вахты матросов. Мы исправим положение.

– Убежден, вам это удастся, мистер Каяхара. Нужно лишь проявить волю. Мы должны предотвратить не только мятеж на борту, но и мировой скандал. Я имею в виду Москву.

Сказав слово «мятеж», Эверсол запнулся. Ему невольно вспомнился разговор с Алленом в Нью‑Йорке.

Вечером капитан, увидев Эверсола, стоявшего на палубе в окружении детей, спустился к нему. Они испытующе посмотрели друг на друга, а затем улыбнулись – двое мужчин, у которых хватит терпения и ума, чтобы преодолеть любые трудности.

Они вместе прошлись по судну. Пусть видят: их союз и согласие встанут на пути любого беспорядка.

– Час тому назад, – сказал Каяхара, – ко мне постучался стюард и извинился за свою несдержанность. Это его первый рейс. Только теперь он понял, что в море себя ведут не так, как на берегу, а по другим правилам. Его очень испугал возможный арест и высадка на чужом берегу. Он обещает, что подобное не повторится и готов извиниться перед вами и воспитателем.

Понедельник, 23 августа 1920 г.

…Команда осознала серьезность ситуации и принесла Красному Кресту свои извинения за происшедшее. Японские моряки приложат все усилия, чтобы «Йоми Мару» шел быстрее и раньше закончил путешествие. Похоже, они держат свое слово. За последние сутки скорость увеличилась. Судно прошло 257 миль. Я поблагодарил капитана.

…Вечером мальчики и девочки пели на палубе. Светила полная луна, и море было спокойным. Это выглядело очень живописно. А главное, не было того напряжения, что в предыдущие два дня.

Около двадцати часов нас догнал пассажирский корабль и, к великому восторгу детей, прошел мимо. Это был «Кристобал ь». Он был так близко от нас, что капитан забеспокоился и уже был готов изменить курс. Но в это время «Кристобаль» сам изменил направление.

Показания корабельного лаг а.

Пройдено миль:

От Колона – 833.

От Владивостока – 8938.

До Нью‑Йорка – 1167.

Из судового дневника Г. Эверсола.