Не поделаешь? Если верно, что право — это искусство добра и справедли­вости, то также должно быть верно и то, что когда у кого-нибудь возникает ощущенье

Если верно, что право — это искусство добра и справедли­вости, то также должно быть верно и то, что когда у кого-нибудь возникает ощущенье, что вокруг бесцеремонно попи­рается справедливость, то право, по его представлению, долж­но изыскать какие-то средства справедливость восстановить, а возникшее чувство притупить и постепенно свести к нулю. Иными словами, если кто-то считает, что с ним поступи­ли несправедливо, то ему нужно обратиться к праву — в нем он непременно найдет средства для восстановления попран­ной справедливости. Если же, вопреки чаянию, не найдет — значит, либо плохо искал, либо напрасно переживал и все что случилось суть воплощение высшей справедливости, либо, на­конец, была неверной исходная посылка (о том, что право — искусство добра и справедливости).

Настроения, царившие в «Гаэнергобанке» мы уже об­рисовали. Ощущалось не просто «попрание справедливо­сти» — на душе было, мягко говоря, погано. Случившееся отбивало всякую охоту заниматься каким-либо бизнесом, погружало в состояние хандры, поддержки отечественных производителей спиртных напитков, философских размыш­лений о несовершенстве мира и, к тому же, навевало сомне­ния в божественности человеческой природы. Виноватых, однако, не находилось; первый извечный русский вопрос («Кто виноват?») пришлось оставить без ответа, и занять­ся другим, не менее вечным и сложным— «Что делать?». По части фактических действий ответ нашелся быстро — не платить, иска не признавать, стоять в суде, что назы­вается, не на жизнь, а на смерть. Но как сражаться? Судеб­ные баталии — баталии юридические; «замочить адвоката противной стороны» (был и такой совет) вряд ли поможет. Какие юридические аргументы использовать? Ограничить­ся заявлением, типа «Исковые требования не признаем, по­тому что не хотим платить», или «потому что нам кажется, что с нами кто-то поступил несправедливо», — этого очень мало. С такими «возражениями» в российском арбитраж­ном суде делать просто нечего — уж лучше вовсе не ходить на заседания, надеясь, что истец проколется и сам все ис­портит. В данном случае и на это рассчитывать не прихо­дилось.

Оправившись от первого изумления юристы засучили ру­кава и проанализировали ситуацию. Откуда исходит ощуще­нье несправедливости? Кто поступил несправедливо? «Калу­гапутьмаш»? Несомненно. Но и «Арт-Плюс ГМБХ» тоже не столь уж белый и пушистый. Зачем он скупал векселя, пря­мой должник по которым — банкрот? Может быть, чтобы по­лучить «контрольный пакет» на собрании кредиторов? Но за­чем? Рассчитывал на удовлетворение своих требований? Яв­но нет — вексельные требования относятся у нас к самой по­следней очереди, так что такой расчет, как минимум, наивен. Значит, злоумышлял именно на требование и иск к кому-то из индоссантов; нетрудно догадаться, к кому. При этом, тот факт, что удовлетворение иска оставит индоссанта лицом к лицу с банкротом и, соответственно, что индоссант понесет убытки, приобретателя векселя не смутил. Значит, вырисо­вывалась ситуация, кратко описанная в ст. 17 Положения: приобретатель, приобретая вексель, сознательно действовал в ущерб должнику. Единственному платежеспособному долж­нику — «Газэнергобанку».

Вот отсюда-то и вырос естественный вопрос, который с те­чением времени остался тем столпом, на котором держалось все дело в целом: а может ли вообще простой вексель пере­даваться и приобретаться по индоссаменту после того, как векселедатель (прямой должник по нему) признан несосто­ятельным (банкротом)! Прямого ответа на него в вексель­ном законодательстве не нашли. Законодательство о банкрот­стве (п. 1 ст. 98 Закона[186]) указывало лишь, что с того момен­та, когда арбитражный суд признал должника банкротом и открыл конкурсное производство, срок исполнения всех его денежных обязательств считается наступившим. Значит, 30 июля 1998 г. — ъ день объявления «Моснацбанка» банкро­том — по всем его векселям наступил срок платежа. Понят­но, что векселедержатели более могли не ждать наступления срока платежа по векселям (ждать уже нечего, срок насту­пил), а могли предъявить требования о платеже немедленно в рамках конкурсного производства. Но оставалось неясным другое — а могли ли векселедержатели воспользоваться дру­гой своей возможностью — индоссировать векселя?

Обращение к Закону о банкротстве, как оказалось, по­могло привести ситуацию к общему с вексельным законода­тельством, знаменателю. В ч. 1 ст. 20 Положения о векселях прочитали: «Индоссамент, совершенный после срока плате­жа, имеет те же последствия, что и предшествующий ин доссамент». Итак, ответ на мучивший вопрос наконец-то был найден: да, индоссирована векселя после срока платежа (по-слесрочное индоссирование) возможно. Причем, такой, после-срочный, в широком смысле слова, индоссамент переносит право собственности на вексель и удостоверенные векселем права на индоссата также, как если бы речь шла об индос­саменте, совершенном до наступления срока платежа. От­вет, таким образом, оказался для «Газэнергобанка» неутеши­тельным: получалось, что индоссаменты в пользу «Союза» и «Арт-Плюс ГМБХ» законны и производят свое неприятное «вексельное» действие.

Но, к счастью для себя, «Газэнергобанк» дочитал норму ч. 1 ст. 20 Положения о векселях до конца: «Однако индосса­мент, совершенный после протеста в неплатеже, или после истечения срока, установленного для совершения протеста, (т. е. послесрочный индоссамент в собственном, узком смысле этого слова, — В. Б.) имеет последствия лишь обыкновенной цессии». И в этой норме заключалось, понятное дело, спасение «Газэнергобанка». Ведь «обыкновенная цессия», как известно, переносит на приобретателя право требования со всеми недо­статками, характерными для прав предыдущих держателей (ст. 386 ГК), в частности — для прав ОАО «Калугапутьмаш».

Все было бы прекрасно, если бы «Газэнергобанку» уда­лось доказать, что данная норма подлежит применению в его ситуации. А доказывать надо было, как минимум, три обстоятельства — два юридических и одно фактическое:

1) во-первых, что индоссамент, совершенный после объ­явления векселедателя несостоятельным, по своим послед­ствиям приравнивается к индоссаменту, совершенному по­сле протеста, а не просто после наступления срока плате­жа, т. е. является послесрочным в узком смысле слова;

2) во-вторых, что индоссаменты на «Союз» и «Арт-Плюс ГМБХ» были совершены именно после банкротства векселедателя (они не были датированы, а по ч. 2 ст. 20 По ложения предполагается, что недатированный индоссамент не является послесрочным); и, наконец

3) что пресловутые «последствия обыкновенной цессии» распространяются не только на лицо, учинившее после-срочный индоссамент, но и на всех иных регрессных вексель­ных должников, т, е, что послесрочный индоссамент превра­щает держателя векселя в цессионария по отношению ко всем регрессным вексельным должникам.

Как ни странно, но не возникло особенных затрудне­ний с доказыванием второго (фактического) обстоятель­ства. Должно быть, ни истец, — ООО «Арт-Плюс ГМБХ», — ни его сообщник «Союз», просто не оценили в полной мере его юридического значения, ибо в первых же судебных засе­даниях они сказали правду: да, индоссаменты в их пользу были совершены примерно в мае 1999 г., т.е. спустя 9 с лишним месяцев после банкротства векселедателя. Кроме того, в процесс были привлечены свидетели — сотрудники ОАО «Калугапутьмаш», — показания которых однозначно подтвердили этот факт. Уже потом, в кассационной инстан­ции, истец пытался подвергнуть это обстоятельство сомне­нию, но судебного сочувствия не встретил. В общем, думать, как говорится, всегда полезно, но иногда бывает поздно.