И ящик ему поменяем!»(к вопросу о самоуправстве. и самопомощи в гражданском праве)

и самопомощи в гражданском праве)

Смекалка Дяди Фёдора, придумавшего трюк с подменой посылочных ящиков, находчивость галчонка, вовремя отвлёк­шего почтальона Печкина, а также не лишенная нервозности и жадности натура последнего, способствовали, как все пре­красно помнят, тому, что «принесенная» Печкиным посылка все-таки попала в руки адресата. Пес Шарик наконец-то по­лучил долгожданное фото-ружье, вот только законно ли? Судя по дальнейшим событиям, обманутый Печкин не решился высказать простоквашинской компании каких-ли­бо претензий. Не исключено, впрочем, что он об обмане так и не узнал — ведь всученный ему посылочный ящик-то был «точно такой же»! Видимо, обещанную неделю Печкин но­сил его адресату, после чего — оставил на месячное хране­ние на почте, а затем услал на обратный адрес отправителя.

Наверное, папа и мама Дяди Фёдора, вернувшиеся с сыном домой после каникул, удивились, когда их пригласили на почту получить пустой ящик! Ну да ладно, это так, лирика.

Хорошо бы обсудить не бытовую, а гражданско-право-ІІую сторону описанной подмены посылочных ящиков. Преж­де всего, законна ли она? С одной стороны, Дядя Фёдор не преследовал целью присвоить что-то такое, что ему не предна­значалось; напротив, он хотел лишь получить... вот тут надо понять, что же он хотел получить? Свое (присланное папой и мамой для пса Шарика), или же пока ещё чужое (папино и мамино), но подлежащее передаче ему, фото-ружье? Опира­ясь на п. 1 ст. 224 ГК легко установить, что с момента сдачи фото-ружья в организацию почтовой связи для пересылки оно поступило в собственность Дяди Фёдора. Значит, последний требовал выдачи ему своей вещи; никаких договорных основа­ний посылку «принёсть, но не отдать» у Печкина не было — это мы установили выше. Какие же, в таком случае, могут быть высказаны претензии к Дяде Фёдору? Он получил (да, хотя бы и хитростью) то, что имел право получить, а Печкин обязан был передать. Но может ли в данном случае посыл­ка считаться переданной? Ведь Печкин очень четко изъявил свою волю, а заодно — и волю представляемой им организа­ции почтовой связи: посылку я вам не отдам, чего бы там не было, — гуталин, или не гуталин — все равно.

Завладение одного лица вопреки владельческой воле дру­гого, несомненно, представляет собой нарушение владения. В нашем случае оно, однако, довольно специфическое, ибо его предметом была чужая вещь, вверенная лишь для пересыл­ки ее собственнику, а субъектом-нарушителем — собственник данной вещи. Может ли организация связи, обнаружившая подмену посылочного ящика, потребовать от Дяди Фёдора возврата незаконно полученного почтового отправления? Чтобы разобраться в этом вопросе нужно правильно квалифицировать действия Дяди Фёдора. Являются ли они противоправными? Да, ибо обманным путем получать поч­товые отправления незаконно. Но являются ли они вредо­носными — причинен ли этими действиями кому-нибудь ка­кой-то вред? Нет, ибо в данном конкретном случае посылка была доставлена по назначению, а значит никаких претен­зий ни со стороны отправителя, ни со стороны адресата к организации почтовой связи быть не может; следователь­но, с этой стороны не пострадала и не может пострадать и сама организация связи[29]. Да, было нарушено ее владение; но ведь владение это было чисто фактическим и осуществ­лялось в интересах собственника (Дяди Фёдора), который сам же, своими действиями, это владение и отобрал, — а не в собственных интересах почты. Отсутствие самостоятель­ного интереса почты во владении animus domini исключает, следовательно, и оформление такого владения посредством какого бы то ни было субъективного права. Нет нарушения ни интереса, ни субъективного права — нет и вреда. Таким образом, перед нами — не деликт.

Не наблюдается в нашем случае и кондикции, которая предполагает неосновательное получение в собственность, владение или пользование чужого имущества — у нас же Дядя Фёдор получил свою собственную вещь, причем, от лица, не имевшего ни на самую эту вещь, ни на доходы с нее, никаких прав. Говорить об обогащении за чужой счёт тоже не приходится.

Значит, единственное, в чем остается упрекнуть Дядю Фёдора — так это в превышении установленных законом пределов защиты принадлежащего ему субъективного пра­ва — права собственности на фото-ружье. Но такое превы­шение не составляет в данном случае и шиканы, ибо не имело целью причинение вреда организации связи, не на­правлялось ни на чужое имущество, ни на чужую личность. Значит, скорее, перед нами — злоупотребление правом, но в какой-то нестандартной, относительно мягкой форме.

Поскольку речь идет о действиях, совершенных самим Дядей Фёдором, без обращения за содействием к юрисдик-ционным органам, их следует квалифицировать их как дей­ствия, направленные на самозащиту права собственности. Действия эти оказались успешными — привели к желаемому результату (пресечению правонарушения и получению иско­мого владения), после чего завершились (ограничились лишь теми из них, которые были безусловно необходимы для пре­сечения правонарушения); к тому же они никому не нанес­ли вреда (были абсолютно адекватными, соответствующими характеру правонарушения). Иными словами, они отвечают всем признакам законной самозащиты гражданских прав, установленным ст. 14 ГК.

Плохо только то, что самозащита в данном случае при­обрела форму самоуправства — самопроизвольного лише­ния фактического владения вещью, хотя бы произведенно­го и в целях защиты действительно существующего пра­ва собственности на эту вещь. И хотя такое самоуправство действующим российским законодательством не наказыва­ется[30], считать его дозволенным все-таки тоже нельзя. То, что в данном конкретном случае оно никому не повреди­ло и лишь оттого не может служить основанием для иска к самоуправцу, не может оправдать самоуправства вообще, как юридического института. Тем более самоуправству не может быть оправдания в современной России — в только-только оперяющемся гражданском обществе, житейская и правовая культура в поведении которых оставляют желать много лучшего, — делу воспитания которой назначена слу­жить в том числе и теория гражданского мира, которая положена в основание института защиты всякого фактиче­ского владения, в том числе и против собственников, уже многими законодательствами.