Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Особенности массового сознания в переходный период
В контексте рассматриваемых нами проблем важно выявить специфические социально-психологические особенности массового дознания, с_.тдм чтобы сталдлтонятньщи изменившиеся механизмы познания людьми социальной реальности. Прежде чем характеризовать конкретные изменения в структуре знаний об обществе, необходимо кратко обрисовать наиболее общие психологические проблемы, которые встают перед массовым сознанием в переходный период от одного типа общества к другому, причем не «вообще», а в конкретных условиях современной России. Как минимум, можно выделить три такие гдаэйаемы: специфика слома социальных стереотипов (что представляет собой конкретную форму «слома социального консенсуса»); изменение шкалы ценностей (что прямо вписывается в характеристику социальных факторов процесса социального познания); кризис идентичности (что, как легко заметить, также относится к анализу одного из основных элементов картины социального мира). Ломка стереотипов. Слом такого рода стереотипов в массовом сознании осуществляется непросто. Более того, он часто воспринимается отдельными группами как утрата идеалов, как крах смысла жизни. Все осложняется немедленным порождением новых стереотипов и мифов, связанных с такими новыми реалиями жизни, как рынок (предпринимательство), суверенитет, права человека. Как отмечал один журналист, мы оказались «блестящими язычниками» — только свергли своих марксистско-ленинских божков, как сейчас же создали новых, среди которых мирно соседствуют Иисус Христос, Столыпин и Николай П. По-видимому, сказывается такая черта менталитета, которая требует признания безусловных авторитетов. В порождении новых стереотипов важную роль играют средства массовой информации. Именно в них часто можно слышать апелляции к опыту других стран или к нашему прошлому опыту. И вот в результате складываются два различных стереотипа относительно рынка: позитивный («рынок — свобода, самостоятельность») и негативный («рынок — воровство и бездуховность»). Когда в массовом сознании соседствуют диаметрально противоположные стереотипы относительно жизненно важных общественных явлений, — это большая нагрузка на процесс социального познания. Она тем более велика в тех случаях, когда для этого массового сознания вообще нетипично признание плюрализма возможных оценок и подходов. Вообще говоря, плюрализм мнений — нормальное явление в обществе. Было бы вполне естественным распространение различных позиций относительно того же рынка. Но все дело в том, что по каким-то латентным законам менталитета в наших условиях существует тенденция каждое из мнений считать абсолютным и тогда оно немедленно воспринимается как стереотип с его жесткой очерченностью и категоричностью. В результате общество предстает как совершенно иное по сравнению с тем, которое было «зафиксировано» в прежнем наборе стереотипов. Традиционная картина слома социального консенсуса радикально изменяется. В «классическом» варианте предполагалось, что одна система конвенциональных значений заменяется другой системой, причем если носителем первой является «большинство», то носителем второй — «меньшинство». Со временем последнее само превращается в «большинство» и т.д. В том варианте, который сложился в России, бурный темп преобразований привел к тому, что относительно самых существенных черт общественной жизни не «успели» сформироваться стереотипы, четко разделяемые «большинством» и «меньшинством». Нестабильность в сфере массового сознания проявила себя как нагромождение и хитросплетение самых причудливых комбинаций из старых и новых стереотипов, «разделяемость» которых среди различных социальных групп тоже весьма неоднозначна. Результат — достаточно болезненное восприятие массовым сознанием наличествующей палитры социальных представлений, в разной степени консолидирующихся в стереотипы. Изменение ценностей. Предполагается, что в достаточно стабильной ситуации иерархия ценностей определена более или менее однозначно и, следовательно, мир познается через заданные ею сечения. Однако если ломка ценностей радикальна, то это прежде всего обозначает как новый набор востребованных обществом ценностей, так и их иерархию. В ситуации сегодняшней России осуществлена именно такая радикальная ломка ценностной иерархии. Это прежде всего касается вопроса о соотношении групповых (классовых) и общечеловеческих ценностей. Воздействие идеологических нормативов на массовое сознание было так велико, что идея приоритета классовых ценностей принималась как сама собой разумеющаяся, а, напротив, общечеловеческие ценности зачастую интерпретировались как ценности «абстрактного гуманизма», т.е. получали негативную оценку. На более конкретном уровне это проявляло себя как принижение таких ценностей, как ценности жизни, человеческого существования, добра и т.п. Неготовность к их принятию обернулась тем, что в условиях радикальных преобразований «старые» ценности во многом оказались разрушенными, а «новые» не приняты. Здесь нужно отметить два обстоятельства. Во-первых, всякая иерархия ценностей есть некоторый пример социального консенсуса и было бы естественным, если бы в ситуации глубоких социальных изменений и этот консенсус «ломался» и уступал место другому. Но все дело в том, что в ситуации с изменением шкалы ценностей консенсусы «скачут»: их развитие не подчиняется общим законам смены и образования новых консенсусов. Их скачкообразное развитие заключается в том, что каждый старый консенсус (в данном случае — иерархия ценностей) не изживает себя полностью ни в том смысле, что с ним расстаются все, ни в том смысле, что его непригодность становится безусловно очевидной. Во-вторых, изменение иерархии ценностей сопрягается с рядом особенностей российского менталитета. Так, характер переходов от одной системы ценностей к другой, как и вообще всякая переориентация общественного мнения, в нашей стране осуществляется слишком радикально. На обыденном языке это называется тенденцией вечного «перегибания палки» или «шараханья из одной крайности в другую». Другая важная черта российского менталитета, как отмечалось, это достаточно высокая — на протяжении всей истории культуры — привязанность и ориентация на «духовность», а следовательно, устойчивая ориентация на такую систему ценностей, которая отвечает этой привязанности. С точки зрения социального познания — это традиция определенного видения мира. С этой точки зрения, например, для массового сознания очень трудна задача соотнесения таких ценностей, как «рынок» и «нравственность». В зависимости от приоритетов, описанных выше, задача их соотнесения будет решаться по-разному. В свое время в этнопсихологии был введен особый термин, обозначающий подобные трудности, — «культурный шок». Его содержание раскрывается в таких понятиях, как удивление по поводу необычных и непривычных норм и стандартов поведения, чувство дискомфорта от различий между «своей» и «чужой» культурой и отсюда чувство потерянности в новом, непонятном мире. Т. Г. Стефаненко приводит следующую классификацию факторов, от которых зависит мера «культурного шока»: степень сходства и различия между культурами; особенности культуры своей страны (например, высокая степень ритуализированности поведения японцев мешает им адаптироваться к другим культурам); особенности страны посещения (наличие в ней большей или меньшей толерантности по отношению к другим культурам и т.д.). Все эти факты, относящиеся к взаимодействию различных культур, могут иметь отношение и к ситуации ломки одного и того же мира по крайней мере в период встречи его с новым миром, в условиях переходного периода. Здесь также наблюдается встреча человека с «другим» консенсусом, который стал таковым для одной части общества, но вызывает подлинный шок для другой. Кризис идентичности. Особую остроту в ситуации социальной нестабильности приобретает проблема социальной идентичности, в рамках которой строится образ-Я. Кризис идентичности можно определить как особую ситуацию сознания, когда большинство социальных категорий, посредством которых человек определяет себя и свое место в обществе, кажутся утратившими свои границы и свою ценность. Немаловажное обстоятельство при этом — позитивная оценка группы принадлежности: человеку не просто свойственно отнести себя к какой-то группе, но и наделить эту группу позитивными чертами. Кризис идентичности может быть поэтому определен не только как трудность в обозначении своей ниши в обществе, но и как утрата позитивных представлений о своей группе. Пример с этнической идентичностью. В течение предшествующего развития нашего общества в массовом сознании под влиянием официальной идеологии сложился образ «советского человека», сформированного новым типом общественных отношений. «Советский человек» как определенный социалистический тип личности наделялся официальными идеологами рядом специфических черт: принятие целей и принципов коммунистической идеологии, их приоритет перед групповыми и личными интересами, акцент на работу на благо общества как высшего смысла жизни и средства развития индивидуальных способностей, принятие принципов коллективизма, солидарности и интернационализма как основных норм взаимодействия с другими людьми. Тем не менее определение «советский человек» было достаточно укоренено в массовом сознании и в сознании каждого обыденного человека. Оно — особенно во взаимоотношениях с людьми из другого мира — выступало в качестве важнейшей категории идентификации. Она констатирует принадлежность человека к «великой державе», «великой нации», признаками которой являются ее независимость, сила, защищенность и т.п. Определение «советский человек» обозначало не только географический или гражданский статус, но и этническую принадлежность человека. Распад Советского Союза означал разрушение этой важнейшей для нескольких поколений людей социальной категории, и поэтому на примере ее судьбы особенно отчетливо видна природа кризиса идентичности. Не случайно на бытовом уровне сегодня возникают затруднения с определением национальной и гражданской принадлежности. В условиях многонационального государства с традициями фиксации национальной принадлежности трудно однозначно ответить на вопрос так, чтобы в ответе совпали этническая и гражданская позиции. Другой пример связан с такой гранью идентичности, как нравственная оценка категории принадлежности. Достаточно значимой в нашем обществе в прошлом была принадлежность к коммунистической партии: являлся человек членом коммунистической партии или нет. В первые годы перестройки в период острой критики коммунистического режима среди многих групп населения возникла крайне негативная оценка такой группы, как «коммунисты». В противовес этому обозначилась позитивная оценка группы «демократы». В средствах массовой информации поляризация была обозначена так четко, что проблема приобрела характер нравственного императива. Это оказалось достаточно сложным для тех коммунистов, которые с первых дней преобразований заняли демократическую позицию. Особенно драматично этот кризис переживают определенные социальные слои. К ним относятся прежде всего пожилые люди, а также некоторые группы молодежи. Для пожилых людей характерна именно утрата идентичности, что связано с болезненным переживанием бессмысленности прожитой жизни, с крахом идеалов, с утратой привычных жизненных ориентиров. Для многих процесс этот весьма противоречив: он включает часто отрицательную оценку негативных сторон прошлого режима (репрессии, привилегии и пр.) и вместе с тем сопровождается ностальгией по утраченной «налаженности» и привлекательности стабильной жизни (что, впрочем, часто есть и просто ностальгия по собственной молодости). Отсюда именно со стороны данной группы распространенное неприятие всяких инноваций. Другая группа со специфическими психологическими проблемами идентичности — это молодежь. Здесь фокус проблемы — выбор социальной группы, с которой выражается готовность идентифицировать себя. Особенно показательна картина формирования социальной идентичности у подростков. Подростки более открыты социальным изменениям, но вместе с тем легче поддаются стрессам, вызванным неопределенностью социальных ориентиров. К этому нужно добавить традиционный для подростков радикализм суждений и поступков, их общего отношения к миру. Как уже отмечалось при характеристике роли семьи в формировании образа мира, конфликт или просто противоречия с родителями и в целом с миром взрослых резко обостряются в условиях нестабильности: ценности старшего поколения обесценены, стереотипы на глазах разрушаются так же, как и образцы поведения, перспектива повторения опыта предшествующих поколений не привлекает. Все это не способствует сохранению авторитета взрослых и осложняет процесс формирования социальной идентичности. Конфликт с миром взрослых развивается и в школе, которая сама оказывается в достаточно трудном положении. Будучи относительно консервативным социальным институтом, школа, однако, не может не переживать вместе с обществом радикальных изменений. Это необходимо потому, что на школе в особой степени сказалось влияние норм и стандартов тоталитарного режима. В литературе неоднократно отмечалось, что полное огосударствление школы привело к ее трансформации в закрытое, фактически режимное учреждение, к ее полной унификации, к ее функционированию в режиме «трех Е»: единообразия, единомыслия и единоначалия [39, с. 53]. Эта закрытость школы сохранялась и в то время, когда в обществе уже начались радикальные преобразования, что обусловило ее оторванность от событий, происходящих вне ее. Естественно, что такая ситуация не могла сохраняться долго. Сегодня школа ищет новые, нетрадиционные формы организации (гимназии, колледжи, лицеи), а также пытается во многом изменить стиль взаимоотношения с детьми. Но освоение этих новых форм также требует времени, и процесс идет неравномерно. Кроме этого возникают трудности и в самом процессе преподавания, особенно гуманитарных дисциплин. Несколько лет назад, например, в средних школах России был отменен экзамен по истории. Старые учебники, написанные под влиянием жестких идеологических установок, во многом фальсифицировали или как минимум упрощали исторический процесс. Новые учебники еще не были и не могли быть созданы, ибо переосмысление исторического опыта — непростая задача, особенно при крайне противоречивой трактовке сущности происходящих преобразований. Если к этому добавить еще и проблемы, возникающие во взаимоотношениях школы со средствами массовой информации, с набирающими силу религиозными организациями, в том числе в сфере образования, то становится ясным, что вся структура общественных институтов в условиях социальной нестабильности призвана решать многочисленные вопросы координации своих действий. Ее целью является не построение единой системы взглядов на мир и его унифицированного образа, но такая подготовка подрастающего поколения, которая позволяет адекватно воспринимать предлагаемый плюрализм взглядов, не потеряться в обрушившемся на сознание многообразии представлений. Совместно с коллегами из Университета Хельсинки нами проведено исследование особенностей конструирования социального мира молодежью в условиях социальной стабильности и нестабильности. Фрагмент исследования касается вопроса о том, как русские и финские школьники (старшеклассники) оценивают свою и чужую национальные группы и какое значение это имеет для формирования их этнической идентичности [13а]. Предварительно в русской и финской группах было выделено по две подгруппы: «стабильные» (условное обозначение тех, кто понимает стабильность общества как ценность) и «нестабильные» (условное обозначение безразличных к проблеме стабильности — нестабильности в обществе). Каждая из четырех подгрупп давала оценку качествам представителей своей и чужой национальной труппы. В целом для русских школьников была характерна весьма высокая (иногда явно завышенная) оценка финнов, что совпадает с результатами аналогичных исследований представлений о немцах и американцах [88]. В нашем исследовании эта оценка более высока у «стабильных» русских, поскольку для них стабильность — ценность, а финское общество воспринимается как стабильное. Поэтому же «стабильные» русские более критичны по отношению к соотечественникам. Напротив, «нестабильные» русские менее высоко ценят финнов и более снисходительны к своим. Такая картина кажется логичной: те, кто более сенситивен к отсутствию стабильности в нашем обществе, труднее находят позитивную идентичность со своей национальной группой; более безразличные к этой проблеме испытывают меньше трудностей с позитивной национальной идентификацией. Что касается финнов, их оценка русских достаточно критична в обеих подгруппах, чего нельзя не связать с общими проблемами Финляндии в связи с распадом Советского Союза Приведенные примеры показывают, что кризис идентичности — один из показателей противоречивости исторического процесса в период радикальных преобразований. Это период также и острой ломки устоявшегося образа мира. Образ мира. В эпоху нестабильности происходят значительные модификации и в построении образа мира в целом. Этот образ складывается из совокупности воспринимаемых образов отдельных элементов, но не только из них. Существенную роль играет и формирование некоторой общей общественной атмосферы. Некоторые из линий его формирования связаны в переходном российском обществе с фактами исторического прошлого. В частности, это относится к построению образа другого человека, что, естественно, не означает принципиального изменения механизмов атрибутивных процессов или изобретения новых типов атрибуции. Но репертуар каузальных схем приобретает некоторые своеобразные черты, что связано с конкретным видом нестабильности, который возник именно в условиях нашей страны. Имеется в виду относительная легкость приписывания другому человеку образа врага. Сущность психологического механизма «поиска врага», по-видимому, заключается в том, что «враг» превращается в некоторую константу общественного организма, на которую легко сместить все причины социальных неудач. Атрибуция ответственности при этом модифицируется особенно заметно: общий механизм социального познания — приписывание успеха себе, а неуспеха другому — приобретает здесь особый характер. Драматизм такого устоявшегося способа атрибуции социальной ответственности заключается в том, что непосредственно в переломный момент, переживаемый обществом сегодня, осуществляется перенос ответственности за неуспех с врага «внешнего» на врага «внутреннего». Печальным следствием этого социального и социально-психологического механизма, которым оперирует массовое сознание, является рост агрессивности, в частности агрессивных образцов индивидуального поведения. Здесь проявляется доминирование определенного настроения, а именно настороженности, разлитой враждебности и т.п. Стандарт насильственного поведения опирается и на тот сдвиг в структуре ценностей, о котором речь шла выше: сама человеческая жизнь обесценена, не говоря уж о таких правах личности, как право на собственный взгляд на мир, на особое мнение, на защищенность и т.п. Следовательно, ситуация социальной нестабильности приводит не только к тому, что изменяются некоторые психологические механизмы социального познания («ломаются» категории, размываются их границы, умножается число перцептивных и когнитивных ошибок), но и к изменению роли социальных институтов, форм социального контроля в этом процессе. Кроме того, создается и новый образ отдельных элементов социального мира, и образ самого общества. Специфика существования социальной нестабильности в условиях российского менталитета делает последнее обстоятельство особенно значимым. Это связано с тем, что для русского менталитета вообще всегда было очень значимо представление о направлении развития общества, о «конечной цели». Поэтому неясность, которая существует в переходный период по вопросу о том, к чему осуществляется переход, воспринимается крайне болезненно. Во-первых, оказывается обманутой потребность в критике: какой же тип общества «хорош» и какой «плох»? Во-вторых, утрата позитивного представления о прошлом типе общества воспринимается как одновременная утрата вообще всякого идеала относительно общественного устройства. . Конкретная позиция отдельного человека определяется многими непсихологическими факторами: его социально-экономическим статусом, степенью адаптированности к новым условиям рынка, материальным благосостоянием и т.п. Психологически же при самых различных социальных характеристиках и политических пристрастиях восприятие образа мира в эпоху крайней нестабильности представляет собой сложный процесс.
Date: 2015-10-19; view: 477; Нарушение авторских прав |