Предмет истории как науки 3 page

«...Задача науки заключается в том,— подчеркивал К. Маркс,— чтобы видимое, лишь выступающее в явле­нии движение, свести к действительному внутреннему движению...»⁶⁴. Применительно к изучению истории че­ловеческого общества эта задача может быть решена лишь путем обращения к общим законам его развития, открытым и обоснованным историческим материализмом. Руководствуясь этими законами, историческая наука впервые получила возможность раскрыть действительные причины движения человеческого общества с начальных Шагов его становления вплоть до сегодняшних дней и тем самым установить объективные рамки для осмысления бесчисленного количества многообразных явлений, со­ставляющих это движение.

Выдающееся значение для исторического познания общих методологических принципов не освобождает, од­нако, историков от необходимости разрабатывать собст-пеппые исследовательские методы, ориентированные на изучение конкретной исторической действительности. Только сами историки могут успешно решать проблемы своей науки. Но для этого необходимо четкое осознание ими ее возможностей. Осуществление данного условия и предполагает среди другого решение вопроса о взаимо­отношении истории и социологии. В системе марксизма эти науки, находясь в органической связи, взаимно до­полняют и обогащают друг друга. Каждая из них ис­следует человеческое общество в совокупности, в динами­ке составляющих его связей и отношений. Это единство объекта исследования образует ту реальную основу, на которой возможно плодотворное взаимодействие истории и социологии: качественная однородность объекта иссле­дования обусловливает однородность методов обеих наук, равно как и возможность успешного заимствования одной наукой категорий другой.

Это, однако, не означает некую нерасчлененность предмета истории и социологии. Нельзя также искать демаркационную линию между этими науками во времен­ной сфере⁶⁵. Подлинно научная теория общества и зако­нов его развития предполагает глубокое осмысление не только современного состояния общества и присущих ему закономерностей, но и в не меньшей мере его истории вплоть до его древнейших истоков. С другой стороны, со времен античности историописание никогда не ограни­чивалось прошлым. Исследование современных историку процессов и явлений общественной жизни имманентно присуще исторической науке на всех этапах ее существо­вания ^б6. И уж, конечно, как мы видели, место истории в системе общественных наук не может быть сведено к представлению экспериментальных материалов для социологии. Вся многовековая историографическая прак­тика служит убедительным опровержением такого взгля­да. Конечно, всякое подлинно крупное историческое произведение имеет социологическое значение. Оно мо­жет вести к уточнению или даже пересмотру тех или иных социологических положений, содействуя углубле­нию и обогащению общих социологических категорий. Ставшие классическими, труды мировой историографии, начиная с «Истории» Геродота, бесспорно, внесли свой вклад в выработку научных представлений об историче­ском процессе и его закономерностях. В этом смысле можно говорить об их «экспериментальном» для социо­логии значении. Не менее бесспорно, однако, и другое. Любая попытка свести значение таких произведений к их социологическому аспекту обедняет их подлинное содержание, а с ним вместе — и понимание предмета исторической науки.

Действительное соотношение между историей и со­циологией может быть понято из диалектики общего, особенного и единичного в историческом процессе. Со­циолога интересуют общие законы развития человечест-|а, условия их действия, движущие силы общественного Процесса, общий смысл исторического движения и его ос­новные этапы. В центре внимания социолога вся карти­на исторического процесса, взятая в ее существенном содержании; главная его задача — осмысление истории человеческого общества в неразрывном единстве всех трех временных состояний — прошлого, настоящего и будущего.

Историка, как правило, интересуют более ограничен­ные цели. Предметом его исследования всегда, даже В том случае, когда его внимание привлекает всемирная история в ее целостности, являются конкретные события и процессы, взятые в конкретных пространственно-вре­менных координатах. Его интересует не война вообще, а конкретные события Пелопоннесской, Тридцатилетней пли второй мировой войны. Он изучает революционное народничество 70-х годов прошлого столетия, или про­цесс первоначального накопления в Англии, или идеоло­гию германского империализма, или любое другое соци­альное явление, фиксированное в известной точке исто­рии, а не некие социальные феномены, лишенные пространственно-временной определенности. Даже когда историк исследует не отдельное событие или процесс, а изучает историю какой-либо страны или всего челове­чества, он прежде всего имеет дело с конкретными в своих пространственно-временных характеристиках явлениями.

Поэтому, в частности, неотъемлемой чертой историче­ской науки является описательность. Она — не вынуж­денное зло, которое приходится терпеть в силу того, что предметом исследования историка может быть конкрет­ное событие⁶⁷, а необходимый элемент всякого подлинно исторического исследования, ибо без описательное™ нет и истории как рассказа о развитии человеческого обще­ства. Любая попытка изгнать из истории описательность означает на деле умерщвление истории, лишение ее воз­можностей действенно выполнять свою социальную функцию. Присутствующий во всяком историческом про­изведении описательный материал не только сообщает необходимую доказательную силу выдвинутым в нем положениям, но и в большой мере содействует их широ­кому усвоению и популяризации. Мы уже не говорим о том, что только посредством самого тщательного и де­тализированного, насколько это позволяют источники, описания человечество может знать свое прошлое.

Присущий нашей науке элемент описательности нахо­дит свое выражение в широком распространении повест­вовательной формы исторического исследования. О чем бы ни писал историк, будь это ход военных действий между двумя враждующими государствами или слож­нейший переплет социально-экономических и идейно-по­литических процессов, он рассказывает о своем предмете исследования. Рассказ в истории, однако, отнюдь не равнозначен плоскому перечислению фактов, лежащих на поверхности изучаемого явления. Он не просто описывает данное явление, но и анализирует его, отвечая не только на вопрос «как», но и на вопрос «почему». Но тем самым мы подходим к пониманию принципиального различия между марксистским объяс­нением природы исторической науки и буржуазным идиографизмом. Оно заключается не в признании или отрицании существования в истории описательного (по­вествовательного) элемента, а в истолковании его места и роли в исторической науке. Историки-марксисты, отме­чая наличие в своей науке описательного элемента, вме­сте с тем четко определяют его место. Он находит свое воплощение в историографической практике в той форме, какую приобретает историческое произведение, то есть в форме исторического повествования.

По своей форме историческая наука действительно выступает как история-повествование. Форма оказывает, конечно, известное влияние на содержание, но отнюдь не определяет его. Применительно к рассматриваемому вопросу это означает, что сущность исторического иссле­дования не может сводиться к повествованию. Историк в повествовательной форме излагает результаты прове­денной им работы, которая, как и всякая научная рабо­та, включает в себя моменты анализа и синтеза, необхо­димо предполагая установление за определенными рядами фактов некоторой закономерности, ими управля­ющей. Очевидно, что решение этих задач не может быть достигнуто лишь простым повествованием историка об интересующем его предмете. Его рассказ представляет Собою концентрированный продукт исследования, создаваемый с помощью применения совокупности различных приемов и средств научного познания исторической дей­ствительности. Будучи по форме повествованием, он по существу своему является исследованием, устанавли­вающим или разъясняющим определенные закономерно­сти исторического развития. Но это означает несостоя­тельность распространенных в буржуазной литературе определений истории, сводящих ее существенное содер­жание к повествованию ⁶⁸.

Порок буржуазного идиографизма заключается, сле­довательно, не в том, что он указывает на значение эле­мента описательности в исторической науке, а в том, что это значение неправомерно гипертрофируется. Описательность провозглашается сутью и высшей целью исто­риографии, исчерпывающей все ее содержание. В фило­софском плане это находит свое выражение в отрыве осо­бенного от общего. Особенное и только особенное объяв­ляется предметом исторического исследования. Простая связь фактов признается достаточной для исторического повествования. Теоретическое же осмысление их, раскры­вающее существенные закономерности общественного процесса, остается, по убеждению сторонников идиографического метода, вне сферы компетенции историка. Как удачно выразился о классике буржуазного идиографизма Ранке Э. Карр, он «благочестиво верил, что божествен­ное провидение позаботиться о самом смысле истории, если он позаботится о фактах»⁶⁹. Пусть не в столь наив­ной форме убеждение в том, что задача историка строго ограничивается простым описанием интересующих его явлений прошлого, и сегодня довольно широко распро­странено в буржуазной науке⁷⁰. Его теоретическим обоснованием занимается целое течение современной буржуазной философско-исторической мысли, так назы­ваемая аналитическая философия истории⁷¹.

Коренное отличие материалистического понимания истории от буржуазного идиографизма состоит в том, что оно предполагает диалектическое единство особенно­го и общего в историческом процессе, рассматривая его как характерную черту этого последнего, выражающую его объективное содержание. Отсюда вытекает прин­ципиально важное уточнение положения об особенном как предмете исторической науки. Отнюдь не всякое особенное имеет историческое значение и заслуживает, следовательно, внимания историка. Оно представляет для историка интерес лишь постольку, поскольку в нем отражается общее в его более или менее существенных чертах, поскольку оно составляет определенное звено в общем процессе. Когда мы говорим, что то или иное событие является историческим или имеет историческое значение, мы полагаем, что оно оказало свое влияние на современное ему и последующее общественное развитие. Степень и масштабы этого влияния определяют меру значимости такого события и, следовательно, интерес к нему исторической науки.

В древней Греции было бесчисленное множество больших и малых военных столкновений. Мы выделяем из их числа ограниченное число войн именно в силу их исторической значимости, в силу того влияния, которое они оказали на развитие событий в определенном исто­рическом регионе. Возьмем в качестве примера Пело­поннесскую войну. В этом явлении, безусловно, индиви­дуальном, особенном и неповторимом, имеются вместе с тем некоторые существенные моменты, выходящие за рамки данной индивидуальности, которые главным об­разом и вызывают к ней наш научный интерес. В Пело­поннесской войне отразился целый комплекс противоре­чий греческого рабовладельческого общества V в. до н. э. В свою очередь, она их еще более обострила, подо­рвав основы существовавшего в греческих полисах по­рядка и положив начало длительным социально-полити­ческим катаклизмам в древней Греции, упадку греческой рабовладельческой демократии. Но тем самым Пелопоннесская война как исторический факт не может получить научное объяснение, будучи рассматриваемой сама по себе, изолированно или даже в простой связи г другими фактами древнегреческой истории.

Итак, предметом истории является особенное, которое мы можем характеризовать как историческую ин­дивидуальность, чье познание, однако, необходимо пред­полагает соотнесение единичного с общим. Причем суть вопроса не может быть просто сведена к тому, чтобы поставить изучаемое явление в общую историческую связь. Необходимость этого, естественно, признают п самые ревностные сторонники идиографизма, ибо без пего вообще невозможно существование истории как пауки. Главное заключается в том, что для научного объяснения данного явления необходимо установить его место в общей исторической цепи, а для этого нужна теория, объясняющая существенные стороны обществен­ного процесса. Возвращаясь к нашему примеру, отме­тим, что нельзя правильно объяснить причины и харак­тер Пелопоннесской войны, не привлекая теорию антич­ного рабовладельческого полиса и — более широко— теорию, разъясняющую основные закономерности функционирования и развития рабовладельческого строя. С другой стороны, эта война позволяет нам лучше понять процессы, протекавшие в древнегреческом поли­се периода его упадка, а тем самым и углубить общую теорию античного рабовладения. Так проявляется в исто­риографической практике неразрывная связь историче­ского и социологического элементов.

Ориентируясь на изучение особенного в общественном процессе, историческая наука прежде всего исследует деятельность людей, ибо всякое историческое событие является в своей сути продуктом этой деятельности. В центре ее внимания всегда находится человек со свои­ми помыслами, целями, поступками⁷². Весь многообраз­ный спектр деятельности человека от повседневных хо­зяйственных забот и до высшего взлета его гения привлекает первоочередное внимание историка, так как в процессе ее осуществляется все развитие человеческого общества. Какими бы сюжетами ни занимался историк, его исследование приобретает общественную значимость в той мере, в какой оно освещает тс или иные существен­ные стороны исторической деятельности людей. Как справедливо замечает А. В. Гулыга, «интерес к истории— это прежде всего интерес к человеку»⁷³.

Важнейшей чертой исторического рассмотрения деятельности человека является рассмотрение ее во вре­мени. Если бы человеческое общество носило статичный характер, не существовала бы история как наука. Она рассматривает деятельность человека и ее результаты в развитии, как последовательную цепь совершающихся,во времени событий, образующих в своей совокупности определенные причинно-следственные ряды. Предметом исторического исследования всегда является хронологи­чески определенная деятельность человека, ограничен­ная известными пространственно-временными рамками. Всякое социальное состояние, являющееся продуктом этой деятельности, включает в себя нечто новое по срав­нению с ему предшествовавшими. Именно оно и привле­кает в первую очередь внимание историка, стремящегося таким путем обнаружить тенденции развития человече­ского общества на определенных его отрезках⁷⁴.

Таким образом, предмет истории составляет деятель­ность человека, рассматриваемая в своей динамике. Но это— социально опосредованная деятельность. В истори­ческой жизни человек выступает как составная часть определенной общности—классовой, национальной и т. п.

В ее рамках он осуществляет (или не осуществляет) свои цели, вступая в известную систему отношений и совер­шая известную совокупность действий. В этих рамках происходит все историческое развитие. Только установле­ние таких рамок, отражающих объективную историче­скую действительность, делает возможным ориентиро­ваться в безбрежном океане прошлого и выделять суще­ственные явления, определяющие характер и содержание исторического процесса. Непреходящая заслуга марксиз­ма перед исторической наукой как раз в том и состоит, что своим учением об общественно-экономических фор­мациях он указал на единственно возможный путь объ­ективного познания развития человеческого общества в его существенных чертах и закономерностях. Общест­венно-экономическая формация является той социологи­ческой категорией, которая составляет предпосылку на­учного познания как общих закономерностей историче­ского процесса, так и действительного места в этом про­цессе человека.

Изучение исторической деятельности человека будет научно плодотворным только при условии ее органиче­ской связи с выяснением закономерностей общественного развития. В противном случае история представляла бы хаотическое нагромождение более или менее случайных фактов, соединенных в историческом повествовании в не­которую систему на основании тех или иных субъектив­ных соображений. Только признание закономерного ха­рактера общественного развития и выяснение конкретных исторических закономерностей, в рамках которых осуще­ствляется деятельность людей и которые складываются в ходе этой деятельности, составляет необходимое усло­вие действительно научного изучения истории.

Тем самым мы подходим к центральному вопросу, занимающему нас в этой главе. Именно эти конкретные исторические закономерности и составляют главный предмет истории как науки. В марксистской литературе получило убедительное обоснование положение о том, что историческая закономерность не является простым отражением в конкретно-исторической деятельности за­кономерности социологической. Она представляет собой специфическую историческую категорию, связанную с социологическими законами, но отнюдь не исчерпывает­ся ими. Характерной чертой исторической закономерно- сти является ее пространственно-временная определен­ность. Она складывается в определенных исторических условиях, выступая сложным продуктом переплетения и взаимодействия экономических, политических и идео­логических процессов⁷⁵.

Осмысление конкретной закономерности возможно на уровне исторической теории, объясняющей реалии обще­ственного процесса. Отличительной чертой такой теории является ее привязанность к определенной совокупности исторических фактов, которые она призвана объяснить. Основываясь на общих положениях марксистской со­циологической теории, она помогает раскрыть объектив­но существующую между ними связь и, таким образом, установить закономерность известного ряда явлений и процессов, совершающихся в определенных пространст­венно-временных рамках.

Сама необходимость обращения к исторической тео­рии для установления закономерности в совершающихся в жизни общества событиях указывает на то, что эта последняя не лежит на поверхности, легко доступной непосредственному наблюдению. Отмечая, что важней­шую задачу исторического исследования составляет анализ конкретно-исторического своеобразия, в котором выступают в истории общие законы, П. Н. Федосеев под­черкивает: «Нащупать в многообразии единичных явле­ний общую закономерность и распознать эту закономер­ность за скрывающими ее суть особыми историческими формами — это нелегкое дело исследователя»⁷⁶.

Сложность решения этой задачи не в последнюю оче­редь объясняется творческой ролью, которую играет в общественном процессе историческая деятельность лю­дей. Эта деятельность вносит в жизнь общества тот мо­мент «неправильности», без которого история, пользуясь известным выражением Н. Г. Чернышевского, преврати­лась бы в «тротуар Невского проспекта». Такое превращсние, конечно, неизмеримо облегчило бы процесс ис­торического познания. Он уподобился бы простейшему кибернетическому устройству, в которое бы социолог-программист вкладывал определенную программу (тео­рию), а историк-вычислитель получал готовые результа­ты. Но тогда история перестала бы быть историей.

В действительности все обстоит далеко не так. Исто­рический процесс не программируется социологическими законами. На каждом шагу в его течение вторгается нечто неожиданное, непредвиденное, вносящее свои, под­час значительные, коррективы в общий ход развития человеческого общества. То, что «должно быть», далеко не всегда совпадает с тем, что есть в реальной действи­тельности. Между ними стоят многие факторы, в числе которых немаловажное место принадлежит исторической случайности. «История носила бы очень мистический характер,—подчеркивает К. Маркс,—если бы «случай­ности» не играли никакой роли. Эти случайности входят, конечно, и сами составной частью в общий ход развития, уравновешиваясь другими случайностями. Но ускорение и замедление в сильной степени зависят от этих «случай­ностей», среди которых фигурирует также и такой «слу­чай», как характер людей, стоящих в начале во главе движения»⁷⁷. Это часто цитируемое положение К. Марк­са имеет важное методологическое значение. Оно озна­чает, в частности, что случайное в истории является таким же законным предметом исследования, как и не­обходимое.

Следует оговориться. Такая постановка вопроса, разумеется, не проводит знака равенства между случай­ным и необходимым в истории. Еще более далека она от распространенной в буржуазной литературе гипертрофии роли исторической случайности, сводящей историю, по образному выражению Г. С. Коммеджера, к «смеси слу­чайностей, ошибок, неожиданностей и глупостей»⁷⁸

В историческом процессе случайное занимает подчинен­ное положение по сравнению с необходимым, будучи с ним диалектически связанным. По известному выра­жению Ф. Энгельса, оно «представляет собой форму, за которой скрывается необходимость»⁷⁹.

В общесоциологическом плане мы вправе отвлечься от случайного. Социологические законы выражают исто­рическую необходимость, и никакая случайность не мо­жет, например, изменить поступательный характер раз­вития человеческого общества или переход во всемирно-историческом плане от одной общественно-экономической формации к другой, более зрелой. Иное дело — живая историческая действительность в бесконечном многооб­разии ее конкретных проявлений. Здесь также историче­ская необходимость пробивает себе дорогу, но историку далеко не безразлично проследить формы, в которых происходит ее торжество, ибо именно в них обнаружи­вается составляющая предмет его исследования истори­ческая закономерность.

Нужно уточнить и само понятие торжества необходи­мости в конкретно-исторической действительности. Было бы упрощением понимать его как простое отрицание слу­чайности. В реальном историческом процессе дело об­стоит сложнее. Случайность не просто отрицается исто­рической необходимостью. В снятом виде она присутствует в том историческом состоянии, которое утверждается как реализация исторической необходи­мости, диалектически превращаясь в нее⁸⁰. Будучи формой выражения необходимости, случайность, прежде всего в образе исторической личности, накладывает свой, порой существенный, отпечаток на ее конкретно-истори­ческое воплощение.

В своей исследовательской практике историк имеет дело с разного рода случайностями. Одни из них уско­ряют торжество исторической необходимости, другие препятствуют этому. Но во всех случаях они образуют фактор исторического действия, который никак нельзя сбрасывать со счетов, рассматривая формирование кон­кретной исторической закономерности.

Понятия «историческая случайность» и «историческая закономерность» не являются взаимоисключающими друг друга. Напротив, первая составляет необходимый ингридиент второй. Конкретная историческая закономер­ность тем и отличается от социологической, что включает в себя момент случайного, необходимо не вытекающего из всего предшествующего хода исторического развития. Это «случайное», порожденное либо деятельностью исторических личностей, либо вмешательством объектив­ных факторов, внешних по отношению к данной последо­вательности событий, как раз и сообщает истории ее не­повторимое очарование. В противном случае она пред­ставляла бы унылую однообразную картину, в которой действовали бы не живые люди, наделенные разумом, волей, страстями, а бездушные марионетки неких выс­ших сил, программирующих все развитие человеческого общества.

Излюбленным мотивом буржуазных ученых, ратую­щих за изгнание из истории детерминизма, является за­щита «свободы воли» человека, его права на «свободный выбор»⁸¹. В действительности лишь марксистская поста­новка вопроса об исторической необходимости и истори­ческой закономерности дает ключ к подлинно научному решению этих проблем. Материалистическое истолкова­ние этих категорий не только не исключает, но и прямо предполагает существование «свободы выбора» людей. Вопрос заключается лишь в границах такой свободы. В противоположность антидетерминистским концепциям, имеющим широкое хождение в буржуазной литературе, марксистская наука исходит из того, что объективная обусловленность общественного развития в каждый дан­ный момент образует рамки, в которых протекает истори­ческая деятельность людей. Эти рамки предостерегают против всяких попыток изображения исторической лич­ности демиургом истории, способной по своему произволу придавать ей то или иное направление, но в то же время они достаточно широки для того, чтобы деятельность че­ловека в соответствии с его выбором могла оказать более или менее существенное воздействие на объективное те­чение событий.

Эта-то деятельность и привносит в закономерный ход исторического развития момент случайного. Он может быть достаточно заметным. Однако нельзя согласиться с мнением, что «собственно из того, что мы именуем слу­чайностями, и складывается конкретная закономерность, вытекающая из всей суммы тенденций развития, бесчис­ленных, а потому никогда не устанавливаемых наукой полностью «случайных» воль, поступков, событий, дей­ствий» ⁸². Конкретная историческая закономерность объективируется материальными условиями жизни об­щества и представляет собою в своей сущности выра­жение исторической необходимости. Что же касается исторической случайности, то она, накладывая свою печать на реализацию исторической закономерности, вместе с тем занимает подчиненное положение среди формирующих ее факторов и не определяет ее сущност­ное содержание. Исследователь-марксист, характеризуя известную историческую закономерность, обращает главное внимание на объективные предпосылки, обус­ловившие ее историческое бытие.

Предметом исследования марксистской исторической науки являются все конкретные исторические законо­мерности, составляющие в своей совокупности живую ткань общественного процесса. В их числе особо выдаю­щееся значение принадлежит закономерностям классо­вой борьбы. Их изучение составляет главную задачу марксистского исследования общества. Поскольку исто­рия классового общества есть история классовой борьбы, вне ее не могут быть поняты ведущие закономерности его развития.

Поскольку классовая структура составляет важней­ший продукт материальных условий жизни общества, коренящихся прежде всего в достигнутом данным обще­ством известном уровне развития производительных сил, ее изучение предполагает обязательное исследова­ние этих условий. Познание исторических закономерностей классовой борьбы, как и конкретных исторических закономерностей вообще, невозможно без учета мате­риальных предпосылок деятельности людей. Эти пред­посылки они застают в готовом виде объективно суще­ствующими независимо от их сознания. Без учета этого останется непонятной важная сторона предмета марк­систской исторической науки. Марксистское исследование конкретных исторических закономерностей должно опи­раться па твердый фундамент, который образует изуче­ние материальных условий социальной деятельности людей.

В социальной жизни люди не просто исходят из из­вестных материальных предпосылок, но и преобразуют их в процессе своей деятельности. Преобразование мате­риальных условий жизни общества составляет важней­ший результат исторической деятельности человека и, следовательно, также входит в сферу исторического исследования.

Итак, история исследует конкретные, ограниченные определенными пространственно-временными рамками, закономерности общественного развития, связанные с деятельностью людей, а также объективные пред­посылки и результаты этой деятельности.

Интерес историка распространяется как на объектив­ную, так и на субъективную стороны общественного про­цесса. Диалектическое единство этих сторон в реальной действительности требует от исторической науки рас­сматривать их в органическом взаимодействии. Естест­венно, что в конкретной историографической практике разные ученые в зависимости от круга своих научных интересов могут обращать преимущественное внимание на какую-то одну из них. При этом, однако, подлинно научное отражение исторической действительности до­стигается лишь тогда, когда в должной мере учитывают­ся обе ее стороны, независимо от того, какая из них вы­зывает интерес ученого. Нельзя, например, претендовать на научное освещение деятельности исторической лично­сти, не обращаясь к выяснению объективных закономер­ностей, в рамках которых она совершалась. Но точно также невозможно исследовать природу и характер объективной исторической закономерности без изучения деятельности масс, социальных групп, политических пар­тий, отдельных личностей, накладывающих на нее свой неизгладимый отпечаток. Вот почему изучение многооб­разных форм исторической активности масс, равно как и ее результатов, составляет специфическую черту исто­рии как науки и должно быть отмечено в самой форму­лировке ее предмета исследования.

Рассмотренное выше понимание предмета историче­ской науки представляет исходный пункт для изучения природы исторического познания. В частности, оно даст необходимые отправные моменты для суждения о позна­вательных возможностях истории.

¹ См.: Р а к и то в А. И. Анатомия научного знания. М., 1969, с. 9. 10.

²Гулыга А. В. Эстетика истории. М., 1974, с. 4.

³ См.: Большая советская энциклопедия, изд. 3, т. 10. М., 1972,
с. 575.

⁴ Д ь я к о в В. А. Указ. соч., с. 11.

⁵ См. об этом: Г у л ы г а А. В. Указ. соч., с, 3.

^г См,: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 345.

⁷ Не только общертвеиных. Рассматривая развитие науки как один'из важных аспектов общественного развития в целом, историк в той или иной мере вынужден вступать и в сферу естествознания.