Глава 5. Казармы молодняка и Битра‑холд

Казармы молодняка и Битра‑холд

Внезапное, стремительно усиливающееся чувство голода подняло Дебру из такого глубокого сна, что она в первый момент никак не могла понять, где находится. Кровать была слишком мягкой, она спала одна, и ни звуки, ни запахи не были знакомы.

«Я очень проголодалась и знаю, что ты очень устала, но у меня в животе пусто, пусто, пусто…»

– Морат'а! – воскликнула Дебра, вскочила – и с треском врезалась головой в челюсть дракончика, поскольку Морат'а склонилась над ее постелью. – Ой! Ой, милая моя, я тебя не поранила? – Стоя на кровати, она обняла Морат'у, гладя ее скулы и ушные отверстия, тихо извиняясь и обещая никогда больше не делать ей больно.

Маленькая зеленая сфокусировала взгляд. Глаза ее слегка вращались и приобрели слегка красноватый оттенок боли и тревоги, который после извинений и обещаний Дебры быстро исчез.

«У тебя голова куда крепче, чем кажется», – сказала зеленая, встряхнувшись.

Дебра почесала Морат'у под подбородком, куда пришелся удар.

– Извини, маленькая.

И тут она услышала хихиканье за спиной и резко обернулась, злая и готовая лезть в драку. Оказалось, что в казарме она не одна. Белокурая девочка из Исты – Сарра, так ее звали, – сидела на краешке постели, складывая одежду в сундук. Ее дракончик еще спал, свернувшись в клубок, и чуть посапывал.

– Ой, я не хотела никого обидеть, – сказала Сарра, улыбаясь так добродушно, что Дебра сразу успокоилась. – Посмотрела бы ты на ваши физиономии. У Морат'ы глаза в кучку съехались, когда ты в нее врезалась.

Дебра потерла макушку, поморщилась и вылезла из кровати.

– Я так глубоко заснула… когда я в первый раз… я не думала…

– Морат'а вела себя хорошо, как могла, – сказала Сарра. – Т'дам велел переодеться для грязной работы. Надо их выкупать и помазать маслом после первого сна.

«А ты долго будешь одеваться»? – жалобно спросила Морат'а.

– Нет, дорогая моя, – сказала она и, отвернувшись от Сарры, чтобы вдруг не смутить ее, стянула ночную сорочку и набросила одежду, лежавшую сверху, – не новую, но прочную.

Новыми были только носки, связанные из плотного хлопка, чему она была особенно рада, поскольку уже несколько дней не меняла носков. Она сунула ноги в башмаки и встала.

– Я готова, дорогая, – сказала она маленькому зеленому дракончику, который спрыгнул с платформы и естественно, тут же ткнулся в пол носом.

Сарра перепрыгнула через кровать, спеша на помощь Морат'е и изо всех сил стараясь не рассмеяться так что чуть не задохнулась. Увидев, что Морат'а не ушиблась, Дебра ответила истанке улыбкой.

– Они всегда так?..

Сарра кивнула.

– Так Т'дам рассказывал. Сразу за дверью найдешь бадью с мясом… Нынче нам еще дают послабление – она сморщила носик, – но завтра придется вставать на заре и самим готовить завтрак для наших питомцев.

Зеленый дракончик Сарры громко всхрапнул, и девочка обернулась посмотреть, не просыпается ли он. Но зеленая испустила дрожащее тоненькое «ооооо‑о‑о‑о», и ритмичный храп возобновился.

– Она всю ночь так? – спросила Дебра.

«Я такая голодная…»

Дебра рассыпалась в извинениях, а Сарра бросилась вперед и распахнула обе створки двери, а затем изысканно поклонилась, приглашая их выйти. Морат'а немедленно толкнула Дебру в правый бок, учуяв соблазнительный запах, исходящий из двух закрытых бадей, стоявших перед казармой.

Дебра подтянула бадью поближе. Морат'а нетерпеливо столкнула крышку и начала заглатывать куски мяса. Дебра разрешила ей наполнить рот, а потом загородила бадью своим телом.

– Морат'а, ты должна жевать и только потом глотать. Ты слышишь? Иначе подавишься и умрешь, и что тогда будет со мной?

Морат'а глядела на нее с таким страдальческим видом и укоризной, что Дебра не могла оставаться суровой.

– Жуй, – сказала она, запихивая горсть мясных кусочков в раскрытую пасть Морат'ы. – Жуй! – повторила она и Морат'а послушно прожевала, прежде чем потребовать следующую порцию. Дома, в холде, Дебре приходилось выкармливать детенышей, оставшихся без матери, так что кое‑каким приемам она научилась.

«Кто бы ни рассчитывал порцию, – подумала Дебра – он прекрасно знал, сколько влезет в животик молодого дракончика». Бадья постепенно пустела, Морат'а ела все медленнее, и, когда Дебра добралась до дна бадьи, зеленая сыто вздохнула и лениво проглотила последний кусочек.

– Вижу, она позавтракала, – сказал Т'дам, появляясь сзади так неожиданно, что Морат'а аж взвизгнула, а Дебра чуть не упала. Т'дам схватил ее за плечо и помог выпрямиться. – Мы в Вейре обходимся без лишних церемоний, – мягко сказал он. – Теперь своди ее к озеру выкупаться, – показал он вправо. Дебра посмотрела и поняла, что холмики – это спящие дракончики. – Когда она проснется после этой кормежки, ты сможешь выкупать ее и смазать маслом. – Т'дам усмехнулся. – А в следующий раз… – он показал налево. – Ты у нас брезгливая? – спросил он.

Дебра внимательно посмотрела в ту сторону и увидела шесть ободранных туш, висевших на треногах. А молодежь срезала ножами мясо с костей или нарезала его на столе для кормления дракончиков.

– Я‑то? – цинично фыркнула в ответ Дебра. – Непохоже.

– Хорошо, – одобрительно протянул Т'дам. – А вот некоторые из твоих товарищей не так стойки. Ну, иди, Морат'а, – сказал он совершенно другим тоном, ласковым, теплым и вкрадчивым. – Тебе надо немного поспать, а песок вокруг озера нагрелся на солнышке…

Морат'а подняла голову и посмотрела на Наставника. Глаза ее блеснули зелено‑голубым.

«Он добрый», – сказала она и побрела к озеру. Ее набитый животик выпирал вперед.

– Когда уложишь ее, Дебра, иди на кухню и позавтракай сама. Хорошо, что у тебя крепкий желудок – сказал он, уже отвернувшись, но Дебра расслышала его тихий смешок.

«Но ведь до озера так далеко, Дебра!» – пыхтя, пожаловалась Морат'а.

– Вовсе нет, – ответила Дебра. – К тому же тут слишком каменистая почва, так что спать тебе будет неуютно.

Морат'а опустила длинную мордочку, оттолкнула с дороги камень и вздохнула. Шла она очень медленно, а Дебра подбадривала ее на каждом шагу, пока они не добрались до песка, окружавшего озеро. Его недавно разравнивали, и следы грабель были еще видны под отпечатками лап и хвостов дракончиков. Дебра отвела Морат'у подальше на песок, на свободный пятачок между двумя коричневыми, которые лежали, свернувшись в клубок, прикрывая крыльями глаза от лучей осеннего солнца.

Тяжело вздохнув, Морат'а плюхнулась на свой задик с видом «я никуда отсюда дальше не пойду» и медленно перевалилась на правый бок. Она обернула вокруг себя хвост, сунула голову под левое крыло и, урча, заснула.

Дебра никак не могла покинуть дракончика, восхищенно удивляясь тому, как это она заслужила любовь такого замечательного существа.

Она так долго была одинока и обделена любовью – с того самого дня, как ее мать умерла, а брат покинул семейный холд. Теперь у нее была Морат'а, и принадлежала она только ей одной, и все долгие годы одиночества показались ей одним незначительным моментом.

Наконец Дебра решила, что Морат'а здесь в полной безопасности, заставила себя отойти и направилась к той стене кратера, где располагались кухни. Манящий запах свежего хлеба и другой еды заставил ее ускорить шаги. Она надеялась, что у нее хватит сдержанности не заглотить свой завтрак с жадностью дракончика.

Кухни в Телгар‑Вейре представляли собой череду пещер, каждая со своим входом, разной величины и высоты. Когда Дебра вошла в ближайшую, самую меньшую, она увидела, что вдоль внешней стены ее идут очаги и печи, каждая со своим дымоходом, выходящим наружу. Длинные столы, за которыми вчера сидели гости, были большей частью убраны, осталось ровно столько, сколько нужно было для населения Вейра. Внутри кипела работа – мужчины и женщины готовили еду.

– Завтрак накрыт вон там, – улыбнулась Дебре какая‑то женщина и показала, куда идти. – Каша еще горячая, и кла только что сварили. Угощайся.

Дебра посмотрела налево, на самый дальний очаг, около которого стояли столы и стулья.

– Скоро поспеет свежий хлеб, я принесу, – сказала женщина, продолжая заниматься своим делом.

Дебра только‑только положила себе каши – без комьев, не подгорелую – и налила чашку кла, когда к столу подошли двое мальчиков. Вид у них был смущенный, они явно не знали, куда им дальше идти.

– Вот миски, вот чашки, – показала Дебра. – И придерживайте горшок вон тем обрывком полотенца, когда будете накладывать кашу. Горячий.

Они робко улыбнулись ей – оба только‑только вошли в возраст, пригодный для Запечатления, так что она чувствовала себя по сравнению с ними мудрой и взрослой. Они сумели положить себе каши в миски и налить кла, правда, не обошлось без накладок: несколько ложек уронили в огонь, шарахаясь от шипения горячего пара.

– Садитесь здесь, я не кусаюсь, – сказала она, постучав по столу.

Они отнюдь не выглядели ворчливыми и угрюмыми как ее младшие сводные братья.

– У тебя ведь зеленая? – спросил первый. Черные кудрявые волосы его были совсем недавно коротко подстрижены.

– Конечно, зеленая, балда, – сказал второй, ткнув его локтем в бок. – Я М'рак, а моего бронзового зовут Канет', – добавил он со вполне понятной самодовольной ухмылкой.

– А моего бронзового зовут Тьябет', – сказал черноволосый, тоже переполненный гордостью за своего дракона, а потом скромно добавил: – А я C'мон. А как зовут твою зеленую?

– Морат'а. – Дебра поняла, что расплывается в улыбке. Неужто все молодые всадники такие же пьяные от радости, как и они?

Мальчики уселись поудобнее и начали есть почти так же жадно, как дракончики. Дебра нарочно стала подносить ложку ко рту помедленнее. Каша и вправду была слишком вкусной, чтобы вот так просто ее глотать. В ней не было ни лузги, ни камешков. Телгар явно отдавал Вейру лучшее, даже если это был всего лишь овес для каши. Она вздохнула, снова обрадовавшись тому, что вчера запечатлила Морат'у.

Мальчики внезапно замерли, не донеся ложек до рта, и Дебра быстро обернулась. К ним шла Тиша, старшая над нижними пещерами. Обознаться было невозможно. Широкое полное лицо Тиши расплылось в столь же широкой улыбке.

– Ну, как вы сегодня? Хорошо устроились? Не нужно ли чего? Родители заберут вашу нарядную одежду, а вот для грязных работ одежка понадобится очень‑очень, – сказала она своим густым низким добродушным голосом. – Как завтрак? Хлеб только что из печи, можете брать все, что хотите. – Она остановилась рядом с Деброй, и ее красивые руки с длинными сильными пальцами легонько погладили девочку, словно она пыталась что‑то сказать. – Если чего понадобится, приходи ко мне или скажи Т'даму. Вам, молодым, сейчас нужно думать только о ваших дракончиках. Это довольно тяжелая работа, уж поверьте, так что не робей. – Она еще разок погладила Дебру.

– Я не сообразила, что надо взять с собой то платье, что вы мне вчера дали, – сказала Дебра, думая, что Тиша именно об этом хотела спросить.

– Да ты что, девочка! – округлила глаза Тиша. – Это твое платье, хотя, когда его шили, мы не знали, что ты к нам приедешь. – Она расхохоталась, и от ее грудного смеха все ее большое тело заколыхалось.

– Но оно такое красивое… – запротестовала было Дебра.

Тиша снова похлопала ее по плечу.

– Оно прекрасно на тебе сидит. Я люблю шить новую одежду. Это моя страсть. Я всегда что‑нибудь шью. – Снова похлопала. – В прошлом году я кроила и шила это платье просто так, никого не имея на примете, но, даже зная тебя, я все равно лучше бы не сшила. Это твое платье. Всем нам захочется надеть что‑нибудь понаряднее на Седьмой День. А ты умеешь шить? – спросила она, с надеждой глядя на Дебру.

– Нет, боюсь, не умею, – ответила Дебра, опуская взгляд. Она помнила, как мать каждый вечер сидела с Рукодельем, вышивая одежду для Встречи. Джиса же едва умела заплаты ставить, и никто из ее дочерей не умел шить одежду и чинить ее.

– Не знаю, как жены холдеров сейчас воспитывают дочерей, но я уже в три года умела держать иголку в руках… – продолжала Тиша.

Мальчики не сводили с них глаз.

– Вы тоже научитесь стежки делать, мои юные друзья, – сказала она, грозя им пальцем. – И будете шить башмаки и куртки, если хотите сами сделать свой верховой наряд.

– Да? – изумленно спросил М'рак – Но ведь шитье – женское дело.

– Только не в Вейре, – твердо сказала Тиша. – Скоро сами увидите. Это тоже входит в обязанности всадников. Научитесь. А теперь вот вам хлеб, масло и банка варенья.

Еще одна полная женщина подошла к ним, радуясь тому, что сейчас удивит их лакомством, и поставила на стол поднос.

– Отлично, спасибо, Аллья, – сказала Тиша, и Дебра тоже что‑то пробормотала в благодарность, да и C'мон вспомнил о манерах. М'рак же, не тратя слов, схватил кусок горячего хлеба и сунул его в рот.

– О! Здорово!

– Ты только не выверни его обратно, когда станешь готовить мясо для следующей кормежки своего дракончика, – сказала Тиша и ушла, прежде чем обалдевший всадник понял ее слова.

– Что она хотела сказать? – спросил он остальных. Дебра усмехнулась.

– Ты в холде вырос?

– Да, мы ткачи, – сказал М'рак, – из Керуна.

– Мы должны ведь нарезать мясо для дракончиков – слегка встревоженным тоном спросил C'мон. – С… с туш, которые подвешивают?

– То есть срезать мясо с тех, кто это мясо имеет? – М'рак слегка побледнел и сглотнул.

– Именно так, – ответила Дебра. – Если хотите, я вам тушу освежую, а вы будете просто резать мясо. Идет?

– Идет! – горячо согласился М'рак. И снова сглотнул. Забытый хлеб лежал у него на ладони, и почему‑то он больше не стремился запихать его в рот. Положил ломоть. – Я и не знал, что это тоже обязанность всадника.

Дебра хихикнула.

– Думаю, все мы скоро поймем, что быть всадником – не значит просто сидеть на шее дракона и летать на нем куда заблагорассудится.

Ее предсказание сбылось весьма быстро и точно. Она не пожалела о своей сделке с двумя мальчиками – это было честное распределение труда, – но ей и вправду показалось, что следующие несколько недель она только и делала, что свежевала туши и кормила дракончика, купала, мазала, и больше ни на что, кроме сна, времени у нее не оставалось. Да, ей приходилось выкармливать детенышей, но ни один из них не был такого размера, как дракончик, и не был столь прожорлив. Казалось, Морат'а с каждым днем становится все больше, сразу же перерабатывая съеденное в массу тела, что означало еще больше мытья, смазывания и кормежки.

– Я все время говорю себе, что дело того стоит, – как‑то раз прошептала Сарра, устало растянувшись на кровати.

– И помогает? – спросила Гразелла, со стоном поворачиваясь на бок.

– А смысл? – встряла Месла, сбрасывая сапоги.

– От масла мои руки стали мягче, – с удовольствием заметила Дебра, впервые заметив это.

– А мои волосы стали сальными до ужаса, – сказала Джули, глядя на растрепавшийся кончик своей косы. – Выкроить бы времечко помыть голову.

– Попроси Тишу, и она устроит тебе замечательный массажик, – сказала Анжи, потянувшись и зевнув. – У меня нога почти прошла.

Она и ее Плат'а неудачно упали, и Анжи так сильно растянула мышцы на правой ноге, что поначалу все боялись, что она сломала ее. Плат'а сходила с ума от тревоги, пока Маранис не сказал, что это лишь сильное растяжение. Остальные девушки помогали Анжи ухаживать за Плат'ой.

– Все это значит – быть всадником, – сурово сказал Т'дам, но никто не усомнился, что он очень сочувствует Анжи: он всегда был под рукой, готовый помочь. – Потом еще смеяться над собой теперешними будете.

Хотя в комнате, где восседал лорд‑холдер Чокин, позируя Иантайну, было теплее, чем в комнатушке, где жил молодой художник, недавно получивший диплом живописца, от усталости тепло не спасало. Рука у Иантайна затекла, он очень устал, хотя своей ненавистной модели старался этого не показывать.

Ему нужно было как можно скорее и как можно лучше закончить эту работу, иначе он рискует застрять в Бит‑ре до весны. К счастью, недавно выпавший снег стаял. Нужно побыстрее дописать портрет и уехать до того, как холст высохнет. И с обещанными марками в кармане!

И с чего он вообще взял, что сумеет справиться с любой проблемой, связанной с выполнением заказа? Ведь предупреждали же – не связывайся с битранцами. Но… как‑то расплывчато. Почему Усси не сказал ему, сколько еще народу одурачил битранский лорд‑холдер? Контракт казался совершенно правильным, все в нем было как надо, и никаких подозрений документ не вызывал. Неопытность и тщеславие – вот в чем корень бед Иантайна. Слишком самоуверен, чтобы прислушиваться к советам умудренного годами мастера Домэза, который пытался вбить немного ума в его тупую башку. Но мастер Домэз был известен еще и тем, что позволял каждому учиться на своих собственных ошибках – особенно не связанных с Искусством.

– Прошу вас, лорд Чокин, посидите еще немного спокойно. Прекрасное освещение, надо им пользоваться, – сказал Иантайн, заметив, как задергались толстые щеки Чокина. Это был не тик, просто лорд не мог сидеть в своем модном кресле спокойно, как и его дети.

Иантайна посетила зловредная мысль: а не увековечить ли вот этот самый тик? Только вот вряд ли Чокину это понравится. Правда, Иантайн уже постарался облагородить на портрете его неопрятные коричневые брови, которые почти сходились на переносице мясистого, похожего на картошку носа (нос Иантайн тоже сумел искусно улучшить).

Мастер Домэз часто говорил своим ученикам, что при написании портретов надо быть тактичным, но Иантайн всегда спорил: если человек хочет получить настоящий портрет, необходим реализм.

– Настоящие портреты не бывают реалистичны, – говорил его наставник ученикам. Занятия у них проходили тогда в большом бараке. – Реализм нужен для пейзажей, исторических полотен, но не для портретов. Никто не хочет видеть себя таким, каким видят его другие. Удачный портрет получается тогда, когда портретист пишет его с чувством такта и симпатией.

Иантайн вспомнил, как они ругались – нечестно, мол, потворствовать больному самолюбию. Мастер Домэз перебирал очки, которые ему приходилось теперь носить, чтобы видеть дальше собственного носа, и улыбался своей мягкой всезнающей улыбкой.

– Те из нас, кто усвоил, что портретист должен быть еще и дипломатом, зарабатывают себе на жизнь. А те кто желает рисовать правду, кончают в ремесленном цехе, раскрашивая декоративные бордюры.

Когда цех Домэза получил заказ на миниатюры детей лорда Чокина, никто особенно не стремился заполучить этот контракт.

– В чем дело? – спросил Иантайн, когда объявление провисело на доске три недели и никто не отозвался. Ему предстоял последний экзамен в цехе Домэза, и он надеялся получить похвальный аттестат.

– Дело в Чокине, – сказал Усси, цинично фыркнув.

– О, мне известна его репутация, – ответил Иантайн, беспечно взмахнув перепачканной в краске рукой. – Это все знают. Но ведь он подписывает договор. – Он похлопал по документу. – И условия точно такие, какие назначили бы мы сами.

Усси зажал рот рукой, чтобы не прыснуть, и посмотрел на Иантайна с тем покровительственным видом, который всегда выводил Иантайна из себя. Он знал, что он лучший рисовальщик и колорист, чем Усси когда‑нибудь станет, но Усси всегда ведет себя с таким превосходством! Иантайн мог не сомневаться, что он лучший, постоянно совершенствующийся художник, поскольку в студии все могли видеть работы других учеников. Анатомические работы Усси выглядели так, словно он делал их с мутантов, чувство цвета – гротескное. Пейзажи Усси делал куда лучше, а на геральдических щитах, эмблемах и прочих второстепенных работах и вовсе набил руку.

– Да, но тебе придется жить в Битра‑холде, пока ты не выполнишь заказ, а зима – не лучшее время для жизни там.

– Что? Четыре миниатюры – до самой зимы? Да сколько же это может занять времени? – Иантайн рассчитывал в крайнем случае на неделю. Этого хватит даже для самых маленьких и непоседливых детишек.

– Да‑да, тебе всегда удавалось заставить детишек сидеть смирно. Но это дети Чокина, и если они хоть в чем‑то похожи на папашу, то черта лысого ты заставишь их вести себя пристойно, чтобы получить хоть какое‑то сходство. Да только я сомневаюсь, что тут требуется строгое сходство. А зная тебя, Иан… – Усси погрозил ему пальцем, улыбнувшись еще шире. – Ты нипочем не сумеешь так пригладить образы драгоценных крошек, чтобы удовлетворить чадолюбивого папочку.

– Но…

– Когда последний раз Чокин сделал заказ, – сказал Чомас, вступая в разговор, – Макартор проторчал у него девять месяцев, пока тот признал его работу «удовлетворительной». – Чомас ткнул пальцем в пункт «по получении удовлетворительной работы». – Вернулся он тенью самого себя и куда беднее, чем отправился.

– Макартор? – Иантайн знал этого художника, человека способного, с наметанным на детали глазом. Сейчас он делал фрески для нового зала в Нерат‑холде. Иантайн попытался придумать причину, по которой Макартор не сумел удовлетворить Чокина. – В деталях он дока, но не портретист, – сказал он наконец.

На длинном лице Усси брови полезли вверх, а серые глаза лукаво блеснули.

– Ну так возьми заказ и сам посмотри. Некоторым из нас нужны лишние деньги для Праздника Окончания Оборота, но не настолько, чтобы переться ради них в Битра‑холд. Знаешь репутацию тамошних игроков? Они скорее подохнут, чем перестанут играть.

– Не так страшен черт, как его малюют, – ответил Иантайн. – Шестнадцать марок плюс кормежка, кров и расходы на дорогу.

Усси прищелкнул пальцами.

– На дорогу? Но дорогу туда ты оплачиваешь сам…

– Подожди, он оговаривает дорожные расходы – запротестовал Иантайн, тыкая пальцем в соответствующий пункт.

– Хм, но сначала ты оплачиваешь дорогу туда и должен отчитаться за каждый потраченный грош. Это займет у тебя несколько дней, так‑что распиши заранее. Чокин настолько скуп, что ни один порядочный повару него не задерживается, не говоря уж о домоправительницах, мажордомах и прочей прислуге, так что тебе, возможно, придется готовить самому… если ему не придет в голову слупить с тебя за дрова, на которых готовили еду. В холде нет центрального отопления, так что тебе придется разводить огонь в комнате… да, и возьми свой меховой спальный мешок, наемным работникам он их не дает…

– Наемным? Портретист из цеха Домэз – это вам не наемный работник! – возмущенно ответил он.

– В Битре, друг мой, все наемные работники, – вмешался Чомас. – Чокин за всю свою жизнь не заключил честного контракта. И перечитай контракт до словечка, если тебе хватит дури принять заказ. Но если у тебя есть мозги, ты откажешься. – Чомас решительно повернулся и пошел к себе в мастерскую, где завершал работу над инкрустацией по дереву.

Однако Иантайну очень были нужны деньги. Почти ощущая в руках диплом, он хотел отдать родителям то, что задолжал им. Его отец собирался отдать земли Иантайна под пастбища, но у него не было денег, чтобы заплатить Конклаву пошлину за передачу. Сумма была скромная, но существенная для большой семьи Иантайна, которой пришлось бы урезывать себя буквально во всем, чтобы накопить ее. Так что для Иантайна заработать деньги было вопросом самоутверждения и гордости.

Родители обеспечили ему хороший старт, лучший, чем он заслуживал, – если вспомнить, как редко бывал он в холде после своего двенадцатого дня рождения. Его мать хотела, чтобы он стал учителем, как она до замужества. Именно она и дала начальное образование ему, его девяти братьям и сестрам и детям из соседних овцеводческих и фермерских холдов близ Бендена. А поскольку он выказывал не просто острый интерес к учению, но еще и явный талант к рисованию – он каждый дюйм драгоценного рисовального альбома покрыл зарисовками из жизни холда, – было решено отправить его в Колледж. Конечно, помощи от него теперь не будет, но отец с неохотой признал, что парень куда ловчее управляется с пером, чем с пастушьим посохом. Его младший брат, который любил сельскую работу, страшно хотел взять на себя обязанности Иантайна.

Как только мальчик оказался в Колледже, его необычный талант и наблюдательность были отмечены. Мастер Клиссер настоял, чтобы он сделал папку зарисовок: «животные, цветы и минералы». Это было просто, поскольку Иантайн постоянно делал зарисовки и наброски, о которых соученики и не подозревали. Многое он рисовал во время других уроков. Чаще всего – и эти наброски Клиссер особенно любил – он делал зарисовки Бетани, игравшей на гитаре. Они всем нравились, даже Бетани.

Его наброски разослали в несколько отдельных цехов, где обучали разнообразным ремеслам – от выделки кожи до резьбы по дереву, стеклодувного и камне резного мастерства. Ни в одном из цехов на западном побережье не нашлось места для лишнего студента но одна женщина, главная ткачиха Южного Болла, сказала, что свяжется с мастером Домэзом из Керуна, одним из лучших портретистов Перна, поскольку ей кажется что талант мальчика лежит как раз в этой области.

К изумлению Иантайна, как‑то утром в Колледж прилетел зеленый дракон, чтобы отвезти его к Домэзу для разговора. Иантайн не мог решить, что ему больше нравится – полет на драконе сквозь Промежуток, перспектива встречи с мастером Домэзом или мысль о том, что искусство может стать его профессией.

Мастер Домэз предложил ему нарисовать самого себя, а потом принял в ученики и в тот же день послал его родителям письмо, в котором оговаривались условия его учебы.

Семья Иантайна была просто ошеломлена, получив такое письмо. Но еще больше их поразило то, что лорд и леди Бенден‑холда взяли на себя выплату более чем половины пошлины за землю.

Теперь он должен заработать как можно больше и как можно быстрее и показать семье, что ее жертвы были не напрасны. Несомненно, с лордом Чокином договориться трудно. Несомненно, проблемы будут. Но марки, обещанные за заказ, помогут оплатить пошлину. Потому Иантайн подписал контракт, сделал копию для мастера Домэза, и контракт был возвращен лорду Чокину.

Чокин потребовал подтверждения таланта Иантайна от его мастера, получил его, а затем вернул подписанный контракт.

– Ты бы перечитал получше, Иан, – сказал Усси, когда Иантайн торжествующе взмахнул документом.

– Зачем? – Иантайн посмотрел на страницу и показал нижние строки. – Вот моя подпись, вот подпись Ломэза рядом с Чокиновой. Вот эта закорючка, должно быть, и есть. – Он протянул документ Усси.

– Хм‑м, вроде все верно, хотя раньше я никогда не видел подписи Чокина. И где они нашли эту машинку? Половина букв не пропечатывается. – Усси вернул ему документ.

– Я поищу образец подписи лорда Чокина, – сказал Иантайн, – хотя зачем ему отвергать контракт, который он же и предложил?

– Он битранец, и ты знаешь, что они собой представляют. Ты уверен, что это твоя подпись?

Усси ухмыльнулся, глядя, как Иантайн подозрительно пялится на свое имя, и рассмеялся.

– Да, это точно моя. Посмотри на наклон буквы «т». Я всегда так пишу. К чему ты клонишь, Усси? – Впервые Иантайн ощутил некоторую тревогу.

– Битранцы славятся своим умением подделывать. Помнишь дела о фальшивых актах передачи земель пять лет назад? Нет, думаю, ты о них не слышал. Ты тогда был еще школьником. – Беспечно взмахнув рукой, Усси покинул озадаченного и встревоженного Иантайна.

Когда он принес контракт своему мастеру, Домэз отыскал образец подписи лорда Чокина на старом мятом и потертом документе. Домэз водрузил очки на нос и долго изучал собственную подпись на нынешнем контракте. Положил документ в неотложные.

– Мы сделаем копию для нашего рабочего журнала. Но если у тебя будут какие‑то сложности в Битра‑холде, тотчас дай мне знать. Куда легче уладить дела в самом начале, сам знаешь. И не позволяй, – он погрозил ему Пальцем, – втягивать им себя в азартные игры, каким бы умным ты себя ни считал. Битранцы зарабатывают себе этим на жизнь. Тебе с ними не сравниться.

Иантайн искренне поклялся, что будет избегать игр. Он никогда ими не интересовался, поскольку ему больше нравилось рисовать игроков, а не играть. Но игра не была тем самым «делом», которое интересовало мастера. На самом деле речь шла о нюансах значения слова «удовлетворительный». Это простое слово – и как же неправильно можно его истолковать… Вот он и влип.

Он написал не четыре миниатюры, а почти двадцать использовал весь привезенный с собой материал, так что даже пришлось посылать в цех, поскольку дерево для миниатюр должно быть надлежащим образом просушено, а то оно покоробится, особенно во влажном климате Битра‑холда. Первые четыре он написал на холсте, после чего по длинному перечню недостатков, который предъявили ему лорд Чокин и леди Надона, понял, что на холсте ему нипочем не сделать работу «удовлетворительно».

– Раз он не высшего качества, – и леди Надона пробежала своими ноготками, длинными, почти как драконьи когти, по холсту, так яростно дергая нитки, что окончательно испортила поверхность, – то долго не проживет. Вы должны рисовать на древесине небесного дерева.

– Но она дорогая…

– Вам очень хорошо заплатят за эти миниатюры, – сказала она. – Мы ожидали по крайней мере самого высококачественного материала.

– Но небесное дерево не оговорено в контракте…

– А надо было? – надменно заявила она. – Я была уверена, что в цехе Домэз все по высшему классу!

– Мастер Домэз снабдил меня лучшим холстом. – И он отодвинул оставшиеся рамы с холстом подальше от нее. – Он сказал, что всегда дает именно такой материал. Если вы хотели миниатюры на небесном дереве, вы должны были оговорить это в контракте.

– Конечно, именно этого я и хотела, молодой человек. Даже самое лучшее недостаточно хорошо для моих детей.

– Есть небесное дерево в холде? – спросил он. По крайней мере со сверхтвердой плашки можно стереть «неудовлетворительную» работу без риска повредить поверхность.

– Конечно.

Это было его первой ошибкой. Однако тогда он еще горел желанием сделать хорошую работу, приложив все свое искусство. Битранское небесное дерево оказалось толстой доской, годной разве для изготовления мебели и недостаточно тонкой для миниатюр, которые теперь следовало делать в два раза больше обычного.

В списке претензий значились и позы детей, хотя их предложила сама леди.

– Чодон сидит совершенно неестественно, – сказала леди Надона. – Совершенно неестественно. Такой напряженный, сутулый. Почему вы не велели ему сидеть прямо? – Иантайн еле сдержался, чтобы напомнить леди Надоне, что говорил это тысячу раз при ней. – И у него так противно нахмурены брови…

Вообще‑то это было его обычное выражение лица.

– Может, стоя? – спросил он, заранее страдая от того, что придется уговаривать их стоять спокойно. Он и сидеть‑то их с трудом заставлял. Как и предсказывал Усси, уговоры на них не действовали, и отвлекались они так быстро, что он не успевал набросать нужную позу или хотя бы заставить изобразить улыбку.

– А почему вы, черт подери, рисуете такие маленькие картинки? Я что, через лупу смотреть должна? – сказала леди Надона, держа миниатюру на вытянутой руке. Иантайн уже довольно много знал о своей нанимательнице, чтобы удержаться от замечаний насчет ее дальнозоркости.

– Обычный размер для миниатюры.

– Это вы так говорите, – набросилась на него она. – Я хочу получить то, что смогу увидеть от противоположной стены комнаты.

Поскольку она всегда держалась «на другой стороне комнаты», когда ее чада крутились поблизости, он мог ее понять. Это были самые мерзкие подростки, каких он только видел, – толстые, поскольку по натуре были ленивы, одетые не по росту, поскольку швеи холда были неумехами, они постоянно что‑то жрали, и на их физиономиях и одежде всегда были пятна и крошки. Их редко стригли, и все они ходили с грязными, длинными, неровно подстриженными космами. Даже две девочки были совершенно неженственны. Одна обрезала челку ножом – оставляя длинную косу, которую украшала бусинами и колокольчиками. У другой были толстые косы, которые она переплетала только в тех случаях, когда то, что скрепляло их, терялось.

Иантайн долго мучился со свиноподобным Чодоном, пока не понял, что этого ребенка просто невозможно изобразить «естественно». В конце концов он решил, что главное, чего следует добиться, – чтобы было понятно, какой именно отпрыск где нарисован. Но портрет Чодона был признан «неудовлетворительным». Более‑менее сносным признали только портрет младшего, упрямого малыша лет трех, который ничего, кроме слова «нет», не знал и постоянно таскал с собой мягкую, набитую соломой игрушку. На самом деле лучшим в портрете Брискина был грязный соломенный зверь.

Иантайн попытался как‑то романтизировать необычную прическу Луччи, но ему сказали, что с нормальными волосами она выглядит лучше и если он хоть что‑то умеет, то пусть их и пририсует. И почему на ее лице такое глупое выражение, когда у Луччи очаровательнейшая улыбка и чудесный нрав? («Особенно когда она пытается свести кошку с котом, связывая их хвостами», – мысленно сказал Иантайн. В Битра‑холде не было ни единого неискалеченного животного, и поваренок сказал ему, что они уже семь собак потеряли в этом году из‑за «несчастных случаев».) У Луччи был кривой рот, вечно кисло поджатые губы. У Лонады, второй дочери, – пухлое лицо с глубоко посаженными темными глазками и отцовский нос. Это и для мужчины‑то не ахти, а уж для женщины совсем худо.

Иантайну пришлось «купить» замок, чтобы из крохотной комнатушки, в которой он жил, не стянули спальный меховой мешок. Он знал, что его багаж в первый же день обшарили, и, возможно, не раз, судя по сальным отпечаткам пальцев на банках с красками. Поскольку он не привез с собой ничего ценного – да у него ничего и не было, – то он и не волновался. В любом холде нет‑нет да и проявится воришка‑другой. Управитель холда обычно знает, кто это, и возвращает то, что было похищено из гостевой комнаты. Но когда Иантайн нашел баночки с краской открытыми – чтобы высохли, – он сдался и «заплатил» за замок. В безопасности он себя не чувствовал, поскольку раз есть ключ, то и Дубликат сделать проще простого. Но мех пока оставался на постели. Он был рад, что взял меховой спальный мешок, поскольку одеяла, которые ему дали, были дырявыми, их давно уже было пора пустить на тряпки.

И это еще далеко не самые серьезные проблемы в Битра‑холде. Выслушивая все замечания по поводу уже нарисованных миниатюр, причем в третьей серии картины были куда крупнее, чем в первой, Иантайн начал кое‑что понимать в том, как родители видят своих отпрысков. На пятой серии он почти добился «удовлетворительности». Почти…

Затем дети, один за другим, заболели какой‑то детской хворью, их обсыпало, и они вообще сидеть не могли.

– Вам следовало бы взяться за какое‑нибудь дело дабы оправдать ваше содержание, – заявила леди Надона когда детей изолировали от прочих обитателей холда.

– В контракте сказано, что я буду иметь постель и стол…

Чокин поднял толстый палец, недобро улыбаясь.

– Пока вы работаете по контракту – да.

– Но дети больны…

Чокин пожал плечами.

– Это контрактом не оговорено. Вы не выполняете сейчас условия контракта, стало быть, холд сейчас не обязан вас кормить и предоставлять вам жилье. Конечно, я всегда могу вычесть из вашего жалованья расходы на время вашего безделья… – Ион расплылся в злорадной ухмылке.

– Безделья?.. – Иантайн был так взбешен, что не успел сдержать крик. «Неудивительно, – подумал он, – с трудом взяв себя в руки, что никто в цехе Домэза не пожелал взяться за выполнение битранского заказа».

– Хорошо, – рассудительно сказал Чокин. – Какое еще слово подходит, если вы не заняты работой, на которую вас наняли?

«Интересно, – подумал Иантайн, – знает ли Чокин, насколько важно ему получить до копейки те деньги, о которых говорилось в контракте?» Он не разговаривал в холде ни с кем – народ здесь был в лучшем случае мрачным и необщительным, да и встречались они обычно за едой. Оставалось только надеяться, что ему не придется столкнуться с ними в темном углу. Он стойко отказывался «немножко поиграть» с поварами или стражниками, чем вызвал всеобщую неприязнь. Так откуда им знать о его личной жизни или о причинах, по которым он здесь работает?

Так что, вместо того чтобы возвратиться домой, успешно выполнив контракт, с набитым кошельком, Иантайн проводил время «безделья», подправляя лица предков Чокина на фресках главного зала.

– Думаю, это будет для вас хорошей практикой, – с преувеличенным дружелюбием говорил Чокин, проводя ежедневную проверку его работы. – Вы будете лучше подготовлены к созданию портретов следующего поколения.

У всех у них, думал Иантайн, наследственный нос картошкой и свиноподобные рожи. Как ни странно, парочка женщин на семейных портретах оказались очень хорошенькими, слишком молоденькими и привлекательными по сравнению со своими супругами. Плохо, что мужские гены в этой семье неизменно брали верх.

Кроме того, Иантайну пришлось сделать специальные краски для стенной росписи – ведь он же не знал, что ему придется заниматься фресками. Его запасы масляных красок также катастрофически таяли в процессе переделки неудовлетворительных портретов. Можно было послать в цех за красками – и заплатить за транспортные расходы, да и на доставку ушло бы много времени – или найти сырье для изготовления красок и сделать их самому. Последнее было лучше.

– Сколько‑сколько? – обалдело спросил он, когда старший повар сказал, сколько придется заплатить за масло и яйца для красок.

– Да, и это еще без платы за посуду, – шмыгнул носом повар. У него постоянно текло из носу, иногда капля сползала на верхнюю губу. Хорошо еще, если в еду и попадает.

– Мне что, платить еще за твои горшки и миски? – Иантайн подивился тому, насколько заразительна жадность Чокина.

– Ну, если ими пользуюсь не я, а ты, то тебе, сдается мне, надо заплатить, – Он так хлюпнул носом, что Иантайн перепугался, что так и мозги можно засосать. – Ты должен был все привезти с собой. А то лорд‑холдер увидит, что ты взял что‑то с кухни, и нам самим за это платить придется. Ну, уж не мне! – И он снова шмыгнул носом, дернув вдобавок плечом в грязном белом халате.

– Я привез с собой все, что нужно для той работы, для которой меня наняли, – ответил Иантайн, борясь с желанием сунуть повара мордой в жидкий суп, который он варил.

– И что?

Иантайн вышел из кухни вне себя от ярости. Он пытался убедить себя, что получил урок, пусть и очень жестокий, как вести себя с клиентом.

Найти сырье для изготовления красок оказалось делом очень сложным, поскольку, в конце концов, в холмах Битры наступала зима. Он нашел большой продолговатый камень с округлым концом, который можно было использовать как пестик, и камень с выемкой, который послужит ему ступкой. Он нашел целые заросли кустарника сабсаб, чьи корни давали желтый цвет, достаточно кобальта для синей краски и листья лапчаники, отвар которых давал лучший, чистейший красный, без оттенка оранжевого или пурпурного. Ему очень повезло, и он нашел охру. А вместо мисок он использовал черепки от горшков с помойки. Однако за масло – лучшее из той дряни, которую соглашался ему продать повар, – все же пришлось заплатить. И об этом, как он был уверен, лорд Чокин никогда не узнает.

Ему удалось добыть достаточно черепков – в Битра‑холде использовали очень дешевую посуду. Он еще не успел закончить работу со старыми портретами, когда Чодон оправился от болезни и снова смог позировать.

Чодон похудел от лихорадки и все время клевал носом, поэтому, пока Иантайн во время сеанса рассказывал ему забавные истории, он сидел почти спокойно. Костеря себя последним сводником, Иантайн сделал так, чтобы мальчишка напоминал самых приятных своих предков. Мальчишке это определенно понравилось, и он побежал к мамаше, вопя, что похож на портрете на прадедушку, как она всегда и говорила.

Но эта уловка не сработала с Луччей. У девчонки кожа после болезни пожелтела, она потеряла много волос и похудела, так что ее серенькая внешность лучше не стала. Иантайн‑то прицеливался на ее прапрабабушку, но у Луччи было слишком неправильное лицо, и даже ему самому пришлось признать результат неудовлетворительным.

– Это все ее болезнь, – оправдывался он, когда Чокин с Надоной предъявили ему длинный список расхождений между внешностью дочери и портретом.

С Лонадой и Брискином повезло больше. Потеряв несколько килограммов веса, Брискин стал похож на своего прапрадеда – узколицего, с впалыми щеками и лопоухого. Иантайн предусмотрительно уменьшил уши, удивляясь в душе, как же художник осмелился столь нелицеприятно изобразить эти уродливые придатки на портрете прапрадедушки?

Нарисовав портреты этих двоих, он переделал портрет Луччи. Она чуть‑чуть отъелась, и цвет лица стал лучше. Не слишком, но все же получше. Иантайн чуть расставил ее глаза, что сделало ее привлекательнее Жаль, что этого нельзя сделать с моделью. Он смутно припоминал, что первые поселенцы умели исправлять форму носов и ушей и все такое прочее.

Итак, неохотно и только после того, как его заставили выверить до последнего мазка эти самые далеко уже не миниатюры и доведя художника до точки, когда он уже готов был что‑нибудь расколотить – в первую очередь черепа леди и лорда, – четыре портрета объявили удовлетворительными. Окончательный разбор зашел глубоко за полночь. Ночь выдалась темная и ненастная, ветер был слышен даже из‑за трехметровых стен утеса.

Спускаясь в свою комнатушку, усталый, но довольный, он вдруг ощутил жуткий холод. Большой зал обогревался четырьмя каминами, но внизу никакого обогрева не было. Иантайн распустил пояс и снял башмаки, после чего прямо в одежде свернулся клубком на жестком матрасе, сохранившемся, небось, еще с Высадки. Он зарылся в меховой мешок, благодаря судьбу, что привез его с собой, и заснул.

И проснулся от холода. Лицо его просто одеревенело, и, несмотря на теплый мех, все мускулы заныли, когда он попытался потянуться. Шея болела. Интересно, он вообще во сне шевелился? Было слишком холодно, и вылезать наружу не хотелось. Но надо было облегчиться.

Он сунул ноги в задубевшие башмаки и, завернувшись в мех, пошел по коридору в туалет. Дыхание вырывалось изо рта белым облачком, щеки и нос покалывало. Он сделал что надо и вернулся в комнату, чтобы натянуть самый толстый шерстяной свитер (а может, завернуться в мех и так и ходить?). Пробежав несколько пролетов каменной лестницы, мимо сырых стен, он остановился у первого окна на верхнем уровне – оно было засыпано снегом. Он поднялся еще на один пролет и открыл дверь в кухню. Там должно было быть относительно тепло.

Неужели все очаги за ночь погасли? Может, истопник замерз насмерть у себя на лежанке? Повернувшись, Иантайн кинул взгляд и на окно. Снизу оно на целую ладонь было засыпано снегом. Он выглянул во двор. Девственно‑чистый снег. Там, где двор спускался к дороге, снег лежал ровно, не обнаруживая никакого уклона. На улице никого. Никаких следов, которые показывали бы, что сюда приходил кто‑то из других холдов.

– Только этого мне не хватало, – сказал Иантайн, совершенно подавленный. – Я тут на много недель могу застрять!

Причем придется платить за комнату и еду. Если бы только лордовы чада не захворали… Если бы ему не пришлось возиться с фресками… Как он жить будет? Останется ли у него хоть что‑то от вознаграждения – которое казалось вначале таким щедрым – к тому времени, когда он покинет этот жалкий холд?

В то же утро, чуть позже, когда полузамерзший люд начал разгребать последствия бурана, художник заключил еще одну сделку с лордом и леди, причем обговорил ее весьма тщательно: два портрета лорда Чокина и леди Надоны в полный рост в одеяниях для Встречи. Все материалы и все необходимое для изготовления красок предоставляет холд. Также он выговорил для себя проживание на верхнем уровне, стол и дважды в день – утром и вечером – поставку топлива для камина.

Портрет леди Надоны удался без особых хлопот. Она сидела спокойно, поскольку любила, когда подворачивается уважительная причина для безделья. Однако в самый разгар работы она пожелала поменять платье, поскольку синий, по ее мнению, придавал ее лицу матовый оттенок в отличие от выбранного поначалу красного. Так оно и было, но Иантайн сумел отболтаться. Ее естественный нездоровый румянец и красные прожилки на щеках он превратил на холсте в нежный розовый и чуть подтемнил ее блеклые глаза, так что теперь на портрете они доминировали. К тому времени он уже достаточно наслушался, как она похожа на Луччу, чтобы сделать ее лицо чуть моложе.

Когда она пожелала изменить ворот своего платья он сымпровизировал и изобразил такой же, какой видел на одном из древних портретов: кружевную пену, скрывшую отвисшую кожу шеи. То есть шею‑то он не рисовал, но сам воротник в целом смягчил облик леди Битранской.

С Чокином повезло меньше. Он просто не способен был сидеть смирно. То постукивал пальцами, то болтал ногой, то чесал щеку о плечо и в нужной позе усидеть просто не мог.

Иантайн почти отчаялся закончить портрет и покинуть это жуткое место до следующей пурги. Молодой портретист начал подозревать, что Чокин нарочно затягивает процесс и если и ухитряется посидеть спокойно, то лишь в надежде потянуть еще немного и выманить обратно часть заплаченных денег.

Чокин даже приглашал его в комнаты для игры, самые теплые и изысканные комнаты холда, но Иантайн под тем или иным предлогом отговаривался.

– Сидите смирно, лорд Чокин, я работаю над вашими глазами, и, если вы не перестанете ими стрелять, я не смогу нарисовать вас как следует, – сказал Иантайн куда резче, чем прежде.

– Прошу прощения, – сказал Чокин, почти сердито дергая плечами.

– Лорд Чокин, если вы не хотите, чтобы я нарисовал вас с косыми глазами, то ПОСИДИТЕ СПОКОЙНО ПЯТЬ МИНУТ! Очень вас прошу.

Наверное, Чокина все же проняло, и он не просто застыл, но просто пожирал взглядом портретиста. И не пять минут, а куда дольше.

Как можно быстрее Иантайн закончил тонкую работу над глазами. Он чуть раздвинул их и убрал отеки. Сделал жирное лицо менее свинским и убрал лишнюю плоть с картофельного носа, заодно выпрямив его. Он сделал плечи чуть пошире и немного приподнял, чтобы придать лорду на портрете более атлетический вид, затемнил волосы. Потом со злорадством выписал блестящие кольца, усыпанные драгоценными камнями. Они на портрете были видны в первую очередь. Он чувствовал, что лорду Чокину это понравится. Казалось, что у него колец больше, чем дней в году.

– Готово! – воскликнул он, опуская кисть и отодвигаясь от портрета, довольный тем, что сделал в данных условиях почти невозможное. Работа заслужит «удовлетворительной» оценки и позволит ему покинуть этот мерзкий холд.

– Почти вовремя, – ответил Чокин, слез с кресла и пошел посмотреть на результат.

Иантайн наблюдал за его лицом и, прежде чем Чокин натянул на физиономию обычное мрачное выражение, успел заметить вспышку удовольствия. Чокин наклонился поближе, словно считал мазки, которых не было: Иантайн слишком гордился своей техникой, чтобы оставить на виду хоть один мазок.

– Только смотрите, но не трогайте. Он еще не высох, – быстро сказал Иантайн и перехватил руку Чокина.

Чокин фыркнул, пожал плечами, чтобы поправить камзол. Он делал вид, что никак не может решить, но то, как он смотрел на собственное изображение, свидетельствовало, что лорд наконец‑то доволен.

– Ну? Портрет вас удовлетворяет? – спросил Иантайн, более неспособный ждать.

– Неплохо, неплохо, но… – Чокин снова попробовал было ткнуть портрет пальцем.

– Вы смажете краску, лорд Чокин, – сказал Иантайн, страшно испугавшись, что придется потратить еще один сеанс на восстановление портрета.

– Вы грубы, рисовальщик.

– Мой титул – художник, лорд Чокин, и извольте сказать, удовлетворяет вас портрет или нет.

Чокин бросил на него быстрый нервный взгляд. Щека у него задергалась. Даже лорд Битранский понимал когда не следует перегибать палку.

– Неплохо…

– Лорд Чокин. Вы удовлетворены? – Иантайн вложил в свой вопрос всю долго сдерживаемую ярость.

Чокин дернул плечом, скривился в нерешительности и торопливо принял более пристойный вид – как на портрете.

– Да, думаю, я удовлетворен.

– Тогда, – Иантайн крепко взял лорда за локоть и повел его к двери, – идемте к вам в кабинет и подпишем контракт.

– Но, понимаете…

– Вы удовлетворены. Стало быть, я выполнил условия контракта и вы можете теперь расплатиться со мной за миниатюры, – сказал Иантайн, ведя Чокина по коридору к его кабинету. Он нетерпеливо притоптывал ногой, пока Чокин вынимал ключи из внутреннего кармана и отворял дверь.

Очаг в кабинете горел так жарко, что лоб у Иантайна сразу же покрылся потом. Повинуясь резкому жесту Чокина, он отвернулся, пока тот рылся в сейфе. Он с бесконечным облегчением услышал металлический звук открываемого замка и наступившую потом тишину. Щелкнула, закрываясь, дверца.

– Вот ваши деньги, – сухо сказал Чокин.

Иантайн пересчитал. Шестнадцать марок. Фермерские марки, но сойдут для Бендена, где к фермерским маркам относились вполне уважительно.

– Контракты?

Чокин смотрел зло, но открыл ящик стола, достал документы и почти швырнул их Иантайну. Тот расписался и вернул их Чокину. Когда тот сделал вид, что ищет перо среди хлама на столе, Иантайн протянул ему свое.

Чокин нацарапал свое имя.

– Поставьте дату, – добавил Иантайн, не желая претензий в последний момент.

– Многого хочешь, рисовальщик.

– Художник, лорд Чокин, – ответил Иантайн, холодно улыбнулся ему и пошел к выходу. У дверей он еще раз обернулся. – И не прикасайтесь к портрету в течение сорока восьми часов. Я не стану возвращаться, если вы его смажете. Когда я покидал комнату, он был удовлетворителен. Вот так его и храните.

Иантайн задержался, только чтобы забрать свои кисти, но остатки самодельных красок оставил. Прошлой ночью, надеясь уехать, он упаковал все свои пожитки. Сейчас, перескакивая через две ступеньки, он вбежал в комнату, быстро собрал кисти, сунул подписанный контракт в мешок, надел куртку, скатал свой меховой спальник, схватил оба свертка в одну руку и сбежал вниз по лестнице. Тут он столкнулся с Чокином, который поднимался навстречу.

– Вы не можете сейчас уйти, – заявил Чокин, схватив его за руку. – Вы должны подождать, пока моя жена не увидит и не одобрит мой портрет.

– Нет, не должен, – сказал Иантайн, вырываясь. Чокин не успел и слова сказать, а художник уже бежал по дорожке между грязными сугробами. Если ему придется ночевать в метель посреди дороги, все равно он будет в большей безопасности, чем если еще хоть на час задержится в Битра‑холде.

К счастью, он нашел ночлег и убежище в маленьком холде лесника поодаль от главного холда.

Date: 2015-10-18; view: 273; Нарушение авторских прав