Атакующая закладка

Богатыри! Неприятель от вас дрожит; да есть неприятель больше богадельни. Проклятая немогузнайка, намека, догадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка! От немогузнайки много беды!

«Наука побеждать». Граф Суворов

Медленно поднимая руки, Афанасий скользнул глазами сверху вниз. Шнеппер лежал на ковре там, где он положил его, когда начинал шнуровать Яре нерпь. Значит, вся надежда теперь на атакующую закладку. Сейчас его рука окажется рядом с капюшоном и…

Пальцы уже касались закладки. Теперь их разделяла только ткань капюшона. Афанасий ощущал и закладку, и колючие шарики пнуфов с ней рядом.

«Стоп! А что будет с Ярой?» – подумал Афанасий. За себя он не боялся, но Яра… Значит, атакующая закладка отпадает. Использовать ее сейчас нельзя. Остаются резервные пнуфы. Только надо бросать сильнее и сразу горстью – пнуф должен коснуться кожи. Если его колючки не пробьют одежды – ничего не произойдет.

– А ну-ка, поворотись-ка, сынку! – резко приказал Андрей.

– Зачем?

– Чего ты там трогаешь? Поворачивайся, кому сказал! Ну!

Афанасий медлил. Ему было обидно, что и закладкой не воспользовался, и пнуфы не бросил, да еще и засветился.

– Не убивай его! Мне нужно покормить зонт! – вполголоса сказал Долбушин.

Он поднял свой зонт и, сделав короткое накалывающее движение, потянул ручку на себя. В первую секунду Афанасий не испытал ничего, кроме недоумения. Во вторую – ощутил тупую боль, заполнившую все его тело. Он упал на колени. Сердце замерзало у него в груди, стыло, останавливалось. Он не то что не мог бросить пнуфы, но даже и глазные яблоки ему больше не повиновались. Что-то безжалостное, пустое и холодное давило его.

Афанасий только услышал протестующий крик Полины и скорее понял, чем увидел, что она чем-то замахивается.

Боль отхлынула. Он вновь смог дышать. Моргнул. С трудом приподнялся. Долбушин сидел на полу и тряс головой. Из одной ноздри у него текла кровь, а зонта в руках больше не было. Рука Яры была все еще вытянута после броска. Афанасию все стало ясно. Она швырнула в Долбушина зарядной закладкой. Попасть не попала, но, когда закладка проносилась рядом, у него вырвало зонт.

Полина закрыла лицо руками. Ее шатало. Под веками что-то ало вспыхивало. Укоризненный фельдшер Уточкин носился в пустоте, преграждал путь ее мыслям и злобно щерился проеденными зубками. Движения фельдшера становились все более паническими. Тонкие руки мелькали, как у карточного шулера.

Долбушин встал на четвереньки и, точно зомбированный, пополз за зонтом.

– Убей ее! – приказал он Андрею.

Тот с явным колебанием прицелился в Полину, но стрелять не стал, а перевел шнеппер на Афанасия. Полина бросилась и заслонила его. Этого фельдшер Уточкин уже не перенес. Он замахал руками, как попавшая в ураган мельница, и сгинул, выныривая только где-то по краям, как Фигаро на провинциальной сцене.

– Глупо! – пробормотал Андрей. – Считаю до двух! Раз…

Над их головами что-то застучало. Афанасий, уже нашаривший горсть пнуфов, и Андрей, почти потянувший курок, одновременно вскинули головы. Казалось, большая ворона уселась на крышу и упорно долбит клювом жесть. Вскоре к большой вороне присоединились еще две. Первая ударяла громко, но редко. Две другие – быстро и торопливо. Удары клювов продолжались меньше минуты. Вначале замолчала большая ворона, а за ней и две мелких.

Они все еще смотрели в окно, когда мимо него навстречу прожекторам безмолвно пролетел человек в черном костюме, в котором Афанасий узнал охранника горного Карлсона. Из его спины косо торчала рукоять легкого топорика.

Яра закричала.

– Не вопи! Или ты снова переодеваешься? – полюбопытствовал Андрей.

Взглядом предупредив Афанасия, чтобы тот не совался, он поднял с пола его шнеппер, подошел к окну и стал смотреть вниз. Было видно, как по освещенной автостоянке наискось пробежала вначале одна маленькая фигурка, потом две, а потом сразу много. И опять что-то застучало, точно дятел бил по железу. Одна из фигурок упала, но сразу вскочила и, вздрагивая, как поплавок, стала отходить.

– Их две группы. Одна высадилась на крыше. Другая захватила подъезд. От лифтов мы отрезаны, – коротко сообщил Андрей Долбушину.

Держа под мышкой зонт, тот вошел в комнату и остановился у окна. После броска Яры зарядная закладка укатилась в коридор и больше ему не мешала. В правой руке у Долбушина был мобильник. Левой он прижимал к носу платок. Он пытался связаться с кем-нибудь из своего форта, но телефон молчал. Только потрескивал.

– Ну и ночь сегодня! Вначале пожаловал шныр. Теперь мясник Тилль притащился за зонтом, – угрюмо сказал Долбушин.

«Где же Родион? Если он сейчас сунется на Дельте – ему конец», – подумал Афанасий.

Вспомнив о шныре, зонт вопросительно потянулся к нему. Долбушин посмотрел на Афанасия и отнял от носа платок. Кровь уже остановилась.

– Я раздумал тебя убивать. Пусть это сделают берсерки, – сказал он задумчиво. – Кроме меня и Андрея, толковых бойцов здесь больше нет. На счету каждый стрелок из арбалета.

– Ласточки – это к дождю! – сквозь зубы процедил Андрей.

Мимо окна скользнули четыре гиелы. Шли они тесно, почти без разрыва, в построении – один-два-один. Две гиелы в центре и по одной страхующей вверху и внизу. Не такие быстрые, как пеги, и гораздо менее выносливые в продолжительном полете, гиелы превосходили пегов своей маневренностью. Афанасий прикинул, что четверка пегов никогда не прошла бы так слаженно в тесном пространстве между домами. В лучшем случае им пришлось бы лететь цепочкой и по одному.

Один из берсерков вскинул руку. Стальной шарик залип в стекле прямо напротив лица Долбушина. Другой берсерк подлетел так близко, что его гиела чиркнула по стене дома крылом. С силой ударил в стекло топориком и тотчас выстрелил из шнеппера в образовавшуюся трещину.

Афанасий перестал ощущать свою руку. Бицепс выше локтя был распорот прошедшим насквозь шариком. Крови он не видел, но чувствовал, что она стекает по коже внутри рукава.

– Странно, что их не перестреляли, – пробормотал Афанасий, соображая, где ему взять нож, чтобы разрезать рукав.

Долбушин оглянулся на него.

– Кого? И кто?

– Берсерков. В них же стреляла охрана с крыши! И не из шнепперов. Хоть одного можно было подранить.

– Их прикрывал сильный маг. Вот только где они его… – начал Долбушин и внезапно, круто повернувшись, вышел в коридор.

Несколькими мощными ударами расширив дыру в окне, Андрей остался дежурить у импровизированной бойницы. Некоторое время спустя берсерки попытались повторить налет, и уцелевшая часть стекла вновь покрылась крапинами от их шнепперов. Андрей ответил на четыре выстрела двумя – один раз из своего шнеппера, другой – из шнеппера Афанасия.

Яру ослепило вспышкой близко лопнувшего пнуфа. Когда она открыла глаза, седло одной из гиел было уже пустым, и гиела, шалея от неожиданной легкости, уже забирала в сторону проспекта.

– Штука хорошая, но я предпочитаю тяжелый арбалет. Там сразу видишь, когда попал. И никаких тебе вспышек – все четко, – буркнул Андрей.

Афанасий отыскал на столике маникюрные ножницы и пытался разрезать рукав в том месте, где его ударил стальной шарик. Ножницы были маленькие, неудобные, и толстая кожа куртки поддавалась плохо.

– Дай сюда! – велела Яра и стала ему помогать.

Кость оказалась не задета, но мякоть руки рассечена глубоко. Кровь шла обильно. То ли от кровопотери, то ли оттого, что он увидел свою рану, у Афанасия закружилась голова. Его стало подташнивать. Он опустился на ковер.

Яра присела с ним рядом на корточки. Фельдшер Уточкин у нее внутри уменьшился так, что его можно было накрыть ладонью. Искусственно созданная личность Полины съеживалась, как шагреневая кожа, и из-под нее все явственнее проглядывала прежняя Яра.

– Ты вспомнила ШНыр? – спросил Афанасий.

– Да, – ответила она совсем тихо.

– А… Ула?

Она едва заметно кивнула. У Афанасия снова закружилась голова.

– Вот и ладушки! – Афанасий толчком встал, покачнулся, восстанавливая равновесие, и выглянул в коридор.

Там шла оживленная работа. Андрей сооружал у входных дверей баррикаду из мебели и вытаскивал из своей комнаты многочисленные арбалеты. Увидев, сколько их, Афанасий понял, что штурм квартиры Долбушина обойдется форту Тилля недешево.

За спиной Долбушина тревожно приплясывал Белдо. До знатного куроведа только сейчас дошло, что, когда начнут лететь стальные осы, ужалить они смогут кого угодно.

– Вы хозяин! Вы обязаны обеспечить мне безопасное укрытие! – заявил он Долбушину.

Тот неторопливо повернулся к нему и, внезапно подняв снизу зонт, упер его конец старичку в подбородок, мешая Белдо отпустить голову.

– Вы знали, Белдо! Это ваши маги прикрывали берсерков, когда они высаживались на крыше, – сказал Долбушин жестко.

Старичок прослезился.

– Тилль меня жестоко обманул! – сказал он, вытирая глаза.

– И как же он тебя обманул, родной? Поцеловал и не женился? – поинтересовался Андрей, появляясь в коридоре с очередной охапкой арбалетов.

Белдо выпятил тощую грудь. Под петушиными перьями оказалась не куриная душа.

– А вас, молодой человек, я попросил бы не встревать! – крикнул он, багровея.

Он оглянулся на Андрея, и тот, внезапно поскользнувшись на ровном месте, упал животом на арбалеты. Один из них выстрелил. Тяжелый болт вспахал паркет.

– Тилль пообещал, что до завтра ничего не произойдет! Он мне очень прозрачно намекнул, что завтра в два часа я должен выйти за кефиром, – пожаловался Белдо.

– Вот она любовь к кефиру! – сказал Долбушин. – Сколько магов вы дали Тиллю на усиление?

– Шестерых. Самых толковых, – горько признал старичок.

– И что, ваши маги будут нападать на квартиру, зная, что вы здесь?

Старичок тревожно заерзал.

– Видите ли, человек – это непрерывно работающая атомная станция. Как только энергия перестает переводиться в полезное русло, она становится разрушительной, – забормотал он.

Долбушин деловито оглядел Белдо от тапок и до волос. Взгляд его остановился на перстне на руке у старичка. Перстень был довольно неприметен, а крупный драгоценный камень повернут не наружу, а внутрь, как если бы хозяин не слишком хотел показывать его.

– Что у вас на пальце, Белдо? Вы помолвлены?

Старичок пугливо спрятал ладонь за спину.

– Всего лишь боевое кольцо древних лотарингских королей! – со свойственной ему документальной иронией продолжал Долбушин. – Вбирает свет солнца и выдает такой луч, что в яркий день им можно расписаться на крыле пролетающего самолета. Правда, ночью он бесполезен. И вы считали, Дионисий, что Тилль с его страстью к сильным закладкам оставит вас в покое? Да он убьет даже из-за многоразовой зубочистки, если это артефакт из болота!

Белдо отвернулся.

– Мне неприятно с вами разговаривать! Вы все опошляете!

Андрей закончил с первой баррикадой и принялся за вторую. Долбушин и Птах помогали ему. Даже Афанасий и тот работал одной рукой. Спустя десять минут в широком и длинном, как зал, коридоре долбушинской квартиры высились уже три баррикады. Первая – самая низкая, по пояс; вторая – примерно по грудь, и третья – капитальная. Так было сделано для того, чтобы враг, прорвавшись к первой баррикаде, не получил бы преимущества обстреливать их сверху. Каждая из баррикад ощетинивалась по меньшей мере десятком арбалетов.

Андрей поспешно взводил их, зная, что потом на перезарядку не будет уже времени. Изредка он заскакивал в комнату и стрелял по ведьмарям на гиелах, скорее, впрочем, для острастки. После первой неудачи берсерки держались высоко и были в недосягаемости. Сообразив, что через окно они нападать пока не будут, Андрей вручил Яре арбалет и десяток болтов, велев ей палить, если они попытаются сунуться.

– Но это вряд ли, – успокоил он ее.

– Зато они могут запустить колобка! – сказала Яра.

Знания, некогда полученные в ШНыре на утомительных тренировках, теперь всплывали в ней, как накрытые глубинной бомбой водолазы. Андрей воровато оглянулся на дверь и наклонился к самому ее уху.

– Вряд ли они на это пойдут. После колобка обычно не остается ни зонтов, ни колечек, – шепнул он и вышел.

Когда Андрей снова оказался в коридоре, Долбушин стоял у второй баррикады. Рядом с ним на полу сидел Афанасий, которому Птах заканчивал перевязывать рану.

– Все почему-то думают, уф… что в армии я был шофером. А я был медик на автобазе. Стоял на проходной, и на меня дышали все, до майора включительно. Приказ полкана! Это большая честь, когда на тебя дышит майор! – сказал он, отдуваясь.

Затянув края бинта, Птах выпрямился и, посмотрев на мощную входную дверь, буркнул, что надеется, что она выдержит. Сказано это было в самый неподходящий момент, потому что десять секунд спустя двери уже не существовало. Неведомая сила продавила ее внутрь квартиры и обрушила на первую баррикаду. К счастью, за ней никого не оказалось, но семь арбалетов из десяти были раздавлены.

– Поцелуй феи, – прошептал Белдо.

У лифтов мелькнул силуэт человека, облаченного в турецкий халат. Халат попытался укрыться, но Долбушин издали подсек ему стопу коротким движением зонта, а Андрей выстрелил из тяжелого осадного арбалета, такого громоздкого, что он стоял на упорах и чем-то смахивал уже на скорпион. Распрямив стальные плечи, арбалет издал облегченный выдох.

– Джиннобойная дивизия имени старика Хоттабыча прибыла на западный фронт!.. – довольно промурлыкал Андрей. – Сколько магов у вас было, Белдо? Шесть? Теперь их пять.

Знатный куровед опечалился.

– Бедный Юсуф! В атакующей магии ему не было равных. Но, представьте, ему не нравилось, как я танцую! – сказал он.

В следующее мгновение всем пришлось спешно укрываться за баррикадой. Берсерки, выныривая из-за поворота коридора, начали обстреливать их из арбалетов. Это были серьезные тяжелые арбалеты, не шнепперы. Дубовую столешницу долбушинского стола наконечники их болтов пробивали насквозь, хотя она была толщиной в полпальца.

За то время, пока их обстреливали, Андрей ухитрился выстрелить из трех арбалетов и дважды попал. Птах выстрелил четырежды, но не попал ни разу. Он очень горячился, спуская курок, вскрикивал и все время просил у кого-то плачущим голосом: «Да постой ты хоть секунду!»

Афанасий, хотя у него работала только одна рука, выстрелил дважды. Когда он высовывался из укрытия с третьим арбалетом, болт содрал ему кожу над ухом.

Долбушин размахивал зонтом. Из-за большой дистанции сила его зонта была значительно ослаблена, но все же с ног он опрокидывал и летящие в них болты частично отклонял. Белдо жалостливо улыбался и накладывал краткое спиртопаровое заклятие на всякого берсерка, чье имя или кличку случайно припоминал.

– Лысый… Огурец… Матвей… Афанасий! Провалитесь вы сквозь землю под бел-горюч камень Алатырь! Там лежит скелет медный и держит чарочку деревянную. На кого дохнет – тот с ног долой! – бубнил старичок. – Эй, шныр, ты чего? Это ж я берсеркам!

Афанасий сидел, капал на пол кровью и хихикал, разглядывая щеголеватые брючки знатного куроведа. У него произошло замыкание сознания.

– Белды… Белдой… с Белдою… от Белды… Ой не могу! Хи-хи! – бормотал он.

«С Белдою – от Белды» обиженно щелкнул пальцами, и Афанасий почувствовал, что прокусил себе нижнюю губу.

Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Было слышно, как у лифтов несколько голосов заунывно тянут:

Вот в борт ударила болва-аанка!!!

Вот-вот рванет боеприпа-ас!

Спиртопаровое заклятие Белдо уже успело кое на кого подействовать. Лысый с Огурцом собрались даже идти в ларек, но им пригрозили Тиллем и они одумались.

Лишь один маленький краснолицый берсерк все не мог уняться. Высовывался, выпаливал и скрывался раньше, чем в него успевали толком прицелиться. Даже долбушинский зонт его не брал.

– Белдо! Да сделайте что-нибудь! Прокляните его на скорую руку! – попросил глава финансового форта, когда очередной болт, выпущенный шустрым берсерком, едва его не оскальпировал.

– Я бы сделал! Но не вспомню, как его зовут! Помню только, что Петрович! Может, на всех Петровичей, а? – плаксиво сказал старичок.

– Я тоже Петрович! – с угрозой сказал Андрей.

Афанасий снова захихикал. У него было странное раздвоение личности. С одной стороны, он понимал серьезность момента, а с другой – ему ужасно хотелось дернуть Долбушина за нос. Ну хотелось, и все.

Настырный берсерк опять высунулся. Птах выстрелил в него и не попал. Потом снова выстрелил и снова не попал.

– Прекращай палить! Этого берсерка я знаю: он для тебя слишком шустрый. Его валить вблизи надо, и лучше с топора. – Андрей оглядел баррикаду.

Громадную столешницу, составлявшую главную ее защиту, разбило в щепы. На перевернутые же шкафы он не надеялся. Они были из тонкого дерева.

– Собираем арбалеты! Переходим за третью баррикаду!.. Один перетаскивает – двое прикрывают! – распорядился Андрей.

Они еще оставались за второй баррикадой, когда внезапно от лифтовой шахты, где толпились берсерки, стали доноситься странные звуки. Ощущение было такое, будто кто-то включал и сразу выключал циркулярную пилу. Они не сразу разобрались, что это кто-то визжит. На площадку выскочила темноволосая женщина, вся увешанная волчьими хвостами, и, непрерывно вскрикивая, начала быстро кружиться. Волчьи хвосты кружились с ней вместе.

Долбушин попытался атаковать ее зонтом, но даже не мог его точно нацелить. Вращения ведьмы сбивали зонт с толку.

– Андрей, давай ты!

– Я в женщин не стреляю… из мелкого калибра! – прогудел его телохранитель и стал выбирать арбалет повнушительнее. Выпущенный им болт, не долетев до ведьмы, отклонился и звякнул о стену.

Теперь одна надежда была на Белдо, но в этой ситуации он повел себя загадочно. Быстро опустился на четвереньки и, толкаясь лбом, деловито побежал в комнаты.

Долбушин поймал его за шиворот:

– Куда вы, юный герой? Сейчас не время играть в барашка!

– Отпустите немедленно! – пискнул старичок. – Надо уходить! Любавушка запустила снежную королеву! В комнатах безопасно. Королева действует только в зоне видимости мага.

– Так блокируйте ее!

– Я не могу!

– Но вы же сильнее этой вашей Любавы!

– Ну и что из того? Вы тоже сильнее десятилетнего ребенка. Но если он швырнет кирпич – сможете поймать его зубами? – отвечал Белдо и деловито уполз.

– А третья баррикада? – крикнул ему вслед Андрей.

– Баррикад больше нет! – загадочно донеслось из комнаты.

От лифтовой шахты в их сторону быстро ползла белая изморозь. Она покрывала и стены, и потолок, и пол. Изморозь не казалась опасной, но, видимо, Белдо знал, о чем говорил. Развернутый боком диван был мгновенно окутан ею, как плесенью. Какое-то время диван еще стоял, а потом покачнулся и рассыпался.

Тем временем изморозь доползла до второй баррикады и начала на нее взбираться. Андрей едва не завыл, поняв, что сейчас погибнут его лучшие арбалеты. Он едва успел сгрести в охапку три самых любимых и вместе с ними скользнул в комнату.

Афанасий, успевший уже отрезветь, подобрал зарядную закладку, которую кто-то отфутболил в дальний конец коридора, и в самый последний момент присоединился к остальным, скакнув через широкую полосу изморози. Ведьмариха больше не вращалась. Обессиленная, она привалилась к стене и тяжело дышала. Пот тек с нее ручьями. Лицо было землистым.

За ее спиной уже начинали выстраиваться берсерки. Строились они молча, сурово. Афанасий понял, что на этот раз берсерки пойдут в топоры, а теперь ждут момента, когда снежная королева станет для них безопасной. Где-то там, у дверей, где дышала уставшая ведьма, изморозь уже желтела и таяла.

Появление Афанасия с закладкой не обрадовало Белдо и Долбушина. Куровед немедленно забился в дальний угол, а Долбушин, отступив на шаг, выставил зонт как рог.

Яра пряталась у окна, с ученической старательностью выцеливая из арбалета проносящуюся мимо гиелу. Ведьмарь скалился с седла и размахивал шнеппером. Долбушин рванулся к окну, распахнул раму. Увидев его, ведьмарь выстрелил из шнеппера, сорвал с гиелы намордник и, ударив ее электрошоком, бросил ошалевшую от боли гиелу в окно.

Его замысел был ясен. Он хотел, чтобы, сложив крылья, гиела прорвалась внутрь комнаты и пустила в ход когти и зубы. Яра торопливо выстрелила. Ее болт рассек кожистую пленку крыла гиелы и унесся в сторону соседнего дома. Отбегая, Яра увидела лицо Долбушина совсем близко. Кожа пожелтела. Зрачки сузились. Не отходя от окна, он выбросил руку и вогнал зонт в распахнутую пасть гиелы. Всего на мгновение. Потом отскочил и укрылся за кирпичной перегородкой.

Когда гиела воткнулась мордой в окно, глаза у нее были плоские и вываренные. Крыльев она так и не успела сложить. И теперь, ударившись об оконный проем, они отбросили ее назад.

Берсерк падал беззвучно, не выпуская поводьев. Все, что он сделал, это избавился от разряженного шнеппера и сомкнул пальцы на рукояти топора. Падал, а сам запрокинутой головой все еще смотрел на стоявшую у окна Яру, и во взгляде его была неподвижная ненависть, такая же, как в глазах мертвой гиелы.

– Красивая смерть. Умер с топором в руках, – без тени иронии произнес кто-то рядом.

Яра повернулась и увидела Андрея. Секунду он стоял и с торжественным лицом смотрел вниз, а потом отвернулся.

Пол у нее под ногами задрожал, мерно, страшно. В чайной чашке на столе запрыгала ложка. Высунув наружу зеркальце, Яра увидела, как берсерки, соприкасаясь лбами, рычат друг на друга и наносят удары рукоятками топоров. С каждой секундой топот становится все громче, а удары рукоятками сильнее.

– Зачем это? – спросила она.

– Приводят себя в ярость. Скоро начнут… – объяснил Андрей.

Ему и в коридор не надо было выглядывать. По одному топоту он уже все понял.

Сдвинув кровать к двери, чтобы она служила препятствием вбегающим в комнату, Андрей укрылся за спинкой и, опираясь на локти, выставил тяжелый арбалет. Другой арбалет он положил рядом. Обычно он зажимал в зубах резервный болт для перезарядки, но сейчас этого не делал, и по этой простой детали Яра определила, насколько все серьезно. Андрей знает, что один раз он успеет выстрелить наверняка. Второй раз – при некотором везении. А вот третьего выстрела ему уже не сделать.

Долбушин поймал Яру за плечо рукоятью зонта и развернул ее к себе. Она ощутила слабость и боль. Их глаза встретились. Прямо на нее смотрело страдающее длинное лицо с резкими чертами.

– У тебя на лбу кровь, – хрипло сказал Долбушин и провел пальцем ей по лбу.

– Осколок стекла, – сказала Яра.

– Это не стекло. Из шнеппера зацепили… Не дергайся!.. Ты ведь все вспомнила?

Яра осторожно кивнула. От фельдшера Уточкина в ее сознании осталась только лужа, пытающаяся еще укоризненно рябить. Ударом ноги Долбушин расшатал подоконник, оторвал его и швырнул вниз.

– Нерпь у тебя, как вижу, уже есть. Путь открыт… телепортируй! Лучше не на крышу. Там могут быть арбалетчики. Лучше сразу в свой ШНыр.

Яра ушам своим не поверила.

– Вы меня отпускаете?

– Никого я не отпускаю! Но если когда-нибудь встретишь… – он осекся и опустил глаза, – в общем, передай, что…

– Кого встречу? Кавалерию? – предположила Яра.

Долбушин замолчал. Яра поняла, что продолжения не будет. Она его сбила, встряв не вовремя.

– Я не буду телепортировать! Вы меня не заставите! – задиристо крикнула она.

Глава второго форта усмехнулся. Потом резко наклонился, подхватил ее и поставил на окно. Топот из коридора нарастал. Снежная королева у их дверей была уже серой и дряблой, как майский лед где-нибудь за гаражами.

– У тебя десять секунд, чтобы принять решение. Потом я тебя сброшу. Лучше асфальт, чем берсерки… – спокойно сказал Долбушин. – Девять… восемь…

– Вы этого не сделаете! – крикнула Яра.

– Тебя любила моя дочь, – сказал Долбушин. – Лично мне на тебя плевать… я делаю это для нее… шесть… пять…

– Афанасий! Андрей! Остановите его! – крикнула Яра, но уже по одним их лицам поняла, что вмешиваться они не станут.

Афанасий подошел, вложил ей в ладонь зарядную закладку и ободряюще зажал ей пальцы. Глаза его блестели.

– Давай! – сказал он. – Не упрямься! Давай!

Единственным, кто, пожалуй, согласился бы удержать ее здесь, был дедушка-балерун. Белдо тревожно прыгал по комнате, прислушиваясь к топоту берсерков.

– Стойте! – крикнул он, вцепляясь Долбушину в рукав. – Смотрите!..

За окном что-то происходило. Мутная фальшь электрической московской ночи прорезалась маленькой яркой точкой. Точка приближалась к окну не по прямой, а трепетала и вздрагивала. Казалось, по небу кто-то проводит золотым пером, делая смелые росчерки. Одна из гиел устремилась было к точке, но в последний момент резко отвернула, так и не нарушив четкости росчерка.

– Птицы так не летают. Лететь так могут только… Доставайте, доставайте скорее! Где он? – зашептал Белдо, продолжая дергать Долбушина.

Глава второго форта рванулся к шкафу и стал нетерпеливо вышвыривать из него вещи.

– Тряпки… сколько тряпок… – бормотал он.

Наконец то, что он искал, оказалось у него в руках. Яра и Афанасий увидели деревянную шкатулку.

Внезапно топот и гул снаружи, у лифтовых шахт, смолкли. Повисла странная, сосущая тишина. Первым понял, что это значит, Андрей. Он сгреб Птаха за плечо и толкнул его за спинку кровати.

– Ну вот и все! Не спешите стрелять, медик! Бейте в упор и один раз! – сказал он сквозь зубы.

Уже не скрываясь, Афанасий достал атакующую закладку и положил ее на колено.

«Ведьмари умирают с топором в руке, а шныр… шныр умрет с атакующей закладкой», – подумал он.

А в коридоре уже нарастал новый ровный гул – на этот раз уже не мерный, а дробный. Казалось, к ним приближается огромная волна. Дождавшись, пока первые топоры просадят хрупкую, точно вафельную, дверь, Афанасий размахнулся и бросил атакующую закладку. Он ожидал жуткого, пугающего своим безмолвием взрыва, который слижет все, что есть на этаже, оставив целым только дом, но услышал лишь негромкий щелчок, почти хлопок – и больше ничего.

Причем и хлопок и щелчок донеслись не со стороны двери, а тут же, с кровати, на которую Долбушин поставил шкатулку. Бабочка, влетевшая в комнату секунду спустя, села уже на ее щелкнувшую крышку и сложила крылья. Изумрудно-зеленые внутри, снаружи они были цвета древесной коры.

Кажется, Андрей и Птах успели еще по разу выстрелить. Причем торопыга Птах, верный себе, и здесь промазал с четырех шагов и вогнал болт в дверной косяк. Долбушин ринулся с зонтом в самую гущу берсерков, подсекая ноги, сокрушая нагрудники, сминая головы, как картонные коробки. Причем последние удары он наносил уже вслепую. Так же вслепую размахивали топорами и берсерки, что, без сомнения, спасло Долбушину жизнь.

Шкатулка билась светом, как огромное сердце. Внутри что-то содрогалось, стонало, заливая всех находящихся в комнате болью. Медные углы накалялись. Из щелей между деревянными планками вытекало огненное сияние. Прямые твердые лучи брызнули в окна, и ночь стала днем.

Заточенный эльб, в спешке алчно схвативший не ту закладку, пытался любой ценой избавиться от нее, но это было невозможно, потому что атакующей закладки больше не существовало. Существовало только пожирающее его пламя, которое вот-вот должно было уничтожить шкатулку. Ослеплены были все, кроме шныров, глаза которых, привыкшие к двушке, сияние все же пощадило.

Бой уже останавливался сам собой. Невозможно сражаться, когда ты находишься в центре пламени и не видишь ничего, кроме все заливающего сияния.

А бабочка все сидела на крышке шкатулки – неподвижная, с укоризненно сомкнутыми крыльями. Крики, люди, стены дома, сам город – всего этого для нее не существовало. Для нее, контрзакладки, иглой пронизывающей ткани миров, Москва была не больше чем плоской картинкой в иллюстрированной книге. Она не шевельнулась даже тогда, когда шкатулку окутало кольцо белого плотного огня размером с футбольный мяч и внутри что-то глухо лопнуло, как лопается электрическая лампа.

Афанасий схватил Яру и потащил ее к открытому окну. Она сопротивлялась, не понимая, чего он хочет. И лишь налетев на распахнутую раму, увидела снаружи нечто, что давно пора было увидеть.

– Принц на белом коне! – ошалело, но на полном серьезе подумала Яра, и потом они долго хохотали, как ей могла прийти такая дикая мысль, потому что это был Ул на Азе.

Белыми крылья Азы могли показаться лишь на миг и то потому, что снизу в них бил прожектор. Да и Ул со своим усиленным шнеппером – гибридом арбалета и двустволки дедушки Мазая – мало походил на принца.

За Улом с небольшим отрывом мчался Макс на одноглазом Эрихе, и последним – Родион на взмыленной Дельте. Роде пришлось лететь аж до Сокольников и оттуда вызывать подкрепление, потому что весь центр был магически блокирован и кентавр не срабатывал.

Уцелевшие два берсерка на гиелах к ним не совались, понимая, что перевес не на их стороне. К тому же одна из их гиел была ранена и вела себя нервно. Третья же, с которой Андрей сбил седока еще в самом начале боя, давно улетела.

Не задумываясь, сколько под ней этажей, Яра прыгнула на седло к Азе, а чуть припозднившийся Афанасий, болтаясь, одной рукой повис на стремени у Эриха, надеясь, что Макс протянет ему руку раньше, чем сообразит, что сгибание бицепса в наклоне опасно для позвоночника.

Отдохнув на шкатулке, бабочка взлетела и перепорхнула на карман Яре, в котором у нее лежала зарядная закладка. Ее распахнувшиеся крылья плеснули изумрудным сиянием. На кармане она просидела совсем недолго – самое большее несколько секунд, после чего радугой света полетела прямо через дома, не замечая их. Бабочка, укрепляющая волю. Живая закладка, которая зимой и летом, в ветер и мороз, не зная отдыха, будет порхать над миром, и там, где она пронесется, ослабший и порабощенный собственным безволием человек ощутит желание что-то изменить.

На какой-то момент все застыло, и на Яру дохнуло остановившимся, полным и ярким счастьем. Словно незримый голос сказал ей: «Не бойся! Я здесь!» Она зачерпнула и ощутила полноту остановленного мгновения – того мгновения, когда не будет больше времени и последовательности событий и все сольется в абсолютной и всеобъемлющей полноте.

Конец первой книги

Date: 2015-10-18; view: 299; Нарушение авторских прав