Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Зеленый медведь в крапчатом берете





 

Плохо, что мы хотим сами выбирать, что достойно нашей любви, а что нет. Получаются огромные ножницы между «мы есть» и «мы хотим быть», которые режут душу на куски. А может, когда мы умрем, в ином, лучшем мире нам только и поручат, что одну хромую собачку. Потому что только ее одну мы и можем вытянуть нашей ущербной любовью. Значит, надо не мудрить, не чувствовать себя обделенным, а всю любовь отдать именно этой хромой собачке.

Из дневника невернувшегося шныра

 

Когда Яра не вернулась, Ул на две недели исчез из ШНыра. Одни считали, что он подкарауливает Дениса. Тот так и не появился в ШНыре, только прислал Дельту со шнеппером, саперной лопаткой и короткой запиской, приколотой к седлу. В записке было сказано, что со ШНыром он завязал навсегда, закладку взял себе «за работу», но к ведьмарям не пойдет. Будет сам по себе. Ему не нужен больше никто – ни ханжи, ни убийцы, и он всем им желает оставить его в покое. В конце записки Денис прозрачно намекал, что искать его бесполезно, поскольку он теперь обладает «неким даром», который делает его неуязвимым.

Ознакомившись с текстом, Калерия Валерьевна сунула записку в ящик стола, где у нее хранилось около сотни подобных посланий – разных по стилистике и объему, но крайне близких по содержанию.

Другие объясняли исчезновение Ула тем, что тот решил завязать с нырками. Третьи – в их число входили Макс, Родион и Афанасий – напряженно пытались связаться с ним по нерпи, но Ул не отвечал.

Его друзья догадывались, что Ул скитается по Москве, не зная, где застигнет его усталость и на каком чердаке или в каком подвале он рухнет, чтобы отоспаться, встать и идти дальше.

Тут только Афанасий ощутил разницу между любовью настоящей и придуманной.

В варианте придуманной любви человек сам себя вопрошает: вот, мол, я, такой-то и такой-то, страдаю! За что мне, бедному, эти мучения? В варианте же настоящей любви он просто мучается, не размышляя, как называется чувство, которое испытывает. И вообще едва ли думая о чем-то.

Афанасий облазил все вокзалы, перезнакомился с диким количеством карманников и прочих сомнительных личностей, лишился мобильника, едва не утратил нерпи, но Ула так и не обнаружил.

Он вернулся во второй половине декабря, простуженный и похудевший. В мышцах у него жило гриппозное томление, а в сердце ворочалась тоска. Дикие калмыцкие его глаза припухли и смотрели уставшими киргизскими. Он сидел в столовой и двумя руками сжимал чашку с горячим чаем. Вокруг хлопотала Суповна, швыряя в миску такие куски мяса, что она едва не переворачивалась.

– А ну, лопай давай, пока не околел! Нормальный парень был, а приползла глиста тощая! – кричала она в обычной своей манере.

Друзья Ула едва дождались, пока Суповна уйдет на кухню.

– Где ты был? Д-дениса искал? – дружелюбно заикаясь, спросил Макс.

– И его тоже, – отозвался Ул равнодушно.

– Т-ты ему что-то сделал?

Ул мотнул головой и посмотрел на сбитые костяшки левой руки.

– Ничего. Так только… выяснил, где он ее бросил.

– Он еще не у в-ведьмарей? А что у него за дар? – спросил Родион.

– А-а! Ерунда. Ускоренное движение. Увидел меня в метро, заскочил с перепугу в вагон, а куда из вагона-то денешься, когда он уже в тоннеле? Тут и накрыли суслика, – сказал он презрительно.

Ул поднялся на свой чердак, лег в гамак и попросил на двадцать четыре часа оставить его в покое, однако уже на другой день утром Макс нашел его гамак пустым. Ул ушел в свой первый после исчезновения Яры нырок за атакующими закладками.

Горе, когда оно такой силы, не может долго оставаться в человеке. Оно или преобразуется в деятельность, или разносит человека вдребезги. Ул интуитивно выбрал первый вариант. Из нырков он возвращался полуживой и долго лежал, едва вытаскиваясь к ужину. Особенно в первое время.

 

* * *

 

Как-то в первых числах июня Афанасий заскочил в гипермаркет. Купил кое-что по мелочи и неожиданно увидел барабан благотворительной лотереи. Из любопытства Афанасий бросил в кружку деньги и потянулся за билетом.

– Не этот! – внезапно шепнул кто-то рядом. – Рядом!

Розовый ноготь с белым полукружьем царапнул по барабану, подсказывая, который брать. Афанасий послушался и выиграл флешку, которую ему тотчас и вручили. Обрадованный, он хотел купить еще билетов пять, но та же рука удержала его за запястье.

– Зачем так много? У них всего один выигрыш остался! Бери тот, что с краю! – снова услышал он шепот.

Афанасий обернулся и увидел девушку небольшого роста с короткими волосами цвета спелой пшеницы. Полукружья ее бровей были такими четкими, что, если бы одну из бровей перевернули и приложили к другой, получилась бы идеальная окружность.

Афанасий послушно вытянул крайний билет и, выиграв зеленого медведя в крапчатом берете и с бантом на шее, подарил его девушке.

– А почему ты сама не..? – спросил он.

– Стараюсь не светиться, – смущенно объяснила она. – Я на заметке с тех пор, как в один день выиграла поездку в Новую Зеландию и два автомобиля. Зеленая была, хапала все подряд. А эти лотерейщики – жуткая мафия вообще-то…

– А что у меня тут, видишь? – спросил Афанасий, хлопая себя по карману.

Хотя в тот момент он был и без шныровской куртки, в карманах у него лежало много такого, что никак не предназначалось для посторонних глаз.

– Пока в твоих карманах не проводится лотерея – они для меня под замком. Вот если бы ты, например, поспорил со мной на копейку, что я не знаю, что у тебя карманах… – сказала девушка просто.

– Нет-нет, – сказал Афанасий поспешно. – Копейка рубль бережет. Я тебе и так верю.

– Посмотри туда! – смеясь, сказала его спутница, когда они прошли через кассы.

Афанасий оглянулся. Женщина, выдававшая им призы, нависла над барабаном и, всунувшись в него почти с головой, торопливо надрывала один билет за другим.

Из магазина они пошли вместе. Девушку звали Гуля. На вопросы она отвечала просто и естественно. Временами утыкалась носом в медведя с такой благодарностью, будто это был первый подарок в ее жизни. Афанасию даже стало неловко. Он-то помнил, кто на самом деле выиграл медведя. Да и флешка лежала у него в кармане.

Новая знакомая Афанасия оказалась из младшего набора форта Долбушина. Довольно давно уже ведьмари брали к себе не только бывших шныров, но и вообще всех, кто казался им перспективным. Гуле было девятнадцать. В прошлом году она провалилась в институт, сунулась из любопытства на курсы психического развития, и на сеансе группового гипноза ей «открыли дар».

«Открывали дар» ведьмари всегда одним способом: незаметно цепляли к человеку эля, личинку эльба, а тот постепенно тянул из донора силы. Обычно так продолжалось несколько лет до дня, пока эль не превращался во взрослого эльба. О том, что произойдет с инкубатором после, когда эльб перестанет в нем нуждаться, лучше сейчас не думать. Это в первые свои месяцы вырванный из болота эль как слепой щенок. Только и может, что сосать донора, давая ему взамен острое псиосное возбуждение в минуты выигрыша.

Они гуляли по Москве часа четыре. Гуля щебетала, как канарейка. Была радостной и доверчивой. Афанасий ей нравился. Он быстро вычислил, что о существовании ШНыра Гуля не имеет ни малейшего представления. На свои сходки на «Гоморре» ведьмари ее пока не брали. Видимо, Гуля была резервной и дожидалась часа, пока кто-то из ста двадцати человек форта Долбушина переедет на тот свет и освободит ей место.

У самого Долбушина Гуля была только один раз, относила какие-то ведомости с курсов и даже фамилии его не запомнила. Он был известен ей как «важная шишка с зонтом». Зато дом, где он жил, описала точно, хотя не помнила ни улицы, ни номера. Только что он в переулках у метро «Арбатская».

Афанасий чуть не подпрыгнул от радости. Это была ценнейшая информация.

Потом они зашли в пельменную. Гуля оказалась ужасно смешной. Пересчитала пельмени и, обнаружив, что их тринадцать, стала скармливать тринадцатый пельмень Афанасию.

– А где гарантия, что тринадцатый этот? Вдруг я съел первый или седьмой, а тринадцатый остался у тебя? – поинтересовался он.

В конце прогулки получилось, что они оказались на улице Вавилова, у старой пожарной машины на каменном постаменте. Под водительским сиденьем этой машины Афанасий когда-то лично спрятал мощную заряжающую закладку. Афанасий знал, что если подведет Гулю близко к закладке, то личинка ее эльба погибнет. Для самой Гули это будет сопровождаться сильной болью и, разумеется, полным лишением дара.

– А ты бы хотела это потерять? – спросил Афанасий, которому Гуля только что пожаловалась, что ей надоело все время выигрывать.

– Чего потерять? – не поняла она.

– Ну угадывать билеты, числовые комбинации и так далее?

– Типун тебе на язык! Чур меня! И что у меня тогда останется? – с испугом сказала Гуля и трижды плюнула через плечо.

Еще в полусотне метров от пожарной машины у нее начала сильно кружиться голова. Гуля тревожно озиралась, нервничала и, наконец, опустилась на верхнюю перекладину низенького забора, заявив, что дальше идти не может. Лицо у нее было мокрым от пота. Нерпь Афанасия предупреждающе вспыхивала. Афанасий почти зримо ощущал, как где-то совсем близко корчится эль, похожий на червя, которого прижигают раскаленной иглой.

Гуля раскачивалась и прижимала к животу зеленого медведя. Афанасий посмотрел на его крапчатый берет и понял, что насильно к закладке Гулю не потащит. Если же сделает это, то просто убьет ее вместе с элем. Сейчас их желания слились воедино. Для того чтобы эль умер один, нужно хотя бы мысленно отделить его от себя.

Гуле было уже совсем скверно. Она буквально сползала с забора на газон. К ним подбегали сердобольные женщины с валокордином. Афанасий поспешно поймал такси и отвез Гулю домой. Жила она в Марьине, в желтой пятиэтажке, вместе с мамой и младшим братом.

Уже в такси Гуле стало гораздо лучше. Она снова смеялась и щебетала, как канарейка. Будто и не лежала только что на траве, хватая ртом воздух. Они обменялись мобильниками и расстались, договорившись как-нибудь встретиться.

В момент прощания Гуля смотрела на Афанасия с грустью. Он запоздало сообразил, что в переводе на московский язык «как-нибудь» означает «никогда».

– Ну давай на следующей неделе во вторник! – сказал он неожиданно для себя.

К Гуле он испытывал симпатию и жалость, но как девушка она ему пока совсем не нравилась.

– Договорились! – сказала Гуля обрадованно. – Ну тогда пока! Значит, во вторник!

Приоткрыв тяжелую дверь подъезда, она проскользнула в нее боком и исчезла.

– Если твоя важная шишка с зонтом меня не застрелит! – вполголоса добавил Афанасий.

 

* * *

 

В детстве Афанасий ощущал себя ужасно одиноким. Когда он простужался, родители не могли водить его в сад и надолго оставляли дома одного. Чтобы не было так страшно, он включал одновременно радио, телевизор и компьютер. Они перекрикивали друг друга, так, что он не понимал ни слова, но ему все равно было страшно. Тогда он расставлял на столе морковь и картошку и разговаривал с ними. Почему-то они казались ему надежнее, чем солдатики.

В младшей школе с ним никто особенно не дружил, кроме одного мальчика, которого бабушка все время мазала зеленкой. Афанасий слишком отличался от всех своей начитанностью и неприспособленностью. Многие над ним издевались. Мама заставляла его носить длинные волосы и до мая месяца завязывала ему шарфик.

В средней и старшей школе Афанасий стал хитрить, с «зеленочным» мальчиком решительно порвал (тот неделю ходил грустный и пыхтел) и научился приспосабливаться. Набивал память мобильного десятками контактов, бегал из гостей в гости, просиживал в социальных сетях, но все это было не то. Афанасий ловил себя на том, что под каждого нового приятеля он подстраивается, старается говорить на интересные для того темы, шутить понятные шутки, сам же внутри остается одиноким и незаинтересованным.

И… опять стал дружить с «зеленочным» мальчиком, бабушка которого не смущалась тем, что ее внук вырос, и по-прежнему подкрадывалась к нему спящему с ваткой. Она была убеждена, что если на каждый вскочивший прыщик не поставить блямбу зеленки размером с пятирублевую монету, то получится верное заражение крови.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром Афанасий не проснулся от назойливого ощущения, что по его щеке кто-то ползет. Смахнул. Через секунду снова ощутил, что ползет. Теперь упрямое насекомое карабкалось по шее. Афанасий ловко сгреб его пальцами и… вскрикнул, поняв, что держит огромную пчелу. Швырнул на пол и два раза ударил тапком. Потом накрылся одеялом с головой и снова уснул.

В шторы уже скребся рассвет. Доброе утро, добрый мальчик! Сладких тебе утренних снов!

Проснулся он примерно через час и, оторвав голову от подушки, обнаружил под щекой ту же самую пчелу. Ее крылья были примяты, но она расправила их и взлетела.

А потом… потом уже был ШНыр.

Вот и сейчас Афанасий остро ощущал одиночество. Тот уникальный контакт с Улом, который был у них до Яры, исчез. Дружба осталась, но хромала подраненной уточкой: со стороны Ула она была омрачена тоской, Афанасию же ее отравляло чувство вины.

Через день после встречи с Гулей он нырнул и после четырех часов поиска нашел атакующую закладку. Ул утверждал, что их на двушке навалом, но Афанасий, видимо, искал не там, а спрашивать у Ула точное место опасался, смутно, но верно ощущая, что делать этого не стоит. Когда говоришь «а», надо сказать и «бэ». Если же сказать «бэ» ты не готов, лучше промычать абстрактное «мэ» и на том успокоиться.

Выглядела атакующая закладка малопривлекательно. Одновременно напоминала сморщенный гриб-чагу и размокший в воде ботинок. Непросто было поверить, что этот непонятный предмет способен поднять столб воды из Москвы-реки на сотни метров, обрушив его на ведьмарей. При всем том атакующая закладка не бомба. Бомба разносит правых и виноватых без разбора – атакующая же закладка представляет угрозу только для ведьмарей и, увы, самих шныров.

Сквозь болото Афанасий летел с внутренним замиранием. Это был первый случай, когда он проявил самодеятельность и нырял, не получив от Кавалерии задания. Чувствуя это, эльбы шевелились больше обычного. Уколы их острых паутинок были почти непрерывными. Афанасий радовался, что летит на Арапе – злом и быстром вороном жеребце с белым фонарем на лбу. Его сияющие крылья легко рассекали паутину.

Поначалу Афанасий хотел отправиться к главе второго форта ведьмарей один, но после решил взять с собой на подстраховку Родиона. Тот выслушал Афанасия без эмоций. Он только час как вернулся из нырка и, хотя не нашел закладки, за которой его посылали, выглядел вконец вымотанным. Лицо обветренное. Губы воспаленные. Из запавших глаз смотрело суровое и уставшее добро, уже лишившееся иллюзий, но еще не обретшее полноты любви.

– Ясно, – сказал Родион, проводя рукой по лицу. – Ты нашел Долбушина. Это хорошо. Давай встретимся завтра в три. А сегодня я к матери обещал заехать. Она у меня в Тушине. Не забыл дом?

За несколько минут до срока Афанасий телепортировал в Тушино. Мать Родиона, невысокая, тихая, но какая-то укоризненная женщина, открыла ему после первого звонка.

– Ты к Роде? – спросила она, глядя на Афанасия с таким обожанием, будто каждый знакомый ее сына был для нее если не турецким султаном, то его заместителем.

– К Роде! – Впервые за все годы ШНыра Афанасий понял, что Родион и Родя – это одно и то же. Раньше ему это как-то в голову не приходило. А тут сразу представился худой петербургский студент, придерживающий что-то острым локтем под серебристой шинелькой.

Мать Роди жила в необъяснимо длинной квартире с огромным коридором и маленькими комнатками. Жила одна и ради сына, потому что никаких следов ее присутствия Афанасий в квартире не обнаруживал. Ну, может, кое-какая одежда, кастрюли, пылесос и припадочный бормотун – телевизор на кухне. В остальном же она витала здесь как дух.

Все остальное носило отпечаток Родиона, не того сегодняшнего, который больше времени проводил в ШНыре, а того музейного, который когда-то здесь жил.

Вот его детская коляска. Вот санки с высокой спинкой (!). Вот три его велосипеда – маленький, подростковый и взрослый. Со временем все они покрылись одеждой и стали сушилками для белья.

Когда выставка велосипедов закончилась, Афанасий наткнулся на турник с висящим напротив него плакатом чернокожего атлета. Должно быть, в этом пожелтевшем плакате нынешний грозный шныр черпал некогда надежду, болтаясь на турнике сосиской. Нынешний Родион к турнику давно охладел. Он больше ценил резкость и способность быстро перезаряжать шнеппер.

Комната Роди напоминала концлагерь, но не для людей, а для электронных устройств. На стенах жалобно повиливали проводами дохлые компьютерные мыши и истоптанные, обеззубленные клавиатуры. У стола стояла коробка, до краев набитая старыми мобильными телефонами и отдельными их деталями. Афанасий слышал, что в старших классах Родион занимался их ремонтом и перепродажей. Один из больших – не плоских еще – мониторов был превращен в клетку для песчаных белок, которые определялись скорее по запаху, так как сидели, зарывшись в опилки.

Дивана в комнате у Роди Афанасий так и не нашел. Кровати тоже. Постелью ему служил каремат с брошенным на него спальником.

«Да ты, братец, не только Раскольников! Ты еще и Рахметов!» – весело подумал Афанасий.

Родион сидел у компьютера.

– Ты опоздал на двенадцать часов! – не оборачиваясь, сердито сказал он.

Афанасий недоверчиво посмотрел на часы. Если он и опоздал, то минут на десять, которые протоптался у подъезда, потому что забыл код, а использовать на вскрытие кода магию русалки ему было жалко.

– Мы договаривались в три! – сказал он.

– Вот именно, в три! А когда я хочу встретиться в пятнадцать, я и говорю в пятнадцать, – заявил Родион и развернул к Афанасию монитор.

– Смотри сюда! – сказал он, прокручивая колесико мыши. – Здесь фотографии долбушинского дома.

– А чего всё так издали?

– Близко я соваться не стал. Там что-то мутное вокруг творится. Слишком много занятых людей. Все что-то красят, строят, долбят асфальт.

– Лето. Москва прихорашивается, – предположил Афанасий.

Родя милостиво кивнул:

– Пускай прихорашивается. Я ей разрешаю. Но скажи: парню, который устанавливает спутниковые тарелки, сильно нужно иметь в своем фургончике топор?

– Ну мало ли. Забить чего-нибудь, – допустил Афанасий.

– Топором четырнадцатого века с серебряной чеканкой можно забить только кого-нибудь! Короче, в подъезд соваться не будем. Отпадает.

– А если высадиться на крышу?

– Крыша отпадает. Я проверил. Там проживает некий горный Карлсон, охрана которого вооружена даже не шнепперами, – сказал Родион.

– Не ведьмарь?

– Скорее бандюк, а бандюкам венды репы чешут. Нечего нам в их дела лезть! Может возникнуть конфликт интересов.

– А тогда как?

Родя пожал плечами.

– Идеально, конечно, телепортировать сразу в долбушинскую квартиру, но он наверняка это предусмотрел. Заслать атакующую закладку через русалку? Тоже облом. Закладки через русалку не перемещаются.

– А если собрать пятерок десять шныров, позвать сотню вендов и… Хотя с вендами, конечно, договориться сложно, – вздохнул Афанасий.

Родя усмехнулся.

– Вендов ему… Кавалерия никогда не допустит. У нас не та война, когда ищут поле побольше и стягиваются махаться стенка на стенку. Пойдем вдвоем. Даже Ула лучше не втягивать. Он заводной стал, а тут совсем сорвется.

Родя выделил на стене дома участок и укрупнил его.

– А тут у нас что? – спросил он с интересом.

– Длинный балкон. Думаешь, на него?

– Нет. Балкон – слишком ожидаемо. Долбушин наверняка как-то его защитил. Я имел в виду это окошко.

Палец Родиона ткнул в окно, расположенное там, где дом давал небольшой изгиб.

– Самое удобное, что над ним у верхних жильцов кондиционер. К нему можно подцепиться. Два метра вниз – и ты на месте.

– Предлагаешь на него телепортировать? – разглядывая кондиционер, без энтузиазма спросил Афанасий.

– Исключено. Промажешь сантиметров на десять – и украсишь собою асфальт. Безопаснее высадить тебя с пега. Правда, размах крыльев помешает подлететь к самому дому, но там будет уже недалеко.

– А если кондиционер не выдержит?

– Не программируй себя на неудачу! – бодро сказал Родя. – Говори кондиционеру: «Я знаю, ты выдержишь!» – и он выдержит… Ладно, шучу! Эти штуковины обычно прочно висят. Атакующая закладка у тебя в ШНыре?

– В ШНыре! – сказал Афанасий.

– Ну, значит, сегодня ночью! – сказал Родя голосом человека, которому не терпится заглушить старушку.

 

Date: 2015-10-18; view: 250; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию