От автора

В. Ф. ИВАНОВ

РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И МАСОНСТВО. ОТ ПЕТРА ПЕРВОГО ДО НАШИХ ДНЕЙ.

СОДЕРЖАНИЕ:

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА.

ОТ АВТОРА.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Что погубило Россию?

ГЛАВА ВТОРАЯ. Что такое масонство?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Эпоха Петра I.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Преемники Петра I.

ГЛАВА ПЯТАЯ. Царствование Екатерины II.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Царствование Императора Павла I.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Царствование Императора Александра Павловича.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Царствование Императора Николая I.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Царствование Императоров Александра II и Александра III.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Царствование Императора Николая II.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Масонство, эмиграция и Россия.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Наш русский путь.

Коментарии.

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Мировое зло всегда боролось с христианскими обществами. На протяжении всей своей истории христианство находилось в состоянии борьбы с противодействовавшим ему сонмом тайных еретических движений и организаций. Сменяя друг друга, одни из них распадались, другие же, под иными названиями, зарождались, продолжая вести эту многовековую борьбу. Часто невозможность открыто проповедовать противоречащие христианским идеалам воззрения заставляла антихристианские силы концентрироваться в тайные общества и там вырабатывать те <антитела>, которыми еретические движения впоследствии заражали христианские общины.

Масонство, открыто появившееся в начале XVIII столетия, является ярчайшим явлением, представляющим антихристианские силы. Оно как в религиозном, так и в политическом отношении стало противником христианской церковности и государственности.

О времени основания масонского ордена существует много версий, они дискутируются даже в самом масонстве.

Одни говорят о Кельнской хартии 1553 года, подписанной делегатами 19 лож, активными деятелями Реформации*. По словам хартии, масонский орден не происходит от какого-либо другого общества, а древнее их всех и ведет свое начало чуть ли не от учеников Иоанна Крестителя. До 1440 года общество даже называлось по этой версии - <Обществом братьев Иоанна>.

Другие объявляют невольным основателем Ордена Розового Креста (Розенкрейцеров) Жана Валентина Андреа, адельсбергского аббата (1586-1654).

Герой его романов <Fata Fraternitatis> и <Reformation universelle du monde entier> Христиан Rose-Croix открыл тайну счастья человечества и основал школу, имевшую целью облагоденствовать людей истинной религией на основе интернационализма. А по образу описанных в романах тайных школ в Германии и Англии стали основываться действительные ложи розенкрейцеров**. Эти ложи организовал в 1650 году Элиас Ашмоль (1617- 1692) - основатель общества, имеющего целью построить Храм Соломона и одновременно - как это ни покажется на первый взгляд странно - глава Лондонской католической лиги. Общество в политическом отношении стремилось восстановить католическую династию Стюартов.

Голубое масонство, представляющее третье мнение, отрицает появление его ранее 1717 года. Считается, что именно в этом году ложи каменьщеков уже совершенно освободились от рабочих и состояли почти исключительно из интеллигенции. После окончательного разгрома Стюартов в 1715 году протестант доктор Теофил Дезагюлье (1683-1744) явился к Георгу II и предложил устранить из масонства его связь со Стюартами. Сохраняя старые формы лож каменщиков, представители интеллигенции нескольких лож образовали в 1717 году Великую Ложу <символического> масонства.

* На основании этого утверждения в 1853 году была выбита медаль о 300-летии масонства.

** Совсем как в XX столетии Рон Хаббарт стал, только уже по своей воле, основателем секты дианетики.

Но как бы там ни было в действительности, утверждать можно лишь только то, что масонство вобрало в себя множество предшествовавших ему еретических учений древних гностиков, манихеев, всевозможных средневековых ересей, тамплиеров, протестантов всех толков, английских мыслителей вроде Болингброка и Томаса Мора, алхимиков, каббалистов и т. п. Масонство явилось на свет как квинтэссенция всех этих учений, как антицерковь нового времени, в которой эти учения получили синкретическое завершение.

Будучи тайным обществом, масонство во многом недосягаемо для исторического исследования, так как действует открыто на исторической сцене очень редко, не оставляя, таким образом, большого материала для анализа историка. Занимавшийся западными еретическими учениями профессор Киевской Духовной академии Афанасий Иванович Булгаков (кстати говоря, отец знаменитого русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова), прикоснувшись в начале XX века в своей работе к феномену масонства, пришел к неутешительному для историка выводу.

<Редкое из явлений исторической жизни, - писал он, - в сущности своей окутано такою таинственностью, как франкмасонство. Можно перечитать множество книг, написанных для ознакомления с ним; можно переслушать рассказы десятков лиц о нем и все-таки не быть в состоянии дать ответ на вопрос: что же такое франкмасонство? Несомненно только то, что это есть тайное общество людей, и тайное не потому, что оно скрывает свою деятельность от взоров людских, нет. Оно тайное потому, что оно скрывает сущность своих целей и средства к достижению их>*.

И несмотря на то что еще в 1793 году бывший английский масон Робинсон в своей книге <Доказательство заговора против религий и правительств Европы> рассказал о стремлении масонства всюду, кроме Англии, разрушать троны, алтари и тюрьмы, масонство остается и по сию пору не менее таинственным фактом истории. Влияние в обществе умело им скрывается и проводится через его адептов, тщательно <воспитанных> в ложах в НУЖНОМ для масонства духе. <Истинная роль масонство, - пишет исследователь масонства Александр Селянинов, - заключается только в одной подготовке периодов действительных выступлений>**, только в эти периоды масонство активно действует, подготовляя своих членов. В моменты же переворотов, революций и прочих открытых выступлений масонство уходит в тень, предпочитая действовать через своих адептов, воспитанных в ложах ордена. В случае неуспеха предприятия масонство всегда может отказаться от своих незадачливых агентов, указав на то, что они действовали сами по себе. Это крайне запутывает дело для историка и дает в историографии противоречащие друг Другу мнения.

* Современное франкмасонство (опыт характеристики). Киев, 1903. С. 1.

** Тайная сила масонства. СПб., 1911. С. 30.

<Тот, кто желает беспристрастно оценить политическую роль масонства,- пишет Лев Тихомиров, - не допуская себя быть одураченным и в то же время не возводя на масонство несправедливых обвинений, чувствует себя крайне затрудненным, слыша утверждения масонства, будто бы оно по принципу не входит в политику, а занимается лишь пересозданием человеческих душ. Такие утверждения не всегда составляют преднамеренную ложь. Без сомнения, есть немало масонов, которые нс знают политической стороны действий своего союза. Сверх того, масонство есть учреждение крайне сложное, в котором есть общая основная мысль, но сеть несомненные разногласия в выводах из нес. Кроме того, масонство состоит из различных слоев, которых цели нс одинаковы. Наконец, зловредная таинственность, при которой нс только посторонние, но и сами члены союза нс в состоянии распознавать истинных действий его, приводит к тому, что вполне знают эти действия, может быть, лишь те "невидимые" руководители, о которых ни сами масоны низших степеней, ни тем более посторонние люди не имеют никаких сведений. При таких условиях обличители масонства, даже не желая быть несправедливыми, могут впадать во многие ошибки, ибо принуждены судить по данным недостаточным, не допускающим проверки, а потому, вероятно, нередко неточным> (<Религиозно-философские основы истории>. М., 1997. С. 453).

Антимасонская литература в России находилась также в сложном положении при изучении орденской истории. При скудости источников, при строгом сохранении внутренних секретов в масонстве исследователи принуждены были брать на себя смелость при нехватке фактических данных высказывать предположения, строить версии и догадки. Бесспорность в исторической науке, строго говоря, труднодостижима, а может быть, и невозможна. История не бухгалтерия, где все должно быть задокументировано; в исторических данных всегда чего-нибудь не хватает, всегда мнение историка формируется при недостатке фактического материала. Довольно часто в документах что-нибудь опущено, искажено или же свидетельств о том или ином событии вообще не сохранилось. Это должно во многих случаях извинять домысливание там, где без него невозможно продолжить историческое повествование, где без него нельзя связать разрозненные факты.

Издаваемый нами труд крупнейшего русского исследователя масонства Василия Федоровича Иванова*, труд его боли и гнева, охватывает весь исторический период деятельности масонской организации в России.

* В. Ф. Иванов был министром внутренних дел в дальневосточном правительстве братьев Муравьевых, сформированном на территории, занятой белыми войсками в 1922 году.

Исследуя идейное и политическое влияние масонства на русское общество, В. Ф. Иванов на огромном историческом материале показывает разрушительную деятельность в России этого тайного ордена. Отводя главную роль в распространении масонского влияния в России интеллигенции, В. Ф. Иванов считал, что <история русской интеллигенции за 200 последних лет стала историей масонства>. Русское интеллигентное общество последовало за этим течением с той безусловной верой, которой не было нигде в Европе.

Книга В. Ф. Иванова, изданная в далеком Харбине в 1934 году и никогда не переиздававшаяся, была все же весьма широко известна в России по самиздатовским перепечаткам. Еще в 80-е годы она ходила по рукам, отпечатанная на машинке в четырех частях. При тогдашней скудости правды о масонстве и его роли в русской истории прочтение книги В. Ф. Иванова вызывало глубокое интеллектуальное потрясение, переворачивавшее у читателя все понимание истории. Энергичность, живость изложения, огромность материала, приведенного в книге, потрясали, что, видимо, играло немалую роль и в самой распространенности этой работы, так как всякий прочитавший ее в те годы стремился ознакомить с ней своих друзей и единомышленников. Исследование В. Ф. Иванова пользовалось большой популярностью в патриотических кругах, являясь во многом чтением, формирующим мировоззрение. Большинство патриотических исследователей русского масонства испытали определяющее влияние этого труда, что отразилось впоследствии на их работах в этой области.

Тема масонства в историографии всегда несет на себе след субъективного отношения к этой проблеме самого историка. Вообще говоря, нет более субъективной науки, чем история, нет другой науки, где было бы столько неизвестного и подвергающегося сомнению. Субъективность и даже тенденциозность историка часто помогают сильнее ОЩУТИТЬ смысл времени и объекта его исследования. Попытка абстрагироваться от исследуемого предмета, поиск объективного к нему подхода выхолащивает, сушит историческую работу, заставляя быть сдержанным в оценках из ложного опасения впасть в крайность. С удалением из исторического сочинения личности историка, его чувств, убеждений и т. д., остаются лишь цифры, даты, факты, связанные меж собою лишь определенной последовательностью. Книга В. Ф. Иванова и тенденциозна, и субъективна; автор виден во всем повествовании. Легко определить его монархические убеждения, строго православную систему ценностей, не терпящую <экономии> в своем приложении к миру и к его истории.

[Михаил Смолин]

-------------------------------------------------------------------------

Посвящаю эту книгу, написанную в борьбе за Родину, единственной моей дочери Натальи Васильевне Ивановой

Итак, не бойтесь их: ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. Мф. 10, 26. И познаете истину, и истина сделает вас свободными. Ин. 8, 32

ОТ АВТОРА

Ученых много, умных мало. Знакомых тьма, а друга нет.

В предисловии принято говорить, что автор предлагает свое произведение на суд общества.

Не суда общества я требую этой книгой! Я требую внимания русского общества к поднимаемым мною темам. Нельзя судить, покамест не пересмотрены сами основания, на которых судят. Русское общество, которое <судило> книги, подобные моей, увы, не всегда было судьей нелицеприятным, а моя книга как раз касается обстоятельства, именно того, как судило наше общество: судило ли оно действительно правильно, не было ли оно <судьей неправедным>, и в чем причины этой самой неправедности? Больше того, я должен поставить вопрос: было ли это <судящее общество> - русским обществом?

Вот почему я не требую <суда общества>. Нет, напротив того, моя книга должна быть криком <Слово и дело> именно по поводу этого так называемого <суда> интеллигентского общества, должна требовать суда над ним самим.

Я не писатель, который находит упоение в радости слов и под покровом этой красивой радости забывает страдание Родины. Я не журналист, который ищет ослепительных парадоксов, соблазнительных сенсаций и сомнительного успеха скандала. Нет, эта книга писана не этими людьми. Эта книга написана прежде всего русским национальным, политическим работником, который своей заветной целью ставит благо нашей Родины - Святой и Прекрасной, но поруганной, униженной и оскорбленной России. В этом смысле я - политический трибун, который взобрался на возвышение и кричит, зовет, призывает внимание своего народа к вопросам, в которых заключается весь корень нашей общей распри. В шуме гражданской войны, в кипении противоборствующих страстей я требую себе слова и внимания по самому главному пункту политического момента:

<Нас намеренно разделяют, мы находимся в чужих руках, мы находимся под чужим влиянием! Все несчастия России в том, что свыше двух последних столетий она делала чужое дело!>

Эта моя книга не может, конечно, быть тем, что называется научной книгой, то есть книгой, облеченной в одежды научной формулировки и снабженной так называемым <научным аппаратом>. Боюсь, что за этим научным авторитетом, от которого прилипал у многих людей язык к гортани, зачастую скрывался доныне самый неприкрытый соблазн. Боюсь, что именно этот научный авторитет преступно вел к молчанию простой и трезвой критики действительного положения нашей Родины. Но я в то же время, конечно, скорблю, что моя книга не научна; я очень сожалею о том, что ее написал я, а не кто-либо из ученых русских людей, облеченных этим самым <научным авторитетом>. Если бы он к этому авторитету присоединил и истину, если бы он в ученых и обоснованных, как бетон, формулах сказал то, что у нас всех давно на уме и на языке, - это было бы триумфом русского духа. Но увы! <Ученые> этим делом не занимаются - почему, увидим ниже. Но пусть я неуч, пусть я <дремучий дикарь>, как меня именовали уже по поводу моих взглядов некоторые мужи науки,- я должен был написать эту книгу, так как сами ученые упорно не хотят говорить о том, что в ней заключается:

<Эта книга - книга борьбы за истину, перед которой русскому народу так долго отводят глаза!>

Те вопросы, которые я ставлю в этой политической <книге борьбы и гнева>, давно необходимо поставить прямо, честно и открыто. Пора пробить эту брешь для света в русском сознании, искусственно затемняемом с давних пор. Если было прорублено давно пресловутое <окно в Европу>, - пора же рубить окно и в Россию, чтобы у нас был <свой свет в окошке>. Это необходимо тем более, что мы не одиноки уже в этой тенденции. Вопросы, которые поставлены в этой книге, давно вышли из подспудного, потайного существования, они стоят перед всем миром, горят, как свеча наверху горы. Масонство и его влияние обсуждаются всем миром. Мы более не одиноки в наших исканиях и в наших нахождениях причины современных зол; те, кто для оправдания истины требуют непременно взгляда, брошенного на Запад, дабы удостовериться, что и там, в передовых странах, говорят об этом, могут быть совершенно спокойны. Проблемы, которые издавна ставились русским национализмом и которые ставятся нами в этой книге, на Западе тоже поднимаются во весь рост. Царство искусственных сумерек, в которых все политические кошки были серы, кончилось.

Итак, наш лозунг: <К свету! К ясному, беспощадному свету критического самопознания!>

И все же я нисколько не сомневаюсь в том, что к моей книге отнесутся иронически и недоверчиво, назовут ее обскуранткой и, наклеют на нее все приличествующие этому случаю и поводу позорные ярлыки. На эти попытки мы должны ответить: <Стара штука! Не запугаете! Не мы обскуранты, а вы обскуранты! Вы, те, которые держали русский народ в неведении, управляли им при помощи соблазнительных понятий, увлекали его пестрыми побрякушками и наконец бросили его на край гибели, истощенного, оболганного, соблазненного! Вы обскуранты, потому что, видя то, к чему привели ваши попытки, вы и до сих пор держитесь за ним, не желаете бросать этих губительных методов, преданные тщетной мечте построить на лукавстве и на хитрости золотое царство Астреи>.

Катастрофа России - явление слишком грандиозное, чтобы его обойти молчанием. Мы платим слишком дорого за наш опыт, чтобы не иметь права воспользоваться его результатами. Мало того, что Россия лежит на краю гибели, - и Европе грозит та же гибель, и в Европе растут волны негодования На тех, которые привели к гибели. И поэтому и там и здесь мы должны поставить в упор вопрос: в чем же дело? где причина всех несчастий современного мира? Я отвечаю на этот вопрос так. В России играла ведущую роль интеллигенция. Эта интеллигенция в продолжение последних двухсот с лишком лет связала свою судьбу идеологически преимущественно с масонством, с тем кругом идей, которые так ярко, выразительно, соблазнительно, систематично проповедовало это течение европейской мысли. И может быть, нигде, как в России, роль масонства не оказалась столь губительной, столь страшной, потому что европейское общество не могло отдаться этим идеям с той честностью, страстностью, верой и горячностью неофита, с которой отдалась этому течению наша интеллигенция. Не можем мы забывать того, что наша интеллигенция - русская интеллигенция, со всеми качествами, которые присущи именно нашему, русскому народу. Русская интеллигенция, служа кругу масонских идей, добившись в своем порыве того, что история русской интеллигенции за 200 последних лет стала историей масонства, служила идеям этим не за страх, а за совесть, <честно и грозно>, так, как всегда служит идеям русский человек, видящий в них смысл жизни, а не средство к личному благополучию. Виноват ли он в том, что его поймали на вековечном русском стремлении к правде, причем лик Русской Правды был заменен лозунгом чужим и дальним: <Свобода, Равенство, Братство>?

Русская интеллигенция во вред себе, но из идеалистических, чистых побуждений сделала масонство тоже чистым, в то время как европейское масонство грубо и полностью эгоистично и занято только тем, что преследует свои национальные интересы. Ведущие слои Англии, Франции и Германии, намеренно питая масонство в России, преследовали свои собственные интересы, в то время как Россия, веря их проповедям, преследовала цели общечеловеческие, цели Всемирной Правды.

Вот это одно и дает нам утешение в скорби, которую приходится испытывать, ниспровергая многое из того, чему привыкли поклоняться, чтить, уважать. <Русский народ, - говорил наш пророк Достоевский в своей речи о Пушкине, произнесенной в Москве 8 июня 1880 года, - не из одного только утилитаризма принял петровскую реформу... Ведь мы разом устремились тогда к самому жизненному воссоединению, к единению всечеловеческому! Мы не враждебно... а дружествен- но... приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского чело- века есть, бесспорно, всеевропейское и всемирное!>* Следуя в этом стремлении за лозунгами, данными Западной Европой и не кем другим, как масонством (должен же был кто-то дать эти лозунги?), русские интеллигенты искали искренне в нем Правду Божию и тем были сведены с правильных путей. Они действо- вали не из меркантильных расчетов, как действовала Европа, - они открывали свои сердца.

И нужно сказать прямо, что русские были уловлены на это свое добросердечие. И теперь пора вместе с другими нациями предъявить международному масонству счета об убытках. Нужна ли моя попытка этой книгой вскрыть, выявить, выяснить и представить русскому обществу причины нашей катастрофы по моему разумению и по непреложным фактам? Нужно ли производить следствие по делу о разразившейся в России катастрофе? Считаю, что это необходимо. Виновные в этой катастрофе должны быть найдены. Пусть не для мести, а для того, чтобы нам сойти с неверных путей, примирившись с народом, к которому мы <должны вернуться после двухсотлетнего отсутствия> (Достоевский).

Моя книга может быть замолчана, что весьма вероятно в так называемом высшем интеллигентском русском обществе, декларирующем себя всегда свободным, но всегда очень пассивно держащимся в шорах тех указок, которые ему даются. В нем нет свободы критики, нет ясности в мышлении, нет - увы! - независимого национального мнения. О моей книге скажут и то, что она руководится только чувством злобы, которое-де <слепит>... Нет, дорогие соотечественники, пора вам увидеть то, что привело нас, нашу Россию, на край погибели, пора увидеть то, что лицемерными и ханжескими идеалами, под которыми проводились эгоистические иностранные цели, затемняло наше зрение, не позволяло нам видеть нашего русского пути. <Да, наш русский путь, - как говорил выше наш национальный пророк Достоевский, - путь всемирный, но он лежит не через Европу, а через нашу национальность>.

* <Дневник Писателя> за I880 г., с. 448.

Что делала Россия в своей политике, спрашивает Достоевский в той же речи о Пушкине,<какне служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?> <И впоследствии, я верю в это, - продолжает он, - мы, то есть, конечно, не мы, а будущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону>*. <И не надо, - говорит Достоевский, - возмущаться сказанным мною, что "нищая земля наша, может быть, в конце концов скажет новое слово миру". Смешно также и уверять, что, прежде чем сказать новое слово миру, надобно нам самим развиться экономически, научно и гражданственно, и только тогда мечтать о "новых словах" таким совершенным (будто бы) организмам, как народы Европы>. Но... <основ- ные нравственные сокровища духа... не зависят от экономической силы. Наша нищая вся сплошь неурядная земля, кроме высшего слоя своего, как один человек...Напротив того,в этой Европе, где накоплено столько богатств, все гражданское основание всех европейских наций - все подкопано и, может быть, завтра же рухнет бесследно, на веки веков, а взамен наступит нечто неслыханное, ни на что прежнее не похожее. И все богатства, накопленные Европой, не спасут ее от падения, ибо "в один миг исчезнет и богатство">. И <между тем на этот, именно на этот подкопанный и зараженный гражданский строй и указывают народу нашему как на идеал, к которому он должен стремиться, и лишь по достижении им этого идеала осмелиться пролепетать свое какое-либо новое слово Европе... Неужели же и тут... не позволят русскому организму развиться национально, своей органической силой, а непременно обезличенно, лакейски подражая Европе> и т. д.

Вот почему, опираясь на авторитет этого нашего национального гения, я и заявляю, что нам необходимо прежде всего искать истину, единящую нас с нашим народом, с нашей историей. Пора перестать вспоминать с умилением только деятельность Петра, только деятельность Екатерины, только деятельность интеллигенции как светлого начала, боровшегося с <темным царством> народа и с <черной сотней> и так далее, а пора вспомнить о том, что тысячелетия таил и таит в себе народ в исторических идеалах православия и самодержавия.

* Там же.

Смешно отказываться от нашей истории, от наших исторических путей. Смешно говорить о том, что мы можем вернуться на пройденные пути. Нет! Не можем! Но столь же верно и то, что и впереди лежащие наши пути исторически коренятся в старых наших исходах. Допускаю, что возможно, что думы мои ошибочны, - но это не причина отказываться от них. Тем более нужно исследовать то, что в них истинного, и отказаться от того, что в них неверного. На выработку руководящих идей, которые должны быть в полном историческом согласии с народом нашим, с его историей, с его путями, должны быть брошены все силы русской интеллигенции, энергически, деятельно, свободно исследуя все эти вопросы, не отвертываясь от <темного мужика>, от <фабричного> и считая, что просвещенно то, что приходит с Запада, и только. К тому же теперь надо сознаться, что Запад наш враг и что в этом смысле оправдывается другое вещее слово нашего мыслителя, замолчанное до сей поры, слово Н. Я. Данилевского:

<Европа не знает нас, потому что не хочет знать... Мы находим в Европе союзников лишь тогда, когда вступаемся за чуждые нам интересы>*.

И, принимая от Запада духовный хлеб, не должно ли по одному этому подозревать, что он отравлен задачами политическими?

Но если в отдельных частях мои положения и будут ошибочными, то в других частях они будут верны. Что же касается ошибочных, то их необходимо исправить общей русской работой в указанном направлении.

И поэтому, выпуская теперь в свет свою книгу, могу сказать, что безразлично, примут ли мои взгляды теперь или нет, будут хвалить меня или бранить. Во всяком случае, слово сказано, причина названа, а всякое слово, как сказанное, не затеряется.

Рано или поздно, а вопрос о том, что такое мы, русские, каковы наши пути, какова причина наших блужданий в течение нашей истории, встанет во весь рост перед русским обществом и, встав однажды, заставит пересмотреть тот путаный ход ее, который привел нас к такой колоссальной катастрофе в исходе второго десятилетия XX века, возложив на наши пути революцию, которой русский православный человек не знал и никогда не хотел, будучи устремлен в единую практичность национального соборного, справедливого делания, в своеобразии национальных и государственных своих форм, по своему русскому пути.

* Н. Я. Данилевский. Россия и Европа. С. 67.