Пенджицаль 4 page

– Сколько твоему малышу?

– Десять месяцев.

– И… Вы с Кевом все еще вместе?

– Боже, нет. Он меня бросил. Вернулся в Лондон. Мне пришлось выселиться: домовладелец был против, чтобы я жила там одна. Да и я все равно не смогла бы платить за жилье.

– И как ты поступила?

– А что мне оставалось? Выселилась. Мэти Томас… Ты знаешь Мэти Томаса?

– Я никого не знаю.

– Он приютил меня у себя на пару ночей, а потом Ивэн привез меня сюда. Ивэн – компаньон Мэти.

– Он только что накормил меня завтраком.

– Правда? – Друзилла улыбнулась. – Красавчик, да? Потрясный парень. Я от него без ума. Охотно завела бы с ним роман.

– Его мать?..

– Ева? Чудный человек. И адмирал тоже. Ты знакома с адмиралом?

– Нет, я никого здесь не знаю, я же говорила.

– Собственно, вот и все наше общество. – Габриэла застала Друзиллу в благом расположении духа, когда ее тянуло на откровенность. – Правда, есть еще старая няня, дряхлее, чем сам Господь Бог, и противная, жуть. – Друзилла задумалась. – Хотя нет, – она поморщила нос, – я к ней несправедлива. В целом она неплохая старуха. В Труро ездит каждую среду, в свой выходной. Однажды я попросила ее купить бутылку «Райбины»[46]для Джоша, здесь на почте этого не бывает. Как‑то она привезла ему маленького кролика. Не настоящего, игрушечного, с ленточкой на шее. Такой игрушки у него никогда не было. С ее стороны это было очень мило. Но видела бы ты ее лицо, когда она отдавала его мне! Кислое, будто лимонов объелась. Бывают, конечно, на свете странные люди. Но старики вне конкуренции.

– Кто еще здесь живет?

– Лора. Какая‑то родственница адмирала. Приехала сюда поправить здоровье. Она перенесла операцию. Но она здесь не живет. Просто гостит. Ну и наведываются еще всякие дармоеды. Таскаются туда‑сюда. Потом есть садовник и его жена – она помогает иногда по дому. И еще одна женщина, миссис Мартен, она в деревне живет, но я ее терпеть не могу.

– Она тоже по дому помогает?

– Что ты, нет. Она – подруга Евы. На мой взгляд, чванливая стерва. Слова доброго мне ни разу не сказала и на Джоша ни разу не взглянула. И дня не бывает, чтобы она не появилась здесь. То одно ей нужно, то другое. Пользуется добротой хозяев. Понимаешь?

Габриэла не понимала, но, не желая прерывать поток интереснейшей информации, согласно кивнула.

– Честно говоря, мне кажется, ей не нравится, что я здесь живу. Хочет, чтобы все внимание доставалось ей. Тут на днях вечером приходила на коктейль… Они все сидели на солнышке перед домом Ивэна, пили шампанское. Адмирал и меня позвал. Но я как увидела ее, сказала «нет», ушла в дом и закрыла за собой дверь. А они шампанское пили. Я бы тоже не отказалась…

Друзилла умолкла на полуслове, ибо позади них, в доме раздался негодующий плач маленького ребенка, который только что проснулся и думал, что его бросили.

– Это Джош. – Друзилла поднялась с порога и скрылась в доме.

Через минуту она вновь появилась с малышом на руках. Она села, поставила сына на землю пухлыми голыми ножками, зажала его между коленями. В мятой ночной сорочке, он был невероятно толстеньким и смуглым. Черные глаза, как пуговки; волосы реденькие.

– Так кто мой утенок? – нежно обратилась к малышу Друзилла, прижимаясь губами к его пухлой шейке.

Не обращая внимания на мать, он с любопытством рассматривал Габриэлу. Потом улыбнулся, обнажив два маленьких зубика. Габриэла протянула к нему руку. Он схватил ее за палец и потащил его в рот. Она не позволила, он обиделся, заревел. Друзилла снова поцеловала его, прижала к себе и принялась неспешно раскачиваться с ним взад‑вперед.

– А ты… Когда ты забеременела, тебе не приходила в голову мысль сделать аборт? – спросила Габриэла.

Друзилла подняла голову, поморщила нос в отвращении.

– Что ты, нет! Что за дикая идея?! Чтобы отказаться от Джоша!

– А у меня тоже будет ребенок, – призналась Габриэла.

– Серьезно? – В голосе Друзиллы слышался не только восторг, но и глубокий интерес. – Когда?

– Еще не скоро. Я только что узнала, что беременна. Тебе первой сказала.

– Ну ты даешь!

– Только не говори никому, пожалуйста, ладно?

– Могила. Знаешь, кто его отец?

– Конечно.

– А он знает?

– Нет. И не узнает.

Друзилла одобрительно улыбнулась. Она уважала независимых женщин.

– Молодчина, – похвалила ее Друзилла.

Мэй лежала в постели, разбуженная тихими голосами, журчавшими под ее окном. Ее зубы лежали в стакане, стоявшем рядом. Накануне вечером она повозилась немного со своим альбомом, вклеила несколько симпатичных снимков, потом смотрела телевизор, пока не кончились передачи. Однако в старости засыпать нелегко, и уже начал заниматься новый день, прежде чем ее наконец‑то сморил сон. И вот теперь…

Вытянув руку, она нащупала свои очки, надела их. Взяла свои наручные часы. Без четверти девять. Времена меняются. В былые дни она поднималась с постели в половине седьмого, а то и раньше, если нужно было кормить малыша. Тихий говор не умолкал. Приятные голоса, решила Мэй. Интересно, кто бы это мог быть?

Через какое‑то время она встала, надела зубные протезы, накинула халат, подошла к окну и раздвинула шторы. Внизу двор заливал солнечный свет народившегося нового дня. На пороге своего домика сидела Друзилла, а рядом с ней – какая‑то девушка. Наверняка, одна из ее странных подружек.

Мэй не стала высовываться в окно, это было не в ее привычках. Она просто смотрела на них. Незнакомая девушка была в брюках, и волосы у нее, похоже, были крашеные. Мэй поджала губы, чтобы протезы встали на место. Она увидела, как из своего дома вышел Ивэн и через двор зашагал к девушкам.

– Ну что, никто еще не проснулся? – обратился он к ним.

Мэй открыла окно.

– Я проснулась, – сообщила она ему.

Он остановился, поднял голову.

– Доброе утро, Мэй.

– Вы что это разболтались там с утра пораньше? – спросила Мэй.

– Мэй, будь другом, сходи посмотри, мама уже встала? Прямо сейчас. Мне нужно увидеться с ней перед тем, как я уеду на работу.

– Подожди, оденусь только.

– Нет времени. Иди так. Ты в своем халате неотразима.

Мэй вознегодовала.

– Бесстыдник.

Но она закрыла окно, вернулась в комнату, нашла тапочки, надела их и вышла в коридор. У спальни Джеральда и Евы она остановилась, прислушиваясь. Они разговаривали. Она постучала.

Ева в накинутой на плечи шали сидела на своей половине большой мягкой кровати и пила чай. Джеральд, уже полностью одетый, сидел на краю ее шезлонга и завязывал шнурки на туфлях. Обрадованная тем, что хорошая погода держится, Ева пыталась склонить мужа устроить завтра пикник.

– Можно съездить в Гвенвоу, погулять вдоль скал. Сто лет там не была. И народу не будет, никто не станет бросаться в тебя песком. Пообещай, что поедешь. По‑моему, нам всем нужно выбраться из дома…

Стук в дверь. Ева мгновенно насторожилась. После того злополучного письма ее постоянно мучили дурные предчувствия, а уж когда в комнату заглянула Мэй…

– Мэй, это ты?

– Ивэн хочет тебя видеть. Он во дворе.

– Ивэн? Что случилось? В чем дело?

– Да, по‑моему, ни в чем. Просто сказал, что хочет поговорить с тобой до отъезда на фабрику. Друзилла там тоже, и еще одна девушка… Наверно, подруга Друзиллы. С крашеными волосами.

– Господи помилуй, – произнесла Ева.

– Ивэн просил, чтобы ты вышла.

– Спасибо, Мэй. Сейчас.

Дверь затворилась.

– Джеральд, с чего бы мне идти и смотреть на Ивэна и девушку с крашеными волосами?

– Да не волнуйся ты так. Хотя интересно. Я тоже с тобой пойду.

– Я все время жду, что произойдет нечто ужасное.

– Ну и зря.

Ева откинула одеяла, встала с кровати, сбросила шаль. Джеральд поднялся с шезлонга, помог ей надеть голубой стеганый халат.

– Как ты думаешь, к кому пришла эта девушка с крашеными волосами: к Друзилле или к Ивэну? – спросил он.

Ева невольно улыбнулась.

– Что за глупости лезут тебе в голову!

– Знаешь, Тременхир был унылым местом, пока я не женился на тебе. Надеюсь, это не очередная бедная овечка.

– Бедная овечка с крашеными волосами?

– У меня не очень богатое воображение, – сказал Джеральд.

Они вместе спустились по черной лестнице на кухню. Стол к завтраку был накрыт на трех человек. Поднос с завтраком для Лоры стоял на кухонном столе. Джеральд отпер дверь, ведущую во двор, распахнул ее.

– Мы уж думали, вы вообще не появитесь, – сказал им Ивэн.

– А что за пожар? – спросил Джеральд.

Ева смотрела через его плечо. Подруга Друзиллы. Она сидела на пороге ее домика, но, увидев Джеральда с Евой, встала и направилась к ним. Высокая, стройная, длинноногая. Лицо смуглое, волосы цвета соломы. Ева успела заметить, что у нее поразительно красивые серые глаза.

Друзилла с малышом наблюдали за ними с порога своего домика.

– Знаете, кто это? – спросил Ивэн.

Вообще‑то, обычно идиотских вопросов он не задавал. Откуда им с Джеральдом знать, кто эта девушка? Ева покачала головой.

– Это Габриэла, – доложил Ивэн.

Люси приболела. Ночью она разбудила Лору – стоя на задних лапах у кровати, скребла когтями по простыне и жалобно скулила. Лора снесла ее вниз, отперла входную дверь, вынесла Люси в сад, где ее тотчас же стошнило. Когда они вернулись в свою комнату, Люси вылакала всю воду из миски и снова забралась в свою корзину, зарывшись под одеяло.

Утром, когда Лора проснулась, Люси все еще лежала в своей корзине, из которой виднелась лишь ее мордочка. Ее темные глаза были полны упрека, шелковые уши обвисли.

– Как твое самочувствие? – спросила питомицу Лора, но Люси даже не встрепенулась при звуке ее голоса. Потом вздохнула, положила мордочку на край корзины. Вид у нее был несчастный.

Наверно, съела что‑нибудь не то, рассудила Лора. Она ведь обожает копаться в мусоре, даром что милашка. Может, нашла груду компоста или тухлую кость. Пожалуй, надо показать ее ветеринару.

Лора глянула на часы. Почти девять. И утро чудесное. Грешно так долго разлеживаться. Правда, Ева запретила ей появляться внизу до тех пор, пока она не позавтракает в постели. А завтрак Ева сама приносила ей на подносе. Лора уже полностью оправилась после операции и была бы рада завтракать со всеми вместе на кухне, да и Еве не пришлось бы лишний раз бегать по лестнице, но той нравилось опекать ее, и со стороны Лоры было бы бестактно не принимать ее заботу с благодарностью.

Через некоторое время она встала, почистила зубы, причесалась и задумалась об Алеке. Как он там в Нью‑Йорке? Она послала ему авиапочтой письмо с извинениями, где пыталась объяснить причину своего отказа, но в письме было трудно выразить все, что она хотела сказать мужу, и, отправив его, она не испытала облегчения. Скорей бы уж Алек приехал за ней в Тременхир. Она будет с ним более откровенна. Перестанет деликатничать по поводу Дафны Боулдерстоун. Возможно, выяснится, что Алек к Дафне относится так же, как Лора, просто он никогда не облекал эти чувства в слова. И тогда они вместе посмеются и все будет хорошо.

Лора присела на корточки у корзины Люси, погладила ее по головке, тыльной стороной ладони потрогала ее нос – горячий, сухой. Из коридора со стороны черной лестницы донеслись шаги Евы. Раздался стук в дверь.

– Ева, я встала.

Ева вошла в комнату, держа в руках плетеный поднос с завтраком для Лоры. Она все еще была в стеганом халате, и вид у нее был радостный. Такой оживленной Лора не видела ее уже несколько дней.

Ева поставила поднос на кровать и спросила:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Лора выпрямилась.

– Да. А что?

– Очень хорошо? А то у нас для тебя сюрприз. Приятный.

Приятный сюрприз. Неужели Алек приехал? Однако не Алек, а незнакомая девушка вошла вслед за Евой в комнату и остановилась. Не поймешь, улыбалась она или нет, и вообще вид у нее был загадочный и немного настороженный. Она была очень молода, с короткими выгоревшими на солнце волосами и огромными серыми глазами, которые не мигая смотрели на Лору.

Никто ничего не говорил, и Еве пришлось нарушить молчание.

– Лора, это Габриэла. Дочка Алека.

– Так ты откуда приехала?

– С Сент‑Томаса. Это Виргинские острова.

Ева оставила их, и они сидели вместе на большой кровати. Габриэла – подогнув под себя ноги, прислонившись к внушительной железной спинке.

– Отца видела?

– Нет. Он уже улетел в Нью‑Йорк.

Габриэла объяснила, как все было. Лора пришла в ужас, узнав, что та добиралась домой с несколькими пересадками, но Габриэла не роптала. Она приехала в Излингтон, где ее встретила миссис Эбни, рассказывала девушка, провела день в Лондоне и затем отправилась в Тременхир.

А в Тременхир она приехала, как выяснилось, чтобы увидеться с Лорой, а не с Алеком. Значит, это Габриэла, она вернулась домой. Живой человек, девушка, дочь. Сидит на кровати Лоры. Живая Габриэла, а не имя, которое старались не упоминать. Не фотография, не рисунок, не пустая комната на чердаке с детскими вещами. Она здесь. Рядом. Габриэла.

– Нужно сообщить Алеку о твоем приезде.

– Нет, не надо, – возразила Габриэла. – Он только переполошится, а повода для беспокойства нет. Ева сказала, что он приедет за тобой, так что давай устроим ему сюрприз. Он ведь будет здесь через несколько дней. Незачем говорить ему раньше времени.

– Разве тебе не нужно возвращаться в Америку?

– Нет, не нужно.

– Но… Какие у тебя планы?

– В принципе, хочу остаться в Англии.

– Вот здорово. Лучше не бывает. И Алек… Ты не представляешь, как он по тебе скучал, Габриэла. Я знаю, что ему тебя очень не хватало.

– Да. – Габриэла слезла с кровати и встала спиной к Лоре, глядя в окно. – Райский уголок. Пальмы растут. Будто я снова в Вест‑Индии. – Она повернула голову, увидела Люси в корзине. – Это твоя собачка? – Она опустилась на корточки рядом с Люси.

– Да. Только приболела она что‑то. Ночью ее тошнило. К счастью, она меня разбудила, и я успела ее вовремя вынести в сад. Наверно, что‑то съела. Зовут Люси.

Наблюдая за Габриэлой, Лора наконец‑то поняла, что ее подсознательно смущало.

– Габриэла, как ты меня нашла? Как узнала, что я здесь, в Тременхире?

– О! – Девушка наклонилась, чтобы погладить Люси. – От миссис Эбни. Это она мне сообщила.

– Алек, наверно, сказал ей перед отъездом в Нью‑Йорк.

– Да, наверно, – согласилась Габриэла. Она выпрямилась. – Пойду вниз. Ева обещала сделать мне кофе. А ты спокойно завтракай. Ешь яйца, а то окаменеют.

– Давай поговорим еще, когда я спущусь, – предложила Лора. – Мне так о многом хочется у тебя спросить.

– Конечно. Сядем в саду и поболтаем.

Габриэла закрыла за собой дверь и направилась к парадной лестнице. Там она остановилась в нерешительности, сунула руку в карман джинсов, достала измятый коричневый конверт. Твоя жена в Тременхире завела интрижку с Ивэном Эшби.

По‑юношески категоричная, обладающая жизнестойкостью и широтой взглядов, присущих ее поколению, Габриэла была шокирована письмом – шокирована его злонамеренностью, а не обвинением. В течение двух часов по прибытии в Тременхир она успела пообщаться и с Ивэном, и с Лорой. Ивэн – пугающе привлекательный мужчина, возможно, способен на что угодно, решила Габриэла. Но Лора выглядела и вела себя, как воплощенная невинность, от души радовалась приезду Габриэлы. При первой встрече с незнакомой ей падчерицей она должна бы, учитывая сложившиеся обстоятельства, держаться настороженно, с подозрением и даже демонстрировать признаки ревности, но ни одно из этих чувств не примешивалось к ее нескрываемому восторгу. Было видно, что она прозрачна как стекло в своей неподдельной искренности.

Впервые у Габриэлы зародились сомнения. Впервые ей пришло в голову, что, возможно, в письме нет ни слова правды. Тогда кто же столь сильно ненавидит Лору с Ивэном, что сочинил эту злобную клевету?

Габриэла спустилась вниз. В холле с полированным полом она увидела, что дверь на кухню открыта. Оттуда вышел Джеральд с газетой в руках. Не заметив Габриэлы, он направился в коридор.

– Джеральд.

Он обернулся. Она подошла к нему.

– Не могли бы вы уделить мне минуту? Мне нужно с вами поговорить.

Он привел ее в свой кабинет, симпатичную комнату, где пахло сигарами, книгами и древесной золой.

– Вы сюда приходите читать газету?

– Да. (Приятный мужчина, отметила про себя Габриэла.) Чтоб не путаться под ногами. Присаживайся, Габриэла.

Она села, но не в кресло, на которое он указал, а на стул, так что они оказались строго друг против друга за столом.

– Вы очень добры… – начала она. – Простите, что не предупредила о своем приезде, но у меня не было времени. Правда.

– Очень рад. Рад, что ты приехала. Рад знакомству.

– Я только что сказала Лоре, что узнала, где ее найти, от миссис Эбни – женщины, которая присматривает за домом в Излингтоне. Но это не так.

– А как же ты узнала, что она здесь?

– Прочла вот это. – Габриэла положила на стол письмо.

Джеральд, сидевший за столом в непринужденной позе, откинувшись на спинку стула, не шелохнулся. Он смотрел на коричневый конверт, потом поднял глаза, встретился взглядом с Габриэлой. Лицо его было сурово.

– Ясно, – произнес он.

– Что вам ясно?

– Было уже одно такое письмо. Его прислали одной нашей приятельнице из деревни… Анонимка.

– Вот, а это еще одно. Я вскрыла его, потому что увидела штемпель почтового отделения Труро. А я знала, что Лора где‑то в Корнуолле. Мы с миссис Эбни подумали, что ничего страшного не произойдет.

– Ты показала письмо миссис Эбни?

– Нет. Вообще никому не показывала.

Джеральд глубоко вздохнул, взял конверт.

– Отправлено из Труро, в среду.

– Да, знаю.

Он вытащил письмо, прочитал его. Потом поставил локоть на стол, ладонью закрыл нижнюю часть лица. Сказал:

– Боже мой.

– Ужасно, да?

– Ты завтракала с Ивэном. Говорила ему что‑нибудь?

– Нет, конечно. И Лоре тоже. Только вам. Вы первый, кому я его показала.

– Умница.

– Кто его написал?

– Мы не знаем.

– А то, другое? Вы не выясняли?

– Нет. Не стали… В силу некоторых обстоятельств. Надеялись, что больше таких писем не будет. Теперь я начинаю думать, что мы допустили ошибку.

– Но как можно писать такие вещи? Ведь это преступление.

– Габриэла, в нем нет ни слова правды. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Я уже думала. Но почему вы так уверены?

– Потому что я знаю Ивэна и знаю Лору. Поверь, я достаточно пожил на свете, за свою жизнь повидал немало людей, и уж если б что‑то нечестивое – как подразумевается в этом письме – происходило под крышей моего дома, я бы сразу это заметил. Ивэн – мой пасынок. Он не всегда ведет себя осмотрительно и благоразумно, но не настолько глуп или низок, чтобы соблазнить жену Алека. Что касается Лоры, – он развел руками, – ты сама ее видела. Разве можно представить, чтобы она изменяла мужу?

– Конечно нет, – согласилась Габриэла. – Я и сама так думала. Но ведь что‑то же послужило толчком…

– Ну, пару раз они выезжали вместе. В антикварную лавку, на пикник. Ивэн – добрый парень. Он обожает общество красивых женщин, но в принципе всеми его поступками движет сердечная доброта. И это нередко доводит его до беды.

Габриэла улыбнулась. Казалось, у нее камень с души свалился, когда она услышала столь лестные отзывы об Ивэне, хотя, возможно, Джеральд судил пристрастно, ведь Ивэн был его пасынком.

– Как же нам быть?

– Может быть, стоит связаться с твоим отцом.

– Ой, давайте лучше сделаем ему сюрприз. Он ведь шесть лет меня не видел и думает, что я в Виргинии… А то еще волноваться начнет.

– И все же лучше бы ему сказать.

– Не надо. Пожалуйста. Если вы позволите мне остаться у вас до его приезда, я предпочла бы ничего ему не сообщать.

– Ну хорошо, – сдался Джеральд.

– Ну а с письмом‑то что делать?

– Оставишь его мне?

– Мне кажется, нужно обратиться в полицию.

– Я не хотел бы вмешивать в это полицию. Ради Евы.

– А какое отношение к этому имеет Ева?

– Самое прямое, – сказал Джеральд. – Объясню как‑нибудь в другой раз. После первого письма она так переволновалась, что заболела. Сейчас ей гораздо лучше, и я надеюсь, что благодаря твоему неожиданному появлению она забудет про него. И нам, думаю, тоже следует поступить так же. Теперь это не твоя забота. Отдыхай, наслаждайся покоем. Гуляй в саду. Найди Лору, подружись с ней.

После ухода Габриэлы Джеральд перечитал письмо, потом убрал его в конверт и сунул в нагрудный карман своего старого твидового пиджака. Потом встал, покинул кабинет и вернулся на кухню, где Ева, в фартуке, резала овощи на суп.

– Дорогой.

Он поцеловал ее.

– Я отъеду на полчасика.

– В город? Мне нужно купить кое‑что из продуктов.

– Нет, по делам. Ненадолго. За продуктами съезжу позже, если хочешь.

– Ты чудо. Я напишу список.

Он открыл заднюю дверь.

– Джеральд, – окликнула мужа Ева. Он обернулся. Она улыбнулась – своей прежней улыбкой. Сказала: – Она просто лапочка, правда? Габриэла.

– Милая девочка, – согласился Джеральд и вышел во двор.

Выехав из ворот, он повернул налево и покатил вверх по холму по дороге, пролегавшей через вересковую пустошь. Через пару миль он подъехал к развилке с указателем. Одна стрелка показывала в направлении Ланьона, вторая – Карнеллоу. Он свернул на дорогу, ведущую в Карнеллоу.

Некогда это было удаленный шахтерский поселок. Два ряда домиков с глухими фасадами, развалившееся машинное здание оловянного рудника, вентиляционная труба, унылая часовня. Здесь на вершине холма посреди пустоши всегда, даже в самый тихий день, было ветрено, и едва он вышел из машины, ветер засвистел у него в ушах. Все вокруг него, вся пустошь, тут и там поросшая изумрудно‑зеленой высокой болотной травой, казалось, волнами перекатывается на ветру.

Из старой часовни доносились визг циркулярной пилы и стук деревянных молотков, – видимо, работа там шла полным ходом. Прежний вход был расширен до размера ворот гаража. Тяжелые раздвижные двери были открыты, и в проеме просматривалось внутреннее помещение цеха. Над входом висела недавно приколоченная новая вывеска «Эшби и Томас».

На улице под самодельным навесом сушились сложенные штабелями бревна. Рядом стояли два фургона и автомобиль Ивэна. Словно завитки, летала стружка. Чувствовался аромат свежераспиленной древесины. Из мастерской вышел молодой парень со стулом, который он понес к фургону.

– Доброе утро, – поздоровался Джеральд.

– Привет.

– Ивэн там?

– Да, где‑то здесь.

– Позови его, пожалуйста. Скажи, это адмирал Хаверсток.

Властная манера Джеральда и его высокое звание, вероятно, произвели впечатление на парня, ибо он поставил стул и исчез в мастерской, но через минуту снова появился. Рядом с ним шел Ивэн в простой рубашке и рабочем комбинезоне.

– Джеральд.

– Извини за беспокойство. Я ненадолго. Пойдем посидим в машине.

Он поведал Ивэну печальную историю и показал ему второе письмо. Ивэн стал читать его. Джеральд заметил, что при этом он стиснул в кулак лежащую на коленях руку, да так сильно, что побелели костяшки пальцев. Отреагировал он так же, как и Джеральд. Произнес:

– Боже мой.

– Дело дрянь, – сказал Джеральд. – Но теперь я, по крайней мере, знаю, что это чистейшая ложь.

– Рад это слышать, – сухо отозвался Ивэн. – Какая гадость. Говоришь, Габриэла прочитала письмо в Лондоне и привезла его с собой?! Она, наверно, решила, что я гнусный тип.

– Она знает, что в письме нет ни слова правды. Я сам ей это сказал, и у меня создалось впечатление, что она охотно мне поверила.

– Ты же не думаешь, что это Мэй?

Джеральд пожал плечами.

– Отправлено из Труро в среду. Тот же формат.

– Джеральд, я не верю, что это Мэй.

– А кто, старина?

– Ты не думаешь?.. Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел первое письмо, просто я ничего не сказал тогда. Ты не думаешь, что это, возможно, творчество Друзиллы?

– Друзиллы?

– Да, Друзиллы.

– А зачем ей это? Зачем бы она стала сочинять лживые анонимные письма?

– Не знаю. Разве что… – Ивэн несколько смутился. – В общем, после того как я помог ей, нашел жилье, она как‑то вечером пришла ко мне и в недвусмысленных выражениях дала понять, что крайне мне признательна и готова любым путем отплатить за оказанную услугу. Но это не имело никакого отношения к любви. Просто деловое предложение.

– И ты принял ее предложение?

– Конечно нет. Я ее поблагодарил, сказал, что она ничего мне не должна, и отправил домой. Она не обиделась. – Он подумал немного и добавил: – Вроде бы.

– Друзилла способна написать что‑то подобное?

– Она – странная женщина. Не могу сказать. Я ее не знаю. Никто из нас ее не знает. Мы ничего не знаем ни о ее прошлом, ни о ее интересах. Женщина‑загадка.

– Согласен. Но зачем ей обижать Сильвию?

– Понятия не имею. Мне кажется, Сильвия ей не очень симпатична, но ведь это не повод посылать бедной женщине анонимные письма. К тому же Друзилла не является ярой сторонницей трезвого образа жизни. Сама порой не прочь выпить.

Джеральд поразмыслил над его словами.

– Ивэн, то письмо было отправлено из Труро в среду. Друзилла дальше деревни никуда не выбирается. С ребенком в коляске далеко не уедешь. В Труро она не была.

– Она могла попросить Мэй отправить письмо. Они по‑своему неплохо ладят. Мэй иногда привозит ей что‑нибудь из Труро для Джошуа. То, что Друзилла не может купить в деревне. Так что она вполне могла бы по ее просьбе отправить и письмо.

Казалось, все абсолютно логично. И невероятно, ужасно. Джеральд жалел, что он, как Ева, не может хотя бы на время выбросить из головы эти гнусные письма.

– Что же делать? – спросил Ивэн.

– Я предложил Габриэле связаться с Алеком, но она воспротивилась. Не хочет волновать отца. К тому же ко вторнику он все равно будет здесь.

– Джеральд, нам нужно как‑то уладить это дело до его приезда.

– Как?

– Может, обратимся в полицию?

– А если это и в самом деле Мэй?

– Да, пожалуй, ты прав, – не сразу ответил Ивэн.

– Давай пока подождем.

Ивэн улыбнулся отчиму.

– Не похоже это на тебя, Джеральд. Тянешь время. Мне казалось, моряки всегда на пять минут впереди.

– Так и есть.

– «Трудное можно сделать сразу, достижение невозможного требует немного больше времени».

– Не цитируй мне мои слова. Не исключено, что это и есть то самое невозможное, на которое требуется немного больше времени. Когда ты будешь дома, Ивэн?

– Наверно, возьму отгул на полдня, приеду к обеду. Тебе, я вижу, моральная поддержка не помешает. – Он выбрался из машины, захлопнул за собой дверцу. – До встречи.

Сердце Джеральда наполнилось любовью и благодарностью к пасынку. Он смотрел ему вслед. Когда Ивэн скрылся в своей мастерской, Джеральд завел мотор и поехал в Тременхир.

– Поначалу было вполне терпимо. Не так плохо, как я думала. Виргиния прекрасна. У Стрика чудесный дом, стоит на обрыве над рекой Джеймс. Огромный особняк, вокруг земли немерено, зеленые пастбища для лошадей, белые дощатые заборы. Кизил, дубы. Перед домом парк с большим бассейном и теннисными кортами. Климат мягкий, солнечно, даже зимой. У меня была своя комната, огромная, с ванной. Прислуги полон дом. Кухарка, горничная, темнокожий дворецкий. Его звали Дэйвид, и он каждый день приезжал на работу в розовом «студебеккере». Даже школа, в которую определила меня мама, была вполне ничего. Школа‑интернат и баснословно дорогая, наверно, потому что у всех девчонок, что там учились, насколько я могла судить, родители были такие же богатые, как Стрикленд. Вскоре они свыклись с мыслью о том, что я англичанка и у меня британский акцент. Я стала своего рода новинкой, у меня появились друзья.

Они отдыхали в саду, под тутовым деревом. Принесли с собой коврик, подушки, и теперь лежали, бок о бок, на животах, словно школьницы, делящиеся друг с другом секретами. В такой непринужденной обстановке и беседовать было легче.

– Тебе никогда не было одиноко?

– Еще как. Постоянно. Но это было странное одиночество. Частичка моего существа, которую я все время носила с собой. Только она была спрятана во мне очень глубоко. Как камень на дне пруда. То есть своей я там себя никогда не чувствовала, но мне не составляло труда вести себя так, будто я нахожусь в своей стихии.

– А когда ты была не в школе?

– Это тоже было терпимо. Они знали, что я не люблю ездить верхом, поэтому меня особо не трогали. Одиночество меня никогда не тяготило, но в доме всегда было полно народу. Друзья гостили с детьми моего возраста, всякие знакомые приходили поиграть в теннис или поплавать в бассейне. – Она улыбнулась. – Я ведь плаваю очень хорошо и даже в теннис играю, хотя и не как чемпионка.

– Габриэла, почему ты никогда не приезжала к отцу?

Габриэла отвела взгляд, выдернула пучок травы под рукой, растрепала его.

– Не знаю. Как‑то не получалось. Сначала думала, что буду приезжать сюда летом и отдыхать с ним в Гленшандре. Там мы с ним были по‑настоящему близки, только он и я. Он брал меня с собой на рыбалку, мы много времени проводили вместе, только он и я. Мне хотелось поехать в Гленшандру, но, когда я заговорила об этом с мамой, она сказала, что уже устроила меня в летний лагерь. Ничего не случится, если я поеду в Гленшандру не в этом году, а на следующий и так далее. Когда тебе четырнадцать, очень трудно спорить и настаивать на своем. А с моей мамой спорить практически невозможно, у нее на все готов ответ, убедит любого. В общем, я отправилась в летний лагерь. Думала, отец напишет гневное письмо, выразит свое негодование. Ничего подобного. Он сказал то же самое. Что ж, тогда на следующий год. И меня это задело. Я решила, что он, наверно, не так уж меня любит.