Пенджицаль 1 page

Погода менялась, атмосферное давление падало. Поднялся ветер, теплый и порывистый, дувший с юго‑запада. На горизонте сгущались тучи, но небо оставалось голубым; тут и там по нему проплывали кучевые облака. Море, еще недавно ровное, словно синяя шелковая шаль, теперь дыбилось, пестрело белыми гребнями бурунов. Двери хлопали, окна дребезжали; простыни, наволочки и пеленки Джошуа с шумом раздувались, бесновались на бельевых веревках, будто плохо натянутые паруса.

Была суббота, и Ева – какое счастье! – в кои‑то веки хозяйничала на кухне одна. Мэй чинила в своей комнате ворох белья и одежды, и Ева надеялась, что она спустится лишь к обеду. Друзилла отправилась в деревню за покупками, толкая перед собой старую коляску с Джошуа. Было ветрено, и она накинула на плечи шерстяную шаль и надела на Джошуа – что немало порадовало Еву, – помимо подгузника, войлочный свитер, который она купила на распродаже подержанных вещей на благотворительном базаре.

В субботу фабрика не работала, и Ивэн свой свободный день посвятил Лоре – посадил ее в свой автомобиль и повез показывать северное побережье и бухту Пенджицаль. Ева собрала для них корзину со снедью и предупредила сына, чтобы он не позволял Лоре много ходить и вообще утомляться.

– Не забывай, она недавно из больницы и сюда приехала набираться сил.

– Вечно ты квохчешь, как беспокойная наседка, – ответил он. – За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я заставлю ее отшагать десять миль пешком?

– Я тебя знаю, а за нее я отвечаю перед Алеком.

– Ну и какой же я?

– Энергичный, – только и сказала Ева, хотя могла бы наградить его еще десятком не самых лестных эпитетов.

– Мы устроим пикник, может, окунемся.

– А не холодновато для купания?

– Пенджицаль – закрытая бухта. Там всегда тихо, даже если вокруг свистит ветер. И не волнуйся, я о ней позабочусь.

Так Ева и оказалась одна. Было одиннадцать часов, и она варила кофе для себя и Джеральда. Потом поставила на поднос две чашки, молоко, сахар, тарелку с имбирным печеньем для мужа и, покинув кухню, по коридору прошла к кабинету Джеральда. Он сидел за письменным столом, работал с документами по ведению хозяйства. При появлении жены Джеральд отложил ручку, откинулся на стуле, снял очки.

– Что‑то тихо у нас сегодня, – сказал он.

– Конечно, тихо. Если кроме нас с тобой, да Мэй никого нет. Тем более что Мэй наверху, штопает твои носки.

Ева поставила перед мужем поднос.

– Две чашки, – заметил Джеральд.

– Одна для меня. Я выпью кофе здесь, с тобой. Посидим пять минут вместе, поболтаем, пока нам никто не мешает.

– Приятное разнообразие.

Ева взяла свою чашку и отошла к большому креслу у окна, в котором Джеральд иногда дремал после обеда или вечерами читал газеты. Это было очень удобное и по всем параметрам мужское кресло, в котором ее маленькая фигурка просто терялась. Впрочем, и сам кабинет был уютным тоже по‑мужски: стены, обшитые деревянными панелями, фотографии кораблей, другие памятные вещи, связанные со службой Джеральда в военно‑морских силах.

– Лора чем занимается? – спросил он.

– Ивэн повез ее на экскурсию на своей машине. Я собрала им еды для пикника. Думаю, они поехали в Пенджицаль смотреть на тюленей.

– Надеюсь, благоразумие ему не изменит.

– Я предупредила его, что ей нельзя уставать.

– Я не о том, – сказал Джеральд.

Он очень хорошо относился к Ивэну, но не питал иллюзий на его счет.

– Зря ты так плохо о нем думаешь, Джеральд. Он просто старается быть любезным. К тому же Лора – жена Алека, да и старше она Ивэна.

– Весомый аргумент, ничего не скажешь. Однако она очень мила.

– Красавица, правда? Я не думала, что она красива. Представляла ее себе этакой серой мышкой. Хотя, возможно, до знакомства с Алеком она и была серой мышкой. Просто диву даешься тому, как способны преобразить простушку забота любящего человека и дорогие наряды.

– Почему ты решила, что она была серой мышкой?

– Из того, что она рассказывала о себе. Единственный ребенок, родители погибли в автокатастрофе, воспитывалась у тети.

– Ее тетя – старая дева?

– Нет, скорее веселая вдовушка. Они жили в Хампстеде. Но потом, став взрослой, она устроилась на работу и нашла собственное жилье. И, насколько я могу судить, так она жила следующие пятнадцать лет. Работала в издательстве, дослужилась до редактора.

– Значит, она не глупа, но из этого не следует, что она была серой мышкой.

– Да, но это говорит о том, что она не предприимчива. Да и сама Лора первая это признает.

Джеральд взболтал в чашке кофе.

– Тебе она нравится, да?

– Очень.

– Думаешь, она счастлива с Алеком?

– Да, пожалуй.

– Как‑то неуверенно ты это сказала.

– Замкнутая она, сдержанная. Мало говорит о нем.

– Может, просто не хочет, чтоб ей лезли в душу.

– Ребенка она хочет.

– И что ей мешает его завести?

– Непостижимые женские проблемы. Тебе не понять.

Джеральд, мудрый человек, не стал выпытывать подробности. Вместо этого спросил:

– А если у них не будет детей? Для них это очень важно?

– Для нее, думаю, да.

– А для Алека? Ему ведь, наверно, уже пятьдесят. Хотел бы он снова слышать детский ор в своем доме?

– Откуда мне знать? – Ева нежно улыбнулась мужу. – Я у него не спрашивала.

– Может быть, если…

На столе Джеральда внезапно зазвонил телефон.

– Проклятье, – выругался он.

– Не отвечай. Пусть думают, что нас нет дома…

Но Джеральд уже снял трубку.

– Тременхир.

– Джеральд.

– Да.

– Это Сильвия… Я… О Джеральд…

Ева ясно слышала ее голос и пришла в смятение, когда поняла, что Сильвия рыдает.

Джеральд нахмурился.

– Что случилось?

– Нечто ужасное… Страшное… Отвратительное…

– Сильвия, в чем дело?

– Я не могу… Не могу объяснить по телефону. Приезжайте, пожалуйста! Вместе с Евой! Без никого. Только ты и Ева…

– Что, прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. Пожалуйста. Прости, но больше никто…

Джеральд глянул на жену. Та закивала, словно безумная.

– Сейчас приедем, – пообещал он. Голос у него был ровный, ободряющий. – Дождись нас и попытайся успокоиться. Мы будем минут через пять.

Он со стуком положил трубку на рычаг. Подняв голову, он увидел устремленный на него через комнату полный отчаяния вопросительный взгляд жены.

– Сильвия, – сообщил он, хотя в том не было необходимости. – Вот и посидели вдвоем.

– Что стряслось?

– Бог его знает. Чертова баба. Бьется в истерике.

Он поднялся из‑за стола, задвинул стул. Ева тоже встала, все так же держа чашку в руке. Ее рука дрожала, и чашка дребезжала на блюдце. Джеральд подошел к жене, забрал чашку и поставил ее на поднос.

– Пойдем. – Он обнял ее за плечи и, поддерживая, неторопливо повел из комнаты. – На машине поедем.

Дорога, ведущая в деревню, была усеяна слетевшими с деревьев зелеными листьями. Они въехали в ворота дома Сильвии. Ева увидела, что входная дверь распахнута. Терзаемая дурным предчувствием, она выбралась из машины еще до того, как Джеральд заглушил двигатель.

– Сильвия.

Ева вбежала в дом и в дверях гостиной увидела Сильвию с искаженным от горя лицом. Женщины сошлись в середине тесной прихожей.

– О… Ева, как хорошо, что ты здесь.

Всхлипывая, что‑то бормоча бессвязно, Сильвия упала ей в объятия. Ева прижала ее к себе, стала утешать, похлопывая по плечу.

– Ну, будет… Будет, все хорошо, мы здесь, – снова и снова повторяла она бессмысленный набор слов.

Джеральд, вошедший вслед за женой, решительно закрыл входную дверь. Приличия ради выждав пару минут, он сказал:

– Ну все, Сильвия, хватит. Успокойся.

– Простите… Вы так добры…

Усилием воли Сильвия взяла себя в руки, отстранилась от Евы, вытащив из рукава свитера носовой платок, вытерла заплаканное лицо. Ее жалкий вид шокировал Еву. Она редко видела Сильвию без макияжа, и сейчас та выглядела какой‑то оголенной, беззащитной и сильно постаревшей. Волосы растрепаны, ладони, загорелые и огрубевшие от работы в саду, бесконтрольно тряслись.

– Давайте‑ка пройдем в комнату, – сказал Джеральд, – сядем, и ты нам все спокойно расскажешь.

– Да… Да, конечно…

Сильвия повернулась, и они последовали за ней в ее маленькую гостиную. Ева – ей казалось, что ноги у нее стали резиновыми, – устроилась в уголке дивана. Джеральд выдвинул стул из‑за стола, развернул его и сел прямо. Невозмутимый, хладнокровный, он явно задался целью погасить панику, выяснить все по порядку.

– Итак, что случилось?

Сильвия стала рассказывать, непроизвольно всхлипывая время от времени. Ее голос дрожал, срывался. Она ездила в город за покупками, а, когда вернулась, обнаружила у порога на коврике несколько писем, доставленных с утренней почтой. Пару счетов и… Это…

Послание лежало на ее столе. Она взяла его, передала Джеральду. Небольшой коричневый конверт, в который обычно кладут документы.

– Вскрыть? – спросил у нее Джеральд.

– Да.

Он надел очки, извлек из конверта письмо. Листок розовой писчей бумаги. Джеральд развернул письмо, прочитал. Много времени это не заняло.

– Понятно, – произнес он.

– Что там? – осведомилась Ева.

Джеральд встал и молча отдал ей письмо. Ева взяла его кончиками пальцев, как нечто заразное. Джеральд снова сел и принялся внимательно изучать конверт.

Ева увидела линованный листок писчей бумаги с дурацким изображением феи в его верхней части, на каких обычно пишут дети. Послание было составлено из букв, вырезанных из газетных заголовков и аккуратно приклеенных одна рядом с другой.

«Ты ГУляЛа С ДРугиМи МУжчиНАмИ

поТОму ТвОй МуЖ и зАПил

БЕсСТыДНиЦА»

Впервые в жизни у Евы возникло ощущение, что она столкнулась с настоящим злом. Но вслед за чувством омерзения ее охватил жуткий страх.

– О Сильвия.

– Чт… Что мне делать?

Ева сглотнула комок в горле. Важно было сохранять объективность.

– Как выглядит адрес на конверте?

Джеральд передал ей конверт, и она увидела, что адрес напечатан неровно, отдельными буквами, с помощью резиновых штампов. Возможно, из детского набора. Почтовая марка 2‑го класса. Штемпель местного почтового отделения, вчерашняя дата. И все.

Ева вернула письмо и конверт Джеральду.

– Сильвия, ты не догадываешься, кто мог прислать тебе это ужасное письмо?

Сильвия, стоявшая у окна и глядевшая на сад, повернула голову и посмотрела на Еву. Ее удивительные глаза, главное украшение ее лица, опухли от слез. Ева встретила ее взгляд. Сильвия молчала. Ева повернулась к мужу, ища поддержки, но тот лишь смотрел на нее поверх очков, и лицо его было суровым и печальным. Они понимали друг друга без слов, но не решались произнести имя.

Ева сделала глубокий вдох, протяжно, судорожно выдохнула.

– Вы думаете, это Мэй, да?

Ни Джеральд, ни Сильвия не отвечали.

– Вы думаете, это Мэй. Я знаю, вы думаете, это Мэй…

В ее голосе появились пронзительные нотки, он задрожал. Она стиснула зубы, пытаясь побороть слезы.

– Ты думаешь, что это Мэй? – спросил Джеральд.

Ева покачала головой.

– Я не знаю что думать.

Джеральд перевел взгляд на Сильвию.

– Зачем Мэй стала бы писать тебе такое письмо? Для чего?

– Не знаю. – Сильвия уже перестала плакать, немного успокоилась и теперь держалась почти как обычно. Сунув руки глубоко в карманы брюк, она отошла от окна и принялась мерить шагами свою крошечную гостиную. – Просто я ей не нравлюсь.

– О Сильвия…

– Это так, Ева, хотя я никогда не придавала этому большого значения. Просто Мэй почему‑то не выносит меня.

Ева, зная, что Сильвия права, молчала; вид у нее был несчастный.

– Пусть так, но ведь это еще не повод, чтоб посылать оскорбительные письма, – рассудил Джеральд.

– Да, Том пил и тем себя погубил.

Ева была потрясена хладнокровием Сильвии и в то же время преисполнена восхищения. Так спокойно говорить о личной трагедии… По мнению Евы, это был верх благоразумия и мужества.

– Мэй, конечно, порой утомляет своими строгими принципами в отношении алкоголя и нравственности, но почему она на тебя взъелась?

– «Гуляла с другими мужчинами». Ты к этому клонишь, Джеральд?

– Я ни к чему не клоню. Просто пытаюсь быть объективным. И мне непонятно, какое дело Мэй до твоих друзей и до твоей личной жизни.

– Может, и не было бы никакого дела, если б моим другом не был Ивэн.

– Ивэн! – недоверчиво охнула Ева. Собственный голос ей самой показался визгливым. – Не может быть.

– Почему же? О, Ева, ты же не подумала… Нет, просто порой, когда вас с Джеральдом нет дома, Ивэн приглашает меня к себе на бокал вина… Просто проявляет любезность. Один раз он подвез меня на вечеринку, на которую мы оба были приглашены. И все. Больше ничего. А Мэй все время шпионит из окна своей комнаты наверху. Ничто не укрывается от ее внимания. Возможно, она решила, что я пытаюсь его совратить. Старые няньки очень привязаны к своим воспитанникам, а она ведь его вырастила.

Ева, держа руки на коленях, сцепила ладони. Хм. Одиноко. Я могла бы такое рассказать, что у тебя уши завянут.

Она вспомнила про альбом для наклеивания вырезок. Непонятный альбом, газеты, ножницы, клей.

Она вспомнила пластиковый пакет с изображением британского флага, набитый чем‑то, что Мэй накупила в свой выходной. Возможно, там были писчая бумага с феей, детский печатный набор?

Ох, Мэй, родная, что же ты наделала?

– Не надо никому ничего говорить, – сказала она.

– Почему? – нахмурилась Сильвия.

– Никому не нужно знать об этом.

– Но это же преступление.

– Мэй – очень старая женщина…

– Нужно из ума выжить, чтоб послать такое.

– Возможно… Возможно, она немного… – у Евы язык не поворачивался произнести слово «сумасшедшая», – не в себе, – закончила она тихо.

Джеральд опять рассматривал конверт.

– Письмо отправлено вчера. Мэй вчера ходила в деревню?

– Не знаю, Джеральд. Она постоянно таскается на почту. Как на прогулку. Ходит за пенсией, покупает мятные леденцы, шерстяную штопку.

– Девушка, что работает на почте, вспомнит ее?

– Да ей и не обязательно ходить на почту. У нее в сумке всегда есть книжечка марок. Я постоянно прошу у Мэй марки. Она могла просто бросить письмо в почтовый ящик и вернуться домой.

Джеральд кивнул, соглашаясь с женой. Они погрузились в молчание. Ева, внутренне содрогаясь, представила, как Мэй, в своей шерстяной шапке, с трудом передвигая ноги, выходит из ворот Тременхира, бредет по дороге в деревню, опускает свое злобное письмо в красный почтовый ящик.

Сильвия остановилась у камина, взяла сигарету из пачки, лежавшей на каминной полке, закурила и устремила взгляд на пустую нечищеную каминную решетку.

– Она всегда меня терпеть не могла, – снова сказала Сильвия. – Я всегда это знала. Мне кажется, я слова доброго ни разу не слышала от этой старой коровы.

– Не называй ее так! Не называй Мэй коровой. Она не корова. Может, она и послала тебе это гадкое письмо, но лишь потому, что она стара и не понимает, что делает. Если кто‑то узнает об этом… Если мы сообщим в полицию или еще кому‑то, начнутся расспросы, и никто не поймет… И Мэй тогда окончательно тронется умом… И ее заберут… и…

До этой минуты ей, пусть с большим трудом, удавалось сдерживать слезы, но теперь ее прорвало. Джеральд вскочил со стула, подбежал к дивану, где она сидела, обнял ее, прижал к себе ее лицо. Она ощутила знакомое тепло его груди и разрыдалась в лацкан его синего пиджака. Ее плечи вздымались и опускались от плача.

– Ну, будет, – сказал Джеральд, успокаивая ее так же, как некоторое время назад она сама увещевала Сильвию, – ласковыми словами и похлопываниями по спине. – Все хорошо. Все хорошо.

Наконец она взяла себя в руки и извинилась перед Сильвией.

– Прости. Мы пришли помочь тебе, а тут я сама расклеилась.

Сильвия рассмеялась. Может быть, и невесело, но, по крайней мере, по‑настоящему.

– Бедный Джеральд. Вот навязались две истерички на твою голову. Мне, право, неловко, что я вывалила на вас свои проблемы, но я подумала, что вы должны об этом знать. Понимаете, когда я вскрыла конверт и прочитала эти мерзкие строки, я испытала шок и сразу подумала, что это Мэй. – Сильвия перестала мерить шагами комнату. Остановившись у дивана, она нагнулась и поцеловала Еву в щеку. – Не переживай. Я больше не буду расстраиваться из‑за этого. И я знаю, что ты очень привязана к ней…

Ева высморкалась. Джеральд глянул на свои часы.

– Думаю, нам всем не мешало бы выпить, – сказал он. – Полагаю, Сильвия, у тебя в доме нет бренди?

Бренди у Сильвии нашлось. Они выпили по бокальчику, обсудили ситуацию. В конце концов решили никак на это не реагировать и никому не сообщать. Если письмо отправила Мэй, сказал Джеральд, можно надеяться, что на этом она успокоится. Не исключено, что она уже и не помнит про свою выходку, поскольку страдает забывчивостью. Но если подобное повторится, Сильвия должна немедленно сообщить об этом Джеральду.

Сильвия согласилась. Что касается письма, она намеревалась его сжечь.

– А вот этого делать не надо, – веско сказал Джеральд. – Как знать? Если это плохо кончится, оно, возможно, нам понадобится в качестве вещественного доказательства. Если хочешь, я буду хранить письмо у себя.

– Ну уж нет. Не хватало еще, чтобы эта зараза осквернила Тременхир. Нет, уж лучше я запру письмо в ящике своего стола и забуду про него.

– Только не сжигай.

– Обещаю, Джеральд. – Сильвия улыбнулась. Знакомой обаятельной улыбкой. – Господи, какая же я дура. Нашла из‑за чего расстраиваться.

– Вовсе не дура. Анонимка кого хочешь испугает.

– Прости, – сказала Ева. – Мне ужасно стыдно. Здесь есть доля и моей вины. Но если ты попытаешься простить бедняжку Мэй и войти в мое положение…

– Конечно. Я все понимаю.

Короткое расстояние до Тременхира они проехали в молчании. Джеральд припарковал автомобиль во дворе, и они вошли в дом через черный ход. Ева прошла через кухню к «черной» лестнице.

– Ты куда? – спросил Джеральд.

Она остановилась, держа руку на поручне, и глянула на него через плечо.

– Хочу проведать Мэй.

– Зачем?

– Я ничего ей не скажу. Просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

К тому времени как они пообедали, Ева едва держалась на ногах от мучительной слепящей головной боли. Джеральд заметил, что этому вряд ли стоит удивляться, – из‑за сложившихся обстоятельств. Ева приняла две таблетки аспирина и прилегла отдохнуть, что случалось с ней крайне редко. Аспирин подействовал, и она проспала до вечера. Разбудил ее телефонный звонок. Глянув на часы, она увидела, что уже начало седьмого. Она сняла трубку.

– Тременхир.

– Ева.

Звонил Алек из Шотландии. Хотел поговорить с Лорой.

– Ее нет, Алек. Ивэн повез ее в Пенджицаль. Вряд ли они уже вернулись. Сказать ей, чтобы она тебе перезвонила?

– Нет, я сам позже позвоню. Где‑то в девять.

Они еще немного поговорили и попрощались.

Какое‑то время Ева лежала и в открытое окно смотрела на плывущие облака. Головная боль, слава богу, прошла, но она почему‑то по‑прежнему чувствовала себя очень усталой. Однако пора было готовить ужин. Вскоре она встала и пошла в ванную, чтобы принять душ.

Дорога, ведущая на вершину скалы, была разбитой, извилистой и настолько узкой, что кусты утесника, росшие по обеим ее сторонам, царапали машину Ивэна. За покрытыми желтыми цветочками кустами, источавшими запах миндаля, лежали поля, где паслись молочные коровы. Поля были маленькие, неправильной формы, объединенные в целостный мозаичный узор высившимися между ними каменными ограждениями. Сама местность была каменистая, и тут и там на зеленых пастбищах виднелись участки обнаженного гранита.

Наконец дорога уперлась в ферму. Какой‑то мужчина на тракторе загружал навоз на погрузчик. Ивэн выбрался из машины и направился к фермеру.

– Привет, Гарри, – громко поздоровался он, стараясь перекричать рев трактора.

– A‑а… Ивэн, привет.

– Ничего, если мы оставим здесь машину? Хотим сходить к бухте.

– Оставляйте. Там никого нет.

Ивэн вернулся к автомобилю, фермер продолжал грузить навоз.

– Вылезайте! – сказал Ивэн, обращаясь к Лоре и Люси. – И в путь!

Он надел на плечи рюкзак, взял корзину со снедью и повел их к морю. Дорожка сузилась до каменистой тропки, спускавшейся в крошечную долину, где цвела фуксия и журчал ручей, скрытый в зарослях лещины. У самых скал долина переходила в глубокую расселину, поросшую папоротником и куманикой. Чуть дальше впереди лежало море.

Теперь их взору открылся ручей – прорезавший ковер из лютиков небольшой пузырящийся поток, сбегавший вниз по холму. Они перешли его по грубому деревянному мосту и остановились у края обрыва перед тем, как идти дальше.

Под ногами в луговой траве росли смолевка и вереск. Свежий соленый ветер налетал на них, швыряя волосы Лоре в лицо. Была пора отлива. Пляжа как такового с этой стороны не было – только камни, камни, камни, подступавшие к самой кромке воды. Облепленные изумрудными водорослями, зазубренные и суровые, они сверкали и искрились на солнце. Далеко в океане – в Атлантике, напомнила себе Лора, – собирались огромные волны. Гонимые крепчавшим ветром, они с яростью обрушивались на берег. Шум пенящегося прибоя не умолкал.

За бурунами море простиралось до самого горизонта. Зачарованному взору Лоры казалось, что его глубины содержат все оттенки синего цвета: бирюзовый, аквамариновый, индиго, фиолетовый, лиловый. Такого непостижимого цвета она еще никогда не видела.

– Оно всегда такое? – изумленно спросила Лора.

– Боже, конечно нет. Иногда оно зеленое. Или синее. А темным холодным зимним вечером кажется зловеще свинцовым. Мы идем вон туда, – сказал Ивэн.

Она проследила за направлением его руки и пальца и увидела в окружении скал большой естественный водоем, сверкавший на солнце словно огромный драгоценный камень.

– Как мы туда доберемся?

– Вниз по этой тропинке и через скалы. Я пойду вперед. Смотри под ноги, а то тут запросто навернуться можно. А Люси лучше взять на руки, а то еще свалится вниз.

По каменистой тропинке они спускались долго, добрых полчаса, прежде чем достигли цели своего путешествия. Но вот наконец они были на месте. Лора осторожно обогнула последний опасный выступ и оказалась там же, где Ивэн, – на большой плоской скалистой возвышенности с пологим склоном, подступавшим к водоему.

Ивэн втиснул корзину со снедью в расщелину, сбросил с плеч рюкзак, в котором лежали их купальные принадлежности.

– Какие же мы молодцы, – улыбнулся он Лоре. – Добрались.

Лора опустила Люси на камни. Та сразу же принялась обнюхивать все вокруг. Но кроликами тут не пахло – только водорослями и улитками. Через некоторое время это занятие ей наскучило, и, устав бегать по жаре, она нашла тенистый уголок, свернулась клубочком и заснула.

Ивэн с Лорой переоделись и нырнули в холодную соленую воду, голубую и прозрачную, как бристольское стекло. Глубина там была футов двадцать, а то и больше. Дно водоема было усеяно круглыми светлыми голышами. Ивэн, нырнув поглубже, достал один камешек и положил его к ногам Лоры.

– Не жемчужина, но тоже ничего.

Вскоре, наплававшись, они вылезли из воды и легли на солнце. От ветра их защищали стоявшие вокруг скалы. Лора достала из корзины еду, и они сели пировать. Холодный цыпленок, тременхирские помидоры, хрустящий хлеб, душистые сочные персики. Все эти лакомства они запивали вином, которое Ивэн охладил, положив бутылку в заполненную водой выемку в скале. Мелкие креветки, ползавшие в этом озерце, кинулись врассыпную при виде странного предмета, вторгшегося в их мир.

– Наверно, думают, что это марсианин, – сказал Ивэн. – Существо из дальнего космоса.

Солнце палило, камни были теплыми.

– А над Тременхиром висели тучи, – заметила Лора.

Лежа на спине, она смотрела на небо.

– Все облака остались на другом берегу.

– Почему здесь по‑другому?

– Другое побережье, другой океан. В Тременхире мы выращиваем пальмы и камелии. А здесь деревья вообще не растут. Эскаллония – единственный кустарник, который способен устоять на здешнем ветру.

– Как другая страна, – промолвила Лора. – Будто мы за границей.

– Ты часто бывала за рубежом?

– Да нет, не очень. Однажды в Швейцарию ездила с компанией на лыжный курорт. И еще Алек возил меня в Париж в медовый месяц.

– Как романтично.

– Да. Правда, мы провели там только одни выходные. У Алека была какая‑то серьезная сделка, и ему пришлось вернуться в Лондон.

– Когда вы поженились?

– В ноябре, в прошлом году.

– Где?

– В Лондоне. Расписались в загсе… Тогда целый день лил дождь.

– Кто был на вашей свадьбе?

Лора открыла глаза. Ивэн лежал рядом, подперев рукой голову, и смотрел ей в лицо.

Она улыбнулась.

– Зачем тебе это знать?

– Хочу представить, как это было.

– Ну… Вообще‑то, никого. Только Филлис и водитель Алека. И они присутствовали на церемонии лишь потому, что нам нужны были два свидетеля. – Лора уже рассказывала Ивэну про Филлис. – А потом Алек повез нас с Филлис обедать в «Ритц».[33]После мы сели в самолет и улетели в Париж.

– Какой на тебе был наряд?

Лора рассмеялась.

– Не помню. Хотя нет, помню. Платье, которое было в моем гардеробе сто лет. Алек купил мне цветы. Гвоздики и фрезии. Гвоздики пахли хлебным соусом, а вот фрезии источали божественный аромат.

– К тому времени ты давно знала Алека?

– С месяц, наверное.

– Вы жили вместе?

– Нет.

– Когда ты с ним познакомилась?

– О… – Лора села, уперлась локтями в колени. – На одном званом ужине. Банальнее не придумаешь. – Она смотрела, как буруны разбиваются о камни. – Ивэн, начинается прилив.

– Знаю. Да. Естественный ход событий. Кажется, это как‑то связано с луной. Но нам еще не обязательно трогаться.

– Прилив и бухту накроет?

– Да, потому здесь вода такая чистая и прозрачная. Бухта очищается два раза в день. Море заливает и это место, где мы сидим, и то, что за нами. Но это произойдет не раньше чем через час. Если повезет и не проспим, увидим тюленей. Они всегда появляются с приливом.

Лора подставила лицо ветру, чтобы ее мокрые волосы сдуло за плечи.

– Расскажи еще про Алека, – попросил Ивэн.

– А больше нечего рассказывать. Мы поженились. Провели медовый месяц. Вернулись в Лондон.

– Ты с ним счастлива?

– Конечно.

– Он гораздо старше тебя.

– Всего лишь на пятнадцать лет.

– Всего лишь. – Ивэн рассмеялся. – Если б я взял в жены девушку на пятнадцать лет моложе меня, ей было бы… восемнадцать.

– Это брачный возраст.

– Пожалуй. Но сама идея – чистейший абсурд.

– По‑твоему, мой брак с Алеком – это чистейший абсурд?

– Ну что ты! Ваш брак – это фантастика. Я считаю, что ему чертовски повезло.

– Это мне повезло, – сказала Лора.

– Ты его любишь?

– Конечно.

– Ты в него влюблена? Согласись, любить и быть влюбленным – это разные вещи.

– Да. Да, разные.

Она склонила голову и пальцами достала из расщелины крошечный камешек. Потом размахнулась и бросила его. Камешек, подпрыгивая, покатился по скалистому склону и упал в водоем. Раздался тихий всплеск. Камешек утонул, исчез под водой.

– Итак. Ты познакомилась с Алеком на званом вечере. «Это Алек Хаверсток», – представила его тебе хозяйка, и ваши взгляды встретились над подносом с бокалами, и…

– Нет, – сказала Лора.

– Нет?

– Нет. Все было не так.

– А как?

– Так было, когда мы познакомились, но впервые я увидела Алека гораздо раньше.

– Расскажи.

– Не будешь смеяться?

– Я никогда не смеюсь над серьезными вещами.

– Ну… На самом деле первый раз я увидела Алека за шесть лет до знакомства с ним. Как‑то раз в обеденный перерыв я отправилась на встречу с подругой, работавшей в художественной галерее на Бонд‑стрит. Мы собирались вместе пообедать, но она не могла уйти с работы, поэтому я и пошла к ней. В галерее было тихо, народу немного. Мы сели и стали болтать. Алек подошел, спросил что‑то у моей подруги, купил каталог, потом пошел смотреть картины. Я наблюдала за ним и думала: «Этот человек станет моим мужем». Я спросила про него у подруги. Она сказала, что это Алек Хаверсток, что он часто приходит в галерею в обеденный перерыв, смотрит картины, иногда что‑нибудь покупает. «Чем он занимается?» – полюбопытствовала я. «Работает в инвестиционной компании в составе „Сэнберг Харперз“, – сообщила она. – Занимает высокий пост. У него красавица жена, красавица дочь». А я подумала: «Как странно. Ведь он станет моим мужем».

Лора умолкла. Нашла еще один камешек, снова швырнула его в водоем.

– И все? – спросил Ивэн.

– Да.

– Потрясающе.

Она повернулась к нему лицом.

– Так все и было.

– И что ты делала эти шесть лет? Сидела и ждала?

– Нет. Работала. Жила. Существовала.