О разговоре и молчании

Искусство молчать

Справедливость мысли: речь — серебро, молчание — золото, подтверждается часто. Личность, желающая жить в обществе и быть с людьми в хороших отношениях, должна, прежде всего, стараться усвоить себе искусство уметь вовремя молчать. Это в одинаковой степени относится как к той, которая ищет соста­вить себе положение, так и к той, которая в будущем своем обя­зана будет вращаться в обществе. Конечно, под этим не подразу­мевается безусловное молчание, потому что всякая личность, при­надлежащая к хорошему обществу, не должна быть молчалива или односложна в своих ответах. Напротив того, чтобы быть хо­рошей собеседницей, надо уметь приятно и хорошо говорить; иначе можно прослыть за особу ограниченную. Искусство гово­рить приятно, давать разумные и удовлетворительные ответы вы­казывает гибкий ум и приятные качества собеседницы; в разго­воре скорее всего высказывается образованный человек;— вот эти-то качества сравнивают с серебром.

В одной из предыдущих глав мы указали на уменье слу­шать, но в тесной связи с ним и имеющее не меньшую важность составляет искусство молчать. Как часто можно отметить в жиз­ни факты, где какое-нибудь неосторожное слово или необдуман­ное суждение портило карьеру и даже жизнь человека. Уже в Биб­лии сказано:

«Пусть будет всякий скор на слушанье и медлен на речи».

Эта мысль настолько верна, что каждый, вступающий в свет и желающий быть принятым в хорошем обществе, должен взять за правило вышеприведенное библейское изречение. О многом го­ворят в свете,— кто же слышит и вовремя умеет молчать, тот делается господином своего положения и имеет перевес над дру­гими.

Редко говорят о предметах, большею частью разговор касает­ся личностей и их обстоятельств.

К сожалению, в характере человека имеется странная черта: мести перед дверью соседа и не замечать того, что делается у себя. Это качество имеет, в большем или меньшем размере, каж­дый человек; но требование хорошего общества состоит в том, чтобы подавить это влечение; поэтому требуется от каждого, посещающего и причисляющего себя к образованному кругу, ос­тавлять это похвальное качество при себе. (...)

Чаще всего черта эта замечается у женщин; между ними по крайней мере она распространена больше, нежели между мужчи­нами. Они рассказывают и расспрашивают не из участия к делу, а просто из любопытства, а между этими двумя понятиями гро­мадная разница. Кто интересуется делом, сам принимает участие в нем и на этом основании расспрашивает, тот хочет узнать, поучиться, объяснить себе непонятные ей вещи и через это успо­коить самого себя, удовлетворить свою любознательность и, в то же время, помочь, по возможности, словом или делом. Любопыт­ная, напротив того, совершенно равнодушно относится к пред­мету; ее заботит личность, которой касается это дело.; она хочет ее критиковать и, если возможно, осудить, чтобы потом, как фа­рисей, бить себя в грудь и говорить:

«Благодарю Тебя, Боже, что я не таков, как сей мытарь».

К любопытству обыкновенно присоединяется злорадство или зависть к счастью других. (...)

Действительно, образованный человек, настоящий друг бу­дет всегда избегать подобных вопросов и обходит их, но так де­ликатно, чтобы мы не могли упрекнуть его в равнодушии к на­шей личности и обстоятельствам. Его сочувствие искренно, глу­боко, и только боязнь обидеть нас или неприятно затронуть наше самолюбие не дозволяют ему нас спрашивать. Истинно образо­ванный человек, следующий правилам хорошего тона, ставит себя прежде на место той личности, которой хочет сделать интере­сующий его вопрос, и, если он находит, что такой вопрос был бы ему стеснителен, он его и не предлагает.

Это одна сторона искусства вовремя молчать. Но есть еще и Другая.

Есть еще другого рода любопытство, не ставящее своею целью пользоваться затруднительным положением другого для возвы­шения своей собственной личности. Во многих случаях любопыт­ная хочет только слышать, чтобы рассказать дальше, распростра­нить и через это сделаться интересной. И в светских кружках есть личности, известные под именем «ходячей газеты», «жи­вой хроники» и т. д. Они могут говорить о каждом знакомом, об его жизни и обо всем, его касающемся; они знают все, что делается в кругу родственников и знакомых, и посещения их на­до только дождаться, чтобы иметь богатый материал для подоб­ных толков. (...)

К сожалению, есть личности, которым положительно тяже­ло знать какую-нибудь новость. Они успокаиваются лишь тог­да, когда стряхивают с себя ее, сообщив ее дальше. Но менее всего могут они воздержаться от передачи ее третьему лицу, ес­ли новость сообщена им под секретом. Известно, что нет луч­шего способа к распространению известия между людьми, как если оно облечено в такую форму. Сообщенное под видом секре­та делается в скором времени всеобщей тайной.

Как нельзя распространять слухов о третьем лице, точно так же не имеем права проговориться, если кто-нибудь доверил нам свои предположения или свои планы. Кто составляет план, тот не хочет делать его всеобщим достоянием; если же он его доверил нам, то сделал это из дружбы, говорил, как другу друг, чтобы слышать наше мнение или разделить с нами свои надежды и расчеты,— «У кого что болит, тот о том и говорит». (...)

Не менее серьезна, чем болтливость,— страсть навязывать свои советы. Есть множество людей, очень легко дающие свои сове­ты, хотя бы никто их о том не спрашивал. Им кажется, что они знают все лучше других, и думают, что имеют везде право голо­са. Человек, считающий себя непогрешимым,— несноснейший со­беседник, и эти непрошеные советы та же неделикатность и любопытство, только в другом виде.

Если совета не спрашивали, то лучше молчать; в против­ном случае, давая совет, надо быть очень осторожным. (...)

Не следует ли быть и тогда осторожным, когда приходят с искренним намерением слышать наш совет, чтобы тем облегчить, уничтожить свои сомнения?— Может быть. Большею частью лич­ность, просящая совет, умалчивает что-нибудь, иногда даже са­мое главное,— возможно ли тогда дать совет? Можно спорить ты­сяча против одного, что она желает получить совет, соответст­вующий ее, уже определенному решению, и если наше мнение не совпадает с ее решением, то она не придает ему веры. Имея даже самое искреннее намерение быть действительно полезной, мы мо­жем ее легко оскорбить. (...)

Кто создает план, тот должен сам уметь рассчитать могущие произойти последствия; посторонние не могут дать ему совета, ко­торому он мог бы следовать, и потому лучше вовсе не обра­щаться за советом. Давать совет требует много деликатности, и потому лучше предполагать, что качество это не развито в дру­гих так сильно. Друзья, неэгоистично дающие советы, действи­тельно встречаются редко! Советовать может только тот, кто сам хорошо знаком с делом,— но кто же поручится, что доверием не будет злоупотреблено и план наш не будет разбит? Просить и давать советы требует одинакового труда и осторожности. Тот, которого просят дать совет, должен быть очень осторожен, что­бы из-за его откровенности не вышло каких-либо недоразуме­ний; точно так же желающий получить совет должен хорошень­ко обдумать, к кому обращается, чтобы, с своей стороны, быть гарантированным от неверного истолкования его слов и, вследст­вие этого,— дурного исхода дела.

Но оставим все случайности в стороне и предположим, что совету нашему, данному с полным знанием дела и полнейшей добросовестностью, последовали. Тогда возможны 2 случая: дело будет кончено, удачно или неудачно. В последнем случае — советчик делается козлом отпущения; на него взваливается вся ответственность неудачи, и говорят, что если не последовали бы данному нами совету, то все пошло бы иначе, и т. д. Кто от этого в потере?— Разумеется, мы, хотя бы только нравственно! (...)

Если же совет был удачен и мы сами видели бы хороший ре­зультат его, то наверное нам скажут, что совет наш здесь не­причем. Самый удачный исход тот, если признают наш совет как причину удачи, но ждать благодарности нечего — она слишком редкое явление! Но и в случае, если личность, которой мы так явственно оказали услугу своим советом, сознала бы ее и захотела бы нас отблагодарить, то хороший тон требует, чтобы мы вежливо отклонили благодарность и не приписали бы удачу себе. Такой манерой держать себя мы приобретаем друга, а это самый большой выигрыш!

Два слова о разговоре

Хорошо говорить и уметь поддержать разговор есть большое искусство. Многие, обладающие целыми сокровищами знания и достигшие высоты в некоторых отраслях науки, не в состоянии поболтать в продолжение 1/4 часа. А между тем в обществе искусство это высоко ценится, так как доставляет приятное пре­провождение времени.

Особы, бывающие в обществе, должны уметь говорить о пустя­ках. Человек, не имеющий, по выражению одного английского писателя, «разговорной мелочи», похож на богатого человека, не имеющего мелкой монеты и поэтому затрудняющегося платить мелкие расходы.

Женщин очень часто обвиняют в излишней болтливости, и, хо­тя мы вовсе не согласны с мнением многих мужчин, что мол­чаливая женщина есть феномен, тем не менее должны со­знаться, что они имеют более склонность к болтовне, чем мужчины.

Но болтовня не должна сделаться синонимом сплетен, со все­ми ее неприятными последствиями. Она отлично может обойтись без порицаний и не должна отыскивать слабостей и ошибок в ближних или в преувеличенном рвении делать вид, что прикры­вает грешки их плащом христианской любви; болтовня должна иметь целью — доставить удовольствие, сократить приятно время и заставить всех присутствующих сожалеть, что больше нельзя ее слышать или принимать в ней участие. Представительница дома, умеющая завести оживленный, приятный разговор и поддержи­вать его, может быть уверена в благодарности гостей.

Когда идут в гости, то, по большей части, рассчитывают найти там развлечение или, по крайней мере, слышать что-нибудь другое, чем разговор о вседневной, обыденной жизни, которую ведешь у себя дома. В гостях хотят рассеяться, а не только поучаться. Потому самые ученые люди бывают часто несносны в обществе; они очень легко забывают, что они не на кафедре пе­ред учениками, а в обществе личностей, желающих отдохнуть и рассеяться от дел и неприятностей дня. Специальные вопросы науки могут интересовать круг близких друзей и не всегда встречают всеобщий интерес в незнакомом обществе.

Одна не понимает возбужденного вопроса в полном его объе­ме и скучает при его решении, тогда как для другой, может быть, он сделался задачей жизни; все политические и религиозные вопросы легче всего приводят к спору и могут разрознить са­мых лучших друзей. В больших обществах, в гостях, где схо­дятся личности с различными взглядами и убеждениями, сле­дует таких разговоров избегать, а придерживаться предметов, дос­тупных общему пониманию и имеющих интерес для присутствую­щих. Поэтому общие вопросы науки и искусства составляют бла­годарный предмет для разговоров в обществе.

Не следует говорить только об одной погоде или, как это случается в дамском кругу, о хозяйстве и сопряженных с ним неприятностях; болтовня легко должна переходить от одного предмета к другому, затрагивая таким образом самые разнород­ные вещи, оправдывая старую немецкую поговорку: «Кто мно­го приносит, тот каждому что-нибудь уделит».

О чем же можно говорить, если ни личности, ни ученые вопросы не могут служить предметом разговора? В обществе не может быть недостатка в материалах для разговора, предпола­гая, что всякий приходит в гости для удовольствия и развлечения и потому на веселую тему всегда отзовется с удовольствием,— так, например, новости дня, празднество, новейшие литературные произведения, художественная выставка, пьеса в театре и т. д. Занимательность болтовни зависит не от предмета, о котором го­ворят, но от способа, к а к о нем говорят. Самый незначительный предмет разговора дает часто повод к остроумным замечаниям; верный такт умеет переходить незаметным образом от одного пред­мета к другому, не прерывая внутренней связи между ними, так­же искусно продолжает прерванную нить разговора и дает воз­можность другим сделать подходящее замечание, которое, вместе с тем, служит новой завязкой для продолжения разговора. Ко­нечно, не каждой дано приятно болтать и подстрекать к тому других, но кто не обладает этою способностью, должен старать­ся, хотя в малой степени, приобрести это искусство.

Болтовня требует знания, уверенности в правилах хороше­го тона и верного такта. Редко разбирается какой-нибудь пред­мет всесторонне, но он приобретает всеобщий интерес вследствие какого-нибудь остроумного замечания.

Болтовня не есть речь, которая требует всеобщего внима­ния, она вкрадывается своею свободою и многосторонностью; ее легкая игривость касается всех предметов и заставляет наше внимание переходить от одной темы к другой. Серьезное и шутка, идя рука об руку, составляют главную основу приятного разго­вора и игривой болтовни. В сущности, почти невозможно опре­делить значение слова болтовня: наивна и остроумна, но не поверхностна, шаловлива, но не слишком свободна, разумна, но не тяжеловесна, остра, но не злорадна, занимательна, но не состоящая из одних вопросов и ответов — все это составляет ве­селую, оживленную болтовню. Состоя из слабо между собою соеди­ненных колец, она образует цепь, к которой умеет приковы­вать внимание всех присутствующих.

Несоединима с болтовней — претензия вести одной разго­вор, показывать свой ум, желать им блеснуть, вмешиваться не­своевременно и обрезать рассказ другой личности замечанием, хотя бы и остроумным. Болтовня — всеобщее достояние, в ко­тором каждый может принять участие, но, тем не менее, она оста­ется в руках тех немногих, которые умеют ловко, приятно ее вести и доставлять другим приятное развлечение; этим легко объясняются радость и удовольствие представительницы дома, если между ее гостями находится личность, которая умеет хорошо болтать.