О фигурах предложений

§ 53. Фигуры, состоящие в целых предложениях, суть: занятие, выступление, сообщение, разделение, опре­деление, прохождение, наращение, поправле­ние, сомнение, вопрошение, обращение, заимословие, восклицание, сокращение.

§ 54. Занятие есть фигура, в которой оратор сам себе пред­лагает вопрос, сомнение или возражение, какое могли бы предло­жить ему другие, и сам же ответствует на то; например: Может быть, спросят здесь, где пристанет флот наш? Война, Афиняне, сама война покажет, где будет слабее неприятель; надобно только отважиться К Нападению. (Демосфен.)

§ 55. Уступление есть фигура, которою уступается в справедливости какой-нибудь одной противной мысли, но так, что­бы тем более утверждалась справедливость другой, заключающей что-нибудь важнейшее. Например: Сии добродетельные люди, которыми столько гордится мир, часто украшаются одним только видом добродетели. Пусть они верные друзья, я знаю; но их со­единяют выгоды или тщеславие, и в друзьях своих они любят только себя самих: пусть они добрые граждане, пусть это правда; но слава и почести, соединенные со службою отечеству, суть единственный долг, обязующий их к тому: пусть они любят истину, я уступаю; но они ищут не истины, они ищут доверенности, которую приобретает им истина в других: пусть они наказуют неправду, но, наказуя ее в других, они хотят доказать только, что сами они праведны или правосудны: пусть они покровительствуют бедным, или защищают слабых; но они хотят иметь таких, которые прослав­ляли бы великодушие их, и для них нет ничего лестнее похвалы угнетенных или бедных, которых облагодетельствовали они. Одним словом, их называют милосердными и они имеют все добродетели для мира сего; но будучи не верны Богу, они не имеют для себя ни одной добродетели. Так говорил Массильон о славе человече­ской. Или:

Добра не много на земле; Но есть оно, и тем милее Ему быть должно для сердец. Или: Каков ни есть подлунный свет, Хотя блаженства в оном нет; Хотя в нем горесть обитает; Но мы для света рождены, Умом, душой одарены, И должны в нем, мой друг, остаться. Чем можно, будем наслаждаться, Как можно менее тужить, Как можно тише будем жить.

§56. Сообщение есть фигура, которою, для большего уве­рения в какой-нибудь истине, предлагаем об ней суждение или ре­шение тем самим, кого уверить в ней хотим. Например: На вашу совесть я ссылаюсь; не хотели ль бы вы, чтоб вам прощено было то, чего простить другому не хотите?

Примечание. Сия фигура всегда почти предлагается вопросительным образом и потому очень часто составляет одно с фигурою вопрошение.

§ 57. Р а з д е л е н и е есть фигура, которою исчисляем или части какого-нибудь целого, или виды какого-нибудь рода; на­пример: Ни горы, ни леса не могут закрыть ея божественного зрака (Елизаветы), начертанного в душах наших. Обращаются пред нами живо ея сладчайшие уста, повелевающие нас восста­вить, и очи, человеколюбно к нам сияющие, и щедрая рука, подписующая благополучие наше. (Ломоносов.) Или:

Глядит (смерть) на всех и на Царей, В державу коим тесны миры; Глядит на пышных богатей, Что в злате и сребре кумиры; Глядит на прелесть и красы, Глядит на разум возвышенный, Глядит на силы дерзновенны — И точит лезвие косы...

(Державин.)

§ 58. Изображение есть фигура, в которой так живо опи­сывается какая-нибудь вещь отдаленная или какое-нибудь проис­шествие минувшее, что описание сие делает их как бы присутству­ющими пред очами нашими; например: Кажется, что я уже вижу, как город сей (Рим), столица вселенной, крепость всех народов, разрушается в пламени; кажется, я вижу кучи бедных не погре­бенных граждан, валяющихся в погибшем отечестве; и проч. (Ци­церон против Катилины).

Так описывает Ломоносов дом Нептуна:

В недосягаемой от смертных стороне,

Между высокими камнистыми горами,

Что мы по зрению обыкли звать мелями,

Покрытый золотым песком простерся дол:

На том сего царя палаты и престол;

Столпы округ его огромные кристаллы,

По коим обвились прекрасные кораллы;

Главы их сложены из раковин витых,

Превосходящих цвет дуги меж тучь густых,

Что кажет укротясь нам громовая буря.

Помост из Аслида и чистого лазуря;

Палаты из одной изсечены горы.

Верхи — под чешуей великих рыб бугры,

Уборы внутренни — покров серелокожных

Бесчисленных зверей, во глубине возможных.

Там трон жемчугами усыпанный янтарь;

На нем сидит волнам седым подобен царь.

§ 59. Применение есть такой оборот одних и тех же слов, в котором последующий смысл делается противным или совершен­но противоположным предыдущему; например: Не господин домом, но дом господином честен. Или: Ежели ты что хорошее сделаешь с трудом; труд минется, а хорошее останется; а ежели что сдела­ешь худое с услаждением, услаждение минется, а худое останется. Или:

Он враг наследнику — наследник враг ему.

Царь кроткий или Царь ужасный

Любезен, страшен для других;

Глупцы Нерону не опасны,

Не страшен и Нерон для них.

§ 60. Противоположение есть сношение противных, продолжающееся чрез несколько предложений; например: Пред­ставьте разность обоих (просвещенного и неученого) в мыслях ваших; представьте, что один человек немногие нужнейшие в жиз­ни вещи, всегда пред ним обращающиеся, только назвать умеет; другой же не токмо всего, что земля, воздух и воды рождают, не токмо всего, что искусство произвело чрез многие века, имена, свойства и достоинство языком изъясняет; но и чувствам нашим отнюдь неподверженные понятия ясно и живо словом изобра­жает. Один выше числа перстов своих в счете производить не умеет; другой не токмо чрез величину тягость без весу, чрез тя­гость величину без меры познает; не только на земле неприступ­ных вещей расстояние издалека показать может, но и небесных светил ужасные отдаления, обширную огромность, быстротекущее стремление, и на всякое мгновение ока переменное положение определяет... (Ломоносов.)

Смерть, трепет естества и страх! Мы гордость, с бедностью совместна; Сегодня Бог — а завтра прах! Сегодня льстит надежда лестна, А завтра — где ты человек?

Утехи, радость и любовь

Где купно с здравием блистали,

У всех там цепенеет кровь,

И дух мятется от печали.

Где стол был яств, там гроб стоит;

Где пиршеств раздавались лики,

Надгробные там воют клики,

И бледна смерть на всех глядит...

§ 61. Определение риторическое есть описание какой-нибудь вещи или исчисление разных свойств или действий ее; на­пример: Д'Агессо, в похвальном слове Людовику XIV, так описы­вает героя и государя: Государи никогда не бывают столь велики, как в то время, когда все свое величие покоряют правосудию, и когда к имени владык света присовокупляют имя невольников закона. — Укротить силою оружия тех, которые не хотят наслаж­даться миром, данным одною умеренностию победителя; разру­шить сильной заговор нескольких народов против величия его; принудить государей, завиствующих славе его, почитать десницу, поражающую их, и превозносить добродетели, ненавидимые ими; действовать всегда с равною силою, и в победах своих быть обязану только себе самому — вот черты героя, но несовершенное понятие о добродетели государя — быть превыше своей победы, равно как превыше неприятелей; царствовать для того только, чтобы венчать истину, простирать желания свои менее, нежели мо­гущество; давать чувствовать подданным власть свою едиными благодеяниями; любить больше имя отца отечества, нежели титло победителя; быть меньше чувствительну к восклицаниям побед и торжеств, нежели к благословениям народа, вспомоществуе-мого в бедности его; вот совершенное изображение величия Го­сударя!

О! ты пространством бесконечным,

Живой в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц — в трех лицах Божества —

Дух — всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: Бог.

§ 62. Прохождение есть фигура, в которой, делая вид, что не скажем о чем-нибудь, в самом деле говорим, и в то самое время, в которое отказываемся говорить; например: Для того описал бы я ныне вам младого Михаила, для стенания и слез прадедов наших преемлющего с царским венцом тяжкое бремя поверженные России. — Изобразил бы я ныне премудрого и му­жественного Алексея, бодрым своим духом ободряющего Рос­сию. — Представил бы я Петра Великого, делами большого. — Начертал бы я в умам ваших Героиню прекрасную, августейшую Екатерину: но слово мое к собственным добродетелям и достоин­ствам Монархини нашей поспешает. (Ломоносов.) Или:

Мне ли славить тихой лирой

Ту, которая порфирой

Скоро весь обымет свет?

Лишь безумец зажигает

Там свечу, где Феб сияет.

Бедный чижик не дерзает

Нет гремящей Зевса славы;

Он любовь одну поет,

С нею в рощице живет.

Блеск Российския Державы Очи бренные слепит; — Там — на первом в свете троне Мать Отечества сидит, Правит царств земных судьбами, Правит миром и сердцами, Скиптром счастие дарит, Взором бури укрощает, Словом милость изливае! — И улыбкой все живит.

Что Богине наши оды?

Что Великой песнь моя?

Ей певцы — ея народы,

Похвала — дела ея,

Им дивяся умолкаю,

И хвалить позабываю.

121 § 63. Наращение есть постепенное поступление от одной мысли к другой и так далее; например: Так говорено было против Пирразия, афинского живописца, который, по разорении Олинфа от Филиппа, царя македонского, купил себе плененного в сем городе старого человека и, желая живее изобразить Прометея, растерзанного Зевесом, распял сего старика, мучил его бесчело­вечно, и написав с такого положения его картину, поставил ее в храме Минервы. Несчастливый старик видел опроверженное свое отечество; отнят был от жены, стоял на пепле сожженного Олимпа. Уже тогда довольно был он прискорбен, чтобы смотря на него изобразить Прометея. Кто бы, желая представить живо­писью кораблекрушение, нарочно для того топил людей? Он бил; однако мало показалось: жег; и того не довольно: терзал; но сие довольно, говорил он, гневному Филиппу, а не гневному Зевесу: уже от Минервина храма бегают как от полков Македонских; уже умучен! чего и Филипп не сделал. Умерщвлен! но ни Проме­тей от Зевеса. Кто уже ныне будет жаловаться на Филиппа? Да погубят тебя Боги, беззаконник! Ты и Филиппа милостивым сделал.

Мне миг покоя моего (говорит развратный).

Приятней, чем в исторьи веки,

Жить для себя лишь одного,

Лишь радостей уметь пить реки,

Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом; —

Стыд, совесть — слабых душ тревога...

Нет добродетели — нет Бога!..

Злодей!.. увы!.. и грянул гром...

§ 64. Поправление есть фигура, в которой, выговорив речь или целое предложение, показываем, что сказали или мало, или совсем не то, что должно было бы сказать, и потому или допол­няем сказанное сильнейшим выражением, или в отмену оного, го­ворим то, что должно было бы сказать; например: Погибнете вы навсегда, безрассудные! вы, которые, дерзаете оскорблять Бога хулениями вашими!.. Но — что я говорю?.. Нет! лучше обратитесь, несчастные, прибегните к милосердию его и покайтеся для спа­сения вашего. (Масс.) Или:

Вся наша жизнь не что иное, Как лишь мечтание пустое... Иль нет, — тяжелый некий шар, На нежном волоске висящий, В который бурь, громов удар И молнии небес ярящи Отвсюду беспрестанно бьют, И, ах! зефиры легки рвут.

§ 65. Сомнение есть фигура, которою изображаем обыкно­венно недоумение, что говорить или делать должно; например:

Чтобы изъясниться пред вами (говорил Сципион к возмутив­шимся воинам своим), я не нахожу ни выражений, ни мыслей; ибо не знаю даже, каким именем назвать вас должен. Назову ли я вас гражданами? вы недавно только изменили отечеству вашему... Назову вас солдатами? вы не признали власти, нарушили свя­тость клятвы... Назову вас неприятелями? вид, одеяния, поступь и вся внешность представляет мне граждан; но поступки, слова, предприятия показывают неприятелей...

Примечание. В сочинениях театральных, в тех местах, где изображается нерешимость, сопровождаемая сильным волнением души, сия фигура составляет всю красоту слога; например, так Димитрий самозванец (в трагедии Сумаро­кова), будучи окружен войском, в отчаянии говорит к своей страже:

Не может быть ничто жесточе сей судьбины! Пойдем!.. Повержем!.. Стой!.. Ступай!.. будь здесь!.. беги —

И мужеством число врагов превозмоги! Бегите! тщитеся Димитрия избавить! Куда бежите вы?.. хотите мя оставить?.. Не отступайте прочь и защищайте дверь!.. Убегнем!.. тщетно все и поздно все теперь.

§ 66. Вопрошение есть фигура, в которой для сильнейше­го устремления слова доказываем или опровергаем вопроситель­ными предложениями то, что должно было бы доказывать предло­жениями простыми; например: О Фабриций! что помыслила бы ве­ликая душа твоя, когда бы ты восстав из мертвых, увидел в сем пышном виде Рим, который спасла рука твоя, и который почтен­ное имя твое более прославило, нежели все его завоевания? — Боги! сказал бы ты, куда девались те соломенные кровли и гру­бые горнила, где обитали некогда умеренность и добродетель?.. Нес мыс ленные!.. И так вы омыли своею кровию Грецию и Азию токмо для того, чтоб обогатить зодчиев, живописцев, истуканщиков и комедиантов? (Р. Риж.) Или:

Сбери свои ты силы ныне,

Мужайся, стой и дай ответ! (говорит Бог к Иову) Где был ты, как я в стройном чине Прекрасный сей устроил свет?

Кто море удержал брегами И бездне положил предел?

Возмог ли ты хотя однажды Велеть ранее утру быть И нивы в день томящей жажды Дождем прохладным напоить?

123 Обширную громаду света

Когда устроить я хотел,

Просил ли твоего совета

Для множества толиких дел?

Как взял я перст в начале века,

Чтобы создати человека,

Зачем тогда ты не сказал,

Чтоб вид иной тебе я дал?

(Ломоносов.)

§ 67. Обращение есть фигура, которую, говоря или рас­суждая о каком-нибудь предмете, обращаем речь нашу к друго­му, постороннему; например: Вас, вас призываю, храбрые мужи, пролившие столько крови за республику, в бедствии непобедимого мужа и гражданина, вас, сотники и рядовые; неужели при вашем присутствии и защищении вашем сия толь великая добродетель из града изгонится, искоренится, извержется? (Цицерон.)

Так Долгоруков в своем Завещании, рассуждая прежде сам с собою, делает потом обращение к друзьям: О вы, друзья мои любезны! Не ставьте камня надо мной; Все ваши бронзы бесполезны; Они души не скрасят злой.

Не славьте вы меня стихами:

Они не нужны мертвецам; Пожертвуйте вы мне сердцами, Как жертвовал своим я вам.

Стихи от ада не избавят,

В раю блаженства не прибавят;

В них только гордость и тщета.

Проток воды, две — три березы,

Да ближних искренния слезы —

Вот монументов красота! (Часть II. 5)

§ 68. Заимословие есть фигура, которою вводим в речь нашу разговаривающими или лица отсутствующие или мертвые, или вещи неодушевленные; например: Некто, оклеветанный в убивстве от самого убийцы, который приводил в доказательство сему то, что застал его погребающего труп убитого, говорил: Пра­ведный Боже, защитник невинных! Позволь, чтобы порядок при­роды переменился на одну минуту, и чтобы труп сей, простря язык свой, произнес несколько слов!.. Мне кажется, Бог слышит молит­ву мою, и в сию минуту совершает чудо... Не слышите ли, как сви­детельствует он (мертвый) о невинности моей и открывает винов­ника?.. «Если хотите вы отомстить убийце, обратите гнев ваш

против сего клеветника, который торжествует теперь в совершен­ной безопасности, обременив сего невинного тяжестию злодеяния своего».

§ 69. Восклицание есть заключение речи или рассуждения особливою какою-нибудь мыслию, возбуждающею к удивлению; например: Так, Руссо, описав развратность нравов современников своих, говорит: Вот какую непорочность снискали нравы наши! Вот сколько добродетельными сделались мы!

§70. Сокращение есть пресечение речи, сделанное прежде окончания смысла. Выражения отрывистые или недоканчиваемые бывают обыкновенно у тех; которые говорят в крайнем волнении страстей. Сия фигура более всех прочих придает силы выражению; например, так говорит Клердон в трагедии «Безбожный»: Правед­ный Боже! Я чувствую уже страшный суд твой... Увы!.. Осуждаю­щее определение поражает уже слух мой! и... я достоин его... Свя­тая вера, оскорбленная мною, вопиет об отмщении... Она истинна; сие угрызение совести, сие отчаяние, терзающее меня, доказывают, что она истинна... Ниспадает, увы! ниспадает от глаз моих мрачная завеса... Ужасное прозрение!.. Теперь открываются передо мною все пагубные пути, по которым блуждал я... Я ополчался против веры, в недрах которой вкушал радость и душевное спокойствие. Я раздражал Творца, которого единая благость наполняла суще­ствование мое; из скверных уст моих источал хуление и ругался Святынею; презирая добродетель, величался гнусностью порока, и ясно... горе мне... горе злодеянию моему!.. явно дерзнул быть врагом Веры и Бога!.. Сколько, может быть, невинных людей, которых буйные слова мои сделали такими же злодеями, каков я!.. Какой страшный вопль произнесет на меня истребленная в других добродетель! Какие клятвы падут на главу мою!.. От­мщена ты, святая Вера!.. Уже вижу я бездну, разверзающуюся у ног моих; вижу жестокие мучения, приготовленные мне на веки... Вечная ночь стремится покрыть меня страшным мраком своим... Благословляю тебя день страшного суда, день мщения и казни!.. Да оправдятся тобою небеса; да примет мзду свою злодей, на которого с трепетом взирает теперь вся природа. Ты повергнешь меня в вечное мучение и еще, еще не исполнишь меры правосу­дия своего... Я слышу уже трубный глас твой... Ужасная веч­ность!.. Ты зовешь меня... Ты зовешь к себе злодея...

Примечание 1. Фигуры, будучи употреблены порознь, по местам пристойным, хотя и украшают слово, однако придадут оному еще больше силы и стремления, ежели будут прилично соединены или смешаны между собою: мы можем видеть сие в приведенном выше примере.

Примечание 2. В рассуждении украшения периодов как тропами, так и фигурами, вообще примечать должно, что из­лишество и принужденность более безобразят, нежели украшают речь. Чтение лучших писателей и благоразумное подражание им суть вернейшие способы к достижению в сем возможного со­вершенства.

§ 71. Таким образом украшенные периоды, если будут поря­дочно расположены и пристойно соединены между собою, составят малую или большую речь. (...)

Глава 10

О слоге

§ 115. Слог есть известный образ выражения мыслей или чувствований посредством слов. Совершенство слога зависит:

а) от выбора слов и выражений;

б) от течения речи;

в) от сходства слога с родом мыслей;

г) также от сходства оного с родом сочинения;

д) наконец от приличия слога к месту, в котором говорится, и к лицу, от которого и которому говорится.

I. О выборе слов и выражений

§ 116. Поелику мы говорим и пишем для того, чтобы сообщить

другим, что мы знаем, думаем или чувствуем, или чтобы заста­вить других тоже и также знать, думать или чувствовать, то глав­ное достоинство или лучше необходимая потребность выраже­ния (elocucionis) есть точность и ясность.

§ 117. Точно объясняемся мы тогда, когда слушающий нас или читающий сочинение наше понимает мысли или чувствования наши точно так же, как и мы сами понимаем их. Потому, чтобы объясниться точно, надобно из множества слов и выражений, мо­гущих объяснить мысли или чувствования наши, избирать такие, которые наиболее способствуют к сей цели.

§ 118. Ясно говорим или пишем мы тогда, когда тот, кому объ­ясняем мысли или чувствования, удобно и скоро понимает их и когда не требуется остановок в чтении или повторении того, что прочитано.

Примечание 1. Причиною неточности выраже­ния бывает по большей части или незнание языка, или не­опытность в оборотах выражений, или нерадение пишущего или говорящего, а редко недостатком такого особливо языка, каков российский. Причиною темноты бывает иногда та же не­точность, т. е. когда сочинитель употребляет такие слова, которые ничего не выражают в речи его, или когда он худо объясняет, или не определяет знаменования одних слов другими; иногда же, и по большей части, излишнее или неблагоразумное стара­ние о точности. Обыкновенно тот выражается темно, кто или любит слишком ограничивать и дополнять значения слов, или старается выразить какую-нибудь мысль так, как представилась

- она уму его в первый раз, или как она выражена у какого-нибудь иностранного писателя. В первом случае он наполняет периоды свои множеством вставных предложений, а в последних, не находя слов употребительных, принужден бывает выдумы­вать новые и для того или ломает слова странным производством, или одно слово составляет из многих, дабы таким образом вы­разить вдруг несколько мыслей.

Примечание 2. Есть еще другой род темноты, кото­рый иногда встречается в сочинениях, но который зависит не от недостатка выражений, но от несовершенного нашего разумения объясняемых истин или целой науки. Так, например, не учив­шийся математике не только худо, но и совсем не может разу­меть истин математических.

Примечание 3. Равным образом не должно относить к недостатку выражения еще той темноты, которая происходит или от неправильности суждения, или от сбора несвязных и вовсе ничего не значащих мыслей, или от собрания слов, не вы­ражающих никакого понятия. Таковой недостаток называется пустословием или б е с с м ы с л и ц е ю (galimathia).

§ 119. Поелику всякий язык имеет несколько наречий и всякое наречие изменяется со временем, то к совершенству выражения, сверх точности и ясности, требуется еще,[ чтобы употреб­лять всегда наречие настоящее и лучшее из всех прочих.

§ 120. Употребление лучшего из настоящих наречий назы­вается чистотою слога. А потому правила чистоты слога тре­буют, чтобы:

1) не употреблять слов и выражений ни составленных, ни вновь составляемых некоторыми или принимаемых без перевода с иностранных языков;

2) не употреблять словосочинения также или оставленного, или свойственного только иностранному какому-нибудь языку;

3) не употреблять тропов оставленных или употребляемых только в иностранном каком-нибудь языке, как о сем было ска­зано в главе о тропах;

4) говорить и писать тем только наречием, которое употреб­ляется в лучших местах и лучшими писателями.

Примечание 1. Впрочем, в описании предметов высо­ких, особенно духовных, слова, взятые из наречия славенского и употребленные кстати, придают великую красоту выражению. Сие доказал нам Ломоносов в сочинениях своих. Надобно толь­ко, подражая ему, избирать слова такие, которые не слишком удалены от наречия настоящего, и располагать их так, чтобы не были они перемешаны с употребляемыми в слоге простом.

Примечание 2. Равным образом употребление иностран­ных слов, которых значения сделались столько же известными, как и российских, каковы суть по большей части все слова искусственные (технические), столько же позволительно, как и сих последних; например, слова история, генерал, стих, минута могут употребляться так же, как и коренные русские.

II. О течении речи

§ 121. Течение, или, лучше сказать, плавность речи, есть некоторая стройность и согласие в частях периода и в словах, придающие красоту слогу независимо от существа мыслей.

§ 122. Речь тогда особенно бывает плавна или гладка,

1) когда части периода или предложения а) имеют соразмер­ную величину; б) не обременены понятиями придаточными; в) рас­положены не только по логической зависимости, но соответствен­но и величине их;

2) когда слова расположены по местам приличным и не за­трудняют произношения а) многосложностию; б) стечением одно­сложных слов или в) таких, в которых должно выговорить сряду несколько гласных или согласных букв или несколько одинако­вых слогов.

III. О сходстве слога с родом мыслей

§ 123. Мысли, судя по тому как сильно занимают или трогают нас, имеют бесчисленные степени; но они разделяются обыкновен­но на высокие, средние и простые; с ними также раз­деляется и слог и также называется высоким, средним и простым.

§ 124. Слог высокий есть тот, которым описывается что-нибудь великое, поражающее воображение или сильно трогаю­щее сердце наше, каковы, например, из предметов физических гром, буря, ночь и проч., из предметов нравственных все сильные чувствования, все душевные возмущения, вообще же все, что изображает великую силу, что может привести нас в некоторый страх или удивление или сильно потрясти нервы наши. Потому он употребляется по большей части в поэзии эпической и лири­ческой, в трагедиях, панегириках, в надгробных словах и в боль­шей части проповедей. Сей слог можно видеть в примерах § 32, 40, 52, 66, 70.

§ 125. Слог простой есть тот, которым описываются пред­меты или простые, или нежно трогающие сердце наше. Сей слог употребляется в комедиях, баснях, песнях и в пастушеских со­чинениях. Пример такого слога можно видеть в § 97: в надписи на повязку Амура, в экспромте А.А.П. в эпитафии А.А.П., в рондо, в § 101 и 109.

§ 126. Слог средний описывает предметы, занимающие середину между простыми и высокими, т. е. такие, которые ни поражают нас страхом или удивлением, ни пленяют чувствием сладостного удовольствия. Сим слогом описываются обыкновенно все глубокомысленные, холодные рассуждения, все постоянные чувствования. Пример сего слога можно видеть в § 55 и 61.

Примечание. В отношении к сим правилам слог недоста­точен бывает а) иногда оттого, что сочинитель объясняет мысли не приличными словами и выражениями; например, мысли обыкновенные высоким, а мысли высокие средним или простым; б) иногда же оттого, что не умеет он найти в описываемом предмете той стороны, которая приличнее прочих к сочинению его и которая особенно заключает в себе что-нибудь или важное или приятное.

IV. О сходстве слога с родом сочинений

§ 127. По роду сочинений слог также разделяется на многие виды, которые много различествуют между собою. Так, например:

а) слог разговорный должен быть особенно краток, прост, легок;

б) письменный вообще походит на разговорный, а отли­чается от него некоторым возвышением;

в) логический или математический и вообще учебный должен быть точен, ясен, прост и без всяких украшений;

г) философский в некоторых случаях должен быть логи­ческий, а в других может иметь некоторые украшения;

д) исторический в повествовании ясен, прост; в суждениях философский;

е) баснословный всегда легок, приятен, забавен;

ж) театральный совершенный разговорный, но по разли­чию предмета иногда забавен, жив, весел, а иногда важен, стремителен, отрывист;

з) романический по различию содержания различен, но всегда легок, красив, приятен;

и) ораторский — важен, изобилен, красив, плавен; к) проповеднический, как ораторский, приспособленный к священному предмету и священному месту.

V. О приличии слога

§ 128. Различные обстоятельства, в которых находится объяс­няющий свои мысли, делают еще великое различие в слоге.

§ 129. Положение души говорящего делает то, что он объясня­ется иногда изобильно и обширно, иногда сокращенно и отры­висто; иногда сильно и стремительно, иногда кратко и спокойно; иногда красиво и пленительно, иногда просто и сухо. Так, например:

а) гнев изображается сильно, стремительно, отрывисто;

б) радость изобильно, красиво, пленительно;

в) скука просто, кратко, сухо и проч.

§ 130. Место, в котором говорят оратор или другое лицо и лица, перед которыми говорится, требуют также различного образа объяснения. Лица и место бывают или обыкновенные, или важные, или священные; а по тому, соображаясь с ними, говорящий или пишущий должен объясняться или обыкновенно, или почтительно, или с благоговением.

5 Зак. 5012 Л. К. Граудина

129 § 131. В заключение правил о словесности следует предло­жить нечто о способе, как выражать живым голосом и видимыми знаками то, что хотим мы сообщить другим.

Г л а в а 11 О произношении

§ 132. Произношение есть выражение мыслей или чувст­вований живым голосом.

§ 133. Поелику всякое движение души может изображаться и на лице нашем, а многие даже сами собою, против воли нашей, изображаются такими видимыми и верными знаками; сверх же того мы, когда говорим, для большего выражения (иногда также невольно) делаем некоторые движения головою, руками или и всем телом; то к искусству произношения отно­сятся не только правильный выговор речений и периодов, но приличное расположение лица и пристойное движение головы, рук и проч.

§ 134. Правильность выговора речений и периодов состоит а) в остановках при произношении сообразно с разделе­нием понятий; б) в протяжении или ускорении выговора не­которых слов; в) в повышении или понижении голоса, равно; г) в напряжении или ослаблении силы одного над некоторыми словами.

§ 135. Поелику на письме разделения понятий ясно показы­ваются знаками препинания, о употреблении которых сказано в главе 2-й сей части, то в произношении наблюдать только должно, чтобы при каждом из сих знаков останавливаться и медлить более или менее, судя по тому, как велико разделение в мыслях.

§ 136. В протяжении и ускорении выговора слов должно сообразоваться а) с важностию понятий, объясняемых ими; б) с большею или меньшею стремительностью чувствований, выражаемых в речи. Так, например, слова, выражающие такие понятия, которые, будучи важнее прочих в речи, требуют боль­шого внимания или замечания, выговариваются протяжнее других. Равным образом период или целая речь, в которой видна пылкость воображения или стремительность чувствований, произносится скорее той, в которой описываются холодные, глубокие или важные какие-нибудь размышления или такие чувствования, которые, отягчая сердце, отнимают у воображе­ния свойственную ему пылкость и делают его медлительным.

§ 137. Голос из числа множества случаев особенно повыша­ется при вопросах и восклицаниях и при постепенном увеличении важности мыслей, а понижается при всяком почти ответе и всякий раз, как приближаемся мы к какому-нибудь препинанию или когда важность выражаемых мыслей уменьшается посте­пенно.

130.-..

§ 138. Напряжение и ослабление голоса следует обыкновен­но свойству чувствований, изъясняемых нами: выражение чувст­вований раздражающих, каков, например, гнев, сопровождается голосом напряженным, более или менее, по степени раздра­жения; изъяснение чувствований оглушающих или усыпляющих, какова, например, печаль, сопровождается соразмерною им слабостию голоса; чувствования же раздражающие до расслабления выражаются опять голосом усталым.

§ 139. Движения душевные изображаются на лице отчасти движением губ, но гораздо более движением и положением глаз.

Примечание. Правила, как изображать на своем лице душевные движения, сколько ни важны, никак не могут быть помещены здесь по обширности своей; они, во всей полноте их, могут быть заимствованы от живописи. Но чтобы уметь пользоваться сими правилами, надобно примечать наиболее положение лица самих людей, действительно и поневоле ощущающих движения душевные.

§ 140. Движения головы, рук и всего тела при различном состоянии духа говорящего также бывают весьма различны. Таковые движения могут быть замечены лучше всего в произ­ношении искусных актеров и усовершенствованы через подра­жание им.

Примечание. Впрочем, никак не можно положить пра­вил на всякую перемену голоса и на всякое телодвижение. Правила сии, как бы ни были обширны, всегда оставались бы неполными и подвергались множеству исключений. Надобно только заметить, что искусное произношение дает чувствовать все красоты речи и сокрывает многие недостатки оной. Одни внешние движения без всяких слов не только возбуждают в нас чувствования, но выражают целые истории, как то видно в пантомимах. Сверх же того язык, как бы ни был силен и богат, всегда останется недостаточным к совершенному опи­санию всех чувствований и к перелиянию их из одного сердца в другое. Иногда один голос говорящего проницает нас до глубины сердца; иногда один безмолвный вид его исторгает у нас слезы. Чтобы уметь возбуждать таким образом в других чувствования, надобно самому сильно чувствовать то, о чем говорим. Притворные чувствования редко укрываются от про­ницательного наблюдателя. Напротив, истинные движения души, не требуя никаких правил, сами собою являются на лице простодушного. Самое притворство, при всем искусстве его, не в силах иногда сокрыть их.

Печатается по изданию: Никольский А. Основания российской словесности. Части 1, 2.— СПб., 1807.— Часть 2-я: Риторика,—С. 1, 6—7, 22—70, 154—162,

166—178.