Икотаво многих районах России отождествлялась с кликушеством. И больных икотой,и кликуш считали одержимыми и старались изгнать сидящего в них духа, беса (см. КЛИКУША). 1 page

ИК О ТКА, ИК О ТНИК— человек, больной икотой; тот, кто может напускать икоту.

ИК О ТКА, ИК О ТНИЦА— больная икотой; ворожея.

«Ты бойся его. Он ведь икотник, ни за что икоту насадит» (Арх.); «На эту бабу икота напущена, испортил кто-то» (Перм.); «Икотник да икотница — кому посадили икоту» (Арх.).

По поверьям, икота могла быть «напущена, посажена» людьми, наделенными умением портить, колдовать; таких людей (как и больных икотой) именовали икотниками, икотницами.

Представления о людях, «напускающих икоту», на Руси были распространены издавна. В 1606 г. в Перми поданы были две челобитные жалобы: «...оба челобитчика сделали извет, один — на крестьянина Тренку Талева, что тот напустил икоту на его жену, а другой --на посадского Семейку Ведерника, который будто бы напустил икоту на его товарища по торговле; обвиняемых пытали и кинули в тюрьму» < Краинский, 1900 >.

Вызывать заболевания мог не только колдун, но и любой человек, знающий способы напуска икоты. Один из них

таков: снять нательный крест и носить его под пяткой полсуток. Затем произнести; «Отрекаюсь от Бога и животворящего Его креста, отдаю себя в руки дьяволам». И далее «наговорить на соль» (сказать над солью) следующее; «Пристаньте сему человеку [имя] скорби-икоты, трясите и мучьте его до скончания жизни». Крест, вынув его из-под пятки, нужно повесить за спину: в это время будут являться дьяволы. После этого (через сутки) крест повесить на грудь, а соль бросить туда, где пойдет человек, на которого напускают икоту, с приговором: «Как будет сохнуть соль сия, так сохни и тот человек» (Арх.).

Икотников, как и всех подозреваемых в умении портить людей, боялись и преследовали.

В некоторых районах России икотку, икотницу (как и кликушу) считали вещей, умеющей прозревать прошлое и будущее, предсказывать, ворожить с помощью нечистого духа: «У нас в деревне три икотки; две-те не ворожат, а одна-та сказыват, как ее спрашивают о чем, то о пропаже, то о чем» (Перм.); «Когда у меня в войну от мужика писем не было, ходила к икотке. Она мине сказала, что он живой, и верно ведь» (Перм.).

И СПОЛОХ, ИСПОЛ О Х — болезнь от испуга; существо, персонифицирующее испуг, пугающее человека и вызывающее болезнь.

«Тут идут им навстречу охи, выполохи, исполохи, переполохи...» (Арх.}; «Невестка нездорова, у ее исполохи» (Волог.).

Исполохи представляются существами, которые могут встретиться человеку, привязаться к нему, перепугать; человек заболевает «с испуга». Особенно опасны испути- ис-полохи для детей.

Исполох «снимают» с помощью заговоров, сопровожда­емых разнообразными действиями (в частности, исполохи смывают с рубашки, в которой человек «испугался»).

ИЧ Е ТИКИ — водяные человечки.

Название ичетик, возможно, произошло от коми «ичотик» — «маленький» [Черепанова, 1983]. По поверьям Вологодчины, ичетики - маленькие водяные существа, духи утопленных матерями младенцев. В Вятской губернии считали, что ичетики небольшие, мохнатые. Они обитают в омутах на мельницах и предвещают несчастья. О грядущих несчастьях ичетики возвещают звуками: как будто по воде хлопают хлыстом.

К

КАД И ЛЬНИЦА — дух в облике женщины, обитающий в грудах камней.

Название кадильница, по-видимому, возникло в результате изменения наименований кудельница, удельница. Сведений о кадильнице немного. В Заонежье говорят, что она обитает в грудовьях (кучах) камней, плетет венки из васильков, безвредна. Возможно, кадильница -удельница связана с теми каменными грудами, которыми крестьяне обозначали границы полей, межи, свои наделы, уделы; она существо, персонифицирующее удел, и одновременно дух-охранитель поля (см. КУДЕЛЬНИЦА, УДЕЛЬНИЦА).

КАРАЧ У Н, К А РУЧЕНЬ — конец, внезапная смерть; персонификация смерти; злой дух, черт.

«Тут ему и карачун пришел» (Новг.); «Каручень — это смерть» (Онеж.).

Некоторые исследователи видят в карачуне древнеславянское божество, связанное с зимой и смертью, однако достаточных оснований для такого отождествления пока нет. На Орловщине карачун упоминается в святочных песнях (колядках), но, поскольку Карачуном мог именоваться и сам зимний солнцеворот (Спиридоньев день, 25 декабря), этот образ скорее персонификация конца, смерти, а также завершения определенного периода времени (окончания самых коротких зимних дней, что сопровождается «поворотом солнца на лето»).

Точно так же общераспространенное выражение «карачун пришел» («наступил конец», «внезапный конец») буквально не означает приход кого-либо, хотя безвременный конец и смерть могли, по поверьям, принимать облик существа, губящего человека. Однако для верований русских крестьян более характерны иные персонификации смерти (белая девушка, притка, покойник-еретик и т.п.). Лишь в некоторых районах России карачуном именуется не просто конец, но злой дух, демон, черт (Калуж., Симб.).

Возможно, карачун — это и «укороченный, скорчившийся», «ковыляющий, ползущий» нечистый дух («карачить» -— «пятиться задом, ползком, окарачившись»; «скорячило» —-«скорчило, свело» <Даль, 1881>. На Владимирщине карачуном называли младенца, который не может ходить, а лишь ползает.

К А ЧИЦА, К А ТИЦА — дух дома, двора.

Ряд исследователей считает качицу «предшественницей» кикиморы. (Упоминания о кикиморе встречаются в историко-литературных памятниках лишь начиная с XVIII в.) «Пакостная качица» (как и бес-хороможитель) представлялась, по-видимому, беспокойным существом, обитающим в доме, козни которого вредны для людей.

В одном из заговоров мучающая лошадей катица изгоняется со двора; «Он [Михаил Архангел] хочет бить и потребить эту катицу и полунощницу и беспокоюцу, чтобы пар божий лошадушку эта катица полунощница и беспокоица не бывала и ноцевала и больше не беспокоила никогда» (Арх.).

КИК И МОРА, КИК И МОР, КИК И МОРКА, КУК И МОРА - дух в облике женщины, появляющийся в доме, на подворье, в пустых постройках. «Спи, девушка, мать за тебя вычтет, а кикимора спрядет!»; «От кикиморы не дождешься рубахи» < Даль, 1881 >.

Образ кикиморы в поверьях — один из самых многоплановых и «неуловимых». Как и многие другие духи дома и крестьянского подворья, кикимора редко показывается людям. Оставаясь невидимой, она дает знать о себе шумом, различными проделками.

Кикимору обычно представляют существом небольшого роста — крохотной старушкой (Яросл.) или маленькой женщиной: «В каждой избе хозяйка есть - кикимора. Вышла из подполья, маленького роста, с причетами» (Волог.); кикимора так мала, что не появляется на улице из боязни быть унесенной ветром (Волог.).

Кикимора может иметь облик обычной женщины (Волог., Олон., В. Сиб.); нагой девушки с длинной косой (В. Сиб.), быть очень уродливой, неряшливой (Волог.). Соответственно она представляется и одетой в рвань, лохмотья, и в женскую крестьянскую одежду; и с распущенными волосами, и с бабьим повойником на голове; «Повадилась кикимора у мужика ездить по ночам на кобыле и бывало загоняет ее до того, что оставит в яслях всю в мыле. Изловчился хозяин устеречь ее рано утром на лошади.

Сидит небольшая бабенка, в шамшуре [головном уборе — волоснике], и ездит вокруг яслей. Я ее по голове-то плетью.

Соскочила и кричит во все горло: „Не ушиб, не ушиб, только шамшурку сшиб!"» (Волог.).

Кикимора может обитать в хлеву, во дворе, в курятнике, в кормовом сарае, на чердаке (Новг., Волог., Олон.), в пустых постройках (Сев., Перм., Том.), в бане (Костр.), в кабаке (Самар.). Чаще всего она появляется в доме (выходит из подполья); помещается за печью, на печи или в голбце.

В некоторых районах России были уверены, что кикиморы существуют только в Святки (Новг., Волог.) или «одну ночь против Рождества» (перед Рождеством) (Новг.); «кикимора - дух, имеющий вид девушки в белой рубахе... живет до Святок в гумнах, а после Святок уходит», видят ее редко (Сев.). На Вологодчине считали, что кикиморы во время Святок рожают: их дети называются шуликуны, они вылетают через трубу на улицу и живуг там до Крещения (19 января).

Однако более распространено представление о постоянном пребывании кикиморы в доме. Обычно невидимая, она обнаруживает свое присутствие в основном ночью; поселившись в пустом доме, она бросает во входящих камнями из развороченной печи (Том.); в жилых избах кикимора растворяет двери и перебегает из комнаты в комнату; тревожит скотину (Перм.); топает, стучит, гремит посудой, бьет ее, кидается из подполья луковицами, проказит с печной вьюшкой, мешает спать детям, щиплет перья у кур (Яросл., Новг., Олон., Волог.). Кикимора мучит по ночам животных, стрижет на Святках овец (Новг.); гладит скот, ухаживает за ним, но, рассердившись, стрижет овец, выстригает шерсть у скота, волосы хозяев (Олон., Волог.). «Метящая» таким образом скот кикимора напоминает мокушу северных по­верий, покровительствующую, по мнению ряда исследователей, овцеводству, прядению, «бабьему хозяйству».

В некоторых районах России кикимору представляют помогающей по хозяйству, но чаще всего ее проделки вредны; они не только доставляют мелкие неприятности, но могут буквально изгнать хозяев из дома; «В Сарапульском уезде Вятской губернии во вновь построенном доме оказалась „кикимора": никого не видно, а человеческий голос стонет; как ни сядут за стол, сейчас же кто-то и скажет: „Убирайся-ка ты из-за стола-то!", а не послушают — начнет швырять с печи шубами или с полатей подушками; так и выжила кикимора хозяев из дому» <Зеленин, 1916>.

Кикимора ночью невидимо прядет в избе (Новг.); в голбце (Яросл.). Перед бедой она плетет кружева в подполье и дает знать об этом громким стуком коклюшек (Волог.). Иногда она может «упрясть за хозяйку», но обычно мусолит, путает, рвет и жжет пряжу, которую оставили без благословения (Олон., Волог.).

Все это проделки незримой кикиморы. Видеть ее нежелательно, показывается она к несчастью (Яросл., Волог.), к, переменам в доме. Одно из наиболее традиционных занятий кикиморы, за которым ее можно увидеть, — прядение. Она прядет, предвещая изменения в судьбах обитателей дома; может появиться из голбца и сесть на пороге возле двери (Волог.) или прясть, сидя на лавке. Если кикимора прядет на передней лавке, то это к смерти кого-либо из домочадцев < Максимов, 1903>.

Доможириха, схожая с кикиморой, «сидит у кросон перед прибытком»: «Вот я раз ночью выйтить хотела, встала, смотрю, месяц светит, а на лавки у окоска доможириха сидит и все прядет, так и слышно нитка идет: „дзи" да „дзи", и меня видала, да не ушла, А я сробела, поклонилась ей да и говорю: „Спаси Бог, матушка!"

А потом вспомнила, как меня мать учила относ делать. Взяла щанечку да около ей и положила. А она ницего -все прядет. А собою как баба, и в повойнике. Только смотреть все-таки страх берет. А она ницего — все прядет. И много у нас тот год шерсти было...» (Арх.).

По некоторым поверьям, кикимора прядет не совсем обычным способом: она подпрыгивает (Яросл.) или сучит нитки «наоборот» (Костр.). Подобное прядение (не только в поверьях о кикиморе) может иметь особый, колдовской смысл. В частности, «наотмашь», наоборот, «от себя» невеста накануне свадьбы сучила, пряла суровую нитку -- оберег от колдунов (Сарат.). Изготовленные в праздники «оборотные» нитки играли важную роль в домашнем обиходе, обрядности. Так, в Великий четверг бабы сучили нитки «наобоко» и перевязывали ими затем в случае болезней руки и ноги (Сиб.); при опахивании от повальных болезней из этих ниток делали вожжи (Влад.); в Великий четверг пряли левой рукой несколько нитей и привязывали к березе — на каждого члена семьи по нити: у кого пропадет нить, тот умрет (Новг.). Такая нить определенно соответствует «нити судьбы» человека.

Само прядение, особенно в большие годовые праздники, могло влиять на здоровье людей, животных, на благосостояние дома: «Прядение шерсти с произнесением заговоров» служит «для чарования скота и всего дома», ср.: «Как это веретено крутится, пусть скот и овцы выкручиваются из дома моего господина, чтоб стал пустой» [Запольский, 1890].

Запреты для людей прясть и ткать по большим праздникам указывают на сакральный смысл этих занятий, ибо в «поворотные», «переходные» моменты (полночь, Рождество, Святки) мир может быть правильно (или неправильно) «свит, сплетен, сшит или спряден, соткан».

172 (Стр. 173-174 – рис.)

Кикимора, в отличие от людей, иногда прядет только в Святки, в те двенадцать дней января, которые определяют ход всего будущего года. Очевидно, прядение кикиморы (когда она не вредит хозяйству) — это прядение «нитей судьбы» дома и его обитателей. Она персонифицирует судьбу, рок. Действиями кикиморы -судьбы, не только прядущей, объясняли и болезни скота и различные заболевания кур, а также несчастья, неполадки в доме и хозяйстве, причины которых непонятны.

Кикимора именуется иногда «женой домового», но она, скорее всего, вполне самостоятельный мифологический персонаж.

«Своенравная, как судьба», кикимора не столько помогает, сколько вредит. Так, например, хотя на Вологодчине камень с отверстием («куриный бог») и называли кикиморой одноглазым, подвешивали его в курятнике именно для охраны птиц от кикиморы.

Кикимора не только персонифицированная судьба. В ее облике прослеживаются и черты покойника, проклятого, отсуленного нечистой силе: «Кикиморы — суть женщины, унесенные в младенчестве чертями и посаженные на несколько лет колдунами кому-нибудь в дом», — отмечал в конце XVIII в. М Д. Чулков [Чулков, 1786]. В середине XIX в. И. Сахаров писал, что кикимора -- проклятая (или родившаяся от девушки и огненного змея) девушка; она быстро бегает, далеко видит, не стареет, все знает < Сахаров, 1849>. В.Даль также считал, что кикиморы -- «девки-невидимки», но ими могут быть и умершие некрещеными дети <Даль, 1880>. Представления о кикиморе — неотпе­том покойнике или проклятом человеке — прослеживаются в поверьях Вятской губернии, Поволжья.

По некоторым представлениям, кикимору могли напустить колдуны, а также насадить обиженные хозяином при расчете плотники, печники, подложив в каком-либо месте дома (в пазах между бревен, под печью и т. п.) «куклу- кикимору» или просто обрубок, щепку (но с наговорами).

«Дом был у одних туг, все девка в доме ходила. Все помогала. Оне уйдут, она чугунки просты возьмет и в печку затолкат. А то и молоть помогала <...> А ходила нага. И все делала. А спала раньше на полатях. И вот хозяйка пробудилась, рукой повела и ее учухала. А у ней, у девки, коса така длинна! Вреда-то не делает им, но опасно! И давай дом разбирать. И вот нашли куклу в матке... Дом перетащили, после этого ничего не стало» (В. Сиб.). В сходном сюжете кикиморы Акулька и Дунька, «насаженные» старичком странником, всячески вредят и в конце концов выгоняют хозяев из дома. Из-за «насаженной куклы- кикиморы» в избе «маячит» - - чудятся то поросенок,

то заяц, то собака и даже бык; раздается свист, плач ребенка; слышатся песни и танцы (В. Сиб.).

Кикимора, особенно смешиваемая с Марой (духом в доме, привидением), иногда предстает и своеобразным призраком, «ночным божеством сонных мечтаний» <Чулков, 1786>.

Многозначность образа кикиморы отражена в самом ее имени, двусложном (кики - мора) и трактуемом различно. Первая его часть, возможно, возникла из звукоподражания, ставшего названием и птичьих криков, и самих птиц, а также причитания, плача: «кикать», «кикнуть» означает «кричать» (о птицах), «плакать, причитать» (о людях); «кикарика» — это и крик петуха, и сам петух; кроме того, «кика», «кики-болка» — «женский головной убор», в ряде губерний России напоминающий своей формой птицу.

Вторая часть названия — «мора», «мара» — может быть и наименованием самостоятельного мифологического персонажа (Мара - дух в доме, привидение, домовой) (см. МАРА).

Таким образом, в двусложном имени кикиморы отразились представления о ней как о существе, связанном с птицами (о курином боге? о куриной смерти?), и, возможно, о существе плачущем, причитающем перед бедой, а также о привидении, ночном кошмаре, персонифицированной судьбе, смерти.

Многозначность и некоторая расплывчатость представлений о кикиморе обнаруживается и в том, что кикиморой (шишиморой) может называться и лешачиха, лесовая русалка (Волог., Лен., Сиб.), и «водяная хозяйка» (Вятск.), и дух, сходный с полудницей, охраняющей поля с огромной сковородой {Волог.), и антропоморфная фигура, сжигаемая на масленицу (Яросл.), и лихорадка (Яросл.), и женщина-кликуша (Вятск.), и дух, вызывающий кликушество (Перм.).

Кикимора -судьба - существо достаточно непредсказуемое, поэтому в поверьях отмечено мало способов задобрить ее или вступить с нею в договорные отношения. Если кикимора начинала греметь посудой или бить ее, крынки перемывали водой, настоянной на папоротнике (считая, что кикимора после этого оставит посуду в покое), От проказ кикиморы помогали подвешенные в курятнике камень «куриный бог», горлышко разбитого кувшина, старый лапоть, кусочек кумача. Оберегая от кикиморы скот, в хлеву (под ясли) клали «свинобойную» палку. В доме, остерегаясь кикиморы, засовывали под печной шесток верблюжью шерсть с ладаном, не оставляли неблагословленными пряжу, веретена, прялки, коклюшки.

«Напущенную», «насаженную» кикимору -куклу отыскивали и изгоняли с помощью колдунов, стараясь задобрить «насадивших» ее мастеров.

Изгнать кикимору можно было и окропив дом святой водой, и с помощью заговоров. В некоторых губерниях России кикимору «для профилактики» выпроваживали из дома 17 марта, в день Герасима Грачевника. Изгнание кикиморы сопровождалось приговорами типа: «Ах, ты гой еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее, не то задерут тебя калеными прутьями, сожгут огнем-полымем и черной смолой зальют» (Ю. Сиб.).

По поверьям ряда районов России, кикимора, как и домовой, боялась медведя и убегала от него: «В одной избе ходила кикимора по полу целые ночи и сильно стучала ногами. Но и того ей мало: стала греметь посудой, звонить чашками, бить горшки и плошки. Избу и-з-за этого бросили, и стояло то жилье впусте, пока не пришли сергачи с плясуном-медведем. Они поселились в этой пустой избе, и кикимора, сдуру, не зная, с кем связываться, набросилась на медведя. Медведь помял ее так, что она заревела и покинула избу. Тогда перебрались в нее и хозяева, потому там совсем перестало „манить" (пугать). Через месяц подошла к дому какая-то женщина и спрашивает у ребят:

- Ушла ли от вас кошка?

- Кошка жива да котят принесла, — отвечали ребята.
Кикимора повернулась и пошла обратно и сказала на ходу: „Теперь совсем беда: зла была кошка, когда она одна жила, а с котятами до нее и не доступишься"». <Максимов, 1903).

В поверьях XIX в. и особенно XX в, образ кикиморы часто обезличен: кикиморами могут именоваться самые разнообразные опасные, неприятные и нелюдимые существа.

КЛАДОВ О Й, КЛАД О ВОЙ БЕС, КЛАДЕН Е Ц, КЛАДОВ И К— дух, охраняющий клады.

Русский крестьянин полагал, что кладами, подземными сокровищами могут владеть различные существа (одновременно подземные или лесные «хозяева») — Хозяйка Горы, Белая змея, Змей, Горный хозяин, Старик, Кудеяр.

Хозяевами и распорядителями кладов (особенно зарытых знающимися с нечистой силой колдунами или старыми скрягами) нередко рисуются в поверьях и нечистые духи, черти, бесы. Владельцы кладов достаточно часто поручают стеречь их своим помощникам, которые находятся при кладах неотлучно. Такие «приставники» именуются кладовыми, кладовиками. Охранять клады могут и наделенные особыми свойствами пресмыкающиеся, животные (змея медяница, земляная кошка, прикованный цепями медведь, филин). По поверьям горнодобытчиков Урала, подземные сокровища сторожит рогатая лошадь с чугунными копытами. На Вологодчине считали, что клады могут стеречь красная или белая

корова, рыжая собака, духи Лаюн и Щекотун, облик которых не вполне ясен <Черепанова, 1983>.

Необходимо отметить, однако, что и сами клады оборачиваются различными животными, птицами, появляются на земле, летают и бегают по ней (клады «выходят на просушку», если положены «на срок», «на определенного человека»; с тем чтобы их заметили и, ударив наотмашь, обратили в деньги или же откопали в том месте, где показывается животное-клад). «Оборачиваться, рассыпаться кладами» (и наоборот) могут и люди — покойники, всадники, старики, девушки, дети.

Существа, именуемые кладовыми, кладовиками, как правило, имеют человеческий облик. В заговоре «При отыскании кладов» упоминаются «приставники» к подземным сокровищам: «ино место опившиеся люди, ино место — проклятые, а коли — и сами князья бесовские», то есть клады стерегут и сами нечистые духи, и умершие неестественной смертью, и проклятые люди. По поверьям Вологодчины, кладовиков выбирают из своей среды бесы (в ночь на Ивана Купалу). Кладовой может быть одет в серебряный кафтан и серебряные башмаки, с золотой шапочкой на голове (Вятск.). В повествовании из Орловской губернии клад охраняет умерший, погибший кладоискатель: «Один мужик пошел на Городище и давай рыть, клад искать, рыл, рыл, инда пот прошиб; присел отдохнуть - глядь, а Городище на две половины растворилось, и выходит старичок да и говорит мужичку: „Зачем ты роешь, беду на себя накликаешь, я вот тоже копал, копал да сюда и попал; беги лучше скорей, а то товарищем мне будешь"». Клады могут оберегать и убитые, «заклятые люди», зарытые в том месте, где лежат сокровища. Они не находят покоя и, являясь живым, просят освободить их: «Крестьянину деревни Остров однажды приснилась женщина и говорит: „Освободи ты меня от заклятия, отпусти душу мою на покаяние. Вот уж двести лет я томлюсь и мучаюсь. Была я богатая, много было у меня серебра, золота и драгоценных каменьев, да злые люди убили меня, добро мое ограбили и зарыли вместе с телом на острове в болоте. Если бы только убили меня да так и оставили, я бы мученический венец приняла. А душегубы заколдовали и меня, и клад"» (Волог.).

Добыть заклятый клад и освободить заклятого - дело трудное и опасное, предполагающее знание особых правил, заговоров. Часто охраняющие клады существа находятся в беспрекословном подчинении у нечистого, черта. В отличие от кладов-оборотней, которые даже преследуют людей, чтобы их взяли, кладовики обычно мешают кладоискателям. Лишь иногда они помогают людям и даже вступают с ними в дружеские отношения. По поверьям Вятской губернии,

кладовой поднимает клад к поверхности земли, когда он пролежал,в ней положенное время.

Однако, по сведениям из той же Вятской губернии, кладовой вначале безжалостно испытывает искателей. Он «идет на них вихрем», так что «ломаются столетние деревья». Отбегать, отмахиваться от падающих стволов и веток нельзя, так как все это «придумано» кладовым, а на самом деле деревья стоят на месте: «Если отпихнуть такое дерево, дело пропадет и дерево изувечит». После этого кладовой устраивает в лесу пожар, оборачивается в зверя и идет на искателей клада со словами: «Я вас съем или задавлю, задушу!» На это (не переставая рыть землю) надо ответить: «Я сам тебя съем или задушу!» Тогда можно взять клад, но деньги из него, если они не «отговорены», можно употреблять лишь на вино или табак.

Изредка кладовики сами отдают сокровища. В рассказе, записанном в Новгородской области, клад сторожит умерший некрещеным младенец. Он вырастает, становится взрослым под присмотром «хозяина» — черта. Встретившись со своим живым братом, покойник-охранитель сокровищ помогает ему деньгами, за что и наказан чертом: его ссылают из родных мест, отправляют стеречь клады «куда-то за Москву». Вообще же добывание кладов представлялось делом опасным и почти безнадежным, что отразилось в соответствующих поговорках: «И рукою бы взял, да клад не дается!»; «Своя воля - клад, да черти его стерегут!»; «Клад добудешь, зато домой не будешь» <Даль, 1881>.

КЛИК У ША, КЛИК У ШКА, КЛ И КАЛА, КЛ И КАЛЫЦИЦА, КЛИК У НЬЯ, КЛИК У ХА — припадочная, бесноватая, одержимая нечистым духом женщина.

«Кулик на море — рассыльщик,

Кокушка — та вздорная кликуша,

Блинница на море — цапля,

Чечет — гость торговый» (Смол.).

Согласно поверьям, в человека — чаще женщину — может войти нечистый дух, бес, который заставляет свою жертву «кликать», вызывает истерические припадки: «...бывают кликушами вдохновенные или испорченные женщины, кои, приходя в некоторое неистовство, плетут всякий вздор и делают иногда пророчества, оне кричат голосами разных животных по временам и выкликивают имя того, кто их испортил» < Чулков, 1786>. Припадки их усиливались в церкви во время литургии; тут, по выражению века, они «метаются всякими кознодействами» <3абылин, 1880>.

Связанным с нечистыми духами людям могут приписываться особые колдовские и пророческие способности (через них «вещает бес»), «Кликать» означает не только быть

больным, припадочным, но и «заклинать», «отгонять наговором», «предсказывать», поэтому кликуньями, кликухами, закликухами в некоторых районах России именовали и колдуний, ведьм, знахарок, наделенных умением заклинать и предсказывать, провидеть прошлое и будущее (см. ЗАКЛИКУХА).

В средневековой Руси кликуши были, по-видимому, своеобразными пророчицами полуязыческой-полухристианской веры: «Стоглавый собор просил царя, чтобы он повелел жителям гонять от себя лукавых пророков и пророчиц, которые являлись тогда во множестве. То были преимущественно старые девки: оне бегали босые, с распущенными волосами, тряслись, падали, коверкались, бились и таким образом предсказывали будущее и возвещали, как сивиллы, народу разные заповеди вроде следующих: „Бабы, не прядите и печей не топите по средам и по пятницам: святые апостолы и святая Пятница нам явились и не велели" <...> Появление кликуш в городах было истинным наказанием для всего общества; их указания часто принимались и преследовались судом. По одному клику беснующейся женщины брали обвиняемого ею человека и подвергали пыткам...» [Забылин, 1880].

КЛОХТ У Н — колдун; покойник, «встающий» после смерти; упырь. «С ними [чертями] видаются клохтун или ерестуны...» (Олон.) (см. ХЛОПТУН, ЕРЕТИК).

К О КА, КОК А НКО — фантастическое существо, которым пугают детей; бука.

«Не дури, коке отдам!», «Не пойдем на улицу, там коки еще ходят» (Киров.); «На-ко, коканко, возьми ее!» (Вятск.).

Облик коки неясен. Кокой, коканкой называют яйцо, картофелину, калач, шишку, то есть предметы, которые имеют закругленную форму; поэтому, возможно, кока-пугало — нечто округлое, но расплывчатое, неясное [Черепанова, 1983].

С другой стороны, кока это и «курица» («кокать» — «кукарекать»); «коковица» - - «кукушка»; кока - - «крестная мать», что предполагает и другие трактовки названия и образа коки.