Вся правда о нас 26 page

— Если ты решил, будто я — какое-то неведомое небывалое существо, зачем-то прижившееся среди людей и смеху ради прикидывающееся одним из вас, имей в виду, это совсем не так, — вдруг сказала мне вслед леди Сотофа. — Я — просто девчонка, когда-то родившаяся в Кеттари, очень способная и очень везучая ведьма, но не более того. Рано или поздно подобная трансформация случается с каждым всерьёз практикующим магом. Постепенно и почти незаметно, шаг за шагом, а однажды оказывается, что ты уже таков, каков есть, сам себе и Космос, и Хаос, и только теоретически понимаешь, что прежде было не так.

— Вот оказывается почему мне так невыносимо думать, что он умрёт молодым, — откликнулся я. — Просто всегда откуда-то знал, что магу надо жить очень долго. Ну, то есть, всем конечно не помешало бы, но магу, получается, особенно обидно умереть слишком рано. И профукать такой ослепительный шанс — стать всем Миром. Из Шурфа получится очень интересный весь Мир. Я бы на это посмотрел. И отменять такое развлечение никакой дурацкой судьбе не позволю.

«Ишь, раскомандовался», — с насмешливой нежностью подумала леди Сотофа.

Откуда-то я это знал.

Следующий час моей жизни был посвящён исключительно организационной работе, которая обычно довольно плохо мне удаётся, но ничего не поделаешь, в некоторых случаях её при всём желании не на кого свалить, и тогда приходится превращаться в кого-то другого, стремительного и собранного, очень чётко представляющего себе план предстоящих действий и способного не упустить ни единой детали. Удобно было бы оставаться таким всегда; с другой стороны, на меня самого этот тип совсем не похож, и говорить с ним особенно не о чем. Так что ладно, пусть будет как есть.

«Вот и всё», — думал я, сидя на крыше Мохнатого Дома, по здравому размышлению оказавшейся вполне подходящим местом для строительства Моста Времени: на открытом воздухе, гарантирующим уединение и не слишком удалённым от той точки пространства, куда я собирался попасть. Опыт, доставшийся мне, свидетельствовал, что абсолютная точность не обязательна, однако преодоление слишком большого расстояния потребует дополнительных сил, а их следует поберечь на возвращение. Поэтому в моём случае следовало оставаться в пределах Старого Города, а тут не так-то много возможностей уединиться на свежем воздухе — разве что закрытые дворы, вроде моего так называемого «поварского», ну или крыши.

А когда появляется повод лишний раз забраться на крышу, я его, будьте уверены, не упущу.

«Вот и всё», — думал я, подразумевая при этом, впрочем, не наступление рокового момента, а только удовлетворение результатом собственных приготовлений.

Во-первых, мне больше не было страшно, потому что мой дурацкий тревожный ум, как миленький, поверил Сотофиным воспоминаниям о приятных прогулках по Мосту Времени и теперь беспокоился только о технических аспектах предстоящей подмены — тоже не сахар, но к подобному волнению я давным-давно привык и почти научился его игнорировать.

Во-вторых, у меня на руках беспробудно спал старый серебристый лис Йовка, сумевший таки обхитрить живучесть своего тела и наш со знахарем Иренсо беспомощный гуманизм, и приблизить встречу со смертью на пару-тройку дней, или сколько там ему оставалось.

В третьих, напротив меня сидел сонный Нумминорих, которого я безжалостно вытащил из гостиничной постели, ничего толком не объяснив. Только и сказал: «Есть совершенно неотложное дело, надеюсь, недолгое, максимум на полчаса», — я от всего сердца надеялся, что не очень его обманул.

— Сейчас будем ставить эксперимент, — объявил я.

Нумминорих встрепенулся и с любопытством уставился на меня. Для человека, жестоко разлучённого с подушкой в самом начале счастливого сближения, он отлично держался.

— Что за эксперимент?

— Проверим, правду ли сказал тебе Магистр Хонна. Если наврал, лишим его звания Правдивого Пророка и оштрафуем на восемь с половиной корон, как, согласно закону, положено поступать со всеми ярмарочными шарлатанами.

— Ты что, серьёзно?

— Вполне. Впрочем, оштрафовать Магистра Хонну — не основная задача. Просто так сложилось, что мне срочно нужно пройти по Мосту Времени.

— Да ты что! — восхищённо выдохнул Нумминорих. — А сам говорил — жуткая, невозможная штука…

— И с превеликим удовольствием ещё сто раз это повторю. Но ничего не поделаешь, придётся мне по этой жуткой невозможной штуке прогуляться. И, что самое главное, сразу же вернуться. Иначе затея не имеет смысла. Поэтому ты будешь тут меня ждать, ни на секунду не сомневаясь, что я очень скоро вернусь. Вроде бы, от тебя ничего больше и не требуется?

— Вроде бы, нет, — согласился он. — По крайней мере, никаких других инструкций мне пророк не давал, а больше спросить как-то не у кого.

— Ладно, — кивнул я. — Вот и проверим. Заодно расскажешь мне потом, как это выглядит со стороны и, самое главное, чем пахнет. Даже не представляю, как должно пахнуть время, когда всякие проходимцы перекручивают его по своему вкусу. Я бы на его месте от возмущения страшно вонял!

С этими словами я спрятал спящего лиса в пригоршню и исчез. В смысле, стал невидимым. Мне самому это казалось каким-то до нелепости избыточным нагромождением колдовства, но ничего не поделаешь, рисковать быть замеченным никак нельзя. Да и Йовке лучше оставаться до поры несуществующей величиной. Зачем ему лишние встряски.

— А для перехода через Мост Времени надо становиться невидимым? — оживился Нумминорих.

Нюхача не проведёшь, запах есть запах, он сразу выдаёт твоё присутствие, хоть обисчезайся.

— Для самого перехода не надо, — ответил я. — Но вообще полезная предосторожность — мало ли с кем нос к носу столкнёшься в каком-нибудь позавчера. Чем реже люди видят, как кто-то возникает из ниоткуда, тем спокойнее им живётся. Больше не отвлекай меня, ладно? Мне надо сосредоточиться.

«Сосредоточиться на отчаянии, в которое мне надо прийти», — добавил я про себя.

Это, конечно, просто остроумная формулировка, к которым я питаю слабость, но к правде она до смешного близка. Штука в том, что строительство Моста Времени начинается с отчаяния; есть и другие способы, но этот самый простой и эффективный, по крайней мере, для меня, потому что отчаяния у меня предостаточно — до краёв заполненная им бездна всегда в моём распоряжении. И даже в самые свои счастливые дни я неизменно балансирую на её краю.

Благодаря опыту леди Сотофы, я теперь точно знал, где внутри меня, в сияющей темноте, для удобства именуемой словом «я», расположен самый удобный подход к этой бездне, какие внутренние щеколды следует отодвинуть, какие тайные шнурки распустить, какие кнопки нажать, чтобы её содержимое выплеснулось наружу. И за какие внутренние опоры следует держаться, чтобы поднимающаяся волна не сбила меня с ног, не увлекла за собой, не заставила разбиться о скалу собственного сердца. Обойдётся. Потому что эта немыслимая мука, эта чёрная боль, застилающая глаза, этот вой сдуру возомнившего себя уже почти мёртвым тела — просто строительный материал.

Но его конечно недостаточно.

Ещё нужно желание. Собственно, желание и есть основа этой магии, просто оно должно быть гораздо более сильным, чем самое страстное «хочу». Его исполнение должно казаться единственным спасением от отчаяния, выплеснувшегося мгновением раньше. Специально для этого следует выпустить из внутренней темницы наивного дурака — себя самого, такого, каким был в детстве, когда всякий цветной леденец мог стать единственным смыслом жизни, а воссоединение с ним — пришествием на обетованную землю. Этот бедный дурак, малолетний охотник за разноцветными леденцами, совершенно не годится для жизни среди людей, зато в магии без него не обойтись. Потому что в хороших руках его воля несокрушима и способна на невозможное. А у меня хорошие руки — теперь, после того, как леди Сотофа Ханемер показала мне, как с ними управляться.

Я сидел на крыше, одну за другой развязывал незримые нити в своей темноте, зачарованный причудливой красотой их узлов, наблюдал, как отчаяние, желание и воля переполняют меня до краёв, выплёскиваются наружу, заполняют собой всё пространство вокруг, и оно явственно хохочет, довольное, что его взяли в игру, и вот сейчас…

А потом исчезло всё. Я ничего не видел, не слышал, не ощущал, ничего о себе не помнил, но при этом продолжал осознавать происходящее, фиксировать: «не вижу, не слышу, не ощущаю, не помню, не понимаю, я — есть». И это оказалось так неожиданно прекрасно, что было бы кому задохнуться от счастья и облегчения, задохнулся бы непременно, здесь и прямо сейчас, но огненная точка, которой я стал, вернее, был всегда, сам того не понимая, способностью задыхаться от чего бы то ни было не обладала. Она могла только пульсировать в определённом ритме — такой способ хохотать, сложившись пополам, специально для сияющих точек, больше никому не подойдёт.

Именно смех стал для моего сознания мостом ко всему остальному, в первую очередь, к памяти, потому что смеясь, я думал: «Теперь ясно, почему она говорила, что ходит на Мост Времени отдыхать», — и одновременно вспоминал, кто такая «она», что такое Мост Времени, почему я оказался здесь, и что это, собственно, за зверь такой — я. И чего мне надо. И где это взять.

Дело было за малым — создать себя заново. Когда и где пожелаю, потому что, как совершенно справедливо говорила леди Сотофа, небытию всё равно, оно спорить не станет. А иных оппонентов у меня сейчас нет.

Яне знал ни точной даты, когда мне следовало оказаться в комнате моего друга в резиденции Ордена Дырявой Чаши, ни, тем более, момента, когда там не будет его самого. Но пока стоишь на Мосту Времени, стёртый с лица всех мыслимых земель, несуществующий, но по-прежнему обладающий сознанием, прицелиться, оказывается, очень легко. Потому что с такой немыслимой дистанции всякая жизнь видится бесконечной подвижной сияющей нитью, где уже случившиеся события похожи на крупные узлы разной степени запутанности, а предстоящие — на бледные звёзды, то разгорающиеся, то гаснущие, постоянно меняющиеся местами, вспыхивающие фейерверками, распадающиеся на множество других, таких же призрачных звёзд. Теперь я с уверенностью могу сказать, что всякое будущее гораздо красивее любого прошлого — с точки зрения стороннего наблюдателя, которого, разумеется, нет.

Однако сейчас меня интересовали не туманные звёзды, а туго затянутые узлы, вернее, только один, самый большой из них, выглядевший так, словно в этом месте на живую тонкую нить небрежно намотали какие-то дополнительные обрывки толстых, плохо гнущихся шнуров. Ясно, что мне надо осуществиться перед тем, как этот узел будет завязан, буквально в миллиметре от него; я почти ощутил, как тянусь и хватаюсь за этот участок нити ещё не осуществлённой, но уже очень цепкой рукой.

Теперь оставалось дождаться, когда за мной придёт так называемый Первый Ужас Небытия. Термин этот придуман древними путешественниками по Мосту Времени; они, надо понимать, были очень крепкие ребята, если уж их выдержки хватало на то, чтобы пережить не один, а несколько таких Ужасов — моментов, когда до впавшего было в эйфорию сознания доходит, что существование в условиях абсолютного отсутствия всего остального невозможно, и его вот-вот поглотит, уже начало поглощать небытие.

Практическая польза этого Ужаса несомненна: дикий, ни с чем не сравнимый страх перед полным и окончательным угасанием заставляет сознание путешественника по Мосту Времени задействовать всю свою силу, включая тайные ресурсы, о которых он сам не подозревал, и вернуться наконец к жизни тогда и там, где было задумано. Вот и я обеими руками вцепился в сияющую нить чужой жизни, как в единственную, хоть и несуществующую возможность снова быть.

Почти теряя сознание и одновременно наконец приходя в него, я внёс в свой маршрут последнее необходимое уточнение, нарисовал перед внутренним взором простую, чёткую картину: комната, в которой нет ни одного человека, зато есть живой серебристый лис. Хотел представить его спящим; сперва так и получилось, но потом воображаемый зверь открыл глаза, зевнул, встряхнулся и вспрыгнул на низкий широкий подоконник. Ладно, как ему будет угодно, пусть.

Когда я оказался в просторной светлой комнате, практически погребённой под грудами сваленных в кучи вещей, по большей части, совершенно непонятного мне назначения, серебристый лис действительно сидел на подоконнике среди баррикад из книг и тетрадей и настороженно косился на невидимого меня. Зверя, как и нюхача не проведёшь — уж если ты есть, он тебя унюхает, к пророку не ходи.

Зная своё короткое дыхание, я опасался, что действовать после всего пережитого мне будет очень трудно. Потому что обычно я и от гораздо меньших потрясений надолго выхожу из строя. Но оказалось наоборот — всё вдруг стало невообразимо легко.

Например, мне не пришлось оглядываться по сторонам, желая убедиться, что Шурфа в комнате нет. Я и так это знал. Более того, ощущал его присутствие на небольшом, но вполне достаточном расстоянии, и даже число разделявших нас каменных стен мог назвать, не задумываясь: три. Скорее всего, он был где-нибудь в ванной; впрочем, уточнять я не стал, потому что сделавшееся безошибочным чутьё подсказало мне главное: его воля пока удерживает тело в определённой точке пространства, намерение переместиться ещё не сформировано, а если оно возникнет, я почувствую и это. И успею себя предупредить.

Или вот, скажем, мне не пришлось делать специальное, годами отработанное движение кистью руки, чтобы вернуть лису Йовке его обычные размеры. Достаточно было вспомнить, что я принёс его сюда в пригоршне, и неподвижное тело спящего зверя тут же словно бы само появилось на полу. Я поднял его, погладил по голове — совершенно бессмысленный жест, когда имеешь дело с тем, на кого сам же наслал беспробудный сон, но здесь и сейчас это прикосновение оказалось магическим ритуалом, не так грубо подавляющим чужую волю, как Смертный Шар, скорее, просто позволяющем объединить наши с Йовкой желания и возможности, прийти к согласию, заключить последний договор.

Я знал это, когда шептал в мохнатое ухо: «Не просыпайся, что бы ни произошло, но пожалуйста, притворись бодрствующим, открой глаза, встань на ноги, ходи по комнате, если покормят, поешь, если погладят, отзовись на ласку. Тебе всё равно, чем занято тело, пока ты спишь, а для этих двоих, человека и лиса, твоё притворство станет спасением. Будь великодушен, сделай им этот подарок, потерпи немного, смерть уже совсем близко, рука её милосердна, Йорка и дивный туманный сад — твои навсегда».

Йовка послушно открыл глаза и неторопливо заковылял прочь, по направлению к хаотическому нагромождению подушек, покрывал и предметов гардероба, сумма которых, вероятно, являлась постелью.

Второй лис, всё это время наблюдавший за нами с подоконника, окончательно перестал понимать, что происходит, прижал уши, растопырил усы и угрожающе зарычал. Пришлось спешно хватать его в охапку — к счастью, и этот трюк дался мне на удивление легко, всего один шаг в сторону окна, и сердитый зверь уже у меня в руках. Очень повезло нам обоим, потому что в обычном состоянии я бы безуспешно гонялся за ним по всей резиденции Ордена Дырявой Чаши до сегодняшнего дня. Все двести лет, не зная передышки.

Не могу сказать, что лиса обрадовали мои объятия. Бедняга решил дорого продать свою жизнь и для начала тяпнул меня за палец. Боли я в тот момент не почувствовал, только уважительное удивление — надо же, каков герой! А потом коснулся его лба, подумал: «Всё будет хорошо, я друг, я старший, я знаю, что делаю, успокойся», — и зверь сразу присмирел, так что прятать его в пригоршню оказалось легко и удобно, как неодушевлённый предмет.

Когда рассказываешь, получается долго, а на самом деле, пробыл я в комнате Шурфа — ну, может быть, минуту. Даже не успел обрадоваться, что у меня всё получилось. Впрочем, тогда это казалось мне совершенно естественным — захотел и сделал, а как иначе? Вопрос закрыт.

Завершить путешествие по Мосту Времени, с одной стороны, гораздо проще, чем его начать. Для этого достаточно усмирить собственную волю, осуществившую этот немыслимый трюк. Призвать на помощь рассудок, напомнить себе: «Эй, путешествия во времени невозможны, никакого прошлого вообще давным-давно нет», — обычно достаточно для того, чтобы вернуться в тот момент, когда всё началось.

С другой стороны, далеко не всякое сознание оказывается способно согласиться считать произошедшее с ним невозможным. Нет уж, случилось, значит случилось, нечего тут отменять! Именно поэтому некоторые путешественники по Мосту Времени рискуют навсегда остаться на другом его конце. Ну, то есть, как — навсегда. Не застрять навек в одном бесконечном мгновении, а просто продолжать жить, начиная с того момента, в который их занесло, чем дальше, тем острее ощущая себя инородным телом и непрестанно испытывая яростное сопротивление Мира такому насильственному изменению порядка вещей. В этом, собственно, и заключается главная опасность: никаких сил не хватит, чтобы продержаться в чужом времени больше нескольких лет, единственный выход — заручиться поддержкой могущественных и сведущих современников; впрочем, всё это я пока знаю только со слов старших коллег и объяснить, как именно протекают описанные процессы, не могу даже самому себе.

И отдельно нелегко приходится тем, кто возвращается из путешествия с сувениром — ну вот как я с лисом. Причём если бы я уволок с собой не живое существо, а, скажем, старую скабу, проблема была бы ровно та же. Мост Времени не выносит подобной контрабанды. В прямом смысле не выносит, хрупкое подобие согласия Мира на невозможное событие, может рухнуть под тяжестью любого количества дополнительной материи, не включённой в первоначальный договор. И тогда уж — как повезёт. Разные бывают варианты. Некоторые контрабандисты исчезают неведомо куда, некоторые обнаруживают себя в совершенно произвольно выбранном моменте времени, который, как нечистый на руку таможенник, пытается присвоить транспортируемую вещь, а некоторые благополучно возвращаются туда — в тогда — откуда ушли; причём, это лишь отчасти вопрос опыта и могущества, обычно всё-таки главным фактором оказывается упрямство.

В этом смысле у меня были неплохие шансы, всё-таки я очень упрямый, это охотно подтвердят многочисленные стены, прошибленные моим твёрдым лбом; они до сих пор вспоминают наши встречи с содроганием, а я — с законной гордостью победителя.

А всё же, какое счастье, что на другом конце Моста Времени меня ждал Нумминорих. Вытаскивая беднягу из тёплой постели в Нумбанской гостинице, я смутно надеялся, что его присутствие хоть чем-нибудь да поможет, если уж сам Магистр Хонна рекомендовал, но даже вообразить не мог, насколько существенной и ощутимой окажется эта помощь. Мой обратный путь был неописуемо лёгок — ни смертного ужаса, ни предельного напряжения воли, я даже желание вернуться толком почувствовать не успел — его спокойное уверенное ожидание как магнит притянуло меня на крышу Мохнатого Дома, в ту самую зимнюю ночь, когда я оттуда исчез.

— Ура! — воскликнул Нумминорих. И, не дожидаясь, пока я спрошу, сообщил: — Тебя не было целый час. Но это, наверное, я сам виноват. Подумал, если ты обещал, что дело всего на полчаса, значит раньше, чем через час ни за что не закончится.

— Разве я действительно всегда так ужасно опаздываю? — удивился я.

— Нет, — честно признал Нумминорих. — Относительно редко. Но когда всё-таки опаздываешь, выглядишь ужасно довольным, хотя на словах извиняешься. Поэтому мне кажется, что на самом деле тебе очень нравится опаздывать. И в ситуациях, когда всё зависит только от твоей воли, следует ждать, что…

— Ты, конечно, наблюдательный, — улыбнулся я. — И логика у тебя железная. А вывод всё равно неправильный. На самом деле, я терпеть не могу опаздывать. Так получается только если я совершенно забываю о времени. А о времени я забываю когда мне очень хорошо. Поэтому и вид довольный, несмотря на муки совести. Вот и всё.

— Ой. Действительно. Глупо получилось.

— Да ладно. Ты мне лучше скажи, как всё это выглядело?

— А никак, — развёл руками Нумминорих. — Ты же невидимым уходил. И обратно пришёл тоже невидимый, я только по запаху понял, что тебя больше нет, а сейчас — что ты снова есть. И время, как оказалось, ничем не пахнет. Ну или пахнет, но только когда сам идешь по Мосту.

— То есть, с твоей точки зрения вообще ничего не случилось? — разочарованно спросил я.

— Получается, ничего. Может, в следующий раз ты пойдёшь по Мосту Времени видимым? Всё-таки ужасно интересно!

«В следующий раз? — внутренне взвыл я. — в следующий раз?!»

Впрочем, чего зарекаться.

Нумминорих отчаянно зевнул. Я спохватился:

— Идём, верну тебя в гостиницу. Небось с раннего утра начнут будить: «Пошли скорее, поищем палатку Пророка!» Кстати, если найдёте, имей в виду: штрафовать Магистра Хонну за шарлатанство мы всё-таки не будем. О тебе он сказал чистую правду. И главное, удивительно вовремя. Буквально за несколько дней до того, как мне припекло.

С другой стороны, если вспомнить, что припекло мне вследствие другого пророчества из тех же уст, удивляться совершенно нечему. Не самый хитроумный сценарий. Я бы и сам мог такой сочинить.

«Нет, — сказал я. — У тебя нет выбора. Ты даже не представляешь, до какой степени его у тебя нет. Где бы ты ни был и чем бы ни занимался, я всё равно свалюсь тебе на голову вот прямо сейчас, это решено».

«Даже если я сплю?» — недоверчиво спросил сэр Шурф.

«Ты? Спишь?! В два часа пополуночи? Не заливай».

«Тем не менее, бывает и так».

Зная меня, Шурф вполне мог рассчитывать, что такое признание пробудит во мне милосердие. Но я в кои-то веки был твёрд как скала. Разбудил? Тем лучше. Настолько хорошие новости следует узнавать спросонок, усталым и очень злым на весь Мир, когда организм физически не способен радоваться. Так проще их пережить.

Поэтому шагнув в кабинет своего друга из коридора Нумбанской гостиницы и действительно не застав его там, я с жизнерадостной настойчивостью сообщил Шурфу: «Девочка-девочка, Чёрная Рука уже сидит за твоим столом». Бедняга не имел ни единого шанса опознать цитату, но всё равно даже не стал спрашивать, с кем я его перепутал. И сообщать мне, где можно помыть руки тоже не стал. Только обречённо ответил: «Ладно, сейчас».

Он появился почти четверть часа спустя, тщательно одетый, но с влажными волосами. Сказал:

— На самом деле, ты вытащил меня со дна морского.

— Ты там топился, что ли? — восхитился я.

— Нет, просто спал. Понадобилось некоторое время, чтобы доплыть до берега, поэтому так задержался. Выкладывай, что у тебя случилось.

— Много чего, — сказал я. — Во-первых, у тебя в комнате страшный бардак.

— Что?!

— Невообразимый. Если бы своими глазами не увидел, ни за что не поверил бы. Никому, включая тебя самого. Поэтому только попробуй ещё хоть когда-нибудь придраться к обстановке в моей башне. Подумаешь, книги валяются где попало. По крайней мере, не вперемешку с грязными плошками. И ни одного сапога на столе. Никогда! За этим я, хвала Магистрам, слежу строго.

— Ладно, — кивнул Шурф. — Договорились, ни одного сапога. И безумием от тебя не пахнет. Уже хорошая новость. Продолжай, пожалуйста. Возможно рано или поздно мне удастся обнаружить в твоих словах хоть какой-нибудь смысл.

— Даже не сомневайся. Будет тебе смысл. Вот прямо сейчас.

И встряхнул левой рукой, между большим и указательным пальцами которой всё это время пребывал уменьшенный лис. Всё-таки чудо что за фокус этот старинный грузчицкий приём. Исполнить его — пара пустяков, я когда-то буквально с первой попытки научился, а польза невообразимая. Ну и эффектно, конечно, получается. Для любителя выпендриваться вроде меня — именно то что надо.

Если бы судьба Шурфа Лонли-Локли интересовала меня не больше, чем прогноз погоды на завтрашний день, всё равно имело бы смысл прогуляться ради него по Мосту Времени — просто чтобы посмотреть на выражение его лица в тот момент, когда крупный лис с серебристой шерстью оказался у меня на коленях, огляделся, фыркнул, увидел своего хозяина и, растопырив усы, рванул к нему.

— Представляешь, этот гад меня укусил, — сказал я. — Правда, дело было двести лет назад, поэтому ладно, замнём. Но всё равно забери его пожалуйста. Пусть теперь кусает тебя. Это честно.

— Он живой, — сказал Шурф целую вечность спустя, когда я уже утратил надежду снова услышать его голос. — По-настоящему живой. Как такое возможно?

— Просто ты его никогда не убивал, — объяснил я. — Произошла небольшая техническая накладка. Ты убил совсем другого лиса, по имени Йовка. Бедняга родился примерно полторы сотни лет спустя после своей смерти, прожил счастливую долгую жизнь с любимой подружкой, а потом она умерла от старости. Ну и он тоже захотел умереть, обычное дело, когда любишь кого-то несколько более сильно, чем позволяет здравый смысл. Добрый знахарь Иренсо Сумакей — знаешь такого? Ладно, неважно, если захочешь, наведёшь справки — так вот, даже знахарь просил меня убить беднягу из милосердия. Но мне, сам понимаешь, слабо. К счастью, я вовремя вспомнил, что ты у нас профессионал и подкинул тебе работёнку… Эй, не смотри на меня так. Йовка действительно хотел поскорей умереть, не веришь — спроси Иренсо. И теперь у них с подружкой всё замечательно, не веришь — спроси нашего общего друга Франка, в парке за его домом недавно поселились два призрака мёртвых лисиц, а я по итогам этой операции могу считаться специалистом по обустройству комфортабельной загробной жизни для несчастных влюблённых. Вернее, для счастливых, с несчастными-то как раз гораздо сложней.

— Скажи всё это ещё раз, пожалуйста, — попросил мой друг. — Я только что понял, как это бывает — когда все слова знакомые, а смысл сказанного всё равно ускользает. Всегда думал, это обычное оправдание своей невнимательности к собеседнику. А оказывается, не совсем так. И начни с бардака в моей комнате. Ты что, там был?

— Ну а как ты думаешь?

— Но как могло случиться, что я тебя не видел? Эпизод внезапного появления незнакомца я бы не забыл. И несомненно узнал бы тебя потом, у меня отличная память на лица.

— Сам же научил меня становиться невидимым, — усмехнулся я. — Не зря, получается, кровь вёдрами пил. Ну или всё-таки зря. Я сумел угодить в тот самый момент, когда тебя не было в комнате. Так что вру, невидимость мне не особо пригодилась. И даже от ранения не спасла.

И продемонстрировал укушенный палец. Тот как раз запоздало осознал себя несчастной жертвой и начал жалобно ныть. Ничего особенного, но неприятно. Ровно настолько, чтобы отвлечься и не сойти с ума вот прямо сейчас, осознав, наконец, что я сделал. Если бы не этот серебристый злодей, пришлось бы кусать себя самостоятельно.

Сосредоточившись на успокоительной боли, я собрался с мыслями и рассказал всё ещё раз. Подробно, с самого начала. Только некоторые детали путешествия по Мосту Времени опустил. Сказал, нет таких слов в языке, пока не попробуешь, не узнаешь, точка. И, в общем, не соврал. Потому что имевшиеся в моём распоряжении древние термины вроде «Первого Ужаса Небытия» звучат, на мой вкус, избыточно драматично. Окажись я на месте Шурфа, предпочёл бы думать, что человеку, ходившему ради меня по Мосту Времени, было там чертовски весело и интересно. Тем более, что это тоже правда. Просто не вся.

— И учти, — сказал я в завершение, — если твой изысканный утончённый ум отыщет способ не расставаться со своим прекрасным, честно выстраданным проклятием, я за себя не отвечаю. В смысле, сам тебя тогда прокляну. Дополнительно. Как-нибудь на урдерский манер. Чтобы рожа всеми цветами радуги, дым из ушей и, к примеру, синие крылья за плечами. Истинно тебе говорю, я страшен в гневе. Лучше не связывайся.

— Ладно, — согласился сэр Шурф, рассеянно поглаживая притихшего на его коленях лиса, — не буду связываться. Тем более, мне для этого и делать ничего не придётся. Когда я увидел, что он живой… Не знаю, как описать то, что случилось. Как будто какой-то узел развязался. Сам, без моего сознательного участия. Я в тот момент ещё толком не понимал, что именно произошло.

— Кстати, узел и есть, — вспомнил я. — Именно так выглядело это событие на нити твоей жизни. Других узлов подобного масштаба там не было, и знал бы ты, как это меня утешает. Потому что не хотелось бы делать путешествия по Мосту Времени своим любимым хобби. Мне бы чего попроще, ты знаешь. Пирожки, сотворение новой Вселенной, партия в Злик-и-злак…

— Я вообще, хоть убей, не понимаю, как тебя угораздило во всё это сунуться, — сказал он. — Ты же даже думать о путешествиях во времени боялся. И леди Сотофа тоже хороша. Нашла кого на безумные выходки подстрекать. Своих учениц не хватает?

— Ну так она-то, в отличие от нас с тобой, с самого начала знала, что всё у меня распрекрасно получится. Сотофа молодец, помогла мне сохранить лицо. Сам же помнишь, как я расхвастался: «Будь тузом в моей колоде, я тебя не сдам!» — вот как, интересно, я себе это представлял?! После таких пафосных заявлений отползать в кусты, поджав хвост — жуткая безвкусица. Хотя вот прямо сейчас я бы в этих кустах с удовольствием полежал. Мне трудно долго быть героем, ты знаешь. Нервы сдают.

— Ну, с чем-чем, а с твоими нервами справиться совсем несложно.

— Да. Например, связать меня по рукам и ногам и хотя бы на сутки запереть в каком-нибудь погребе. И парой дюжин заклинаний запечатать для надёжности, чтобы точно не сбежал на край Вселенной, сам себя испугавшись задним числом. И сидеть рядом, рассказывая сказки. Ты кстати много сказок знаешь? На сутки запаса хватит? Впрочем, ладно, можно просто влить в меня пол-литра Осского Аша, задвинуть моё бесчувственное тело куда-нибудь под диван и закрыть вопрос.