Новелла о Багдаде: Зубейда 2 page

– Я не перепутаю.

– Очень хорошо. Вот возьми еще два риала. Вдруг понадобятся дома.

– Спасибо, – как‑то нерешительно и недоверчиво произнесла девушка, забирая с ладони Ахмеда две серебряные монеты. Повязала на лицо платок, повернулась и разве что только не побежала от нас.

– Зачем ты ей дал два риала, если у нее в руках пятьдесят золотых?

– В руках‑то в руках, да мне кажется, недолго будут у нее в руках. Пятьдесят золотых динаров – обычный выкуп за неопасного преступника. Какая‑нибудь несчастливая случайность, вынужденные долги. В общем, всякая мелочь, но за которую в зиндане^[13]можно просидеть очень долго. Может быть, отец или брат. А поскольку ей требовалось именно пятьдесят динаров, то значит, дома денег нет совсем. Пойдем‑ка к моему жилищу. Давно обедать пора. И вот тебе еще один совет. Не пытайся применять нашу отечественную мораль к этому случаю. Я имею в виду, что, мол, нельзя пользоваться чьим‑то затруднительным положением и всё такое прочее. В первую очередь тебя не поймет сама Зубейда. Она совершенно сознательно пошла на это на всю жизнь, и попытку не принять ее обязательства, включая физические, сексуальные, она не поймет и сочтет за оскорбление. Таковы здесь законы, традиции и воспитание. А поскольку она и писать умеет, то похоже, что хорошо воспитана. Ведь пошла же на такую жертву. По договору родственники могут ее выкупить обратно за двойную цену, но мне о таком событии где‑нибудь слышать не приходилось.

– Хорошо, учту твои советы, Ахмед.

– А вот и улица Ткачей. А вот и мой дом.

Мы останавливаемся у довольно большого для этого места и времени каменного дома. Именно каменного, а не глинобитного, каких в Багдаде большинство. Два этажа, фасад длиной локтей пятьдесят, высокая и тоже каменная глухая ограда внутреннего двора, рельефный, украшенный изразцовым орнаментом фасад. Всё говорит о богатстве хозяина. Не так уж и далеко, казалось бы, локтях в двухстах‑трехстах за домом высятся ажурные формы дворца халифа. На стук в дверь нам навстречу как пуля вылетает девчушка лет семи‑восьми и с визгом виснет на шее у Ахмеда.

– Бабушка, бабушка, мама, папа, дедушка приехал!

– Ты что, ты что, Джамиля, меня, старого, чуть с ног не сбила!

– Не ври, дед. Ты не старый, а старший, и я не слезу с тебя. Поехали в дом. Кто это с тобой?

– Наш гость.

– Ничего, дед, не расстраивайся. Гостей мы тоже любим.

Между тем, видимо, вся или почти вся наличная семья Ахмеда столпилась внизу. С десяток взрослых обоего пола и дюжины две детей от мала до велика. Я ткнул Ахмеда в спину пальцем и на ухо шепнул:

– Ну, Ахмед, ну, Ахмед, слов моих нет. Бес тебя в ребро! Надо же наплодил сколько и главное где!

Со всей галдящей компанией Ахмед справился в два счета.

– Подайте нам обедать в угловой комнате для гостей. Наш гость там остановится. Приготовьте рядом комнату для прислуги. Она скоро придет. Не мешать нам, – и уже обращаясь ко мне: – Пойдем.

Большая комната со всем набором необходимой мебели на втором этаже. Окна на дворец халифа, терраса, с которой можно войти в почти привычный и довольно большой, совмещенный санузел с каким‑то подобием унитаза, раковиной, но почему‑то без умывальника, и емким, выложенным изразцами углублением в полу. В углублении дырка с затычкой. Прототип ванной? Чувствуется влияние более поздней цивилизации. Рядом с санузлом, на террасе – дверь в комнату прислуги. Дальше еще двери куда‑то.

Садимся за стол и вкушаем, что Аллах послал. А послал он, разумеется, бесподобный плов, пару жареных куриц и густую, наваристую и остренькую похлебку. Это не считая еще всякой другой съестной мелочи. Вино мне не нравится, но молчу. Люблю сладкие, а не сухие вина. Ахмед просто наслаждается пловом, да и я тоже. Интересно, а Зубейда сможет такой плов приготовить?

– Сможет, – произносит Ахмед.

– Ты что, умеешь мысли читать?

– Нет, читать не умею, но твои мысли в данный момент вычислить несложно.

– Брось, как это?

– Зубейда хорошая девушка. Не зря же ты ее выбрал. Учитывая же твою молодость и недавность покупки Зубейды, ты не можешь не думать о ней. Плюс видно, что плов тебе очень понравился. В сумме, так или иначе, склеится применение Зубейды к приготовлению плова. Так что всё очень просто. Если у нее сразу не получится, то мои жёны ее научат.

– И сколько у тебя их?

– Четыре. Причем две куплены, как и Зубейда.

– А детей?

– Одиннадцать. Здесь живут две дочери и три сына со своими семьями. Остальные уже давно отделились.

– Уживаются те, что здесь?

– Я их не распускаю. Если что, то любой получит на всю катушку за действительную вину. Но и балую я всех очень и очень. Только Джамиле спускается буквально всё. Уж такая бесовка, что сердиться на нее невозможно. Но поразительная умница в свои почти восемь лет. На Востоке терпимо, но всё равно с предубеждением относятся к грамотным женщинам, и будет трудно дать Джамиле хорошее образование. А она к знанию стремится. Родилась на тысячу лет раньше времени.

– Скорее родилась‑то вовремя, но не там, где нужно. Твоя ведь внучка, а не торговца Ибрагима, с которым ты здоровался на базаре. Так что, сам понимаешь, ей бы еще года три назад оказаться в Питере, а теперь уже поздновато. На дошкольницу не очень сложно сделать фальшивые документы, а на школьницу уже почти невозможно. Хотя с другой стороны, восьмидесятые годы кончаются. Видишь, что вокруг происходит? Дальше, наверное, беспорядка будет еще больше. А в беспорядке многое можно провернуть. Только вот как родители Джамили отнесутся к ее исчезновению отсюда?

– Да, ты, пожалуй, прав. Путного с документами сейчас ничего не выйдет. Пока нужный беспорядок в Питере назревает, Джамиля, находясь здесь, станет по современным меркам неграмотным переростком.

– Ты попробуй посоветоваться с Анной Петровной. Вроде бы у нее есть какие‑то связи относительно документов. Если Джамиле почти восемь и есть талант, то за год‑два начальных классов она легко наверстает пропущенное.

– Точно! Анну Петровну можно спросить. Как я сам об этом не подумал раньше! Дочь с мужем я как‑нибудь уломаю. Они сами видят, какой чертенок растет. Ладно, это всё потом. А нам с тобой нужно отдохнуть. Вечером встреча с друзьями. Надеюсь, что они и тебе станут друзьями.

– А кто это – "они"?

– Увидишь.

Осторожный стук в дверь. Заглядывает, видимо, старшая из жен Ахмеда.

– Что тебе, Гюльнара?

– Зубейда пришла.

– Покажи ей наше хозяйство, ее комнату, объясни обязанности. Нас не беспокойте. Мы с Сержем отдохнуть приляжем, – и Ахмед ушел.

Я не стал сопротивляться послеобеденной истоме и утруждаться раздеванием. Всё равно переодеться пока не во что. Как есть, скинув куртку, в брюках, завалился на оттоманку, подтащил пару подушек, укрылся зачем‑то в такой жаре какой‑то мохнатой шкуркой, попавшейся под руку, и мгновенно отключился.

Я еду, лежа на сидении в трясучей карете. То ли сплю, то ли не совсем. Черт, неужели нельзя ехать ровнее? Вот‑вот, так‑то получше будет!

– Хозяин, хозяин, вас зовут, – и тряска возобновляется. Вот я сейчас задам этому кучеру! Только почему у кучера женский голос?

– Ну, что там за беда с дорогой? – спрашиваю я, раскрывая глаза. Надо мной стоит Зубейда и трясет за плечо.

– Чего тебе, кучер?

– Я не кучер. Я Зубейда. Вас старый хозяин зовет.

Принимаю сидячее положение, еще слегка обалделый от сна.

– А‑а, ну да, Зубейда. Воды и полотенце.

– Всё есть в умывальне.

– Умывальня, умывальня… Что ж, пойду в умывальню. И не зови меня хозяином. Лучше как‑нибудь подругому.

– А как по‑другому? У нас иностранцев называют "сахеб".

– Не знаю. Я ведь не здешний. Мое имя – Серж. Вот и обращайся ко мне, скажем, Сержи‑сахеб, что ли. Так у вас можно?

– Можно.

– Зачем ты меня разбудила?

– Старый хозяин вас зовет.

– Ладно, подожди. Я сейчас ополоснусь, – и направился в умывальню. Зубейда за мной, – а ты куда?

– Я вам воду полью.

Ясно. Водопровод остался в Питере. Досюда так и не дотянули.

– Подожди здесь. Я позову, – захожу в умывальню, совмещенную с писальной, и освобождаюсь от лишней влаги в организме. – Заходи!

Зубейда поливает из кувшина, а я споласкиваю физиономию. Вода прохладная и хорошо освежает. Просыпаюсь окончательно. Да, вот теперь замечаю, что девушка переоделась, заменив бесформенную, базарную хламиду на что‑то легкое, веселое, обливающее фигуру. Платье? Не знаю, как это здесь называется. Может, и платье. А мне почему‑то казалось, что девушки Востока дома ходят в шальварах. Или это только одалиски? Или шальвары у нее под платьем? Ладно, потом выясню.

– Ты свои вещи перенесла или нужно кого‑нибудь послать за ними?

– Принесла. У меня их немного.

– Ну и ладно, если чего‑нибудь будет не хватать, то купим. Вот возьми на свои расходы, – выгребаю из кармана половину наличного серебра и пересыпаю в ее ладонь.

– Тут много, хоз… Сержи‑сахеб.

– Если много, то и не трать лишнего. Только и всего. Как сказал Ахмед‑ага, немножко денег в кармане на всякий случай всегда иметь хорошо. Покажи, где его комнаты, – и мы куда‑то пошли. – Да, меня сегодня ждать не надо. Вернемся поздно, а может, не вернемся и до утра.

– Поняла, Сержи‑сахеб. Вот сюда, – указала она на дверь.

Стучу и захожу. Просто арабская идиллия старого и малого. Малая сидит на коленях у старого и терзает того детскими вопросами.

– Нет, дед, ты, конечно, у нас главный и хороший, но ничего не понимаешь в куклах. Кукла – это вовсе не игрушка, а образ жизни. Ты сам так говорил о своих лавках. А чем моя кукла хуже твоей лавки? Отвечай!

– Во, видал, Серж?

– Серьезный ребенок – серьезный и вопрос. Нужно отвечать.

– Вот видишь, дед, отвечать всё равно нужно. Ладно, раз ты не знаешь, то я за тебя отвечу. Моя кукла хуже лавки потому, что в лавке кукол больше. Вот! Эх, ты! Такой простой ответ. Сразу видно, что ты никогда в куклы не играл. Отдай меня, – и она соскальзывает с колен деда. – Пойду к маме. Не ждать же, когда вы меня сами выставите за дверь, – и Джамиля убежала.

– Нам пора к Синдбаду.

– Далеко идти?

– С четверть часа. Нужно обогнуть дворец халифа – и выйдем к причалам.

– Так пойдем. Мне с Синдбадом не терпится познакомиться. Это тот самый Синдбад?

– Тот самый, но не перевранный писателями и режиссерами. Более прозаичный, но всё равно до сих пор хулиган своего рода.

– Стало быть, с ним скучно не будет?

– Вот уж это точно. С ним иногда даже очень не соскучишься. Двинули.

Уже вечереет. Молча лавируем в узких улочках.

– Что это ты такой сосредоточенный? – спрашивает Ахмед.

– Да вот посмотрел сейчас на Зубейду, и я в каком‑то сомнении.

– А именно?

– Хороша, очень хороша, но всё равно мне как‑то не по себе.

– Издержки этики и морали современного общества. Здесь они очень мешают. Нужно время, чтобы у тебя в голове всё утряслось.

– Понимаю, но всё равно…

– Ты можешь отдать Зубейде ее договор, если хочешь, но она сама все равно никуда не уйдет. А если выгонишь, то сломаешь ей жизнь.

– Почему?

– А я тебе еще на базаре втолковывал, что если она себя продает, то прекрасно понимает, что это на всю жизнь. Она берет на себя обязательства и будет их выполнять независимо от того, есть договор на бумаге или нет. Деньги она взяла. Теперь и окружающие знают, что сделка заключена. Если она вернется домой, то либо она нарушила обязательство и тем нечестна, либо по какой‑то причине от не нее отказались, даже не потребовав обратно денег. Это позор. Ее уже никто замуж не возьмет, а презрением и сплетнями изведут. Так что не мучайся понапрасну. Договор может оказаться очень нужным в суде, если кому‑нибудь взбредет в голову Зубейду обидеть, а ты обидчика покалечишь. Защита своей собственности. Ага, вот мы и пришли.

У‑у, кораблик‑то немаленький! Разве что поменьше "Морского ветра" и сколочен грубее, тяжеловеснее, а мачт две. Видно, непросто провести его досюда по извилинам Тигра, не посадив на мель. Капитан встречает нас у сходней. Мускулистый и широкоплечи, смуглый мужчина с волевым лицом, как у нашего Капитана. И возраст, похоже, тот же. Видно, профессия накладывает на людей один и тот же отпечаток во все времена и страны. Или это Ахмед так постарался когда‑то. Приветливые объятия старых друзей.

– А это кто с тобой, Ахмед? Али‑Баба упоминал, что ты придешь не один.

– Знакомься, это Серж. Очень толковый и надежный человек. Не смотри, что молодой. Авантюрист вроде тебя, но только очень осторожный и изобретательный.

– Ты что, Ахмед, – одергиваю я его, – я сейчас покраснею.

Синдбад захохотал.

– Вот такие мне нравятся! Твой друг, Ахмед, – наш друг. Возраст тут ни при чем. Проходите в каюту. Уже все собрались.

Все – это еще четверо. Али‑Баба кивнул нам, а другие двое мужчин обнялись с Ахмедом. Женщину Ахмед просто поцеловал в щеку. Потом Синдбад представил меня.

– Знакомьтесь, это Серж. Очень издалека и при этом, несмотря на молодость, друг нашего почтенного Ахмеда. Стало быть, другом будет и нам. А наша компания, Серж, вот такая. С Али‑Бабой ты уже знаком. Вот этого проныру с хитрющими глазами зовут Абу. Хотя он больше известен под именем "Багдадский вор". Ему уже за третий десяток перевалило, но до сих пор его таланты так никто и не превзошел. А это Аладдин. Да‑да, тот самый. Но только вот сказки врут. Лампу с джинном он когда‑то видел и держал в руках, но долго ею не владел и до дочери халифа до сих пор еще не добрался. Но еще не поздно. Видишь, он не так уж намного старше тебя. А это…

– Подожди, Синдбад, – остановил я его, – я попробую сам догадаться. Шехерезада?

– Честное слово, – поспешил вмешаться Ахмед, – я ему ни о ком заранее не говорил.

– Значит, я и в очень далеких краях известна. Очень тронута твоей догадливостью, Серж. Ахмед говорил, но я не так уж верила.

Хотя ей уже явно за тридцать, но женщина красоты необыкновенной. Не хуже Жанны или Зубейды. А обаяние – и в жесте, и в голосе, и в каждом слове.

– Еще как известна, – подтвердил я.

– Это очень приятно. Как только ты сказал, что попробуешь догадаться, я почему‑то сразу вспомнила историю о догадливом сапожнике. Так вот…

– Шехи, – прервал ее Синдбад, – еще не время историй.

– Извини, уже в привычку вошло. С тех пор как всё‑таки умер своей смертью султан Шахрияр, меня и приглашают лишь ради моих историй. Только вы ради дружбы.

– Ладно, – подытожил Синдбад, – познакомились и теперь располагайтесь, кому где нравится. Я сейчас распоряжусь, – и, приоткрыв дверь каюты, кому‑то сказал:

– Заносите.

Только тут я обратил внимание, что просторная каюта обставлена как‑то странно. Всё на восточный манер, а вот посередине – вполне европейские большой круглый стол и с десяток стульев. Синдбад перехватил мой удивленный взгляд.

– Ахмед посоветовал. И, знаешь, довольно удобно оказалось. Всем понравилось.

Между тем состоялся внос яств. Бутылки и графинчики. Тарелки, блюда, кастрюльки и подносы, источающие аппетитные мясные и рыбные запахи и ароматы. Стаканы, бокалы, кубки и прочая сервировка, включая ложки и вилки.

– Ребята, я голодна как джинн после тысячелетнего заточения, – сообщила Шехерезада и вгрызлась в жареную ножку фазана. – Налейте мне греческого.

Ребята последовали ее примеру и несколько минут молча устраняли ощущения острого, мешающего приятной беседе голода.

– Шехи, – через некоторое время нарушил молчание Ахмед, – какие новости во дворце? Я слышал что‑то про бунт в гареме, – и, обернувшись ко мне, пояснил. – Шехерезада – рассказчица сказок при детях халифа. Да и при самом халифе тоже.

– М‑м, подожди. Вот сейчас расправлюсь с этими чудными солеными грибами и расскажу. Уф‑ф, какая прелесть! Ладно, слушайте, но не говорите, что услышали. То, что оставшиеся жёны халифа требуют с ним развода, известно всем. И то, что условий развода требуют тех же, что и для уже разведенных жен, – тоже не секрет. Да, и есть закон, позволяющий им такого требовать. Но… Как говорится, палка о двух концах. С одной стороны, зависть существующих жен к бывшим женам, которые многое обрели, чего у них раньше не было. И не потеряли во дворце ничего, кроме постоянных гаремных интриг и склок. С другой стороны, и это пока строгий секрет – вдруг выяснилось, что изгнанные трое визирей проводили махинации с деньгами для разведенных жен. Ведь была паника, что женщинам снова не выйти замуж. Запрещено законом, как бывшим женам правителя. Так эти трое умников обошли всех разведенных жен и договорились, что каждая отдаст им четверть полученных при разводе денег. При условии, что они уговорят халифа выпустить фирман, дающий им свободу снова выйти замуж. Это огромные деньги. Фирман вышел. Бакшиш получен. Халиф, узнав об этом, взбесился. Палач, конечно, топор уже точит. Но этого мало. Халиф хочет вернуть выплаченные бывшим женам деньги в казну. И по закону может это сделать. Сделки ведь опорочены мошенничеством. Но есть о чем задуматься. Мошеннической может признаваться только вся сделка, а не какая‑то ее часть. Тогда отменяется и развод. Бывшие жены возвращаются в гарем, опять садятся на шею халифу, а в городе начинается бунт по причине разрушенных семей и хозяйств. Халиф не знает, что делать, и ситуация напоминает собой бочку с китайским порохом, к которой вот‑вот кто‑нибудь поднесет огонек. Так что больше новостей никаких. Всё замерло в ожидании.

– Да‑а, тяжела жизнь монархов, – оценил ситуацию Аладдин. – Но почему наш с легкостью избавляется от жен, позволяя им снова выходить замуж даже за простолюдинов? Странно как‑то. Ведь сами‑то эти женщины совсем не простолюдинки и даже они не возражают. А часто, я слышал, и сами выбирали простолюдинов в новые мужья. А, Шехи, ты знаешь объяснение?

– Ой, Аладдин, прошу тебя, не надо забивать себе и другим голову всякой ерундой. Ты опять ведешь к одному и тому же. Почему бы халифу не отдать за тебя дочь? Ну, видел ты как‑то раз случайно Будур, когда она отправилась в баню, и влюбился. Но она‑то тебя не видела. А я тебя знакомить с ней во дворец не потащу. Меня саму быстро оттуда выпрут за такие фокусы. Девица она, конечно, внешне очень завидная, да и неглупая, незлая. Но у тебя лампы‑то нет, чтобы с ней познакомиться. А без знакомства нет и любви. Халиф Гарун не дурак и не будет запрещать своей дочери любить кого угодно. У него этих дочерей куча. Ну, а отдал бы он Будур за тебя или нет, то кто может знать, какие сложатся обстоятельства? Сам‑то Гарун‑аль‑Рашид вовсе не королевской крови, если верить слухам.

– Стало быть, нужно достать лампу.

– Слушай, – вступил в разговор Абу, – достать всегда что‑то можно. Важно знать, где, а ты не знаешь. Лампа как‑то на миг попала тебе в руки, но ты ее упустил. Магрибский[14]колдун, к которому она перешла, теперь сам мертв. Где лампа, неизвестно. А Око Света[15]я уже давно продал халифу. Так что искать пропажу нечем.

– Шехи, – подал я голос, – а нет ли у тебя в памяти какой‑нибудь истории про магрибских колдунов?

– Была вроде бы. Сейчас поищу, – и погрузилась в раздумье. – Вот, пожалуй, только эта подходит. Она называется "Притча о страхе быть обворованным".

"Однажды султан Стамбула спросил заезжего магрибского колдуна:

– Молва людская говорит о несметных богатствах, которыми обладают черные колдуны. У тебя они, наверное, тоже есть. Как ты их охраняешь?

На что колдун ответил:

– Свои богатства охраняет тот, кто боится их потерять. Воров не страшится тот, для кого и любая охрана не помеха. Кто боится за свое, тот охраняет и мое".

– Вот и всё, – закончила Шехерезада. – Что это значит, я не знаю. Я ведь рассказчица, а не отгадчица загадок.

Все уставились на Ахмеда.

– И что скажет наш наимудрейший Ахмед‑ага по этому поводу? – с провокационной улыбочкой произнес Багдадский вор.

– Наимудрейшему не пристало толковать такие пустяки, – и Ахмед повернулся ко мне. – Кто помоложе, то тот пусть этим и займется.

Теперь все уставились на меня. Вот же хитрый старикан! И от ответа увильнул, и мне испытание на сообразительность перед своими друзьями устроил. Ладно, я сейчас Ахмеду нос утру!

– Правильно говорит наимудрейший. Пустяки недостойны его утруждения. Султан боится за свои богатства и их охраняет. Колдуну султанская охрана не помеха. Так что он может свои богатства прятать в султанской сокровищнице.

– Вот как всё просто оказывается! – и Шехерезада от избытка эмоций хлопнула в ладоши. – А сокровищница поблизости только одна.

– Шехи, ты что – предлагаешь ограбить сокровищницу халифа? – поинтересовался Синдбад.

– Зачем грабить? Ведь лампа халифу не принадлежит. Просто зайти и взять только ее.

– Только вот одна незадача, – заметил Ахмед. – Точно не известно, там ли на самом деле что‑то хранил магрибский колдун и была ли в этом хранении лампа. Взломаете сокровищницу, как минимум поднимете всех на ноги, если сразу на месте не попадетесь, а лампы нет. Здорово будет. Оправдаться нечем.

– Тогда задачу пока меняем, – заявил Али‑Баба. – Не похищение лампы, а проверка: там ли она.

– Задачу ты можешь менять, сколько хочешь, – охладил его Абу. – Необходимость взлома от этого никуда не уйдет.

– Перестали бы галдеть без толку, – вмешалась Шехерезада. – Вопрос только один. Помогаем Аладдину получить лампу или нет. Вот и всё. Остальное ерунда. Что скажет наимудрейший?

– Наимудрейший скажет, что это чистой воды авантюра. Впрочем, как и очень многое, что мы до сих пор вытворяли. Но я по стенам лазать не буду. Уже возраст не тот.

– Не только ты не будешь, – заметил Багдадский вор. – Всем там толкаться незачем. Важно, что все согласны рискнуть. Я возьму Синдбада, Аладдина и нашего нового друга. Пусть опыта набирается. Где сокровищница, я знаю сам. Шехи, сможешь скинуть нам веревку?

– Со стороны малого сада. Там стена выше, но зато охраны нет. Синдбад, дай, чем писать. Я нарисую, где за малым садом стоит наружная охрана. Внутренней теперь нет – экономия, – и Шехерезада старательно начертила план нужной части дворца.

– Когда идем? Шехерезада, ты как?

– Лучше бы, конечно, завтра. Спокойнее. Хотя и сейчас тоже подходящее время. Ночь только началась. Во дворец и из дворца я могу ходить свободно в любое время. Луны нет, а мне нужен всего час, чтобы попасть во дворец и спустить веревку. Решайте сами.

Абу – Багдадский вор спросил:

– Вы как? Выпитое вино не помешает? Нет? Тогда идем сейчас. Может, оно и к лучшему. Замечено, что чем больше готовишься, тем меньше успех. Я немного с Шехерезадой пройдусь. Инструмент из дома захвачу. Нам немного по пути. Шехи, идем!

– Ребята, вы уж, пожалуйста, поаккуратнее. Веревочную лестницу захватите. Я привяжу. Легче взбираться будет.

– Уже когда они были на пороге каюты, я окликнул:

– Шехи!

– Да?

– Если удастся за этот час узнать хоть малость о прошлом Гарун‑аль‑Рашида, то будет очень здорово. Полезно хоть что‑то представлять о том, с кем или чем можно столкнуться.

– Попробую, – и сходни заскрипели под этой парой.

– Чем займемся этот час? – спрашивает Аладдин. – Я что‑то нервничаю. По дворцам еще не лазал и халифских сокровищниц не грабил.

– Ну, тогда сиди и дрожи или еще вина выпей, – ответил Синдбад, – а я свое оружие приготовлю.

– Не думаю, что нужно готовить оружие и тем более брать его с собой.

– Серж прав, – поддержал меня Ахмед, – наличие оружия у тебя может побудить стражу применить свое. А это совсем ни к чему. Если поймают, нужно сдаваться без сопротивления.

– Да вы что, сговорились, что ли? Как это так? Попасться и не подраться!

– Пойми, Синдбад, не следует понапрасну рисковать жизнью. Стража всё равно окажется сильнее. А она сейчас очень злая. Ты слышал, что сказала Шехи? Стражников разгоняют из экономии. Остающиеся не будут просто драться, если их спровоцировать. Они будут убивать, чтобы показать свою нужность, незаменимость.

– Ладно, уговорили. Но я уязвлен до глубины души. Слушайте, а этот‑то спит, – и Синдбад ткнул пальцем в сторону Али‑Бабы. – Тут зреет опасный заговор против царственной особы, а ему хоть бы что. Хотя да, он ведь здесь отсиживаться будет. Ну, ничего, если нас схватят, то я непременно выдам его как участника и организатора. За то, что храпит!

– Не ври. Я вовсе не храплю, – не открывая глаз, произнес Али‑Баба. – А в благородном преступлении я всей душой с вами. Даже когда вы будете на стенах дворца или в лапах стражи. Здесь будет гораздо тяжелее, чем там. Мы с Ахмедом исстрадаемся от неизвестности, пока вы будете веселиться при грабеже халифа.

– Мы идем не грабить, а за своим, – заметил Аладдин.

– Вот‑вот, – раздался с порога голос Абу, – конечно же, за своим. Только таким и должно быть всегда настроение для любого благородного разбоя. Кончайте спорить. Пора двигать потихоньку.

Идем гуськом чуть ли не ощупью по замершему городу. Впереди Абу с его кошачьим зрением. Всё время что‑то, где‑то или у кого‑то бренчит. Спрашиваю:

– Синдбад, ты что – всё‑таки захватил с собой свои железки?

– Нет, это у Абу его воровской инструмент нас выдает. У меня только лестница и факелы.

– Абу, давай поделим между собой твои орудия труда. Тише будет.

Дальше идем уже бесшумно вдоль дворцовой стены, пытаясь руками на ощупь наткнуться на свисающую веревку. Свет от звезд позволяет только смутно видеть белую стену.

– Есть! – тихо сообщает Абу.

Синдбад привязывает лестницу к веревке и дергает пару раз. Лестница поползла наверх. Тихий свист сверху. Дергаем лестницу – держится. Синдбад натягивает ее и наступает на нижний конец ногой.

– Пошли!

Абу взлетает наверх, как обезьяна. За ним карабкается Аладдин, как мешок с опилками, и я в том же стиле. Переваливаюсь через край, и ждем Синдбада. Вот и он. Шехерезада подходит ко мне и вполголоса говорит:

– Мало что удалось узнать среди ночи. Почти все спят. Старая служанка, которая, наверное, уже больше пятидесяти лет живет во дворце, говорит, что будто бы дед Гарун‑аль‑Рашида был кузнецом, а отец – пиратом.

– Ну, что ж, и то хлеб, – и мы пошли, оставив Шехерезаду в саду.

Абу повел нас известным ему путем, сверяясь по рисунку Шехерезады с расстановкой стражи. На стене светлее, чем под стеной. Цветы, фонтанчики, скамейки. Кое‑где в больших чашах на ножках что‑то горит. Масло или нефть? Когда вошли внутрь, стало еще светлее. На стенах факелы. Красота интерьеров фантастическая, но это не трогает. Сердце екает при каждом шорохе.

По лестницам спускаемся всё ниже и ниже. Вдруг шум шагов и звук голосов. Вжимаемся в стену за колонной. В пяти шагах проходят, о чем‑то споря, двое мужчин в богатых одеждах. Не стража. Оказывается, не все во дворце спят. Как я понимаю, нам нужно будет тихо открыть две двери. В подвал и непосредственно в сокровищницу. Вроде уже и спустились ниже некуда. Нет ни факелов, ни окон, ни мрамора – серые камни голых стен. Останавливаемся и с помощью кремня зажигаем свои факелы. Там и там мощные, окованные железными полосами двери. Которая?

Абу останавливается у той, что в тупике. Замок внутренний или накладной изнутри. Нет, два замка. Абу забирает у нас свой инструмент, и начинается колдовство медвежатника. От волнения начинаю отсчитывать про себя секунды. На сороковой открыт верхний замок. На семидесятой – нижний. Дверь беззвучно распахивается. Видимо, петли хорошо смазаны, и сюда часто заходят. Абу предостерегающе поднял руку и, глядя на потолок впереди, начал ощупывать стену справа за дверью. Один из камней оказался фальшивым и повернулся. Абу запустил руку в щель и за что‑то потянул. Какая‑то ловушка.

– Можно заходить.

Камера где‑то десять на десять локтей. В противоположной стене еще дверь. Железная полностью. Замок тоже не висячий. Абу провозился минуты две. Помещение за дверью тоже локтей десять в ширину, но в длину уже локтей пятьдесят. В самом деле, похоже на сокровищницу. Не как в сказках, конечно, но тем не менее на полностью истощенную казну не похоже. Есть и сундучки с золотыми и серебряными монетами. Есть ларцы и ларчики с каменьями. Есть и другие емкости с ювелирными изделиями. Есть и небольшие груды золотой и серебряной посуды. В общем, свистнуть есть что.

– Вот она, – восклицает Аладдин, – подбирая лампу с пола у стены.

– Замечательно, – облегченно реагирует Синдбад.

– Теперь поскорее сматываемся.

– Абу, положи обратно, – говорю я.

– Что?

– То, что взял слева. Если нас на обратном пути застукают, то вряд ли мы все удерем. А может быть, и никто не удерет. А ты в карман положил виселицу для тех, кого поймают.

– Привычка, – и он бросает обратно что‑то изукрашенное каменьями.

– Всё?

– Всё.

– Прекрасный совет тебе дали, Абу, – раздался позади нас от дверей хорошо поставленный голос. Мы замерли от неожиданности. – А я стою и думаю: возьмут что‑нибудь или нет. Не взяли, и это очень интересно. Салам алейкум, Синдбад.