Новелла о Багдаде: Зубейда 3 page

– Салам, Гарун.

– Салам, Абу.

– Да ну тебя! Око Света?

– Как хочешь. Да, оно.

– Вот эта физиономия мне откуда‑то вроде бы знакома, – указывая на Аладдина, сказал Гарун‑аль‑Рашид. А вот этого в не нашей одежде не знаю. Что‑то раньше я его в вашей компании не видел.

– Только утром прибыл, – признался я.

– Надо же, а к ночи уже оказался в банде грабителей. Видно, специально их искал. Так что вам здесь нужно, раз ничего не взяли?

– Так, кое‑что из своей посуды, – мрачно пробурчал Синдбад.

– Своей?

– Своей, своей.

– И нашли?

– Нашли.

– Тогда берите с собой и пойдем выяснять, ваша ли посуда на самом деле. Только не дурите. Сами понимаете, бежать бесполезно, раз я вас узнал. Найдут. Абу, запри обратно двери.

Поднимаемся, как понимаю, в покои халифа. Он усаживается в кресло с высокой спинкой, стоящее на небольшом возвышении, а мы – на оттоманки перед ним. Зал с тонкими изящными колоннами просто великолепен. Ажурные окна, орнаменты стен и потолка поражают неназойливой яркостью и колоритом.

– Ну, так что вы своего откопали в моей сокровищнице?

Аладдин показывает лампу.

– Только и всего?

– Она нам нужна, – ответил Абу и, кивком указывая на хозяина лампы, добавил: – Лампа принадлежит Аладдину.

– Неужели? И он может это доказать?

– Точно так же и ты не можешь доказать, что лампа твоя. Позови казначея и посмотрим: если она есть в счетных книгах как сокровище, то она твоя. А если нет, то тогда еще неизвестно чья, и будем определять владельца. Тебя никогда не интересовало, как она попала к тебе, а что у тебя из сокровищницы пропало?

– Как попала, не знаю, но всё‑таки держал ее в руках и думаю, что она не стоит никакого разбирательства. Хотя когда‑то и была волшебной.

– Была?

– Попробуйте сами.

– Аладдин, потри лампу!

Тот попытался потереть и вскрикнул, отдернув руку. На ладони возникла набухающая кровью царапина. Я взял лампу и осмотрел. От частого трения одна из стенок оказалась протертой до дырки. Дырка залеплена чем‑то изнутри. Однако истончившийся до остроты бритвы металл кое‑где на крае дырки отогнулся наружу. Не мудрено порезаться. С другой стороны лампы металл еще крепок. Я потер ладонью это место. Внутри что‑то зашуршало, и из горловины высунулась голова джинна.

– Шайтан вас забери! Сколько можно говорить, что лампа сломана, не работает. Вон какую дырищу протерли! – и голова втянулась обратно в лампу. Затем опять высунулась: – Идите к морю бутылки с джиннами собирать, – и снова втянулась внутрь.

– Вот видите. Уже не годится эта посуда для исполнения желаний. В другое время я просто сказал бы, что, мол, забирайте этот хлам и проваливайте. Но вы неудачно попали. Настроение у меня отвратительное. Хочется на ком‑то отыграться, сорвать злость. В сокровищницу вы влезли без ведома и согласия хозяина. А это о‑го‑го какое преступление! Так просто вы отсюда не уйдете.

– И чего ты от нас хочешь? – поинтересовался Синдбад.

– Для начала расскажите, что у меня из сокровищницы пропало.

– А для конца?

– Для конца? – задумчиво повторил вопрос халиф.

– Для конца вы попробуете решить мою проблему с гаремом. Тогда отпущу вас. А может, еще и награжу. Я ведь наблюдаю за вашей бандой. Вас бы уже давно разогнали, если бы не довольно странное дело. Вы иногда вытворяете черт знает какие вещи и выбираетесь из вроде совсем безвыходных положений. На первый взгляд, вам всем место в зиндане. А как начнешь разбираться, то оказывается, что никому никакого несправедливого вреда нанесено не было. И даже больше. Каждый раз от вас получается что‑то очень полезное. Удивительно умно действуете. Хочу этим воспользоваться.

– Слушай, Гарун, а почему ты тогда нас бандой зовешь? Если от нас никакого вреда, кроме пользы. А?

– Не знаю. Может, от досады, что у меня самого никогда так не получается. Да и обидно. Шехерезада – острого разума женщина, и та к вам примкнула. Не без ее помощи ведь во дворец‑то проникли?

– Недооцениваешь, наверное, – заметил Абу. – Вот ей и скучно у тебя. Зря я тебе все‑таки продал Око Света. Слишком много через него ты знать стал.

– Сделка есть сделка, и обратно ты Око Света не получишь. А что это ваш новый приятель в разговоре не участвует? – спрашивает халиф, оборачиваясь ко мне.

– Жду, когда вы все исчерпаете свои застарелые притязания и обиды.

– Ишь ты, значит, тебе есть, что сказать, э‑э‑э…

– Серж, или Сержи‑сахеб, ваше величество.

– Не надо усложнять. Серж так Серж. Как и меня – в домашней обстановке просто Гарун. Не обидно. Это для толпы и льстецов я великий правитель, свет очей и всякое такое прочее. С Синдбадом мы давно и по‑хорошему знакомы. А Абу смеет грубить мне потому… Нет, лучше промолчу. В общем, причины есть, но кроме нас двоих, о них никто знать не будет. Я тоже кое‑что о нем знаю и могу напомнить. Вот так и живем, досаждая друг другу. Да, теперь я вспомнил, где видел вашего Аладдина. Какое‑то время назад мне на него указывали в медресе как на самого пытливого читателя книг. Гончар вроде бы. Так что ты хочешь сказать, Серж?

– Гарун, вы же, конечно, понимаете, что запереть нас в зиндане можно, но удержать там – вряд ли.

– Допустим. Что из этого.

– И у вас, и у нас есть свои трудности. Ваши связаны сейчас с гаремом и утраченными деньгами. Наши трудности были связаны с отсутствием вот этой лампы, когда‑то похищенной у Аладдина магрибским колдуном. Но поскольку оказалось, что лампа неисправна, то теперь разрешить нашу трудность может только халиф. Предлагаем сделку. Мы избавляем вас от сегодняшних забот, а вы – нас.

– Интересно и заманчиво. Только вот я не знаю, равновесный ли будет обмен. О своих заботах я сказал, а вот о ваших еще ничего не слышал. В чем ваша забота?

– Аладдин хочет жениться на вашей дочери Будур.

– Только и всего? Халифу породниться с гончаром? Ничего себе!

– Не совсем так нужно ставить вопрос.

– А как же его еще поставишь?

– Сын гончара ничем не хуже внучки кузнеца.

– Но‑но, ты полегче там с кузнецом‑то! Это давно быльем поросло.

– Мы могли бы купить Аладдину какой‑нибудь подходящий титул. Это сгладило бы формальные противоречия. Но лучше, если бы халиф сам наградил его титулом за государственные заслуги.

Халиф задумался.

– Мне вот не понятно, как Аладдин собирался решить свою проблему с помощью лампы? Трахнуть лампой Будур по голове, и пока она в беспамятстве, утащить ее к себе?

– Джинн должен был помочь Аладдину и Будур встретиться. Аладдин Будур видел, а она его нет.

– Ах, вон оно что! Они еще и не знакомы. Понятно. А если Аладдин не понравится моей дочери?

– Он не будет настаивать на женитьбе.

– Хорошо. Молодой человек достаточно симпатичный, чтобы понравиться девушке. Ситуация понятна, и я допускаю, что всё так или иначе можно организовать. Даже больше. Я могу согласиться с вашим предложением при условии согласия Будур и разрешения моих упомянутых проблем. Но не значит, что я уже согласился.

– Справедливо. Но вы, Гарун, конечно, понимаете, что ваши проблемы решать будем не мы, а вы сами. Мы только подскажем, как их можно решить.

– Согласен. Выкладывай, Серж, что там у вас в головах.

– Сначала о том, что пропало из вашей сокровищницы. Аладдин, когда пропала лампа и погиб магрибский колдун?

– Уже почти два года.

– Дело в том, Гарун, что у магрибских колдунов была привычка хранить свои богатства в сокровищницах правителей. Очень удобно. Войти туда колдун может когда угодно, и тратиться на охрану не нужно. Нужно только нанести на свои богатства заклятье отвода глаз казначея и правителя. Ведь больше никто не знает, что на самом деле должно быть в сокровищнице. И вот магрибский колдун, который обитал в Багдаде, погиб два года назад после того, как похитил у Аладдина его лампу. Доказательством того, что свои богатства он хранил в вашей сокровищнице, как раз и является найденная там лампа. Раз лампу видно, то значит, чары отвода глаз пали со смертью колдуна. А где тогда его остальные богатства? Обнаружить, что внезапно в сокровищнице появилось что‑то лишнее, могли только вы и ваш казначей. Вы видели?

– Нет.

– Около сокровищницы год‑два назад происходило что‑нибудь необычное?

– Раньше дверь была деревянная, – подал голос Багдадский вор.

– Точно, – подтвердил халиф, – уж побольше как года полтора назад казначей заявил, что нужно поменять замок. Да и дверь заодно. Он сам надзирал за работами.

– Стало быть, богатства добавились немалые. В карманах было не унести, и потребовались помощники. Дальше сами думайте, как вытрясти украденное теперь уже из вашего же казначея. Колдуны, наверное, ставили свои метки на редкие вещи. Всё уже не найти, но любая найденная вещь колдуна будет доказательством кражи.

– Ах, мошенник! Ну, я с ним разберусь!

– Теперь давайте поговорим о вашем гареме. Там ведь сейчас бунт. Так?

– Так.

– Вопрос в том, чего вы сами хотите, халиф. Избавиться от оставшихся жен без дорогих издержек или оставить их, успокоив страсти? Или вы мечтаете получить за них выкуп? Разного можно достичь. Одного не надо делать – пытаться вернуть потраченное на развод с самих уже бывших жен. Дороже развода обойдется. Сами понимаете, что взятое в казну имущество проворовавшихся визирей покроет весь ущерб, нанесенный казне вашим разводом с множеством жен.

– Конечно, покроет. Но обидно баб‑мошенниц оставлять с деньгами.

– Нет уже этих денег. Ушли на хозяйство. Да и вам‑то какая разница? Они же деньги у вас мошенничеством не выманивали. Вы сами ведь дали. Бывших жен уже после этого вынудили часть денег отдать мошенникам, и только. Обстоятельства так сложились. Так что оставьте бывших жен в покое. Не в них ваши беды.

– Не могу не признать, что пока у тебя довольно убедительно получается.

– Ну вот, видите, как хорошо. Части проблем уже нет. Так вы решили, чего хотите относительно оставшихся жен?

– Даже затрудняюсь, что выбрать. И того хотелось бы, и того. А если всё сразу? Я уже понял, что голова тут ты, Серж, а не все вы вместе.

– Жадничаете, халиф. Ишь ты – сразу всё. Но давайте попробуем поговорить о том, что вы огласили в условиях сделки с нами. Итак, ваши нынешние жёны требуют и развода, и выкупа, и отмены запрета на повторный брак одновременно.

– Именно.

– Но, как я понял, ваш фирман о снятии запрета на повторный брак касался только уже разведенных с вами жен. Надеюсь, там не было оговорено, что и любая в будущем разведенная с вами жена будет иметь право на повторный брак?

– Нет. К чему это ты клонишь?

– К тому, что нынешние ваши жёны с вами еще не разведены и фирман на них вообще не распространяется. Следовательно, вы можете и даже по закону обязаны удовлетворить их требование о разводе и выкупе. Но вовсе не обязаны, если не хотите выпускать еще один фирман о повторном браке еще каких‑то разведенных с вами жен. То есть бунт сразу должен прекратиться. Ваши беспокойные жены не полезут в петлю будущего безбрачия ни за какие деньги.

– Так‑так‑так, а разве они с момента развода не попадают под действие первого фирмана?

– Нет, фирман касался конкретного события и с момента выхода замуж вашей последней бывшей жены исчерпал себя и стал недействительным впредь. Ваши нынешние жены неверно и слишком вольно с выгодой для себя толкуют ситуацию. А их ошибку им никто не объяснил.

– Здорово! У меня среди советников одни идиоты. Не понять такую простую вещь!

Синдбад громко хмыкнул, а халиф сердито покосился на него.

– Ты что, Синдбад, и меня считаешь идиотом?

– Что ты, что ты, Гарун! Просто я представил рожи твоих визирей, когда ты их уличишь в идиотизме.

– То‑то же. Однако, Сержи‑сахеб, старый закон говорит, что я должен удовлетворить интересы любой разведенной последующей жены не хуже разведенной предыдущей. А в их интересы входит и снятие запрета на повторный брак, которого добились предшествовавшие разведенные жёны. Заколдованный круг.

– Нет никакого заколдованного круга. Интересы могут быть какие угодно, а права – только прописанные законом. Старый, прошлый закон не может быть указанием выпустить в будущем какой‑либо новый закон с конкретным содержанием. Старый закон указывает, что вы должны соблюсти имущественные права разведенных жен, и вы от этого не отказываетесь. Но старый закон не может обязать вас выпустить фирман с новыми правами для разведенных жен. Фирман с новыми правами – это ваша добрая воля. Хотите – издаете. Хотите – нет.

– Всё понял. Это просто здорово! Теперь я их всех прижму. Против кого бунтовать вздумали! Против хитроумнейшего Гарун‑аль‑Рашида! Сегодня же объявлю решение.

– Ну а как на самом деле нужно с выгодой для казны разводиться – то это еще проще.

– Вот‑вот, как? Это был бы бесценный совет.

– Нет, почему бесценный? Как раз цена тут понятная. Брак Аладдина с Будур. Разумеется, если она будет не против этого. Ваше согласие – и совет будет дан просто как благодарность за взаимопонимание.

– Так, давление какого‑то неизвестного иностранца на правителя страны. Некрасиво.

– Очень даже красиво. Как решить ваши трудности, мы с вами теперь представляем. Условия сделки уже исчерпаны. Последний совет я давать не обязан. Согласие на брак Будур вы и так должны огласить.

Гарун‑аль‑Рашид заерзал в своем кресле.

– С вами, Сержи‑сахеб, трудно спорить. У вас на всё готов ответ. Не хотите стать моим главным визирем?

– Нет, не хочу. Меня дома ждут. Не увиливайте, Гарун.

– Что делать, что делать, вы меня прижали к стенке! Ладно, Аладдин, у тебя есть мое согласие на брак с Будур. Только не надо представления с паданием на колени и целованием моих рук. Ах, ты и не собирался? Нахал! Каким титулом тебя наградить и нужно ли это вообще, я подумаю после согласия Будур. Обещаю, что никак не буду пытаться повлиять на ее решение. Но и ты должен пообещать, что не будешь давить на нее моим согласием. Ну? Да? Вот и хорошо. Давайте ваш последний на сегодня совет, Сержи‑сахеб.

– Любая разведенная с вами жена уже не является для вас родным человеком. Она просто женщина, каких великое множество. Но свобода ее ограничена законом, с одной стороны. А с другой стороны, если бы и была свободна, как любая другая женщина и при этом без денег, то и тут ничего особо завидного в ней для мужчины нет. Иными словами, халиф, с разведенной жены выгоды вы никогда не получите. Но можно сделать ее свободной для повторного замужества, не нарушая закона и не издавая фирманов. А также очень просто лишь по вашему желанию сделать ее настолько привлекательной для будущих женихов, что они будут готовы платить за нее именно вам.

– Я в нетерпении, а вступление слишком длинное, – прервал меня халиф.

– Да просто удочеряйте разведенных с вами жен, Гарун. Вот и всё. На дочь уже не распространяется запрет на повторное замужество. А за жену – дочь халифа – многие заплатят вам баснословный калым. Даже если она уже однажды и побывала замужем.

Халиф раскрыл рот и так надолго застыл.

– Вот это фокус! – только и смог произнести он минуту спустя, ошеломленный открывающимися перспективами.

– Нам уже пора, – напомнил Абу. – Светать начинает.

– И договориться бы насчет встреч с Будур, – добавил Аладдин.

– Ты уж только оденься поприличнее. Всё‑таки с моей дочерью собираешься встречаться. Вашими свиданиями пусть ваша подруга и занимается. Сейчас распоряжусь ее позвать.

– Не нужно меня звать. Я вас подслушивала, – Шехи выскользнула из‑за колонны и подошла к нам.

– Вот, видали, Сержи‑сахеб, в моем дворце не только стены, но и колонны имеют уши. Будете уходить…

В зал, громыхая железной амуницией, ворвался здоровенный мужик.

– Ваше величество, ваше величество, во дворец проникли чужие! – и, бросив на пол нашу веревочную лестницу, с удивлением уставился на нас. – Вот, я объявил тревогу.

– Объяви успокоение, – распорядился халиф. – Видишь, я уже их всех захватил. Отдай им то, что притащил, и проводи к воротам, чтобы их еще раз не поймали, – и уже когда мы были на пороге, окликнул:

– Серж!

– Да?

– Ты заходи, если что. Ну, там, если помощь, какая потребуется, деньги в долг или еще что. Для твоей головы у меня работа всегда найдется.

– Спасибо, Гарун. Если что – зайду.

На корабль Синдбада возвращались молча. Только Шехерезада поделилась своими страхами.

– Ребята, я уж думала, что всё. Это уж когда увидела, что он тащит вас с собой. Гарун, конечно, душка, но когда он вот так спокойно и проникновенно начинает с кем‑то говорить, то жди беды. Злой уж очень он ходит последние дни. Но потом поняла, какую ловкую Серж дал ему надежду на устранение забот. После он уже просто играл с вами, чтобы не показывать, как доволен. Он бы за такие советы не только Будур отдал.

Ахмед и Али‑Баба ждали нас у борта. Шехи приветственно помахала им еще издалека. Вваливаемся в каюту – и сразу за бокалы. И пить хочется, и выпить за то, что пронесло.

– Я вижу, вы с добычей, – констатирует Ахмед, разглядывая поставленную на стол лампу.

– Не только, – отвечает Синдбад. – Еще и с новоиспеченным женихом для Будур.

– Как? Уже? Ну и дела!

– Только вот сама Будур еще не знает, что у нее появился жених, одобренный халифом, – добавила Шехерезада. – Застукал их Гарун прямо в сокровищнице.

– Но тем не менее выкрутились как‑то.

– Это Серж нас всех как‑то выкрутил. Да притом так, что халиф начал ему в друзья набиваться, – и Шехерезада, как свидетель, описала Ахмеду и Али‑Бабе всё течение событий. – Пожалуй, я сделаю красивую историю про это приключение.

Ахмед рассмеялся и сказал:

– Я же говорил, тебе, Синдбад, что привел с собой очень талантливого авантюриста. Думаю, он еще не раз выручит нас. Что с лампой‑то будем делать?

– Как что? – ответил Абу. – Раз она теперь не волшебная, то нальем масла и будем освещаться.

– Я вам налью! – угрожающе пообещал высунувшийся из лампы джинн. – Ишь что удумали! Не для этого она делалась.

– Мы знаем, для чего она делалась. Я полагаю, что ты просто саботажник, а дырка в лампе – просто предлог, чтобы тебе ничего не делать. Может, ты сам ее специально и провертел.

– Ах ты, ворюга несчастный, думай, что и кому говоришь! – запинаясь от возмущения, вскричал ламповый сиделец. – Да я из тебя котлету сделаю! Имею я право отдохнуть на старости лет или нет?

– Эй, эй, прекратите сейчас же! – вмешался я в перепалку. – Конечно же, уважаемый джинн, имеешь право на спокойную старость. Тебе уж, наверное, за две тысячи перевалило.

Джинн задумался:

– Да, пожалуй.

– Выпить хочешь?

– А что у вас есть? – и джинн, высунувшись уже по пояс, начал внимательно оглядывать стол.

– Сладкое греческое вино.

– Не диковинка. У меня его хоть залейся. О, соленые грибочки из северных стран! И вы их оскверняете сладким вином?

– Оскверняем?

– Конечно. Грибки требуют особого напитка. Бражка называется. Только на севере и делают.

Синдбад со вздохом поднялся, порылся в одном из шкафчиков и поставил на стол корявую стеклянную бутылку с какой‑то мутной жидкостью.

– Она? – спросил джинн.

– Она, – подтвердил Синдбад.

– Тогда я выхожу. Поставьте лампу на пол. Я выберусь без дыма и огня.

Поставили. И действительно – словно вытек из лампы, превратившись в благообразного старика среднего роста. Отодвинул ногой лампу в сторонку и устроился за столом.

– Кто‑нибудь еще будет? – берясь за бутылку с брагой, спросил джинн. – Нет? Ну, тогда я один. Грибочки пододвиньте, пожалуйста. Далековато за всем этим добираться на север. Сейчас даже мне тяжело стало. Устаю быстро. Так что спасибо за угощение. Ваше здоровье!

– Уважаемый джинн, – полюбопытствовал пытливый Аладдин, – а не будет нескромным как‑то взглянуть на ваше жилище изнутри? Интересно, какая у вас там обстановка?

– Взгляни. Чего уж там. Как я понимаю, опять я тебе в руки попал. Не хочу портить отношения. Отойдите от лампы. Я ее сейчас увеличу.

И лампа стала быстро разбухать, став даже выше стола. Аладдин подошел к ней и по плечи склонился в горловину. Изнутри послышался женский визг и плеск воды. Аладдин отпрянул и обернулся к нам с мокрым лицом.

– Так они у него там голые! А обстановочка шикарная.

– Понятно, что у каждого свое представление о спокойной старости, – сказал Ахмед. – Так что всё же будем с лампой делать? Опасна она для каждого обладателя. Заманчивая штука для всяких махинаций. Аладдин свою проблему решил и без нее. Я бы советовал избавить мир от нее раз и навсегда.

– Это ты к чему клонишь? – подозрительно спросил Ахмеда джинн, перебегая глазами по нашим лицам, и не переставая при этом дожевывать грибочки.

– Оставим ее Синдбаду. Пусть завезет на какой‑нибудь необитаемый остров и засунет подальше в какое‑нибудь потайное место. Или, может, бросить тебя в море, где поглубже? – спросил Ахмед у джинна.

– Нет, лучше на остров. Сырость не люблю. А вы не глупые ребята. И не жадные. Полезу домой. Да пребудет вам всем счастье! – и джинн влился в свою уже уменьшившуюся до обычных размеров посудину.

– Синдбад! – скомандовал Ахмед.

Тот взял лампу и спрятал в шкаф. Никто даже не попытался что‑то возразить или спросить. Вот что значит понимать друг друга даже без слов! А Аладдин, вытирая лицо развязанной чалмой, попросил совета:

– Как мне одеться‑то на свидание с Будур? – и все в ожидании квалифицированных рекомендаций заинтересованно уставились на Шехерезаду.

Она немного подумала и начала повествовать самую подходящую случаю историю:

"– Однажды известный парижский модельер Жан‑

Поль Готье[16]…"

Тут ее голос стал падать, а лицо приняло удивленное выражение.

– Нет, это что‑то не то. Откуда взялось? Не понимаю. Виновата… Да одевай, что хочешь, Аладдин! Было бы только чисто и аккуратно. Побрякушками всякими не злоупотребляй.

– Я вижу, все уже устали, – подвел итог ночи Ахмед. – Давайте расходиться по домам.

В каменном доме на улице Ткачей уже обычная дневная суета. Не успеваю открыть дверь в свои гостевые апартаменты, как навстречу из комнаты выходит Зубейда, держа под мышкой брыкающегося чертенка с обиженной физиономией.

– Меня уносят, – увидев меня, деловито сообщает Джамиля. – Говорят, что нельзя заходить к гостю, когда его нет дома, – и, обращаясь уже к Зубейде, – Поставь же меня, наконец! Ты же меня уже вышла. Чего вы смеетесь? Подумаешь, нельзя так нельзя. Зайду в другой раз. Свои колени для моего сидения приготовь, Сержи‑сахеб. Я тебя еще ни разу не сидела, – и, окинув взглядом Зубейду с ног до головы, о чем‑то понимающе хмыкнула и испарилась.

– Спать, спать и только спать, – говорю я Зубейде, упреждая всякие вопросы. – Чертовски устал. Или как нужно у вас говорить? Может, иначе – устал как шайтан?

– Все равно, Сержи‑сахеб. Чёрт и шайтан одно и то же.

– А здравствуйте и салям алейкум?

– Тоже так и так у нас говорят. "Здравствуйте" обычно говорят, когда в разговоре участвует иностранец.

– А ты умница. Грамоте как училась?

– У меня отец учитель в медресе. Может быть, Сержи‑сахеб хочет, чтобы я его помыла перед сном? Гюльнара‑ханум говорит, что я должна и это делать.

Да‑а, вот задачка‑то. Это значит раздеваться догола, а Зубейда будет мне всё мыть. Как‑то стеснительно. С другой стороны, заманчиво. В этой жаре у меня одежда уже к телу липнет, и кожа не дышит. Эх, была не была!

– Ты знаешь, Зубейда, у меня на родине мужчины моются сами. Здесь другие порядки, к которым придется привыкать. Мыться‑то всё равно надо.

– Тогда я пойду, скажу, чтобы принесли побольше теплой воды. Я вас позову. Вон там, – Зубейда указала на угол комнаты, – разная одежда. Гюльнара‑ханум принесла, чтобы вы себе что‑нибудь выбрали.

Иду в угол. Чего тут только нет! И всякие штаны. И всякие рубахи. И всякие халаты. Выбираю пока тонкий и легкий явно не для улицы халат. Раздеваюсь догола и набрасываю халат. Отлично. Свободно и по полу не волочится. С террасы заглядывает Зубейда.

– Всё готово, Сержи‑сахеб.

Выхожу на террасу и сворачиваю в туалетную комнату. Несколько бадей с водой. В имитации ванной стоит скамеечка, на которую, скинув халат, я и сажусь. Зубейда уже в надетом прямо на платье длинном кожаном фартуке, полив водой, намыливает мне голову. Долго и привычно теребит волосы пальцами, моет лицо и споласкивает. Затем еще раз. К телу она приступает с самой что ни на есть настоящей морской губкой. Всё шло хорошо до пояса. Потом мне пришлось встать для продолжения. Вот тогда и начались трудности. Со спиной и ниже Зубейда справилась в два счета. Но когда я повернулся к ней лицом, то ниже живота начались какие‑то странные и нерешительные маневры. В конце концов я забрал у нее губку и сам обработал свои интимные места.

– Спасибо, извините, – виновато пробормотала Зубейда, принимая обратно губку.

С ногами покончено быстро. Несколько кувшинов воды сверху – и я чист. Процедура помывки завершилась. Выбираюсь из "ванной". Мне накинули на голову огромную простыню и осушают через нее волосы. Затем простыня оказывается обернутой вокруг меня. Зубейда присаживается на корточки и вытирает мне ноги ниже колен. Затем снимает фартук, забирает мой халат и распахивает дверь, приглашая выйти и переместиться в жилище.

Обработка поверхности организма после мытья, оказывается, – тоже процедура не простая. Это одновременно и вытирание, и растирание, и массаж. Но и это в конце концов закончилось. Правда, опять не без некоторых проблем в нижней части главного фасада, вызванных стыдливостью банщицы. Освежающее обмахивание простыней завершает банное обслуживание. Ощущение заново родившегося. В организме небывалая легкость и нега.

Зубейда подносит мне сзади распахнутый халат, помогает попасть в рукава и, ничуть не подозревая о нависшей угрозе, опрометчиво и простодушно заходит спереди, чтобы завязать кушачок халата. Но сделать этого не успевает, поплатившись за свою доверчивость. Мои руки внезапно отключаются от центральной нервной системы и начинают действовать совершенно самостоятельно, отдельно от головы, быстро раздевая Зубейду. Причем совершенно автоматически и мгновенно определяя, что именно нужно расстегнуть, а что развязать.

Так, непревзойденные по форме и стройности ножки есть. Прелестный втянутый животик с венчиком волос внизу на месте. Упругие на ощупь очаровательные груди там, где и должны быть. Однако похоже, что чего‑то по ходу дела явно не хватало. С великим удивлением понимаю, что не было ожидаемых шальвар! Она теперь совершенно голая и беззащитная в своей обнаженности.

Что же теперь делать? Решение приходит моментально. Как честный, цивилизованный и интеллигентный человек, я аккуратно укладываю девушку на спину на ближайшей оттоманке и своим телом прикрываю сверху от чьих‑либо нескромных глаз ее наготу. Мои шаловливые и нахальные, вышедшие из повиновения руки теперь уже почти ничего бесстыдного не могут сделать. И только тихо и ласково поглаживают оставшиеся открытыми части тела Зубейды. Время словно останавливается на ближайший час. А когда снова возобновляет свое течение, то я, утомленный всеми сегодняшними событиями, мгновенно словно проваливаюсь в сонное нигде и никуда.

Опять я еду, лежа на сидении в трясучей карете. Но теперь уже, еще не открыв глаз, прекрасно соображаю, что, а вернее – кто меня трясет за плечо. Резко выбрасываю вперед руки, хватаю Зубейду за талию и тащу к себе. Она взвизгивает от неожиданности и со смехом падает на меня. Мои шаловливые ручки почему‑то опять оказываются у Зубейды под юбкой. Против чего она, вообще‑то, и не возражает, а напротив, прижимается ко мне всем телом. Нет ничего прекраснее, когда в такой ситуации оба хотят одного и того же.

Через полчаса я лежу на боку и любуюсь огромными синими глазами Зубейды. Время от времени притягиваю ее к себе и дарю ее нежным губам осторожный, но достаточно страстный поцелуй. Такой же подарок получаю и в ответ.

– Помнится, ты хотела мне что‑то сказать?

– Я принесла обед, Сержи‑сахеб. Теперь уже всё остыло.

– Ничего, съедим и не горячий.

– Прислуге положено есть на кухне или у себя в комнате.

– Я тебя не выдам. Давай вставать. Действительно, есть очень хочется.

Смотреть, как красивая девушка раздевается, всегда очень здорово. А как одевается – ведь тоже ничего! Откровенно упиваюсь зрелищем второго типа. Зубейда еще немного стеснятся. Однако чувствуется, что одновременно ей и приятно такое мое внимание.

– Зачем есть холодное? Я сейчас спущусь в кухню и всё подогрею. Это недолго.

Через десять минут сидим за столиком и вместе уплетаем всё, что опять послал Аллах. Спрашиваю:

– Не знаешь, Зубейда, что сейчас делает Ахмед‑ага?

– Его дома нет. Уже давно ушел на базар по своим торговым делам. Еще до обеда ушел.

Зубейда унесла пустой поднос. А моя джинса куда‑то испарилась. В стирку или чистку, наверное. Денежки из карманов лежат на подставке для цветов. Начал опять рыться в вещах, которые принесла Гюльнара‑ханум. Хотя я и так почти полностью одет на восточный манер.

Date: 2015-10-18; view: 296; Нарушение авторских прав