Кое‑что о проблемах шаманизма в экваториальных районах

— Блин‑компот, — по‑русски простонал Сварог.

Простонал, когда разлепил веки и увидел круг неба над головой, не сказать чтобы очень большой, зато какой‑то чересчур уж правильный — в геометрическом смысле. По голубому, высокому небу проплывало какое‑то чахлое облачко. А потом небосвод закрыл собою чей‑то мутный расплывчатый силуэт. Сварог сосредоточился, сфокусировал взгляд и.., узнал нависшего над ним человека. Вот тут‑то и вырвался стон. Значит, все, что было, не пригрезилось. Ж‑жаль...

Последнее, что он помнил — как шли по лесу уже впотьмах. Ни зги было не видно, а они все шли и шли. Сварог двигался на автомате, вперив взгляд в спину идущего впереди аборигена. Не было ни мыслей, ни желаний, ничего. И в какой‑то момент, видимо, под воздействием туземного зелья, он окончательно отключился. Один в один как бывает с теми, кто злоупотребляет алкогольными возлияниями. Выпивает человек еще одну «соточку», и вдруг все куда‑то пропадает. А обнаруживает он себя уже утром с начисто потерянными воспоминаниями о вчерашнем вечере. И нередко — в чужой постели.

— Где я? — едва слышно выговорил Сварог. Слова добывались из горла, как вода из колодца посреди пустыни: с преогромнейшим трудом.

— Ягуа внизу. Сидеть, — Пятница‑Н'генга приветливо ему улыбнулся. И, видимо, чтобы не надоедать белому человеку, куда‑то исчез из поля зрения.

— Какой еще ягуа... — Сварог заставил себя подняться.

Е‑мое! Повело и закачало. В башке форменный ералаш, а во рту малоприятный кислый привкус. И в мыслях творилось черт‑те что. Вдруг на полном серьезе подумалось: а что если он стал жертвой эксперимента над человеческим мозгом и все происходившее с ним, вся та жуть, которую он пережил, — это не более чем спровоцированная злой научной волей иллюзия, и сейчас за ним сквозь стекло или в микроскоп наблюдает очередной доктор Моро, ухмыляется и делает пометочки в журнале наблюдений за подопытными крысами о двух ногах, одну из которых зовут Сварог. И тогда в полный рост встает вопрос: с какого момента его погрузили в эксперимент? Где заканчивается реальность и начинается иллюзия? Была ли Африка, была ли Димерея, Корона, Талар или.., или вообще вся его жизнь — фантом?

Но качка постепенно затихала, окружающее переставало мотаться туда‑сюда — так останавливаются качели, которые уже не толкает ничья рука.

Сварог огляделся и.., ничего радостного не обнаружил. Он находился на дне самого натурального сухого колодца, глубиной метров этак двадцать, диаметром метров пять. Камни, пошедшие на кладку колодца, имели архидревний вид, словно были уложены в эпоху немыслимо далеких и безвозвратно исчезнувших цивилизаций, на месте которых ныне живут их окончательно выродившиеся потомки. В колодце пахло плесенью и прелой травой. На полу валялись пальмовые листья, помимо них из обстановки наличествовала еще деревянная бадья с крышкой, не иначе, служившая парашей.

Прислонившись к стене спиной, на куче листьев сидел Н'генга, живой, здоровый и, судя по всему, в отличие от Сварога уже вполне очухавшийся. Правда, Пятница выглядел не шибко презентабельно — круги под глазами, впалые щеки, кожа вся в царапинах. («Можно подумать, я выгляжу огурцом! Тоже, наверное, видок еще тот...») Что это еще может быть, твою вперегреб, как не узилище! Она же тюряга. А еще точнее называть эту яму на таежный манер: зиндан. Да и вокруг по сути дела тайга. Что с того, что не елки‑сосенки растут, а деревья облика насквозь тропического и субтропического. Тайга — это ведь в первую очередь глухомань и безбрежность, это то место, из которого хрен выберешься...

Увидев, что Сварог начинает оживать, Н'генга поднялся и протянул ему деревянную плошку с водой, до того стоявшую у стены:

— Выпей, Ягуа. Потом будет лучше.

— Однажды меня уже напоили, — буркнул Сварог.

Папуас сказал:

— Это вода. Простая вода. Н'генга пил. Верь Н'генга, — и продолжал настойчиво совать плошку.

— Ладно. Попробую поверить Н'генга... — Сварог поднес плошку к губам.

И ведь действительно полегчало. Вода смыла мерзкий кислый привкус. Вода остудила пищевод. Вода — и это самое главное — охладила перегретые мозги.

Эх, еще б искупнуться в холодной речке, совсем бы стало хорошо! А потом сотворить бы чашечку кофе и бутерброд с ветчиной... Сварог ожил настолько, что даже потянуло курить. И вот вопрос: а стоит ли афишировать перед товарищем Пятницей свои необычайные способности? Кто их знает, этих туземцев, что у них в умах и от чего их может перемкнуть. Бухнется вдруг в ноги, покрывая их поцелуями, или начнет скакать вокруг, что‑то выкрикивая. Ну это еще ладно. А ну как набросится, чтоб рвать на куски, приняв за злой дух?..

Вот когда закончится дарованная тюремщиками вода и возьмет за горло жажда или когда дойдет до желудочных спазмов — вот тогда уж станет наплевать на все и можно будет колдонуть. А сейчас... Сейчас, думается, не стоит испытывать судьбу. И с курением потерпим. Потом как‑нибудь, когда Пятница отвернется или уснет, украдкой сотворим сигаретку.

Сварог поднялся с листьев на полу, подошел к стене, провел ладонью по кладке. Камни были холодными и сухими. И совсем даже не гладкими — их покрывали трещины и щербины. А стало быть, босые ноги легко отыщут опору, если.., предстоит взбираться. К тому же еще имеются щели между камнями...

— Что за Ягуа, которого ты без конца поминаешь? — благодаря воде животворящей похорошело настолько, что Сварог нашел в себе силы затеять разговор.

— Ягуа — это ты, — сказал Н'генга и для пущей ясности показал в сторону Сварога пальцем.

— Я? — удивился Сварог.

— Эти, — чернокожий сокамерник показал наверх, — не любить наше племя. Они... — он опустился на колени и приложил щеку к полу, — от духов земли. Мое племя, — он встал на ноги и воздел руки, — от духов неба. Когда‑то духи неба спуститься с неба. Они жить с женщинами людей. Женщины родить мое племя.

Н'генга горделиво выпятил грудь и ударил по ней кулаком.

— Мое племя — дети духи неба! Большой дух неба звать Ягмба. Его третий сын звать Ягуа. Ты — Ягуа. Он ходить к людям, помогать.

«Он мне только что поведал, что его племя произошло от неких сошедших с небес духов. А говорит он сам на исковерканном, примитивном, выродившемся таларском языке. И что сие означает? Уж не то ли, что меня занесло.., страшно сказать.., в будущее Талара? И сейчас передо мной не кто иной, как потомок ларов?»

— Я — дух неба? — решил уточнить Сварог. — По имени Ягуа?

Пятница кивнул.

— Ты — дух неба. И я тебе служить.

— Служить? — переспросил Сварог.

— Человек всегда служить дух неба.

Во дела! Имущества никакого, положение аховое. Но зато, как и положено монаршьей особе, обзавелся персональным слугой. Дела‑а...

Ладно, это все думы праздные. Остается еще немало моментов, требующих обязательного прояснения. Например, такой:

— Почему Н'генга решил, что я дух неба?

Пятница задумался, сведя брови к переносице.

— Н'генга понимать меня? Н'генга понимать Ягуа? — спросил Сварог.

После чего король и барон, а по совместительству, как выясняется, еще и дух неба подумал: "Если подобное общение затянется, я либо свихнусь, либо потом уже никогда не смогу нормально разговаривать с людьми. Скажем, меня спросят: «Сколько времени?» Отвечу: «Сварог думать — поздно уже» ".

Неизвестно, понял ли Н'генга вопрос Сварога. Н'генга не успел ответить.

Они слаженно задрали головы кверху — оттуда донесся шум. А потом вниз что‑то полетело, раскручиваясь, шлепнуло о стену и закачалось над головами. Пленники невольно вскочили со своих мест.

— Блин‑компот, да это лестница! — разглядел Сварог.

Действительно, это была лестница, даже с перекладинами, сплетенная из лиан. Вслед за ней в колодец бросили какой‑то маленький предмет, сперва показавшийся камнем. Но когда предмет долетел до дна колодца, стукнулся о пол и подкатился прямо под ноги Н'генга, Сварог с удивлением признал в нем уже знакомый ему костяной ножик черного цвета, с ручкой в форме муравья.

— Твой, — Пятница нагнулся, поднял нож и протянул его Сварогу.

— Нет, — помотал головой Сварог. — Чужой.

— Твой, — уверенно сказал Н'генга, прямо‑таки всовывая нож в ладони Сварога. — Тебе его показывать в лес. Так тебя звать туда.

И он показал пальцем наверх.

— А Н'генга не звать? — спросил Сварог, нож все‑таки взяв.

— Нет. Твой — тебя звать. Меня звать — другой кидать.

— Ладно, не буду спорить. Тебе, наверняка, виднее, — пробормотал Сварог.

Он подбросил ножик на ладони. Интересно, а если пойти в отказку, что будет? Полезут вниз, свяжут и поднимут насильно?

Сварог не стал держать мысли при себе, высказал их вслух:

— А если не подниматься вовсе?

И вот удивительно — Пятница понял своего Робинзона.

— Они бросать сюда труп обезьяны, — сказал Н'генга. — Сидеть, сидеть, нюхать, нюхать, потом сам просить наверх.

— Ладно, не станем доводить до крайностей, — Сварог взялся за лестницу. — Да вроде бы и невежливо отказываться от приглашения потомков — если я ничего не путаю — духов земли. Никуда не уходи, Н'генга, я скоро.

— Н'генга будет ждать Ягуа, — со всей серьезностью произнес Сварогов, блин, верный слуга.

— Только очень жди, — про себя проговорил Сварог, начиная карабкаться по неудобной, раскачивающейся лестнице.

Наверху его подхватили за руки и вытащили из колодца. Среди дикарей — а их собралось у колодца с десяток — давешних знакомых из группы захвата и доставки Сварог не обнаружил. Впрочем, даже если б обнаружил, вряд ли стал бы с ними раскланиваться как с добрыми знакомыми. Правда, и в морду вряд ли бы заехал — ввиду полнейшей бессмысленности этого искреннего выплеска чувств.

Нынешние аборигены мало чем отличались от виденных ранее — те же, с позволения сказать, одежды, те же копья, тот же намалеванный посреди лба белый глаз. Дикари молча окружили Сварога, жестами показали, что тому надо покорно следовать за ними, куда укажут, и — повели.

Ну вот, у Сварога появилась наконец возможность посмотреть поселение дикарей. Он не взирал по сторонам с исследовательским восторгом и не искал следов погибших цивилизаций. Он просто запоминал особенности местности, чтобы применить эти знания на практике. А практика представлялась простой: побег.

А ведь насчет древней цивилизации, пожалуй, уж и не такое сумасбродное предположение. Похоже, и вправду некогда здесь был город. Сквозь буйную тропическую поросль отчетливо проступают очертания каменных фундаментов, да вон и кусок стены даже сохранился, некогда, видать, высоченной... Да, похоже, папуасы и в самом деле обитают среди руин заброшейного бог знает когда поселения. Так что очень может быть, хранит сия землица тайны ушедших веков.

«Ага, вот ты и можешь стать Шлиманом. Первейшим археологическим академиком этого мира. Особенно если окажется, что просто‑напросто нет в природе других конкурентов по археологической части. И ничего нет на белом свете, кроме бесконечных джунглей и обитающих в них потомков когда‑то развитых цивилизаций, — вот что пришло на ум Сварогу. — Между прочим, руины заброшенного города, так сказать, наводят на кое‑какие вполне конкретные предположения... Отчего‑то вспоминается некая Багряная Звезда. Одно ее появление на небосклоне вызвало массу необъяснимых и довольно зловещих происшествий. И все гадали: что будет, когда она подойдет поближе? А не грянет ли очередной всемирный катаклизм? Возможно, тут он как раз и грянул. М‑да, если здесь живут выродившиеся обитатели Талара — как обитатели неба, так и обитатели земли, — то стоит признать, что выродились они весьма основательно...»

Пока вели его через деревню, Сварог насчитал пятнадцать хижин. А, нет, вот еще одна, за деревьями. И еще. Насколько велика деревня, понять было трудно — местность здесь была холмистая, так что не исключено, что за холмами притаилось еще немало папуасских хижин, равно как и развалины города.

Хижины не заставляли сердце замирать в эстетическом восторге — сделанные из кольев и прутьев, цилиндрические, радиусом метров пять‑десять, крытые пальмовыми листьями. Без окон, с входным проемом. На стенах висят пучки травы, гирлянды из каких‑то корешков, нанизанные на прутья большие листья. Из загончиков доносятся малоаппетитная вонь и приглушенное блеяние, повсюду бродят, путаясь под ногами, пыльные красно‑черные курицы. За одной из хижин Сварог углядел несколько грядок, правда, что на них произрастает, не рассмотрел. Но вообще‑то — каково, однако! Дикари, оказывается, не лесом единым живут, освоили и какое‑никакое земледелие и прочее скотоптицеводство. Может, у них тут еще и ремесла процветают вкупе с ростовщичеством, письменностью и первым частным капиталом?

Но не воспылал Сварог желанием цепляться за прописку на этой жилплощади. А вдруг они как раз того и хотят — собираются торжественно посвятить в папуасы. Еще клятву, глядишь, заставят произнесть: «Я, Станислав Сварог, в прошлом граф и король, вступая в дикие ряды кровожадного племени людоедов, торжественно клянусь: регулярно приносить человеческие жертвы, метко плеваться из трубочки ядовитыми колючками, пырять врагов острым копьем и с завидной регулярностью оплодотворять наших первобытных красавиц...»

Кстати, «красавицы», о которых вовсе не случайно подумал Сварог, наличествовали в зоне прямой видимости. Они хлопотали по хозяйству, как, собственно, первобытным женщинам и положено. Шелушили какие‑то гигантские орехи, скребли какие‑то шкуры, что‑то замешивали в деревянном корыте, вертели в руках палку, вставленную в отверстие в колоде (не иначе добывая огонь), куда‑то шли с пучками травы в руках. Некоторые дамы бросали в сторону большого белого человека равнодушные взгляды и возвращались к своим увлекательным занятиям. Ну, в общем‑то, взаимно. Туземки, во всяком случае издали, не вызвали у Сварога естественного мужского интереса, хоть и были все как одна не одеты. И тут одно из двух: либо что‑то в Свароге от всех этих прыжков через миры и пространства сломалось по мужской части, либо его представление о женской красоте разительно расходится с тем, что он здесь видит.

Возле хижин возились голые дети, пузатенькие, рахитичные спиногрызы. Вот детей появление белого пленника привлекло — забыв про свои игры, они бросились вслед процессии. Однако приблизиться им конвоиры не дали, грозно цыкнули, папуасята отскочили и дальше следовали уже на расстоянии.

Сварога, никаких сомнений, вели к дому на пригорке. Дом, надо сказать, презанятный. И чем ближе подходишь, тем больше в этом убеждаешься. Во‑первых, это тебе не глинобитная хижина, крытая пальмовыми ветками, а натуральный дом, отгроханный из таких же камней, что и колодец временного содержания. Во‑вторых, домик слеплен из камней не по принципу «как получится», а даже с некоторыми архитектурными излишествами (например, два невысоких каменных столба перед входом, куполообразная крыша). В‑третьих, на стене просматривался некий то ли узор, то ли знак, то ли вензель (не заросший мхом и травой, не забитый пылью, что означает, что за ним следят, его вычищают). Знак этот Сварогу что‑то мучительно напоминал, но вот только что? Возможно, просто дежа‑вю. Очередное.

Над домом тонкой струйкой поднимался дым, и, надо сказать, приятных ассоциаций сие не вызывало. Невольно вспомнился эпизод у ручья, вырванное и съеденное сердце чернокожего старика. И моментально выскочила откуда‑то мыслишка: а ну как ломануть в ближайшие кусты и оттуда в лес? Только вот шансов на спасение нет ни единого. Оно, понятно, удастся избежать пущенных в спину копий и шипов. Но так ведь в лесу нагонят! Против знающих в этих краях каждую травинку туземцев он в лесу так же беспомощен, как слепой против зрячих. Ну а даже если каким‑то чудом убежит... И куда идти? В какую хотя бы сторону? Вот то‑то...

В общем, поднялись на пригорок, остановились перед входом в дом... Кусок материи, заменяющий собой дверь, откинулся в сторону, и наружу выскочил старый знакомый — предводитель папуасских коммандос. Поглядел на Сварога обалдело, шарахнулся в сторону и бочком‑бочком прошмыгнул мимо. Дикари принялись тыкать копьями в сторону проема — мол, заходи. И внутрь Сварог вошел один, конвой остался за порогом.

Внутри его встретили полумрак и приторный запах, напомнивший ароматы индийских курительных палочек. В глубине помещения что‑то мерно потрескивало, и сверху, из‑под свода, доносилось громкое трепыханье — на ум пришла крупная бабочка, изо всех сил лупящая крыльями и бьющаяся о стены в поисках выхода.

Пока глаза не привыкли к освещению (а задействовать «кошачий глаз», как, впрочем, и иные магические штучки, он счел преждевременным, мало ли что, пусть это будет его тузом в рукаве), Сварог различал немного: ворох сучьев в углу, обвалившуюся дальнюю стену (или просто кучу камней, снесенных сюда и сваленных у стены), мохнатую груду посреди комнаты... Груда зашевелилась, стала расти вверх.

И перед Сварогом, распрямившись, предстал несомненный человек. На плечи у него было наброшено нечто, спадающее до бедер и при первом взгляде напоминающее огромную лохматую мочалку, а лицо закрывала темная маска — вытянутая вниз, с опущенными углами рта, с продолговатыми, узкими прорезями для глаз, по бокам свисали сцепленные цепочками кольца, изготовленные вроде бы из прутиков. А еще Сварог впервые увидел среди тутошних лесов, полей и рек не босого туземца — ноги хозяина хижины от ступней до колен покрывали обмотки из шкур.

Шаман, кто же еще. Кто еще может вырядиться столь уродским образом!

Сквозь прорези для глаз Сварога внимательно изучали. («А ростом он будет малость повыше своих соплеменников».) Сварога так и подмывало выкинуть какую‑нибудь шутку. Скажем, щелкнуть по маске. Удержался, понятно, не пацан все же, а король. Но он и сам не мог объяснить, почему на него вдруг ни с того ни с сего напала игривость. Может быть, происходящее слишком уж напоминало фильм далекого детства «Земля Санникова»?

Шаман вдруг шагнул вперед, вытянул руку (жилистая, вены, как провода), его кисть замерла на полпути к лицу Сварога. Пальцы — длинные, с то ли обломанными, то ли обгрызенными ногтями, покрытые пигментными пятнами, еще более темными, чем сама кожа, — зашевелились, словно пытаясь нащупать что‑то в воздухе.

— И что дальше? — произнес вслух Сварог с коротким нервным смешком. — Спляшем шаманский рок‑н‑ролл?

Его голос, спокойный, негромкий, шрапнелью разлетелся по помещению, взлетел под свод и обрушился сверху звуковым дождем. Ишь ты, акустика тут... Как в охотничьем зале его манора. Или как в театре Ла Скала.

Шаман протянул указательный палец к самому лицу Сварога, но не дотронулся. Чуть подержав палец у лица, он опустил руку.

А затем достал из‑под своей мочалки, закрывавшей тело, прицепленный к нити коготь. Кого‑ток был что надо, с ладонь длиной, загнутый на конце ястребиным клювом. «От какого ж зверя этакая пакость?» — удивился Сварог.

А потом... Потом шаман поднес коготь к маске и ловким, уверенным движением, каким резчики стекла кромсают алмазными резаками окна по размеру, процарапал маску.

— Твою мать! — Сварог схватился за щеку. По ней — полное впечатление — словно раскаленным прутом провели. Хотя тут же, впрочем, отпустило. Шаман издал звук, похожий на сдавленный смешок, и вторично поднес руку к своему лицу, засунул пальцы в прорези глаз и медленно начал стаскивать маску с лица.

Как завороженный Сварог следил за ним. Сердечко отчего‑то зашлось отбойным молотком. «Спокойно, спокойно. Кто перед тобою? Пещерный человек. Чем он нас может удивить? И не такое видали. Особенно по части колдовства».

Шаман отвел маску от лица.

— Так вот ты какой, дедушка шаман, — тихо произнес Сварог.

Бритая наголо голова от макушки и до шеи была вымазана чем‑то белым. Свободными от толстого слоя белого вещества (глина, что ли) оставались только глаза и рот. Возраст этого человека определить было весьма затруднительно, все морщины заштукатурены.., да и на фига нам его возраст?

А шаману от Сварога определенно что‑то было нужно. Недаром он отрывисто произнес несколько слов на своем папуасском наречии и показал куда‑то рукой. Сварог проследил направление и увидел темный проем, ведущий в соседнее помещение. Не ограничившись словом, шаман ухватил Сварога за локоть. Как пассатижами сжал.

— Ого! Да ты, отец, силен...

Белоголовый потянул Сварога за собой, не уставая показывать рукой, в которой держал маску, на темный проем.

— Ну что ж... Ну пойдем посмотрим, что там у тебя за потайная комната, — Сварог не видел смысла упираться. Потому что вообще не видел пока никакого смысла в происходящем.

Не отпуская его локтя, шаман перешагнул порог второй комнаты, Сварог последовал за ним.

— Показывай, показывай свои закрома.

Если первое помещение можно было поименовать предбанником, то к этому подходило слово «шаманская». Света здесь было даже больше, чем в предбаннике, он проходил сквозь отверстие, расположенное ровно по центру потолка. Отверстие было нешироким и походило на воронку, помещенную раструбом вниз. «А дожди не заливают? Или тазики подставляете? А может, затыкаете горлышко? Вещички же могут намокнуть».

Намокнуть могли пучки сушеных трав, развешанных по всему помещению (размером оно было где‑то квадратов в тридцать). Намокнуть могла шкура какого‑то лесного хищника — какого именно, Сварог не понял, но судя по размеру этой шкуры, встретиться тет‑а‑тет с ее хозяином он бы не хотел. Дождевая вода могла залить жаровню.., или кострище.., или как назвать круг из камней, в котором сереет пепел?

А в дальнем углу на шкуре лежал...

Батюшки святы! Таросы и Ловьяды! Не может быть!

Сварог почувствовал, как пол уходит из‑под ног. Рукавом камзола он вытер со лба выступивший пот и потрясенно пробормотал:

— С этого и следовало начинать.

Потому что в углу он увидел автомат. Причем не какой‑нибудь, а старый добрый АКМ‑47. Со вставленным магазином. Правда, приклад разукрашен какими‑то идиотскими рисунками в жанре «палка, палка, огуречек, вот и вышел человечек», нанесенными, похоже, той же краской, какой размалевал свою голову шаман. В остальном — автомат выглядел целехоньким. И это был стопроцентно «калаш», а не что‑то на него похожее. Десантный майор Станислав Сварог спутать не мог.

«Только спокойнее, милорд, — сказал сам себе Сварог. — Не суетись. Еще ничего не ясно. Всякое может быть. В том числе и наваждение».

Date: 2015-09-25; view: 243; Нарушение авторских прав