Дорогой призраков и глюков

Зашуршали ветви, на поляне появился отсутствовавший дикарь — с небольшим сосудом, сделанным из тыквы, пес знает, где туземец его раздобыл, — тут же направился к пленникам, молча протянул сосуд и застыл в позе дающего, ожидая, когда же его дар примут. Сварог осторожно понюхал содержимое. Травой воняет. Похоже, вода. Из той поганой речки, небось, набрал. Вместе с брюшным тифом и прочими хворями, земной и таларской наукам не известными... Хотя нет, не из речки — иначе зачерпнул бы, когда переходили. Сварог капнул себе на ладонь. Прозрачная. Должно быть, гонец смотался на родник, там и набрал. А почему бы и нет? Накормили, теперь пора напоить... Или отравить. Хотя последнее вряд ли — неужели их тащили через пол‑леса, чтобы отравить на первом же привале? А с другой стороны, кто их разберет, лесных братьев...

Пить хотелось еще во время перехода, а после жевания коричневой массы захотелось еще больше, и сомнения «пить или не пить» носили скорее обрядовый характер. Опять же: можно было сотворить воду магическим способом, но... Как на отказ от угощения посмотрят хозяева леса? Не хотелось ссориться в первые часы контакта... В общем, Сварог настороженно посмотрел, как равнодушно пьют из рук гонца связанные аборигены (а те, по идее, должны понимать: травить их собираются или просто напоить.., хотя...), затем прислушался к собственным сигнализаторам яда и опасности, ничего не услышал, а потому вздохнул, принял сосуд и сделал два глотка. Яда нет, зато есть болотный привкус. Он вернул посуду владельцу, ведь и аборигены должны были промочить рот. Однако абориген принимать сосуд обратно отказался. Стоял, опустив руки по швам, и чего‑то ждал.

Тогда Сварог поставил тыкву на землю. Дикарь наклонился, взял сосуд в руки и вновь протянул Сварогу. Хочет, что ли, чтобы допил до конца? Закон лесного гостеприимства, етить его...

В общем, на троих добили сосудик до дна, вернули пустым. И этот туземец, и его собратья наблюдали за происходящим неподвижными взглядами, и ничто не отражалось на их лицах. Вот поди догадайся, что творится в их головах, какие мысли там ползают. Или ничего не ползает, а наличествует там полная пустота, первобытный вакуум?..

Стало светлее — сквозь плотную листву пробилось‑таки солнце, и колонны белого света, пав с неба, уперлись в сырую почву, укрытую ползучими стеблями. Непрерывно капающая с листьев влага в солнечных лучах превратилась в сверкающие алмазики. Было красиво. Между кочек и папоротников стелился белесый туман.

— Вы как хотите, а я с места не сдвинусь минимум еще час, — негромко сказал Сварог, непонятно к кому обращаясь и разглядывая бриллиантовый дождь сквозь прищуренные веки. — Не знаю, как вы, а я устал. Элементарно устал. И ноги натер...

Солнечное сияние, струящееся сверху, становилось все ярче... Бли‑ин, да какое, к чертям, солнечное! Нет и не может быть такого неестественного, такого иссиня‑белого солнечного света. Или в этом мире подобное в порядке вещей?! Мигом вспомнились фильмы о пришельцах и прочей фантастической мути — подобный огонь там исходит исключительно от летающих тарелок, алчных до человечинки...

Сварог ошарашенно огляделся.

Время остановилось. Капли‑бриллианты застыли в пылающем воздухе, повисли мерцающей паутиной, тишина черной ватой окутала мозг. Ни шороха, ни движения вокруг... И еще: что‑то произошло с его глазами. Или с оптическими свойствами самого воздуха. Сварог смотрел на мир как сквозь аквариум. То, что находилось непосредственно перед ним, имело четкие, даже слишком четкие очертания; проступали малейшие детали предметов, и Сварог с необъяснимым ужасом понял, что при должном напряжении глаз он сможет разглядеть чуть ли не молекулярную их, предметов, структуру... Но чем дальше к границам поля видимости, тем расплывчатое становилось окружающее, тем причудливее изгибались его, окружающего, формы... И что‑то находилось там, за периферией зрения, некое существо — или существа? Оно наблюдало за Сварогом (или они наблюдали?), все время оставаясь как бы «за кадром», и отступало, когда Сварог переводил взгляд, чтобы посмотреть на него; оно не было злым или добрым, оно было просто другим — оно выжидало, терпеливо готовилось к моменту, когда можно будет выступить вперед... И это был отнюдь не наблюдатель с демонского судилища — отчего‑то Сварог был в этом уверен. И это не было порождением колдовства — если, конечно, «третий глаз» не блокировался посредством постороннего вмешательства...

Сварог закрыл глаза и помотал головой. «Так, спокойно, — подумал. — Наркотик, это к бабке не ходи. Просто наркотик, галлюциноген, ни магии, ни заклинаний... Ай‑ай‑ай, все‑таки опоили нас какой‑то дрянью, „шоколады“ фиговы...» Мысли текли вяло и густо, как варенье из банки. Главное было — не поднимать веки, ни в коем случае, чтобы вновь не погрязнуть в иллюзии.

«Да что ж это делается, а?! — подумал он краешком сознания. — На Димерее — первым делом накачали отравленным вином, в этом мире — тоже сразу стараются мозги набекрень повернуть. Стареем, майор, стареем, на одни грабли наступаем...»

— Эй... — позвал он севшим голосом.

Молчание в ответ.

Он открыл глаза.

И оказалось, что действие наркотика закончилось — так же быстро, как наступило. Наваждение исчезло. Нереальный свет тоже исчез, вместе с каплями‑бриллиантиками. Сварог снова находился на давешней лужайке, и со зрением все было нормально. Напротив глиняными истуканами застыли на корточках папуасы со своим предводителем, сидящим чуть впереди, в центре поляны, — который первым вышел навстречу чужеземцу, а потом, гад, напоил хрен знает чем. Тусклый, но, несомненно, солнечный свет с трудом продирался сквозь листву, в ветвях, как обычно, орали обезьяны и попугаи... Мир, короче, вновь встал к глюкам задом, а к реальности передом.

Но тут же выяснилось, что мир повернулся к действительности не целиком.

Волна холодного, липкого ужаса захлестнула Сварога с головой, и он вскочил на ноги. Точнее, попытался вскочить — но ничего из этого не получилось: ноги, да и все тело ему не повиновались. Он перестал быть хозяином самому себе.., и более того: всем телом завладел кто‑то другой! Словно кто‑то вселился в его тело. И тут же принялся это тело деловито осваивать. Левая рука совершенно самостоятельно, без всякого участия со стороны разума поднялась к шраму, опасливо его потрогала, точно впервые, потом медленно прошлась по лицу, ощупывая нос, подбородок, небритые скулы, — знакомясь. Потом правая, с осторожностью кобеля, приближающегося к сучке, погладила левую руку, и обе медленно отправились в познавательное путешествие вниз по торсу Сварога, его бедрам, между ног...

И самое кошмарное, что Сварог ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать! Когда вы отлежите руку и она перестает вас слушаться, — это, конечно, жутко неприятно. Но когда та самая отлеженная, потерявшая всякую чувствительность рука начинает действовать по своему разумению, словно в ней живет свой малюсенький мозг, абсолютно от вас независящий, — это, уж поверьте, запредельно страшно. Губы Сварога приоткрылись, и он услышал собственный несанкционированный полувыдох‑полузов: «С‑сва‑а‑ро‑ог...»

Причем испугаться этой новой метаморфозе с самим собой он опять же не успел: восприятие вновь сместилось — в другую реальность.

Непонятно? Черт, как бы это объяснить...

Пожалуй, нечто похожее испытывает человек, которому снится, что он проснулся и лежит в своей постели, а потом он просыпается по‑настоящему и не сразу может смекнуть, где сон, где явь.., и где гарантия, что на этот раз он в самом деле проснулся? Наверняка каждый из нас хотя бы раз испытывал подобное.

В общем, псевдореальность переключилась на другую программу — в которой Сварог снова стал хозяином своего тела. Тело это ломило, ноги гудели, не хватало дыхания, сердце готово было вот‑вот выскочить из груди, как будто он только что поставил мировой рекорд в марафонском забеге. Но возвращением власти над собственным организмом он не замедлил воспользоваться: вскочил, дико озираясь по сторонам, готовый ко всему.., но только не к тому, что открылось его взору.

Воздух буквально дрожал от лихорадочного, отдающегося во всем теле боя невидимых тамтамов — «пудам‑будух, пудам‑будух, пудам‑будух», как перестук колес разогнавшегося локомотива. Проклятые папуасы вместе со связанными сородичами как сквозь землю провалились. Лес, нескончаемый дождь, тусклый свет, острый запах зелени и перегноя — все было настоящее. Все, кроме потустороннего, колотящегося в мозгу ритмичного гула тамтамов.., и количества отдыхающих на полянке. Количество изменилось — теперь их было только двое, Сварог и предводитель чернокожего отряда. И предводитель танцевал — хотя слово «танец» тут не подходит. Он замысловато извивался, вскидывая над головой трясущиеся руки, падал на землю, корчился, вновь вскакивал, прыгал на четвереньках, нарезал круги вокруг пальмы — и все это со скоростью, в несколько раз превосходящей человеческие возможности, словно перед Сварогом ускоренно прокручивали видеозапись шаманской пляски из «Земли Санникова». При этом он ни на секунду не отводил от Сына Неба слепого взгляда, не отводил, даже когда скрывался за пальмой, даже когда поворачивался к Сварогу спиной. Глаз на затылке у него, разумеется, не было, но он все равно смотрел. Много позже Сварог, сколько ни ломал голову, так и не смог понять, как подобное возможно, однако в тот момент вовсе не это пугало его больше всего. Дело в том, что проклятый туземец бесновался вокруг исполинской пальмы. Пальмы с очень короткими ветвями. Пальмы, которой мгновенье назад не было и в помине.

Да и никакая это была не пальма. Просто ствол дерева. Символического дерева. А может, и не дерева вовсе, а колонны со ступенчатой вершиной, похожей на поставленные друг на друга тарелки.

Но и не это было самым страшным.

Ужас заключался в том, что это дерево‑столб было нарисовано. Не на холсте, не на скале, не на доске, а прямо на реальности, поверх реальности, было втиснуто в реальность и совмещено с реальностью. Совсем как в фильме про подставленного Кролика Роджера, вот только ничего смешного в совмещении несовместимого не было. Пусть и припадочный, но несомненно живой человек скакал вокруг нарисованного дерева! И смотрел, смотрел на Сварога слепыми, без радужки и зрачков глазами!

Он хотел отвернуться — и не смог. Хотел закрыть лицо руками — и не смог. Белки дикаря, горящие белым, пульсирующим в такт тамтамов пламенем на трупно‑сером лице, притягивали как магнит. И пламя это разгоралось, становилось все ярче, затмевая собой окружающий мир, и вот уже ничего не осталось во Вселенной — только два полыхающих огня, ослепительных, как дальний свет фар в ночи...

Сварог до скрежета сжал зубы и изо всех сил зажмурился, полный решимости не открывать глаза что бы ни случилось, хоть час, хоть год — пока организм полностью не очистит себя от зелья. Должен же организм лара, черт подери, как‑то справляться с подобной напастью?!

— Это просто галлюцинация! — закричал он сквозь барабанный бой. — Этого ничего нет! Ничего нет! Я сижу на поляне! Уроды сейчас отдохнут, и мы двинемся дальше... — голос его сорвался (едрена мать, куда уж дальше‑то!), и он позвал почти беспомощно:

— Эй, кто‑нибудь...

— Молчи! Вперед! — услышал Сварог рявк над ухом и почувствовал толчок плечом в спину, чуть не швырнувший его на землю. — Вперед, вперед, вперед!..

Сварог открыл глаза, споткнулся, едва не сбившись с ритма, но тут же выровнял шаг.

Окруженные кольцом давешних папуасов, он и двое пленников быстро, почти бегом продирались сквозь лес, уходили все дальше и дальше, ни на секунду не останавливаясь, перепрыгивая через кочки и канавки, огибая стволы громадных деревьев, поросших мочалом, наклоняясь под низко провисшими лианами толщиной в человеческую руку. Слева двигался молодой пленник, справа тяжело пыхтел старикашка.

Не было никакого грохота тамтамов — это его сердце бухало где‑то возле самой гортани, барабанным боем («пудам‑будух, пудам‑будух») отдаваясь в ушах.

Вот, значит, отчего ломит все тело, а в горле застрял сухой, колючий ком: от изматывающей гонки через тропические заросли!.. Так что, это и есть настоящая реальность?!

Судя по тому, что сумерки сгустились еще больше и окрасились в бордовые тона, они выдерживают подобный темп не один час — уже спустился короткий тропический вечер...

В голове, в унисон с биением сердца‑тамтама, стучало беспрерывно: «Мы.., идем.., по... Уруг.., ваю... Мы.., идем.., по... Уруг.., ваю...»

— Ы... ы... ы... ы... — при каждом выдохе из гортани пленного старика вырывался скрежещущий визгливый звук, как скрип несмазанного колеса. Смотреть на него было страшно: слипшиеся седые волосы, пот, разбухший вывалившийся язык. Не человек — зомби.

«О господи! — подумал кто‑то внутри Сварога. — О господи, о господи, о господи...»

Лес расступился, показалась мутная извилистая речушка, маслянисто блестящая в свете заката, не речушка, ручей скорее. Оскальзываясь и падая, безумная процессия скатилась по глинистому берегу.

И тут дедуля достиг своего финиша. Лицо его, и без того черное, налилось багрово‑синюшным цветом, дыхание сорвалось. Колени престарелого туземца подкосились, он рухнул в жирную глину, закатив глаза, прижимая руки к груди и жадно хватая ртом воздух. Явные симптомы инфаркта, но когда Сварог, морщась от боли в боку, склонился над ним, старик вдруг засучил ногами, заверещал коротко, страшно, дико, попытался отползти подальше, вжаться в склизкую почву.

Мурашки пробегали по коже от этого зрелища, а всего ужаснее было то, что Сварог понятия не имел, как помочь умирающему... «Это галлюцинация, галлюцинация!!! — надрывался кто‑то в его голове. — Скоро все закончится! Мы идем по Уругваю...»

И тогда произошло, пожалуй, самое жуткое по своей ирреальности. Могучий пинок в бок отшвырнул его в сторону, и над агонизирующим аборигеном склонился предводитель туземцев. Несколько долгих секунд он внимательно вглядывался в его искаженное ужасом лицо, погладил по голой груди извивающегося пенсионера, поднял руку.., и одним стремительным ударом вонзил пальцы ему в диафрагму! Абориген издал мяукающий звук и выкатил глаза, а предводитель отряда все толкал и толкал руку, все глубже погружая ее внутрь туземца. Черная в закатном свете кровь пузырилась вокруг его запястья. Сварог шарахнулся назад, не в силах отвести взгляд. Наконец чертов дикарь, судя по всему, задел какой‑то жизненно важный орган в организме сородича, потому что тело несчастного выгнулось дугой и тут же обмякло бесформенной кучей. А туземец поднял над головой, демонстрируя всем, зажатый в кулак кусок мяса, с которого падали тягучие темные капли.

«Сердце, — отстраненно понял Сварог, — это его сердце...»

Соплеменники изувера гавкнули что‑то в унисон, и предводитель стремительно, в четыре надкуса сожрал то, что держал в руке. И Сварог понял, что сейчас свихнется окончательно.

...Он не знал, сколько времени продолжался этот безумный марш‑бросок, счет времени был потерян давным‑давно. То ли наступила ночь, то ли в глазах потемнело от напряжения, но он уже ничего не видел перед собой, мир сузился до крошечного пятнышка света, тускло горящего впереди, в неимоверной дали...

Сварог не мог остановиться. Не мог задержаться хоть на мгновенье, чтобы подумать, осознать и разобраться: новый ли это виток галлюцинаций или он на самом деле мчится через непроходимые заросли? Или.., или это таким макаром проявляется демоническая сущность? Значит, что же, значит, он — не настоящий Сварог? Да ну, бред... И когда, так вас и разэдак, он шагнул за грань реальности — когда отхлебнул из тыквы? Или весь этот доисторический лес является фантомом?..

И едва последнее предположение оформилось в измученном мозгу, как блеклое пятно света впереди разбухло, разгорелось, расширилось до размеров окна — сквозь которое Сварог и ввалился с треском, в окружении сотен и тысяч сверкающих осколков стекла.

Мир на мгновенье подернулся серой пеленой — и вновь проявился. И кадры замелькали с головокружительной частотой, как окна проносящейся мимо электрички, Сварог едва успевал выловить отдельные детали, напрочь не понимая, что они означают, да и означают ли хоть что‑нибудь.

...В полутемном помещении Мара склонилась над военной картой, испещренной заковыристыми стрелками предполагаемых наступательных операций, лицо серьезное, сосредоточенное, из‑за ее плеча выглядывает кто‑то — не разобрать кто: лампа освещала лишь стол с картой и Мару с карандашом в руке...

...грубо вытесанный из какого‑то зеленоватого материала бюст на черном постаменте — четырехликое существо в причудливой короне — посреди зала без окон; свет льется со всех сторон, не создавая тени...

...рыжеволосая женщина стреляет из пистолета куда‑то в небо...

...мрачные коридоры подземелья, освещенные колеблющимся светом факелов вдоль сочащихся сыростью стен, дверь с золотой ручкой в торце коридора...

...какие‑то узкоглазые типы с оружием наперевес пробираются вдоль каменной стены сквозь густой туман...

...ядерный гриб над океаном...

...заносимые песком руины современного города...

...озеро огня...

...пирамида...

...трехглазая маска...

Свет, мрак, свет, мрак — все быстрее и быстрее, как спятивший стробоскоп...

Date: 2015-09-25; view: 249; Нарушение авторских прав