Соперники?

Перебирая почту, сортируя письма, я выделил среди них несколько особенно любопытных, объединенных общей темой. Письма эти содержали довольно острые вопросы и затрагивали одну из самых интересных и конфликтных нравственных проблем современного большого спорта.

Итак, серия вопросов о взаимоотношениях спортсменов разных клубов.

«Вы начинали играть за «Спартак». Какие чувства испытываете Вы, встречаясь с бывшими одноклубниками?»

На этот вопрос мне приходится отвечать довольно часто.

Мои отношения со «Спартаком»?

Десять лет назад меня пригласили в ЦСКА.

Читатель уже знает, что я играл за «Спартак».

Играл в хоккей с мячом, потом в хоккей с шайбой, начал, по-видимому, делать какие-то успехи, и вот пришел день, когда я оказался перед выбором...

Не стану скрывать, что очень хотел попасть в ЦСКА. Кто же откажется от возможности повышать свои знания в самой прославленной академии, в самом знаменитом университете!

Сомнений, однако, был у меня тогда целый ворох. Требовалась максимально критическая и даже пристрастная оценка собственных возможностей: университет многое дает, но и немало требует.

Мне советовали не рисковать: ведь в то время в ведущей команде страны в нападении играли Константин Локтев, Вениамин Александров, Александр Альметов, Валентин Сенюшкин, Юрий Баулин, Игорь Деконский и другие великолепные форварды. Занять место одного из них – не слишком ли самонадеянно для новичка? Да и «Спартак» покидать не хотелось...

Но попасть в ЦСКА, к Тарасову я мечтал страстно.

Я и не помышлял кого-то обманывать, интриговать за спинами товарищей. О предложении знал и наш тренер Александр Никифорович Новокрещенов.

После некоторых раздумий он сказал мне откровенно:

– Иди, Толя. Хуже не будет...

И я перешел в армейский клуб.

Там меня научили многому, но я не забыл, где делал первые шаги в спорте, где стал мастером.

«Спартак» я помню, и по-настоящему благодарен тренерам, работавшим со мной, помогавшим мне осваивать «секреты» любимой игры. Но если бы стал я сегодня на десять лет моложе, если бы вернулся к началу шестидесятых годов, то... То все равно опять стал бы, разумеется, хоккеистом ЦСКА.

Первый матч, который я должен был провести в составе армейцев против прежнего моего клуба, я, конечно, ждал. Очень ждал. Хотел что-то «доказать». А что можно было, собственно, доказать? Не мог же я, в самом деле, подняться за короткое время на качественно новую ступень мастерства!

Я очень старался в тот вечер. Армейцы выиграли, но вряд ли была в этом успехе моя заслуга. Сыграл я плохо. Перегорел до начала матча.

Сейчас, повзрослев, я понимаю, что то была мелкая и никому не нужная суета, никчемное тщеславие. Ну, сыграл бы я удачно, ну, поразил бы вдруг прежних своих партнеров. Ну и что? Ведь относились они ко мне хорошо, никак не обижали и об уходе моем жалели...

Так что же «доказывать»?

Сейчас те чувства ослабли, и если я, как, впрочем, и все армейцы, специально настраиваюсь на матчи со спартаковцами, то только потому, что встреча с высококлассной командой – это всегда трудное испытание.

И всякие конфликты, взаимные неудовольствия, которые случаются у меня с кем-то из спартаковцев, – это не старые счеты, это лишь внешнее отражение тех страстей, что пылают в матче, страстей, подогреваемых обоюдным желанием соперников одержать верх в принципиальном поединке. Всегда принципиальном, независимо от турнирного положения команд и важности двух очков.

Иногда страсти перехлестывают через край, и после финального свистка, после матча мы жалеем об этом.

– Что у вас со Старшиновым?

Спрашивают те, кто видел, как Слава и я говорим друг другу на площадке что-то, по видимости, злое и неприятное.

Да и не только со Старшиновым и другими спартаковцами, но дате и с тихим и спокойным Давыдовым порой схватишься. Хоккей – игра темпераментная, и отсутствие честолюбия вряд ли мыслимо у спортсменов классных команд.

Сила нашей сборной во многом объясняется именно тем, что это исключительно дружная команда, тем, что нет в ней динамовцев и спартаковцев, армейцев или торпедовцев, нет москвичей и воскресенцев. Все это так, и тем не менее... Тем не менее мы не только хоккеисты сборной, но и игроки ЦСКА, «Химика», «Динамо».

Матчи лидеров носят подчас напряженный, нервный характер, атмосфера ажиотажа возбуждает, горячит, наэлектризованность трибун подхлестывает страсти на площадке, и взвинченный характер матча не кажется чем-то неожиданным – в дуэли ведущих клубов соображения престижа играют едва ли не самую глазную роль.

Естественно, полагаю, что сражение на площадке приобретает порой излишне темпераментный характер, и мы нервничаем, подчас даже срываемся и потом едем успокаиваться на скамью штрафников.

И, право же, не стоит искать каких-то глубоких и многозначительных причин конфликта игроков в ходе жаркого хоккейного матча!

Не только я и Слава Старшинов, но и жены наши дружат, и, надеюсь, это снимает всевозможные домыслы и слухи о ссорах спортсменов.

Я отношусь к Вячеславу с самой горячей симпатией, и если швыряет он меня на лед, бросает угрожающие взгляды и обидные реплики, то это вовсе не значит, что мы враги. Кстати, никогда не слышал я от Славы слов осуждения по поводу ухода из «Спартака».

Я уважаю этого большого мастера и талантливого человека и прекрасно понимаю его азарт на площадке. Вячеслав самолюбив, необычайно самолюбив. Грешу этим качеством и я. Мы оба до сих пор не привыкли к поражениям, неудачам, и, конечно же, я понимаю чувства и страсти, которые обуревают спартаковского капитана, когда он увлечен игрой.

Во всяком случае, даже после самых драматических конфликтов мы уходим в раздевалку вместе.

Но однажды я сорвался.

Мы встречались тогда не со «Спартаком». С «Химиком». Игра оказалась тяжелой. Счет был равный – 4:4.

Против меня играл Валерий Никитин. Хоккеист, которого включают в сборную СССР на разные амплуа – и нападающего и защитника.

Я был обезоружен. Валерий не давал вздохнуть. У меня ничего не получалось.

И я начал грубить, и, в конце концов, нанес Валерию травму.

Он потом смог все-таки вернуться на площадку. Но ему было крайне тяжело, и довел он матч до конца только за счет мужества.

Тот печальный эпизод стал для меня суровым уроком, так стыдно мне не было никогда. И хотя Валерий не вспоминает этот случай, свою вину я чувствую до сих пор.

Разумеется, столь же неловко чувствовал бы я себя и в том случае, если бы ударил не игрока сборной, а любого соперника, и вдвойне стыдно, что конфликт случился у двух хоккеистов сборной.

В письме, присланном из Горького, любитель спорта интересуется;

«Не было ли ревности в Вашем отношении к Мальцеву на чемпионате мира 1969 года? Не обиделись ли Вы за Полупанова, чье место занял динамовец?»

Я говорил только что – в сборной нет динамовцев или армейцев, в сборной все мы одна команда, один коллектив.

Ревность? Вопрос, наверное, адресован не тому человеку.

Саше Мальцеву виднее, его оценка была бы более верна и важна, однако, надеюсь, у него не было оснований жаловаться на то, как мы с Володей Викуловым встретили нового партнера по тройке.

Я не хотел бы выдавать свою личную и, видимо, весьма субъективную точку зрения за мнение всех хоккеистов, но, по моему твердому убеждению, для сборной команды, для любой тройки класс, спортивная форма форварда более важны, чем его ведомственная принадлежность или приятельские отношения мастеров.

Вряд ли будет откровением мое признание, что я очень люблю Витю Полупанова, нас многое связывает, мы играли в одной тройке с 1965 года, на сборах всегда жили втроем в одной комнате и успех каждого из нас зависел от игры партнеров.

Накануне чемпионата мира 1969 года Виктор резко сдал. Не только в игре, но – и это самое обидное и печальное – в отношении к хоккею. К матчам, к тренировкам.

Плохими мы были бы друзьями, если бы не напоминали с Володей Викуловым Виктору, что нас – трое, что мы нужны друг другу, если бы не уговаривали, буквально не упрашивали его измениться, взять себя в руки...

Тот год был для Вити потерян, и тренеры сборной справедливо, совершенно справедливо поставили на место Полупанова Мальцева.

Обиды за Виктора у нас не было.

Была обида на самого Витю.

И эта обида становилась потом все более и более глубокой. К сожалению, история с исключением Полупанова из сборной страны так ничему и не научила нашего центрфорварда.

Он считал, что тренеры были неправы, несправедливы к нему, считал, что они придираются, что такое суровое наказание не соответствовало степени его вины.

Однако у команды с тех пор не раз, к несчастью, появлялась возможность убедиться, что тренеры правы, что Виктор с каждым новым сезоном все чаще и чаще изменял спорту, товарищам, себе.

ЦСКА осенью семидесятого года выступал в непривычной роли: с самого начала, с сентября, пытались догнать мы лидеров – динамовцев Москвы. И одна из причин, объясняющих наши слишком частые неудачи, заключалась в том, что армейцы большую часть матчей провели не в лучшем своем составе. К болезням и травмам прибавились иные напасти, в том числе и решение команды отстранить Полупанова от участия в ряде игр.

Нам дорого обошлись осенние «вольности» Виктора.

Так кто же в этом виноват?

И почему мы должны обижаться за Виктора?

Ревность... Неужели может быть непонятна та простая и очевидная мысль, что, приехав в Стокгольм, мы очень хотели стать чемпионами мира? А если так, то могли ли мы не стараться, не отдавать все силы тому, чтобы Саша Мальцев сыграл максимально сильно?..

Любопытно, что когда команда приехала в Стокгольм на следующий год, то динамовец Мальцев не отходил ни на шаг от своих больших приятелей армейцев Викулова и Полупанова.

И потому мне хочется попросить читателей не верить никаким домыслам о противоречиях и конфликтах игроков сборной. Чушь все это! Если не были бы мы единым коллективом, где каждый готов поддержать товарища, где ветераны душу отдают, чтобы помочь молодым окрепнуть, поверить в свои силы, то не сумели бы, честное слово, одержать девять побед подряд.

«Лучшая пара защитников сборной в последние годы?»

На мой взгляд, это Виктор Кузькин и Виталий Давыдов. Но неужели, наблюдая за их игрой, может кто-то вспомнить, что они из разных клубов?

Блестящего успеха добился на чемпионате семидесятого года тот же Мальцев. Но разве кто-нибудь, восхищаясь его стремительными атаками, удачными бросками, вспоминал, что ассистировали ему на площадке спартаковец Старшинов и Никитин из «Химика»?

Разве не передавал, наконец, свой опыт молодому армейцу Владиславу Третьяку торпедовец Виктор Коноваленко? А ведь горьковчанин понимал, что помогает он своему главному сопернику и конкуренту.

Хоккей – командная, коллективная игра, и спортсмен, отдавший этому виду спорта несколько лет, не может не понимать, что его успех обусловлен успехом партнеров, товарищей.

Хоккей воспитывает коллективизм – это не фраза. Это – смысл, суть самой популярной игры нашего времени.