Тройка моей мечты

«Кого бы Вы взяли в партнеры по тройке из хоккеистов последнего десятилетия?» – этот вопрос дает мне возможность рассказать о моем представлении об идеальном партнере.

Центральным нападающим в «моем» звене играл бы Виктор Якушев, а правым – швед Тумба (Свен Юханссон).

Почему именно они?

Не только потому, что это прекрасные мастера. Но еще и потому, что мне самому очень хотелось бы попробовать себя в таком необычном сочетании.

С Виктором я играл на двух чемпионатах. На Олимпийских играх в Инсбруке и на турнире в Тампере.

Якушев – идеальный партнер. У него так много достоинств, что я просто затрудняюсь, с чего начать.

Может быть, с того, что он великий труженик. А может, главное его достоинство в ином – Виктор превосходно играет в пас: тонкий тактик, великолепно понимающий и чувствующий игру, он поразительно верно и искусно дирижирует действиями партнеров. И в то же время ни зритель, ни соперник порой не замечают, что именно Якушев ведет товарищей.

Вы помните, как играет ведущий хоккеист сборной Швеции Ульф Стернер? Его главное достоинство – в искусстве паса, в искусстве, доведенном до совершенства, математически выверенном, тонком и внезапном. Игрой Стернера, яркой, своеобразной, убедительной, нельзя не восхищаться. Даже малосведущий в хоккее человек довольно скоро начинает различать Стернера на площадке, выделяя его в составе «Тре крунур».

Якушев, напротив, незаметен.

Но пасует он не хуже. Не менее интересно, неожиданно и не менее точно.

Обычно Виктор выходит из зоны с шайбой и затем, набрав скорость, оставив за спиной хотя бы одного соперника, уже в средней зоне выкидывает шайбу кому-то из набравших скорость партнеров.

Если бы меня попросили определить одним словом самое впечатляющее достоинство этого большого мастера, я бы, пожалуй, все-таки нашел такое слово – надежность.

Якушев чрезвычайно строго и, я бы сказал, жестко играет в обороне. По собственному опыту знаю, нам с ним просто и спокойно играть. Когда Виктор площадке, защитники закрывают зону соперника и смело рвутся вперед: Якушев всегда подстрахует товарища

Надежность Якушева проявляется и в том, что с площадки его удаляют крайне редко. Чувство ответственности перед командой выше личных обид и желания «рассчитаться» с обидчиком.

И если действительно существует «непротивленье злу насилием», то наш суровый и мужественный товарищ – первый кандидат на включение в число непротивленцев. Он не только никогда не грубит, но даже не сердится ни на соперника, ни тем более на товарища.

На Олимпиаде в Инсбруке в трудном матче с канадцами при счете 2:2 я трижды обыгрывал защитника Гарри Бегга, и мы вдвоем или втроем выходили против одного хоккеиста соперников. Во всех трех случаях я сам атаковал ворота, бросая шайбу под острым углом, и трижды мои попытки оканчивались неудачей.

То были неразумные игровые решения, и мне здорово влетело тогда от тренеров.

Могу себе представить, что услышал бы я на площадке, если выходили бы со мной к воротам соперника Вениамин Александров или, допустим, Борис Майоров.

Якушев же не взрывался, не шумел, спокойно сидел рядом со мной на скамейке и, пока мы ждали своей очереди выйти на лед, не ругал и не поучал меня. Только когда я ошибся в третий раз, он сказал мне с легкой укоризной или, пожалуй, с сожалением:

– Если бы не пожадничал, я бы в пустые ворота бросал...

И это спокойное замечание, а не взвинченный нервный спор с обоюдными упреками помогло мне вдруг увидеть в тот день со всей пугающей очевидностью самый элементарный принцип хоккея, о котором мне еще в детстве толковали тренеры и который я знал, кажется, наизусть: один команду не обыграешь, хоккей – игра коллективная.

То был первый мой чемпионат, и более опытный партнер (а Якушев к тому времени уже дважды выступал на мировых первенствах – в 1961 году в тройке с Виктором Цыплаковым и Николаем Снетковым и в шестьдесят третьем, в Стокгольме, – с Александром Альметозым и Вениамином Александровым) помогал мне войти в состав сборной, почувствовать себя равным знаменитым мастерам.

Третьим хоккеистом в тройке моей мечты стал бы Свен Юханссон, сменивший, как известно, свою фамилию на другую. Теперь он Тумба, кличка вписана во все документы, и спортивный мир, забывая Юханссона, помнит и любит Тумбу.

Два чемпионата мира – в 1969 и 1970 годах – проходили в Стокгольме, городе Свена, и мы виделись с ним едва ли не каждый день. Он заходил к нам в отель, бывал на всех матчах, возил нас на свои площадки для игры а гольф. Свен теперь бизнесмен. Производит снаряжение для гольфа и владеет зимними площадками с искусственным покрытием.

Мы как-то попробовали сыграть, и Свен поразился, как быстро освоил я гольф. Ничего непонятного в этом, конечно, не было: сказались практика и опыт, приобретенные в хоккее с мячом – я начинал свой путь в спорт с увлечения этой игрой.

Общительный, веселый, необычайно подвижный здоровяк, Тумба – всеобщий любимец. Завидев нас, он тут же с восторгом кричит: «Спасибо!», «Хорошо!», бросается жать руки, что-то возбужденно рассказывает. Темперамент, перехлестывающий через край, изумляет меня – где же традиционная скандинавская сдержанность?

Мне жаль, что Тумба пока не стал тренером: он многому мог бы научить – в хоккее секретов для него нет. Играть с ним, точнее против него, было очень трудно.

Такой хоккеист решает исход матча. Мгновенно оценивает ситуацию, прекрасно видит и понимает обстановку на поле. Уследить за ним мы могли не всегда. В Любляне наши команды сыграли вничью – 3:3, и третью шайбу забросил нам неудержимый Свен.

Тумба великолепно чувствовал ворота соперника, пожалуй, можно было утверждать, что у него какое-то особое чутье к взятию ворот, к голу. Любил играть с шайбой, но расставался с ней легко. В отличие от того же Ульфа Стернера чаще обыгрывал опекуна, чем пасовал, однако искусству паса учиться ему было не нужно. Хитрый тактик, искушенный боец, он задавал нам немалую работу.

Игру лидера «Тре крунур» отличали еще некоторые черты, интересные профессионально, – он великолепно сочетал работу рук и ног, играл на смене ритма: разгонится, затормозит вдруг резко и неожиданно и в то же мгновение опять мчится вперед.

И хотя опекуны доставались Тумбе не из любезных и корректных, но неизменно очень решительные, Свен никогда не отвечал на грубость соперника.

Пожалуй, этот мастер – самая яркая звезда, какую довелось мне видеть в шведском хоккее.

«Стена»

К наиболее популярному вопросу, который повторяется сотни раз, – «Самый памятный гол?» я вернусь позже. Эту же главу хочу окончить ответом, на второй по количеству «голосов» вопрос: «Кто лучший хоккеист последнего десятилетия?»

Лучший хоккеист, несомненно, Виктор Коноваленко.

Вратарь сборной Советского Союза и горьковского «Торпедо». Спортсмен, которого, по-моему, руководство международной федерации хоккея на льду обижает особенно часто.

Читатель, вероятно, знает, что на каждом чемпионате мира ЛИХГ присуждает специальные призы трем лучшим хоккеистам: вратарю, защитнику и нападающему.

Наши мастера не раз увозили эти награды. Николай Сологубов (трижды), Иван Трегубов (дважды), Александр Рагулин, Эдуард Иванов, Виталий Давыдов получали призы как лучшие защитники, Всеволод Бобров, Вячеслав Старшинов, Константин Локтев, Александр Мальцев и я (трижды) – как сильнейшие нападающие. Николай Пучков был объявлен в 1959 году первым вратарем.

И только наш Витя, самый лучший, самый, на мой взгляд, надежный страж ворот современного любительского хоккея, до сих пор не имеет такой награды.

И особенно явно ошиблись устроители чемпионата в семидесятом году.

Я как-то могу еще понять, почему «не замечали» великолепную игру Коноваленко на предшествующих чемпионатах: прекрасная оборона, постоянный натиск форвардов объясняют, отчего игра велась преимущественно на половине поля соперников, но на последнем стокгольмском чемпионате...

Будем смотреть правде в глаза – не раз ошибки наших защитников мог исправить только Виктор. И если мы пропустили в свои ворота шайб вдвое меньше, чем вторые призеры, и втрое, чем третьи, и если все так дружно, хотя далеко и не всегда справедливо, корили наших защитников, то неужели возможно другое объяснение удивительной крепости нашей обороны, чем безошибочная игра вратаря?

Я говорил своим партнерам по звену перед чемпионатом мира 1970 года – мы должны попасть в сборную и обязательно выиграть турнир в Стокгольме: ради Виктора. Ради его успеха.

Мы должны были не словами, а делами, в игре, на площадке, отблагодарить Виктора за все то, что сделал он для успехов национальной команды. Сколько раз именно он выручал нас в безнадежных ситуациях, сколько раз он своей уверенной, безошибочной игрой вливал в нас новые силы, вдохновлял на победные атаки!

Вот почему я утверждаю, что есть нравственный долг команды перед ее вратарем.

И есть же, в конце концов, какая-то справедливость – я не верю, что ЛИХГ может еще раз «не заметить» Коноваленко.

И если правы канадцы, утверждающие, что вратарь – это половина команды (не сомневаюсь, родоначальники хоккея понимают смысл изобретенной ими игры), то давно уже пора отметить не только форвардов и защитников, получавших награды ЛИХГ, но и вторую «половину» многократных чемпионов мира.

Впервые я познакомился близко с Виктором в 1960 году.

Во второй половине декабря молодежная сборная улетела за океан, и в составе этой команды были и мы с Коноваленко. Там впервые увидел я не только мастерство нашего вратаря, но и его отчаянную смелость.

Мы были в Колорадо-Спрингс, и в свободное время нас повезли на прогулку в горы. Показали трассу слалома и кто-то из наших ребят предложил спуститься вниз. Не с самого верха, конечно, а с той точки, куда доставляет нижний подъемник. Это была примерно половина трассы (или немного меньше). Самые смелые, а с ними и те, кто не хотел обнаружить свою робость, поднялись на гору. Поехали с нами, кстати, и тренеры Николай Семенович Эпштейн и Дмитрий Николаевич Богинов.

И вот хоккеисты мчатся вниз. Не помню, доехал ли кто-нибудь не упав. Помню только, что тренеры решили не искушать судьбу и спускались дедовским способом, известным каждому мальчишке,

И вот, наконец, мы собрались внизу, все оживлены, подсмеиваются друг над другом. Неожиданно кто-то замечает, что нет Коноваленко. Все всполошились.

И вдруг мы замечаем темную точку на самой вершине, там, у начала трассы слалома-гиганта.

Когда мы поняли, что это – Виктор, то, кажется, лишились дара речи. Наш вратарь не слишком искусен в горнолыжном спорте, он летел по ледяному склону и не помышлял, конечно, ни о каких виражах, и как Виктор уцелел – я не понимаю до сих пор.

Мало того, мы стояли у трассы и не успели отскочить в сторону. Виктор пронесся по заднику лыж Эдуарда Иванова, и если бы полметра в сторону...

Мы все чуть не умерли от страха.

Широко известна история, случившаяся в Стокгольме в марте семидесятого года, когда в первом матче с хозяевами площадки Виктор получил настолько тяжелую травму, что был немедленно отправлен в госпиталь, – Виктору сломали нос, он получил тяжелейшие ушибы и тем не менее... через день снова вышел на лед.

Его спокойствие передается команде. Стена, непробиваемая стена за нашими спинами – это чувство раскрепощает хоккеистов, придает дополнительную уверенность. Что бы Виктор ни делал перед матчем – читал книгу, зашивал вратарские щитки, слушал музыку, в нем всегда столько уверенности и покоя, что ты и сам невольно заражаешься его оптимизмом.

Виктор любит вспоминать минувшие матчи. Сколько он их отыграл, а помнит, кажется, чуть ли не все! Любит напоминать форвардам о проигранных ими в Горьком встречах.

Особенно часто пикировался с Борисом Майоровым, поддразнивал нашего капитана:

– От кого угодно пропущу, а вот от тебя – нет... Как мы вам в Горьком...

А они там, в Горьком, не только «Спартак» обыгрывали. Как-то и мы потерпели поражение от «Торпедо», с редчайшим для хоккея счетом – 0:1. Как сыграл вратарь, видимо, не стоит говорить, если одной шайбы, заброшенной в ворота чемпионов страны, хозяевам поля хватило для победы.

Расстроенные донельзя, мы шли в раздевалку. Догнал Виктор.

– Не расстраивайся. У вас и так много очков...

В глубине души Коноваленко очень тяжело переживает неудачи, хотя виду не показывает.

Однажды он пропустил совсем нелепый гол.

Я бросил не очень сильно, Виктор поймал шайбу и случайно выронил ее. Проезжая мимо, я подтолкнул шайбу в ворота.

Представляю себе, как досадно было вратарю, а он тут же, пока я еще не успел отъехать от ворот, сказал мне:

– Ты не очень гордись. Я нарочно пропустил, чтобы твою репутацию поддержать. Так-то ведь ты мне не забьешь...

Рыбак, грибник, Виктор склонен к тихому и спокойному образу жизни, не любит шума, многословных речей. Человек он скромный, даже застенчивый, всегда старается быть на втором плане.

Помню, в Вене после вручения нам призов команду взяли в плен фотографы, Виктор выскочил из этого шумного окружения и потащил нас в... раздевалку.

– Поехали, нечего здесь делать... Мало, что ли, фотографировались?..

Слава не обошла своим вниманием Виктора, но любовь не стала взаимной. Витя равнодушен к шумному успеху, к суете, к очеркам, интервью, фотографиям.

Хоккеист номер один последнего десятилетия не любит снимать маску...