Глава девятая. Если ты псих, рвущийся устроить тайную встречу, то, как и с недвижимостью, главное для тебя – месторасположение

Если ты псих, рвущийся устроить тайную встречу, то, как и с недвижимостью, главное для тебя – месторасположение.

Если хочешь владеть ситуацией, необходимо контролировать территорию. Никаких неожиданностей. Ни зданий, ни деревьев, ни укромных уголков, в которых может притаиться враг. Нужны лишь укрытия, где рассажены твои люди. Но место не должно быть слишком открытым, чтобы случайный прохожий не стал невольным свидетелем происходящего. Тайные встречи должны оставаться тайными.

Бейсбольное поле – неплохой выбор. Вдали от зданий. Единственное укрытие – небольшая рощица, да и та не слишком близко. Выбор времени тоже отличный. Шесть утра – это слишком рано для большинства учеников, но такой ранний подъем правилами не запрещается. Мине не придется украдкой покидать общежитие. И можно вполне успеть совершить обмен до начала уроков. Шантажист получит деньги, и у него будет достаточно времени, чтобы с наслаждением их пересчитать и потом даже позавтракать.

С другой стороны, шесть утра – это такое время, когда девушки, затеявшие розыгрыш, могут быть только в постели. Представляю, как они, одетые в пижамы, высовываются из окон спален и хихикают, глядя, как Мина возвращается с бейсбольного поля, на которое никто так и не пришел. Если я прав, именно так все и будет. Потом начнутся настоящие переговоры – потому что мне все‑таки придется как‑то убедить их вернуть фотоаппарат со всем содержимым. А потом уже мы разберемся, что на самом деле происходит.

Будильник Сэма воет сиреной в полпятого утра – надеюсь, что мне больше не придется просыпаться в такой час и подобным образом. Сшибаю на пол свой телефон, пытаясь остановить вой, и только потом понимаю, что он доносится с другого конца комнаты.

Вставай! – Я швыряю подушку в сторону Сэма.

Говенный у тебя план,

бормочет Сэм, выползая из кровати и направляясь в душ.

Ага,

говорю я себе под нос. – Вот только скажи мне, что сейчас не говенное.

Слишком рано, кофе еще нет. Тупо смотрю на пустой кофейник в гостиной, пока Сэм достает банку с растворимым кофе.

Не надо,

предупреждаю я.

Он зачерпывает ложку с верхом и, не раздумывая, кладет ее в рот. Слышится жуткий хруст. Потом глаза у Сэма лезут на лоб.

Сухо,

хрипит он. – Язык… дерет.

Качая головой, беру банку. – Это ж порошок. Полагается добавить воду. Хорошо, что ты почти полностью состоишь из жидкости.

Сэм пытается что‑то сказать. Бурый порошок сыплется ему на рубашку.

К тому же,

сообщаю я,

он без кофеина.

Сэм кидается к раковине и отплевывается. Усмехаюсь. Нет ничего смешнее чужих страданий.

Когда мы наконец выходим на улицу, я уже почти проснулся. Такая рань, что над травой все еще висит туманная утренняя дымка. На голых ветвях деревьев и на грудах опавшей листвы замерзают росинки, превращаясь в белую изморозь.

Бредем к бейсбольному полю; от сырости промокают ботинки. На поле пока никого, что, собственно, и требовалось. На тайную встречу лучше не приходить последним.

И что теперь? – Спрашивает у меня Сэм.

Указываю на рощицу. Укрытие так себе, но хотя бы достаточно близкое для того, чтоб увидеть, если кто придет, а после погони за мастером смерти я не сомневаюсь, что, в случае надобности, школьника я уж точно догоню.

Земля замерзла. Когда мы садимся, трава издает легкий хруст. Встаю и смотрю на наше укрытие с нескольких точек: все в порядке, нас никто не увидит.

Минут через пятнадцать появляется Мина – я уже готов думать, что Сэм вот‑вот помрет от нетерпения. Девушка взволнованно прижимает к себе бумажный пакет.

Эй, есть тут кто? – Кричит она с опушки рощи.

Мы здесь,

отвечаю я. – Не переживай. Иди в центр поля – правее, к первой базе – и постарайся встать так, чтобы мы тебя видели.

Ладно,

голос у Мины дрожит. – Простите, что втянула вас в такое, но…

Не сейчас. Лучше иди на поле и жди.

Когда она уходит, Сэм испускает долгий страдальческий вздох:

Боится она.

Знаю,

говорю я. – Я просто не знал как… ладно, сейчас некогда.

Да, бойфренда хуже тебя в целом мире не сыщешь,

шепчет Сэм.

Возможно,

признаю я, и он смеется.

Ждать очень трудно. Скучно, и чем больше ты скучаешь, тем сильнее хочется закрыть глаза и вздремнуть. Или вытащить телефон и поиграть на нем. Или поболтать. Мышцы деревенеют. Кожу начинает покалывать словно тысячей иголок – предупреждение, что твои ноги засыпают. Может, никто и не придет. Может, тебя заметили. Может, ты совершил одну из миллиона возможных ошибок. Тебе нужен предлог, чтобы оставить свой пост и выпить чашечку кофе или поспать в своей кровати. Время начинает тащиться как улитка, как муравей, что ползет по твоей спине.

Если пройти через это один раз, то уже кажется, будто дальше будет легче. Сэм беспокойно ерзает. Мина, бледная и встревоженная, расхаживает по полю взад‑вперед. Я то всматриваюсь в ее лицо – а не заметила ли она шантажиста? – то думаю о том, что сказать Лиле.

«Даника мне не поверит. Пожалуйста, расскажи ей о том, что сделал Баррон».

На этом мысли стопорятся. Не могу представить, что ответит Лила. Какое выражение будет на ее лице. Все думаю о том, как она избегала на меня смотреть после того, как я сказал, что люблю ее. Словно бы не поверила. А потом вспоминаю прикосновение ее губ, ее взгляд, когда мы лежали на этой же траве, которую я вижу сейчас – вот разве что тогда трава была теплой, и Лила тоже была теплой, и произносила мое имя так, будто весь мир вдруг утратил всякое значение.

Прижимаю кончики пальцев к глазам, чтобы прогнать эти видения.

Сэм рядом со мной вздрагивает, и я медленно опускаю руки. Мина явно напряглась, она смотрит на кого‑то, кого мы разглядеть не можем. В моих жилах пульсирует адреналин, заставляя сердце бешено биться. Главное сейчас – не действовать импульсивно. Нужно выждать, пока шантажист повернется к нам спиной, а потом как можно тише к нему подкрасться.

Мина чуть разворачивается – к ней приближается какой‑то человек. Она ведет себя именно так, как я и велел, вот разве что бросает быстрый взгляд в нашу сторону. Наши глаза встречаются, и я пытаюсь внушить ей, что больше ей сюда смотреть не стоит.

Тут мне удается увидеть шантажиста.

Не знаю, кого я ожидал увидеть, но уж точно не высокого, угловатого новичка, который к тому же так нервничает, что я как‑то сразу расслабляюсь. Наверно, нашел фотоаппарат и решил по‑быстрому разжиться денежками. А может, думает, что в старшей школе так принято: не толкать приглянувшуюся девушку в грязную лужу, как в младшей, а шантажировать ее. Не знаю. Знаю лишь одно: такая игра ему явно не по плечу.

Решив, что пугать его жестоко, пускаюсь на самую дурацкую уловку. Убедившись, что парень стоит ко мне спиной, засовываю руку в карман и выставляю указательный и средний пальцы так, что получается подобие пистолета – как его изображают малыши.

Быстро иду к нему – так быстро, что когда он слышит мои шаги, я уже совсем рядом.

Ни с места,

говорю я.

Увидев меня, парень издает ужасно смешной звук: визжит таким тонким голосом, что почти срывается на ультразвук. Похоже, даже Мина испугалась.

Сэм подходит к сопляку так близко, что прямо‑таки нависает над ним.

Это же Алекс ДеКарло,

говорит он, глядя на парня сверху вниз. – Мы с ним вместе в шахматный клуб ходим. Что он тут забыл?

Поднимаю «пистолет» в кармане. – Точно. Скажи, на что тебе пять штук?

Нет,

бормочет Алекс – лицо его стало ярко‑красным. – Я не хотел…

Он косится на Мину и делает судорожный вдох. – Я ничего не знаю про пять тысяч долларов. Я просто должен был передать конверт, который… гм… мне дали. Мина – моя подруга, и я бы ни за что…

Ложь, ложь. Все лгут. Я слышу это по голосу. Вижу по выражению лица, которое как‑то не вяжется со словами, по множеству мелких признаков.

Что ж, я тоже умею лгать. – Если не скажешь правду, я тебе мозги вышибу.

Простите,

визжит парень. – Прости, Мина, ты не говорила, что у него есть пистолет. – У него такой вид, будто он вот‑вот облюет собственные ботинки.

Алекс,

обрывает его Мина – словно предупреждает.

Сэм делает шаг к ней. – Эй, это будет…

Алекс снова с дрожью втягивает воздух. – Она сказала, что мне нужно просто придти сюда и сказать то, что я сказал, но я не хочу умирать. Пожалуйста, не стреляйте. Я никому не скажу…

Мина? – Недоверчиво спрашиваю я. Опустив свой «пистолет», вынимаю руку из кармана и выхватываю у Алекса конверт. – Так, посмотрим.

Эй! – Кричит Алекс. Потом, когда я надрываю конверт, говорит:

Погоди. Так это понарошку? Пистолета у тебя нет?

Есть, можешь не сомневаться,

заявляет Сэм.

Не надо! – Говорит Мина, пытаясь отобрать у меня конверт. – Пожалуйста.

Бросаю на нее мрачный взгляд. В конверте напечатанные снимки – не негативы, не сим‑карта и не пропавший фотоаппарат.

Но поздно. Я уже смотрю.

Здесь три фотографии. На всех снимках Мина стоит в профиль, длинные черные волосы парика рассыпаются по плечам. Она не голая. На самом деле она одета в форму Уоллингфорда. Единственное, что у нее обнажено – правая рука.

Пальцы прикасаются к ключице стоящего рядом с нею мужчины – декана Уортона. Его белая рубашка расстегнута на шее. Глаза его закрыты – возможно, от ужаса или от наслаждения.

Выпускаю снимки из рук. Они рассыпаются по земле, словно опавшие листья.

Ты все испортил,

в голосе Мины слышится ярость. – Я сделала это для того, чтобы ты мне поверил. Я должна была тебя убедить.

Сэм поднимает одну из фотографий. Смотрит – наверное, как и я, гадает, что же это может значить.

Закатываю глаза. – Давай‑ка все проясним. Ты лгала нам, чтобы мы тебе поверили?

Если бы вы сразу узнали, в чем дело, если бы знали, что тут замешан декан, то ни за что не согласились бы мне помогать. – Мина смотрит то на меня, то на Сэма, то на Алекса – словно пытается определить, кто же из нас скорее поддастся на ее мольбы. Глаза ее наполняются слезами.

Наверное, так и не узнаем,

говорю я.

Пожалуйста,

молит Мина. – Вы же видите, почему я не хотела… видите, почему я боялась.

Понятия не имею,

отвечаю я. – Ты сколько нам наврала, что я ни фига не понимаю, чего ты там боялась.

Пожалуйста,

печально повторяет Мина. Помимо собственной воли мне отчасти жаль ее. Мне случалось бывать на ее месте, пытаться манипулировать людьми, потому что страшно было решиться на что‑то иное. Слишком верить в то, что мне никто и ни за что не поможет, если я обманом не выманю эту помощь.

Лжецы не заслуживают того, чтобы им поверили во второй раз,

я изо всех стараюсь говорить строгим тоном.

Мина прикрывает лицо хрупкой ладонью. – Наверное, ты теперь меня ненавидишь. Ненавидишь.

Нет,

вздыхаю я. – Конечно, нет. Просто на сей раз хочу услышать все без утайки, ладно?

Девушка торопливо кивает, вытирая глаза:

Обещаю. Я все тебе расскажу.

Можешь начать с волос,

говорю я.

Мина застенчиво запускает пальцы в темную массу волос. – Что?

Протягиваю руку и с силой дергаю одну из прядей. Волосы тут же съезжают набок; Мина охает и поспешно поправляет парик.

Алекс тоже ахает.

Так это парик? – Сэм не то чтобы спрашивает – так говорят, когда что‑то не совсем укладывается в голове.

Мина, покраснев, отступает от меня. – Я просила тебя о помощи. Больше мне ничего не требовалось! – Голос у нее резкий, утробный. Вдруг она начинает рыдать, и на сей раз я точно знаю: эта реакция совершенно неподдельна. У нее течет из носа. – Я просто хотела…

Она разворачивается и со всех ног бежит к общежитиям.

Мина! – Кричу я ей вслед, но она даже не оглядывается.

Сэм предлагает позавтракать где‑нибудь вне стен школы, а не стоять посреди бейсбольной площадки, отмораживая зад за обсуждением сведений, полученных от Алекса после побега Мины. Еще только начало седьмого, занятия начнутся в восемь, времени предостаточно. Я бы съел блинчиков.

Сажусь на пассажирское сиденье Сэмова катафалка. Кладу голову на подголовник и закрываю глаза. Вроде всего на миг – но в следующую минуту я чувствую, как Сэм трясет меня, чтоб разбудить. Мы припарковались позади закусочной «Синяя птица».

Проснись,

говорит Сэм. – В моей машине спать разрешается только покойникам.

Зевая, выхожу из машины. – Прости.

Наверно, происшедшее сегодня утром – полезная тренировка для будущего федерального агента. Когда весной я закончу Уоллингфорд и официально вступлю в программу Юликовой, я научусь ловить настоящих шантажистов. Шантажистов, не похожих на Алекса ДеКарло, которые не поверят, что у меня пистолет, когда я выставлю два пальца в кармане.

Шантажисты, которые на самом деле кого‑то шантажируют.

Входим в закусочную. Официантка, которой по меньшей мере лет семьдесят, с круглыми, как у куклы, щечками, встает и подает нам меню. Сэм заказывает для нас по чашке кофе.

Добавка бесплатно,

хмуро сообщает официантка – будто надеется, что мы не из тех, кто станет бесконечно требовать добавки. Но я уже полностью уверен, что мы именно из тех.

Сэм со вздохом открывает меню и делает заказ.

Несколько минут спустя пью третью чашку кофе, ковыряясь в стопке круглых маленьких блинчиков. Сэм намазывает половину бублика сливочным сыром, а сверху водружает лососину и каперсы.

Это я должен был догадаться про парик,

говорит он, указывая на себя тупым ножом. – Я же главный по спецэффектам. Должен был заметить.

Качаю головой. – Неа. Сам не знаю, как я догадался. И потом, понятия не имею, что все это значит. Зачем девушки носят парики, Сэм?

Он пожимает плечами и допивает очередную чашку кофе. – Бабуля их носит, чтоб голова не мерзла. Может, в этом дело?

Улыбаюсь. – Возможно. Кто знает, а? Если разобраться, можно узнать, не лечилась ли она от какой‑то серьезной болезни. Школу ведь пропускала.

А от стресса волосы не выпадают? Может, Мину уже достало лгать. Она же не такой профи, как ты.

Или же порой бывают ситуации, когда люди рвут на себе волосы,

ухмыляюсь я. – Видел такое на ночном реалити‑шоу. Мало того, поедают волосяные луковицы. И в результате в животе образуется смертельно опасный клубок из волос – безоар называется.

Трихотилломания (склонность выдергивать волосы, встречается у лиц с неуравновешенной психикой – прим. перев.),

говорит Сэм, явно весьма гордый тем, что ему удалось вспомнить такое слово. Потом он ненадолго умолкает. – А может, отдача.

Киваю, соглашаясь с такой возможностью. Наверное, мы оба об этом подумали. – Думаешь, на тех снимках Мина работает над деканом Уортоном? Мне тоже так показалось. Первый вопрос: кто их фотографировал? Второй – зачем было отдавать их нам? А третий – если Мина над ним работает, то как именно?

Зачем отдавать снимки нам? Но она их и не отдавала. Ты их сам выхватил у Алекса,

говорит Сэм, поднимая чашку – знак официантке, что нам снова пора долить кофе. – Не могла же она хотеть, чтобы мы увидели эти фотографии.

Неа. Точно хотела,

говорю я. – Иначе зачем бы стала присылать с ними Алекса? И вообще, зачем было их делать? Думаю, она расстроилась потому, что мы увидели снимки, не выслушав то, что она хотела сказать.

Погоди. Думаешь, она сама забрала фотографии? И никакого шантажиста нет?

Сэм смотрит на меня во все глаза – словно ждет, что я ему скажу, что Мина – робот, пришедший из будущего, чтобы уничтожить наш мир.

Думаю, она и есть шантажист,

говорю я.

После ухода Мины мы заставили Алекса рассказать нам то, что он должен был говорить. Мина велела ему сообщить нам, что шантажист – доктор Стюарт, и что именно он хотел получить пять тысяч – иначе грозился погубить карьеру Уортона и уничтожить репутацию Мины. Доктор Стюарт велел Алексу забрать у Мины деньги и доставить их к нему. Иначе будет хуже.

Стюарт вел у меня занятия в прошлом году. Он крут. Из тех учителей, кто просто в восторге, если ты завалил тест. Я всегда считал его поборником строгих правил – из тех, кто считает, что если ты нарушаешь правила, обязательно получишь по закону.

Он точно не тянет на преступника.

Но кроме неправдоподобности злоумышленника, в этой истории есть и другие неувязки. Во‑первых, втягивать Алекса было просто глупо. Если Стюарт действительно пытался замести следы, используя Мину в качестве буфера между собой и Уортоном, то вряд ли он настолько глуп, чтобы вмешивать в это дело ученика, который ничего не потеряет, если расскажет всем об этом деле.

Что‑то я не понял,

говорит Сэм.

Я тоже,

признаюсь я. – Вернее, не совсем. Мина учится на стипендию?

Сэм пожимает плечами:

Возможно.

Нужно узнать, делает ли она что‑то с Уортоном или для него. Платит ли он ей или она его заставляет – даже не знаю – делать то, что выгодно ей?

Он ей платит,

говорит Сэм. – Потому что если б не платил, то не было бы никаких документальных подтверждений происходящего. Она бы не показала нам снимки. Не отдала бы их Алексу. Не стала бы раскачивать лодку. Если ты прав на этот счет, то Мина работает на Уортона.

Беру один из снимков и кладу на середину стола. Сэм отодвигает кружки и тарелки, освобождая место.

Смотрим на обнаженные пальцы Мины, на то, как Уортон чуть повернул голову – словно бы стыдится того, что делает. Фигуры на фотографии не отцентрованы – так бывает, когда объектив не нацелен ни на кого в частности. Есть много способов сделать такой снимок – даже мобильный телефон можно настроить так, чтобы он фотографировал через каждую пару минут. Самым сложным для Мины было бы убедиться в том, что Уортон попадает в кадр.

Она тебе нравится? – Спрашивает Сэм.

Вскидываю на него глаза:

Что?

Ничего. Возможно, работа на удачу. Наверно, она мастер удачи. Быть может, ему не везет в азартных играх,

говорит Сэм.

А может она мастер физического воздействия, вроде Филипа – хотя у него волосы не выпадали. – Стараюсь не думать о том, о чем только что спросил Сэм, но никак не могу избавиться от мысли, что Мина нравится ему самому. Женщина в беде особо притягательна – всем хочется ее спасти. А если тебя провели, ты неизбежно будешь рваться отомстить.

Может, она мастер физического воздействия и лечит Уортона от плешивости,

предполагает Сэм, и мы оба смеемся. – Нет, правда, сам‑то ты как думаешь? Что пытается сделать Мина?

Пожимаю плечами. – Думаю, хочет подзаработать, да? Так что она, должно быть, решила, что мы можем ей в этом помочь. Может, подумала, что мы найдем способ прижать Стюарта или помочь ей шантажировать Уортона и обвинить Стюарта.

Официантка кладет на край стола счет и убирает посуду. Молчим, пока она не уходит.

Думаю, где же сейчас Лила.

Но зачем Мине пять штук? – Спрашивает Сэм, одной рукой роясь в кошельке, а другой беря кружку со свеженалитым кофе. Возвращаюсь мыслями к реальности.

Это же деньги. Потратить можно на что угодно, лишь бы были. Но если Уортон платит ей за то, чтоб над ним работала, тогда вполне возможно, что выплаты скоро прекратятся. Крупный куш – мечта любого мошенника.

Крупный куш? – Усмехается Сэм.

Ну да,

говорю я. – Такой, чтоб до конца дней хватило. Который тебя прославит. По которому тебя будут помнить. Да, пять кусков – это не слишком много, но для школьника вполне крупная сумма. А если Мина думает, что больше не сможет регулярно получать деньги от Уортона, так почему бы и не попытать счастья?

Бросаю на стол десять баксов. Сэм делает то же самое, и мы выходим из‑за стола.

Вот разве что попасться можно,

говорит Сэм.

Киваю. – Именно поэтому большой куш и остается легендой. Сказкой. Потому что никто и никогда не уходит из дела после удачного предприятия. Наоборот – глупеет, становится самоуверенным, думает, что совершенно неуязвим. Убеждает себя, что это будет последний раз, ну еще разочек. А потом – еще разочек, потому что если все идет наперекосяк, ты хочешь поскорее избавиться от привкуса неудачи. Если же все путем, ты все равно не можешь отступиться, потому что уже не можешь жить без чувства риска.

И ты тоже? – Спрашивает Сэм.

Удивленно гляжу на него. – Я – нет,

отвечаю. – Я уже на крючке у федералов.

Дед пару раз брал меня на рыбалку,

говорит Сэм, открывая свой катафалк. – У меня не очень‑то получалось. Никак не мог вытащить рыбу из воды. Может, и тут та же история.

Хочется пошутить в ответ, но слова застревают в горле.

Вместо того чтоб идти на уроки, отправляюсь в общежитие Лилы. Якобы затем, чтобы поговорить с нею о Данике, но меня захлестывает такое резкое, безумное желание увидеть Лилу, что все остальное уже неважно.

А мне‑то казалось, что я уже прихожу в себя. Казалось, что я потихоньку мирюсь с мыслью о том, что влюблен в девушку, которой противен, но, похоже, это мне никак не удается. Где‑то в глубине души я заключил темную сделку с вселенной, даже не подозревая об этом – уговор, что если удастся увидеть Лилу, пусть даже не поговорить с нею, то можно будет успокоиться. А теперь недельная разлука с нею окончательно стерла все остатки рационального мышления.

Чувствую себя наркоманом, жаждущим очередной дозы, но неуверенным, что она будет.

Может, она завтракает у себя в комнате, говорю я себе. Это вполне разумная, нормальная мысль. Я смогу застать ее перед уходом. И ни за что не дам ей понять, насколько это важно для меня.

Бегом поднимаюсь по лестнице Гилберт‑Хауз, мимо парочки младшеклассниц – они хихикают.

Тебе не положено здесь находиться,

притворно журит меня одна из них. – Это общежитие девушек.

Останавливаюсь и одаряю ее своей лучшей улыбкой – улыбкой соучастника. Та, которую я репетировал перед зеркалом. Та, что должна обещать разнообразные порочные удовольствия. – Хорошо, что есть ты – прикроешь меня.

Девушка улыбается в ответ – щеки ее розовеют.

Поднявшись по лестнице, собираюсь войти в дверь, ведущую в гостиную Лилы – но тут из нее выходит Джилл Пирсон‑Уайт. На плече у нее рюкзак, в зубах батончик мюсли. Она, почти не обращая на меня внимания, бежит вниз через две ступеньки.

Быстро иду по коридору – потому что если меня заметит смотрительница общежития, мне конец. Пытаюсь открыть дверь в комнату Лилы, но она заперта. На то, чтоб придумать что‑то этакое времени нет. Достаю из бумажника кредитку и провожу ею вдоль просвета между дверью и косяком. На моей собственной двери этот трюк срабатывал – мне повезло, потому что он сработал и сейчас.

Ожидаю увидеть Лилу, сидящей на кровати – возможно, завязывающей шнурки ботинок. Или натягивающей перчатки. Или что‑то распечатывающей на принтере в последнюю минуту. Но нет.

На миг мне кажется, что я ошибся комнатой.

Никаких плакатов на стенах. Нет ни книжного шкафа, ни тумбочки, ни столика с зеркалом, ни запрещенного в общежитии электрического чайника. На кровати лежит голый матрас – и больше ничего.

Лила уехала.

Вхожу в опустевшую комнату, и дверь за мною захлопывается. Мне кажется, будто время замедлилось, все вокруг словно подернуто туманной дымкой. Меня охватывает ужас происшедшего, захлестывает чувство потери. Ушла. Исчезла, и я ничего не могу с этим поделать.

Мой взгляд прикован к окну, откуда падает свет, порождая причудливые тени. На подоконнике, прислоненный к стеклу одинокий конверт.

На нем рукой Лилы написано мое имя. Интересно, как долго он меня ждет. Представляю себе, как Лила складывает вещи в коробки и несет их вниз по лестнице. Ей помогает лично Захаров – как это делают все прочие отцы. При нем двое громил, с пистолетами, заткнутыми за пояс.

Такая картина должна бы заставить меня улыбнуться – но нет.

Опускаюсь на пол, прижимая к груди конверт. Кладу голову на голые половицы. Где‑то вдалеке звенит звонок.

Вставать мне незачем, и я не встаю.