Глава 5. Я повернулась к Максимке и, вопросительно глядя на него, пощупала собственные плечи

ДРЕНАЖ

Я повернулась к Максимке и, вопросительно глядя на него, пощупала собственные плечи. Он покачал головой – типа нет, не замерз. Я погрозила пальцем, он кивнул, что понял. Когда замерзнет, скажет.

Мы двинулись дальше, плавно скользя вдоль дна, поднимая за собой колыханием ласт иловую взвесь.

Прошло не меньше получаса, прежде чем мы увидели темные контуры, поднимающиеся со дна. Я направила на них луч фонаря, и он высветил вросшие и ил развалины.

Доисторический город, похороненный под толщами вод, сохранился неплохо. Современные археологи многое бы отдали за то, чтобы оказаться в наших с Максимкой ребризерах. Я думаю, что он был построен хараппской цивилизацией, существовавшей на территории полуострова Индостан во втором‑третьем тысячелетии до нашей эры. Позже эта цивилизация была уничтожена арийскими племенами, пришедшими с севера. Любые археологические находки, связанные с ней, не имеют цены. Неужели легенда о матери, что отправилась на поиски мирового древа, относится к этому, столь древнему периоду истории?

Справа и слева из ила поднимались остатки каменных стен, обросшие водорослями. На поверхностях сохранилась вычурная рельефная вязь. Иногда на пути попадались опрокинутые с постаментов статуи с разъеденными лицами, покрытые пленкой нетронутого ила. Не знаю, как Максимка, а я испытывала довольно странные чувства, когда мы скользили по четко обозначенной развалинами улице мертвого города. Словно мы спускались в могилу, которую не следует тревожить, нас могли ожидать страшное проклятие и смерть, вроде той, что постигла членов группы Говарда Картера, посмевших открыть гробницу Тутанхамона.

Очевидно, мы направлялись к центру города, поскольку улица становилась шире, а развалин по ее краям – больше. Я не сворачивала в мелкие переулки, и вскоре перед нами вырос холм с остатками кирпичной стены, огораживающей его. Теперь у меня нет сомнений, что мы отыскали центр города. Как в большинстве древних строений, как на мандале – расположенный в этом месте холм имитирует пуп земли. Крупные соборы и храмы до сих пор строят в центре города, взять, к примеру, Успенский собор в Москве (кстати, окруженный Кремлевской стеной) или Нотр‑Дам в Париже. Это священное место, приближенное к небесам и Богу. Остальные постройки вокруг считались обыденным миром.

Мы проплыли вверх по откосу, скользнули над кирпичной стеной, и нашим взорам предстала сложенная из тесаных глыб могучая пирамида – наподобие ацтекских, только несколько меньше – метра четыре высотой. В центре затопленного города оказался свой «собор».

Я описала над ним круг.

Внутрь входа нет, строение монолитное, неразборное. То, что я ищу, должно находиться на поверхности.

Максимка болтался у вершины. Он что‑то там нашел и махнул мне рукой. В два гребка я оказалась возле него.

Пока я делала общий осмотр находки, как полагается в археологии, мой спутник сразу ухватил главное. На крохотной площадке, которая венчала пирамиду, Максимка выкопал из‑под ила изъеденный горельеф. Маленький бог в высоком головном уборе развалился па боку. Черты лица сточены водой и веками. Руки растопырены и держат пустоту.

Максимка глянул на меня сияющими глазами.

Кажется, малец прав.

Я вытащила из поясной сумки медальон, который сверкнул в луче фонаря.

В расставленные руки горельефной фигуры диск пошел идеально, точно ключик в замочную скважину. Я даже ощутила щелчок под пальцами. Теперь лежащий божок держал не пустоту, а полфунта золота. Композиция выглядела законченной.

Мы замерли в ожидании. Только ласты двигались вверх‑вниз, удерживая нас возле вершины. Прошла минута, другая. Ничего не происходило. Нигде не поднимались плиты, не разъезжались в стороны каменные блоки – ничего! Может быть, за века потайной механизм заржавел или оброс водорослями?

В поисках ответа я заглянула в стертое лицо божка. Вероятно, в глубине окаменевшей души он потешался над нами. Я вытащила медальон из его рук, подождала секунду и вставила обратно. Может, сейчас банкомат считает кредитку?

Но нет. Никакого результата. Пирамида оставалась мертвой и обволочённой скользким илом, какой была до этого. Золотой медальон на вершине слегка разукрашивал общий вид, но к разгадке не приближал.

Не меньше пятнадцати минут я вертелась вокруг, пытаясь найти смысл в сочетании позы божества и расположения восьми камней. Они должны указывать, где находится древо. Однако, словно сговорившись, бог с медальоном показывали во все стороны сразу и в то же время никуда конкретно. Через полчаса я была вынуждена признать, что загнала себя в абсолютный тупик.

Нужно подниматься на поверхность. Толку от моих попыток никакого. Обдумать ребус можно и на берегу, жуя крекеры и тушенку, дыша атмосферным воздухом, а не расходуя драгоценную смесь из ребризеров. И Максимке пора вылезать из воды. Он хоть и мотает головой, что не замерз, но у самого вся кожа в пупырышках.

Я спрятала медальон в поясную сумку и несколько раз проверила, хорошо ли на ней застегнут клапан. В последний раз взглянула на горельеф. Почему он никуда не показывает? Что я делаю не так?

На берег мы возвращались долго. Мне показалось, что бесконечно долго – под водой время течет по другим законам. Мы плыли и плыли, и я уже стала подумывать, не занесло ли нас в подземное море, о котором никто не знает, но тут дно начало подниматься. Вода посветлела. Я выключила фонарь.

Мы вынырнули в незнакомом заливчике возле галечного пляжа, окруженного молодым кедровником. Солнце стояло в зените. Мы находились черт знает где.

Я выдернула загубник и оглянулась в поисках нашего пригорка, на котором осталась сумка с продуктами. Все поменялось местами: скалы, горы, берега. Ничего не поймешь! Напрасно я не смотрела на компас, когда погружалась. И ориентиров, отмечающих путь назад, никаких не оставила. Под водой, правда, был фантом сухогруза «Бельмонд», но что это за ориентир!

Максимка, чья голова торчала над поверхностью рядом с моей, выплюнул загубник и, стуча зубами, сказал:

– По‑моему мы заходили не здесь.

– Ты потрясающе наблюдателен для своего возраста. Соколиный глаз, блин!

– А что, разве...

Кусты на окраине кедровника зашевелились. Из них быстрым шагом вышли четверо боевиков.

Я даже испугаться не успела, а одна рука уже втолкнула в Максимкин рот дыхательный мундштук, а другая макнула его голову в воду. Сама я взяла загубник уже на глубине.

Боевики остановились на галечном пляже. Вели себя настороженно, озирались по сторонам. Сквозь толщу воды я видела их колыхающиеся фигуры, слышала треск раций и бубнящую неразборчивую речь. Некстати возникли эти четверо, ой как некстати!

Я погрузилась еще глубже, оставив в поле зрения только макушки голов, обрезанные снизу черной полосой берега. Максимку вообще запихнула под себя; он что‑то недовольно пробурчал в воздушные трубки, но кому из нас следует возмущаться! Никак вскрылась пропажа ребризера. Теперь бойцы ищут обладателя находки, чтобы наградить счастливчика по полной программе.

За макушками наблюдать очень неудобно. То исчезнут, то вновь появятся. Что они там делают на берегу? Перископ бы сюда – такой, как на подлодках... Не беда. Ничего страшного. Отсидимся под водой. Когда боевики уйдут, выберемся на берег.

И вскоре боевики действительно ушли. Но один остался.

Я всплыла под самую поверхность, чтобы разглядеть, что он там делает. Парень прохаживался по пляжу, держа винтовку на скрещенных руках. Внимательно оглядывал озеро. Но это не все. На скальный утес справа, верхушка которого поднималась над кедровником, взобрался еще один вооруженный боевик...

Черт! Дьявол! Сатана! Максимка, паршивец этакий!

Они окружают озеро. Боевиков с винтовками у них для этого хватит. Займут все пляжи, кусты и высотки. Часть людей разместится на горном склоне. Выбраться на берег можно будет, только употребив зелье человека‑невидимки. Без оного легко заработать пулю в спину, а такая перспектива меня не устраивает. Меня не устраивают все перспективы, которые заканчиваются контактом с людьми Тома Кларка.

Максимку трясло от холода. Он пытался согреться в собственных объятиях, но под водой это невозможно. Вода поглощает тепло в двадцать шесть раз быстрее, чем воздух. Меня разобрала злость. Велела же оставаться на берегу, зачем полез за мной в воду? Впрочем, вряд ли удержала бы его. Он упрямый, как бык. Точнее, как молодой бычок.

Нужно отправить мальчишку на берег. Люди Кларка ничего ему не сделают. Ну увидел мальчишка акваланг, захотел поплавать – обычное ребячество. Отвесят пару подзатыльников и отпустят... А если они заметили пропажу ребризера из грузовика? Это гораздо хуже. Тогда Максимку не отпустят, а будут пытать, пока он не сознается, куда делся второй акваланг. Добиваться признаний они наверняка умеют. В этом случае получится, что я отправила Максимку на растерзание. Но если он останется в воде, то через пять минут схватит простуду, через десять – пневмонию, а через пятнадцать бычок откинет копытца. Оба варианта имеют откровенно паршивый конец.

Я рассерженно посмотрела на него. Он виновато поежился.

Отдать ему мой гидрокостюм? Вряд ли он теперь поможет, к тому же я сомневаюсь, что сумею стянуть его под водой. По‑моему, водолазная резина приклеилась к телу.

Мы висели над откосом дна, каждый занятый своим делом. Я лихорадочно пыталась найти решение, Максимка старался согреться, шевеля плечами и растирая грудь. Мир вокруг нас оставался в безмолвии. Он был безразличен к суете, которая творилась на берегу и в моих мозгах. Ни шороха, ни плеска. Слышно лишь собственное дыхание, струящееся по трубкам. Эта атмосфера убаюкивала, заставляла слипаться веки, погружала в транс...

Три исполинских удара обрушились на глубинную тишь. Каждый квадратный сантиметр воды содрогнулся и пришел в движение. Я не успела понять, что произошло, как мое тело будто вывернуло наизнанку. Глаза вдавило в орбиты, по ушам ударили грохочущие кувалды. Словно сунули меня внутрь звонящего колокола.

Первая мысль, вырвавшаяся из охваченного паникой сознания, была о том, что нас начали глушить динамитом, поскольку вода вокруг нас резко пришла в движение, словно в центре озера возник гигантский водоворот.

Нас с неистовой силой потащило куда‑то на глубину.

Теперь я точно знала, что хочу выбраться на берег, невзирая на перспективы. Но в данных обстоятельствах выполнить мое желание мог только волшебник – и то очень могущественный. Волокущий нас поток был настолько стремительным и сильным, что противиться ему мог лишь сумасшедший. Мы кувыркались, пролетали сквозь воздушные пузыри и стрелы солнечного света, а вокруг все двигалось, грохотало, бурлило.

Внизу пронеслись развалины подводного города. Окажись они ближе, можно было спрятаться за остатками стен и переждать бешенство воды. Но они уже остались позади, а я наконец увидела, куда нас несет.

Впереди возник берег – крутой, почти отвесный. В центре его зияло огромное отверстие, в котором скручивалась и бурлила вода.

Я уже упоминала о каменистом вале, образующем один из берегов озера. За ним простиралась низина, уровень которой много ниже уровня озерного дна. Именно на валу стоял грузовик и в земле ковырялись люди. Теперь ясно, что они закладывали взрывчатку.

Кларк, без сомнения, желает добраться до подводного города не меньше моего, но тратить время на погружения в аквалангах он не стал. Для него это скучно и неэффектно. Он решил сделать просто: взорвать природную дамбу и спустить всю воду из озера. То, что при этом могут разрушиться древние строения, его не заботит. Собственно, и никогда не заботило. Важен результат.

Нас отчаянно несло к отверстию в дамбе. Максимка каким‑то чудом остался рядом со мной, и я ухватила его за руку, чтобы не потерять окончательно.

Меня швырнуло о подводную часть берега, ближе к дну, и потащило к отверстию. Между камней мелькнула расщелина, и я, почти не думая, вонзила в нее кулак.

Движение прекратилось. Вовремя!

В следующее мгновение мы бы ухнули в водосброс.

Рядом со страшным ревом в низину низвергалась вода, мощный поток пытался оторвать от скалы меня и заодно Максимку, который держался за вторую руку. Но если правильно заклиненный кулак вырвать из расщелины можно было только вместе с запястьем, то пальцы Максимки скользили по мокрому рукаву гидрокостюма, и я ничего не могла с этим поделать.

Сквозь маску я видела его растерянные глаза. Он не желал, чтобы его засосало в это отверстие, а потому изо всех сил цеплялся за мою руку, но очень скоро он уже держался только за два моих пальца.

Я попыталась поймать его кисть.

Но пальцы схватили пустоту.

Максимка раскрыл рот, исторгая безмолвный крик. Поток подхватил мальчишку, и... он в мгновение ока исчез в отверстии, проглоченный ревущим зверем. Я осталась на скале одна.

Давление на заклиненный кулак уменьшилось, держаться стало легче. Зато потяжелело на сердце, и защипало в глазах. Я хотела вытереть их, но пальцы наткнулись на стекло.

После того как я осталась без Максимки, водосброс значительно ослаб и утих. Принесенная жертва пришлась чудовищу по вкусу. Я висела на скале, обливаясь слезами под маской. Заклиненный в трещине кулак одеревенел.

Уровень озера опустился настолько, что голова оказалась над водой. Я выплюнула загубник. Вода продолжала выливаться сквозь проломленный вал, но очень лениво, на порядок медленнее, чем было до этого. Основная масса ушла – инженеры Кларка точно все рассчитали. Я висела на стенке гигантского сырого котлована, а подо мной на дне раскинулось мутное иловое болото. Кое‑где из него поднимались осклизлые холмики и валуны с обвисшими на макушках водорослями. Древний хараппский город открылся полностью. Его развалины после нескольких тысяч лет вновь согрело солнце. Стены домов блестели от влаги, улицы четкие и прямые, а пирамиду на холме видно даже отсюда. Яркий дневной свет выветрил из нее магию и тайну, и она напоминала заурядную руину– одну из десятков.

Вода сошла до щиколоток и остановилась. Я обнаружила, что по‑прежнему сжимаю онемевший кулак в расщелине. Совершенно о нем позабыла. Расслабив кисть, вытащила руку. Пальцы сбиты до крови, ладонь вся белая – хоть иголкой проткни, ничего не почувствую.

Пока я растирала ее, в котлован с разных сторон по скользким обрывам стали спускаться боевики. Они были везде, куда ни глянь. Решительные, уверенные в себе. Я подумала на миг, что они осушили озеро вовсе не для того, чтобы поднять на поверхность затопленный город, а для того, чтобы достать меня.

Над головой послышались шаги. Сверху посыпались мелкие камушки.

Я сползла в воду. Взяла зубами мундштук. Вот уж фигушки, так просто меня не взять! Просунула пальцы под маску, чтобы стереть влагу из‑под век, и, присосав ее на лицо, погрузилась в болото.

Из‑за иловой взвеси и бурых водорослей, оплетающих все вокруг, видимость была ужасной. Я видела не дальше вытянутой руки. Я ползла по дну, иногда задевая об него микрокомпьютером, что расположен на животе. В некоторых местах было невероятно мелко, и мне приходилось всячески ухищряться, чтобы желтый ранец ребризера не поднялся над водой.

Возле угловатого серого камня, облепленного водорослями, как щетиной, я приподняла голову, чтобы оглядеться. Солдаты уже спустились на дно котлована и бродили по пояс в воде...

Рядом со мной, буквально в пяти метрах, шел Ирбис. Закатанные рукава куртки обнажали его загорелые атлетические руки, держащие наготове автоматическую винтовку. Стоило ему повернуть голову, и он бы меня увидел.

Я опустила голову и поплыла прочь, надеясь оказаться от него как можно дальше. Мне повезло: дно ушло вниз, и образовалась достаточная глубина для того, чтобы использовать ласты и прибавить в скорости. Когда я рискнула выглянуть из воды в другом месте, предводитель боевиков находился от меня далеко.

Меня занесло к берегу, что образован склоном горы. Подъем из котлована здесь был очень крутым, поэтому никто из боевиков, бродящих между руин, не смотрел в эту сторону... Когда‑то давным‑давно под действием тектонических сил горные породы в этом месте раздвинулись, образовав вертикальный желоб, называемый «камином». Я смотрела на этот темный разлом – чистый гранит, влажный, но не забитый иловыми отложениями – и в груди поднималась надежда. Это моя лазеечка, через которую я выберусь из мышеловки.

Ширина камина составляла около восьмидесяти сантиметров. Карабкаться по нему для обычного человека занятие неблагодарное, а для меня этот желоб выглядит все равно что лестница. Техника подъема проста – на распорках, образованных собственным телом. В одну стенку упираешься ногами, в другую спиной и мелкими рывками двигаешься вверх... Обладая определенными навыками и физической подготовкой, подняться можно достаточно быстро.

Я выбралась на мелководье под этим местом. Гранитная скала тяжело нависла надо мной. Я расстегнула лямки и свалила с себя ребризер. Отличный аппарат, сослужил верную службу, но теперь следует с ним попрощаться. Вместе с ластами я утопила его под водой. На четвереньках доползла до скалы и только собралась юркнуть в камин, как в основание черепа уперся холодный ствол.

– Не двигайся, крошка, – раздался над ухом хриплый прокуренный голос– Не то будет...

Я врезала ему пяткой в живот, прежде чем он успел закончить фразу. Обладатель хриплого голоса крякнул и съежился. Я перехватила ствол, и боевик получил еще прикладом в зубы.

Его тело шумно рухнуло в воду.

Поднялся фонтан брызг. Как же я его проглядела? Где он прятался?

Удары и плеск немедленно привлекли внимание остальных.

Слева летел еще один. Тот, кто был ко мне ближе всех. Винтовка заброшена за плечи. Собирался справиться со мной голыми руками...

Я бросилась ему под ноги.

Он рухнул лицом в воду. Причем очень удачно – туда, где я оставила под водой ребризер...

Сквозь плеск я услышала, как громко хрустнул нос.

Справа набегал еще кто‑то. Из чьей‑то рации раздалось: «Брать живой!», а затем я увидела летящий в меня кулак. Я нырнула под ним и врезала хозяину кулака по печени. Второй удар вложила в район почек. Нападавший моментально скис, но из‑за него выпрыгнул еще один и метким ударом уложил меня в воду.

Торжествовал он недолго – до того момента, пока из воды не появилась моя нога, пнувшая его в достоинства. Боевик согнулся, почему‑то схватившись за лицо. И получил еще по ушам.

Я поднялась, держась за рассеченную скулу. И тут боевики посыпались на меня с разных сторон, как гремлины. Но мне уже было все равно: живой они меня возьмут или мертвой. В глазах потемнело от ярости. Я начала раздавать хлесткие и тяжелые удары направо и налево, вымещая на противниках злость за то, что потеряла Максимку, за то, что нас преследовали, и вообще – за все, за все, за все! Во мне заговорил бешеный демон, энергия которого была беспредельна.

Мои противники думали, что взять девчонку проще простого. Они не учли, что я больше десяти лет занимаюсь тяжелыми физическими упражнениями и что альпинистский молоток, которым забивают крючья, тренирует удар не хуже боксерской груши. А потому многим досталось. Очень многим. Кому по почкам, кому в глаз. Под дых, в нос и по коленной чашечке.

Битва закончилась с появлением командира. Ирбис вырос откуда‑то сбоку и резко ударил меня под колени. Не успела я опомниться, как плюхнулась на спину. Слева и справа поднялись невысокие волны. Не теряя времени, кто‑то схватил меня за руки, а Ирбис надавил коленом на грудную клетку так, что я не могла и дернуться.

Попалась.

– Наручники! – приказал Ирбис.

Меня распирала бессильная злоба. Но именно в этот момент, когда мной овладела безысходность, я вдруг почувствовала, что могу больше, чем просто махать кулаками. Откуда‑то сверху пришло откровение, что мои знания намного сильнее бицепсов братии, вдавивших меня в грязь. Я могу то, чего не могут другие. Я обладаю Знанием!

Я вдруг всей душой поверила в свою уникальность. Вернуть угасшую веру можно именно сейчас, в момент крайнего напряжения, от которого мышцы сжимает конвульсия, а в глазах пляшут белые мухи. Я могу совершить невозможное. Что не удавалось раньше – обязательно получится сейчас!

И только сейчас!!

– Вам лучше отпустить меня, – процедила я сквозь стиснутые зубы.

Кто‑то фыркнул. Кто‑то устало усмехнулся. Кто‑то угрюмо пробасил:

– Что она сказала?

Ирбис пристально посмотрел мне в глаза. В его взгляде не было усмешки. Опытный вояка словно почувствовал угрозу.

– Будет хуже! – подтвердила я. – Предупреждаю в последний раз!

Слева звякнули наручники, вытаскиваемые из чьего‑то кармана. Я закрыла глаза. Глубоко вдохнула, стараясь не замечать давления на грудь, и пропела:

– prakRtiM svAmadhiSThAya sambhavAmyAtma mAyayA!![6]

Гомон боевиков как отрезало. Воцарилась тишина. Они явно не знали, что делать с вдавленной в грязь девчонкой. Вместо того чтобы сдаться и умолять о пощаде, она вдруг запела на непонятном языке, от звуков которого холодеют пальцы.

А я чувствовала их настроение и продолжала петь, вкладывая в каждое слово нежность и могущество души, сложенную из душ отца и матери, а также из тысяч и тысяч душ поколений предков. Их тела давно ушли в землю и превратились в прах, но души живут во мне, лучшие частицы душ! Я стою на вершине гигантской пирамиды эволюции. Я богиня! Я ощущаю силу своей души, ее могучее колыхание! Она наполняет мою речь магией первобытного мира, превращает ее в громовой хор тысяч голосов; слова врываются в окружающий мир и меняют его, они врываются в души людей и овладевают их разумом...

Видимо, мое лицо приобрело горгонические черты, а голос звучал пронзительно, потому что когда я распахнула глаза, то обнаружила, что все боевики, чьи взгляды были прикованы ко мне, посерели лицами. Я продолжала петь на санскрите о том, что я вечное ослепительное солнце и что по сравнению со мной их разум – жалкие кусочки льда, которые испаряются от одного дыхания. У них нет ни сил, ни воли, чтобы противостоять мне, огромному солнцу...

Когда я закончила, вокруг меня стояла гнетущая тишина. Крепкие, прожженные боевики, выстроившись стеной, не могли исторгнуть из себя ни звука. За их спинами звенела капель и раздавался плеск. Где‑то хлопнул пузырь воздуха, поднявшийся со дна.

Нависший надо мной Ирбис поднял голову и поглядел куда‑то в сторону:

– Принесли? Отлично. Надевайте.

Мозолистые руки туго защелкнули браслеты на моих запястьях. И одновременно с лязгом наручников я ощутила, как моя вера в могущество праязыка растаяла окончательно, без надежды на возрождение. Меня снова постиг крах! И апогеем его стал момент, когда Ирбис сунул тяжелую пятерню в мою поясную сумку и, пошарив в ней, вытащил на свет драгоценный медальон.