Благодарность и гостеприимство

Через час туман поредел, сквозь него стали прогладывать очертания скал и деревьев. А еще через двадцать минут мы наткнулись на яму, на дне которой в позе «лотоса» сидел старик в выцветшем, когда‑то оранжевом халате. Глаза его были закрыты.

Я присела на краешек, оглядывая находку. Яма была глубиной метра три. Стенки гладкие, выбраться из нее самостоятельно невозможно. Необычное место для медитаций.

– Монахи стали встречаться, – сказала я Максимке. – Видать, мы на верном пути к монастырю.

– Оставьте меня, демоны! – проскрипел монах, не открывая глаз. – Вас не существует. На самом деле вы являетесь иллюзией моего разума! Покиньте меня! Идите прочь!

– Может, пойдем, а? – попросил Максимка. – Не надо ему мешать, мало ли чего...

– Уважаемый, – сказала я. – Подскажите, пожалуйста, далеко ли до монастыря?

Он поднял веки, обвисшие, словно складки занавеса.

– Люди? – прошептал он. И неожиданно заорал так, что Максимка выронил свой посох: – Люди‑и!!

Трудно сказать, обрадовался он или испугался при виде нас. В любом случае я поспешила обратиться к нему:

– Не требуется ли вам помощь, чтобы выбраться из ямы? А то мне кажется, что вы не по своей воле оказались здесь.

– Вы совершенно правы! – заявил старик, поднимаясь. – Совершенно! Волею судеб эта яма подставилась мне под ноги, когда я бродил вдали от стен монастыря в глубоких раздумьях о судьбах нашей братской обители.

Максимка подобрал шест и опустил его конец в яму. Старик кряхтел, пыжился, но не мог подтянуться. Все закончилось тем, что спрыгивать в яму и подсаживать монаха под тощий зад пришлось мне.

– Тысяча благодарностей! – рассыпался в любезностях старик, наконец перебравшись через край. – Меня зовут Гецзюн Ньяма... – Кряхтя, он поднялся на ноги и уставился в туман. – Кто это с вами?

Я обернулась.

Кто с нами? Нас преследуют? Лесной хищник взял наш след? Или, может, люди Тома Кларка? Сверхъестественное чутье монаха может оказаться очень кстати, чтобы предвосхитить появление неожиданных гостей.

– С нами никого нет, – беспечно ответил Максимка. – Мы одни!

Монах недоверчиво посмотрел на него.

– Нет, это вполне возможно, – возразила я. – За мной могут следить.

– Они следят не за вами, – ответил Ньяма зловещим шепотом. – А за мной!

Я стала думать о том, кто за ним следит и может ли в буддийском монастыре сформироваться настолько сложная политическая ситуация, чтобы перерасти в гонения и преследования. Пока я ломала над этим голову, Максимка протянул Ньяме бурдюк. Монах жадно выхлебал воду, отбросил бурдюк в туман и опять странно посмотрел на малолетнего Маугли. Максимка под этим взглядом поежился.

– Вы не могли бы проводить нас в монастырь? – спросила я, чутко вслушиваясь в каждый звук, что доносился из тумана.

– Конечно! – всплеснул руками монах. – Конечно, я с радостью провожу вас до монастыря! Вы спасли меня от смерти в земляном плену! И хотя я готов к перерождению как никто другой, но умирать пока не готов. В этой сансаре у меня завершены не все дела.

Максимка подобрал свой посох, и мы двинулись прочь от злополучной ямы.

– А как зовут вас, уважаемые путники? – вежливо поинтересовался старик. Сразу чувствуется монастырское воспитание.

– Меня зовут Алена, а его – Максимка.

– Он ваш сын?

– Не‑ет, – рассмеялась я. – Мы попутчики.

– Попутчики, хм... Довольно странные у вас имена, попутчики. Я очень долго живу в монастыре, но никогда не слышал подобных имен. Откуда вы?

– Я из России, а он из селения Ло.

– Угу, – неопределенно пробурчал монах. – А позвольте спросить, с какой целью вы направляетесь в монастырь?

– Мы ищем ответы на некоторые вопросы.

– На очень важные вопросы! – добавил Максимка.

– Ответы всегда лежат у нас под ногами, – философски заметил монах. – Нужно лишь открыть глаза, чтобы увидеть их.

Мы некоторое время шли молча. Под ногами появилась выложенная камнями тропинка, ведущая в гору. По обе стороны от нее аккуратными рядами стояли остриженные пихты.

– Зачем вы ищете ответы на вопросы? – подал голос Гецзюн Ньяма. – И почему вы здесь? Вы за кем‑то следите?

Я задержалась с ответом, поскольку мне на миг показалось, что я начала что‑то понимать.

– Мы заблудились, – ответила я осторожно, – Ищем путь домой.

– Заблудились? Угу.

Он хотел сказать что‑то еще, но туман впереди расступился и из него выплыла стена буддийского монастыря. Выкрашенные золотой краской деревянные ворота были распахнуты, внутри виднелись монахи в оранжевых одеждах, подметающие улицы и таскающие воду из колодца. Ньяма задержался перед порогом, топчась на месте и шепча какие‑то молитвы. Затем переступил через него. Мы проследовали за стариком, держась в двух шагах позади.

Неизвестный зодчий возвел монастырь на трех скальных уступах, задней стороной он примыкал к склону горы Махаяма. Наклоненные улочки со всех сторон были стиснуты постройками из камня. С некоторых площадок открывался захватывающий вид на долину, сейчас затянутую туманом и больше напоминающую молочный океан.

Наше появление не осталось незамеченным. Завидев вошедшую через ворота троицу, монахи бросали свои дела и начинали нам усердно кланяться. Гецзюн словно не замечал приветствий и надменно спускался по улице. Я, помня об астральной связи с Камбоджей, прятала лицо под накидкой, но кивала в ответ со всевозможной учтивостью. Максимка на протяжении всего пути ковырял в ухе, чем вызвал в среде монахов озабоченный ропот. Я его хлопнула по руке, он уставился на меня типичным взглядом: «А чего такого?»

Мы достигли маленькой площади перед центральным храмом – островерхой пагоды, над входом в которую была водружена желтая статуя Будды. В центре площади стоял каменный столб с банкой из обожженной глины на верхушке. Около сотни послушников заполонили все пространство перед храмом. Мы оказались посреди плотной оранжевой массы. Если бы мне понадобилось вернуться к воротам, то шагать бы пришлось по бритым головам.

Из толпы монахов вышел один и, низко кланяясь спасенному нами старику, залепетал:

– Наставник Ньяма! Наставник Ньяма! Мы не чаяли вас больше увидеть. Три ночи прошло с того момента, как вы покинули стены монастыря, ничего не сообщив о своих намерениях! Мы сильно волновались. Ведь вы могли попасть в лес!

Слово «лес» он произнес с ужасом.

– Я размышлял о насущных вопросах, кои тревожат меня все годы, с тех пор, как судьба вложила в эти бренные руки управление монастырем после смерти настоятеля Лю. Почему у нас так мало еды? Как сделать братство трудолюбивым? Какому хозяйству отдать приоритеты?

– Это весьма мудрые мысли, – с поклоном отвечал монах. – И кто, как не вы, имеет мудрость, чтобы обдумывать их! Но как же быть с перерождением настоятеля Лю?

– Боюсь, хубилган[5] решил перевоплотиться в другой части света и нам его уже не найти. А значит, обязанности настоятеля придется исполнять мне. Это тяжкое бремя и огромная ответственность. Мне уже не по годам нести ее, и я бы рад сбросить с себя это бремя, но что тогда станет с монастырем?

– Вы совершенно правы! Простите за глупый вопрос, наставник.

Монах отвесил быстрый поклон и уставился на нас маленькими глазками:

– Кто эти люди, которые пришли с вами?

Я смущенно опустила голову. А вот Максимка был очень даже рад и улыбался во весь рот. Ну как же! Он вытащил из ямы почти настоятеля монастыря, знатную шишку.

Монахи, собравшиеся на площади, смотрели на нас с Максимкой. Только сейчас я заметила, что все они страшно худые, некоторые просто обтянутые кожей скелеты.

– Эти люди пришли из леса, – объявил Ньяма. – Когда я гулял возле монастыря, они следили за мной, а когда я удалился от обители на значительное расстояние – бросили меня в яму.

Я уставилась на старикашку, не веря своим ушам. Максимка, ничего не понимая, переводил растерянный взгляд с моего лица на лицо клеветника.

– Что вы такое говорите! – возмутилась я. – Мы вас вытащили из ямы!

– А я даже водой поил! – подхватил Максимка.

– Демоны были очень хитры. Они вытащили меня из ямы, надеясь, что я открою им секреты благочестия, но я подыграл им и завел сюда, в священные стены, где они потеряли свою магическую силу. Подручных Мары нужно изолировать, дабы они не смели словом или действием опорочить благочестивых братьев.

В глазах потемнело. Меня качнуло к нему.

Наставник Ньяма проворно спрятался за спинами двух дюжих монахов, державшихся с видом первых бойцов Шаолиня. Я налетела на них, но монахи оттерли меня могучими плечами. Все что оставалось, это выстрелить в наставника указательным пальцем.

– В следующий раз, мерзкий старикашка, – гневно воскликнула я, – когда вы опять свалитесь в яму, мы не станем вас вытаскивать! И вы сдохнете там, на дне, а когда переродитесь, то с удивлением обнаружите, что стали скунсом! Противным и вонючим!

– Он еще мой бурдюк выбросил! – обиженно добавил Максимка.

– Никто теперь не сомневается, что я изловил демонов, которые следили за мной! – произнес Ньяма. Монахи взволнованно загудели. – Их нужно заключить в темницу, чтобы они никому не причинили вреда. И будьте осторожны с этим мальчишкой! Он самый скверный из них двоих!

Ну что за идиот! Не драться же с ним? Я, конечно, могу, но ведь монахов так много, что просто затопчут. Ведь не хотела идти в этот распроклятый монастырь!

– Они совсем не похожи на демонов, – осторожно сказал монах с маленькими глазками. – Они похожи на обычных людей, которые живут в долине...

– Тензин! – строго воскликнул Ньяма. – Не смей со мной спорить! Отведи их в чулан за мастерскими. Путь посидят там, пока я не решу, что делать дальше.

Монах с сожалением посмотрел на меня, но покорно склонил голову перед наставником. Толпа стала теснить меня и Максимку на одну из боковых улочек. Вместе с нами двигали и Тензина.

– У вас честные глаза, – сказала я, перекрикивая вопли монахов. – Вы же понимаете, что это бред!

– Наставник Ньяма немного подозрителен, – печально ответил монах. – Но он мой наставник.

– Он параноик!

Толпа разделила нас, и разговор закончить не удалось.

Стены и потолок чулана тоже были сложены из камня – расхожего строительного материала в здешних местах. От камней тянуло холодом, вероятно, после ночи. Остро пахло застарелым огуречным рассолом. На полу валялась грязная солома, присесть на которую желания не возникло. Мы с Максимкой вытянулись в струнку посередине чулана, прижимаясь друг к другу спинами, чтобы согреться.

– Ведь какой паразит, а? – не унималась я. – Делай после этого людям добро! В клинику его надо. Пусть там перерождается под наблюдением психиатров!

– Я ему и палку протянул, – говорил Максимка. – И воды дал напиться. Неблагодарный старик.

– Точно. Неблагодарный.

Это было последнее из прозвищ, которые мы придумали для Ньямы. На нем наша фантазия иссякла, и я в очередной раз за последние дни задалась животрепещущим вопросом. Что делать?

Казнить нас не казнят. Если дойдет до такого, то это вообще будет хамство с их стороны. Однако в чулане могут продержать довольно долго. И все‑таки я думаю, что можно бежать. Дверь вон хлипкая, а стены монастыря низкие, сигнализации и колючей проволоки на них нет (иначе это уже концлагерь получается). Монахи тоже не цепные псы. Прыг через стену – только нас и видели! Сейчас, правда, не очень подходящее время для побега. Но когда стемнеет, ждать нечего. Поутру Ньяма очень удивится, когда обнаружит в чулане лишь грязную солому. Жаль только, что не удалось разузнать о медальоне...

Я спохватилась, вспомнив про медальон, и нащупала его в складках сари. На месте. Хорошо, что его не отобрали. Хотя не должны. Я где‑то слышала, что буддисты не имеют права брать вещи, которые им не отдают добровольно. Правилами не положено. Вон и Максимке оставили весь его скарб, включая саперную лопатку. Только медальон вещь особенная и к тому же драгоценная. Параноик Ньяма может такую забрать, глазом не моргнув. Что‑нибудь придумает, чтобы переступить через правила.

По истечении часа нашего заточения сквозь дверь пробились солнечные лучи. Туман ушел из долины. Вместе с ним развеялось мое отчаяние. А чуть позже монах Тензин принес нам обед.

Впрочем, три щепоти риса обедом назвать сложно, находясь даже в самом оптимистичном расположении духа. Тензин передал нам плошки, стараясь не смотреть в глаза.

– Простите, что еды так мало, – извинился он. – Который год у нас нет урожая.

– Ничего, – ответила я. – Нам этого достаточно.

Монах помялся в дверном проеме. Нужно было уходить, но что‑то его задерживало. Сквозь распахнутую дверь я видела, что туман действительно исчез. Долина сияла зеленью и свежестью, вдалеке на солнце блестело зеркало горного озера.

– Я хочу извиниться за наставника Ньяму, – сказал Тензин. – Он нарушил буддийские правила, приказав заключить вас в чулан против вашей воли.

– Почему вы не скажете ему об этом?

– Я пытался... Но, понимаете, он считает вас демонами.

– Понимаю, как не понять. Молодая девушка и одиннадцатилетний пацан – настоящие отродья!

– Я не могу указывать Ньяме на ошибки, – виновато произнес Тензин. – На протяжении многих лет он являлся моим наставником, а я – его учеником.

– Уважаемый Тензин, – сказала я. – Мне бы хотелось знать, когда нас выпустят отсюда?

Тензин сочувственно вздохнул.

– Если бы это было в моей власти, то я бы выпустил вас незамедлительно. Но наставнику Ньяме, который еще управляет монастырем, ваше заточение кажется невероятно важной миссией, спасающей братство от бед, которые обрушились на нас за последние годы.

– И какие беды обрушились на вас?

– С тех пор как много лет назад умер настоятель Лю, замечательный человек и настоящий хубилган, нам перестало хватать еды. Поля возле монастыря очень маленькие, урожай риса с каждым годом скудеет. Мы молимся с утра до вечера об урожае и поем священные песни, но на нас словно лежит проклятие. Еды становится только меньше, и братство живет впроголодь. – Он мечтательно возвел глаза к потолку. – Раньше, когда у нас были хорошие урожаи, мы славились своей кухней на всю долину.

– В лесу полно еды, – со знающим видом заявил Максимка. – А в реке полно рыбы.

Он поковырял в ухе, я опять хлопнула его по руке. Тензин с подозрением посмотрел на пацана.

– Настоятель не велит ходить в лес, – ответил монах. – Он утверждает, что там скрываются чудовища. А рыба отравлена водяными демонами.

– В лесу нет чудовищ, я там полгода жил. А рыбу мы вчера ели.

– Могу подтвердить, – кивнула я. – Рыба – смак, пальчики оближешь.

У Тензина громко заурчало в животе.

– Мне пора идти, – сказал он. – Я постараюсь принести вам что‑нибудь на ужин, но не обещаю. Сами мы давно не ужинаем.

– Послушайте‑ка, Тензин, – потянула я монаха за оранжевую рясу. – Ваш настоятель видит в лесу чудовищ, потому что он болен. Все ваши беды от его бреда!

– Нет, он не настоятель! Ньяма – наставник, который исполняет обязанности настоятеля.

– Сути это не меняет.

Тензин ушел грустный и потерянный. Мне даже стало его жалко. Потом я вспомнила, что не спросила о медальоне.

– Они сами виноваты, – сказал Максимка, выскребая пальцами рис из плошки. – Слушаются этого Ньяму!

После шести часов на ногах я так устала, что рискнула присесть на грязную солому рядом с Максимкой, который уже давно расположился на ней. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дверь, порозовели, извещая о наступлении вечера. Снаружи доносился надтреснутый звон колокола, о чем‑то сигнализирующий монахам. Минут через десять со стороны храма раздалось нестройное молитвенное пение.

– Плохо поют, – сказала я. – Фальшиво.

Максимка устало кивнул.

– Надоело мне здесь, – сказал он. – Давай сбежим, пока они голосят? Удачнее момента не будет.

– А верно говорил Ньяма. Ты самый опасный из нас двоих.

– Чего?

– Шучу. Сказать по правде, мне тоже здесь надоело. И рис у них противный. Твоя рыба – настоящая пища богов!

Максимка разложил лопатку и вопросительно глянул на меня:

– Ну что, приступать?

Я подумала, стоит ли подождать Тензина, чтобы расспросить о медальоне? Оценив все варианты, взвесив за и против, пришла к выводу, что лучше с побегом не тянуть. При скудном рационе наши силы с каждым часом истощаются, а следовательно, и шансы на побег становятся призрачнее.

И я махнула Максимке.

Он просунул штык лопаты под верхнюю петлю и налег грудью на черенок. Проржавевший шарнир хрустнул и развалился. Без промежуточной паузы Максимка проделал ту же операцию и с нижней петлей. Дверь соскочила. Максимка отодвинул ее плечом и выглянул наружу.

– Никого. Пусто.

Призывно мотнув мне головой, он выбрался на мощенную камнем улицу. Я пролезла между косяком и дверью и посеменила за ним.

Долина, лежащая у монастыря, простиралась во все стороны. Бескрайние леса, озеро и горы, погруженные в багровый свет заводящего солнца, выглядели сказочно. Монашеское пение, доносившееся из храма, потеряло всякое подобие стройности. Нелегко попадать в тон на голодный желудок.

Мы двигались вниз по улице, мимо мастерской, мимо келий, к тесной площади перед храмом. Помню, что путь к воротам лежал через нее. Пение приблизилось, я даже различала отдельные голоса – кто‑то из монахов совершал откровенную диверсию.

Оказавшись на площади, мы крадучись прошли по ее краю, держась в тени стен. Я убеждена, что прошли бы незаметно, если бы Максимка не наступил на хвост облезлого монастырского кота, грызущего кость на углу дома.

Кот пронзительно заверещал.

Максимка замер как вкопанный. Я тоже.

Пение в храме резко оборвалось. Послышался топот многочисленных ног.

Мы бросились вверх по улице к виднеющимся вдалеке воротам. Точнее сказать, Максимка бросился, а я в своем сари отстала от него на полквартала, если так можно выразиться в отношении монастырских построек. Мальчишка уже был рядом со стеной, когда обнаружил, что остался один. Он обернулся и с отчаянием смотрел, как я изо всех сил пытаюсь бежать в не приспособленной для этого одежде.

Он смотрел, смотрел на меня. И вернулся.

В этот момент с боковых улиц стали выскакивать монахи, отсекая путь к воротам. Несколько секунд – и они окружили нас плотным кольцом, протиснуться сквозь которое было невозможно. Десятки глаз со всех сторон враждебно взирали на нас. Теперь можно было уверенно заявить, что побег провалился.

В рокочущей толпе образовался узкий проход, сквозь который протиснулся наставник Ньяма. За ним шел испуганный Тензин и еще несколько важных стариков. Сказать, что Ньяма был рассержен, значит покривить душой. Его губы тряслись, выщипанные брови ходили ходуном, глаза извергали молнии. Он не просто рассержен – наставник был в ярости.

– Они пытались бежать! Пытались бежать! – возмущались монахи.

Я устало оправила сари. Теперь они посадят нас за дверь понадежней. Такую, которую не взломаешь саперной лопаткой... Я вдруг обнаружила, что медальона нет на прежнем месте. Я тревожно ощупала ткань на животе. Съехавший диск на мгновение попал под пальцы, но тут же выскочил из‑под них. Скользнул под тканью по бедру, по голени. Не успела я опомниться, как он выкатился из‑под подола, сделал пьяный круг по истертой брусчатке и с благородным звоном упал возле ног Ньямы.

Гомон монахов как отрезало.

Медальон лежал, уставившись в вечернее небо всеми восемью бриллиантовыми глазами. Золото горело на закатном солнце багровым пламенем.

Максимка протянул руку, чтобы подобрать медальон, но чужая ступня проворно прижала ее к камням. Мальчик вскрикнул, а старикашка Ньяма только надавил сильнее.

Медальон подобрал один из молодцов старого пердуна. Ньяма взял диск и хищно уставился на бриллианты.

Тут я не выдержала:

– Отдай мой медальон, старый пень!

Ньяма ухмыльнулся:

– Им нужно заклеить рты и крепко‑накрепко связать, чтобы они больше не сбежали.

– Быть может, они посланники небес? – предположил Тензин. – Не могут демоны носить с собой вещи богов.

– Ты глупец! – сказал Ньяма, попробовав золото на зуб. – Они бросили меня в яму! А раз так, то, значит, и медальон добыт ими неправедным путем... – Тут глаза его расширились от пришедшей в голову идеи. – Кстати, Тензин. Как они выбрались из чулана? Ведь ты ходил к ним последним, говорил, что нужно дать пленникам еды...

Тензин вытаращил глаза, понимая, к чему клонит наставник.

– Это ты им помог, Тензин?

– Как вы могли подумать...

Монах неуверенно оглядывался на братьев, ища у них поддержки.

– Ты способствовал их побегу, – не унимался Ньяма. – Ты их выпустил! Я всегда знал, что ты только и ждешь момента, чтобы предать своего наставника.

Господи боже! Паранойя развивается.

– Неужели никто не видит, что тут происходит? – громко сказала я, обращаясь к монахам. – Доколе вы будете слушать этого старого маразматика, который нарушает буддийские заповеди и морит вас голодом? Сколько еще вы будете терпеть его? Пока не начнете дохнуть, как мухи по осени?

Монахи слушали внимательно. Мне показалось, что эти слова дошли до них, но затем кто‑то воскликнул:

– Демоны пытаются оклеветать наставника!

– Пора с этим покончить, – сказал Ньяма. – Принесите веревку! Быстрее!

Монахи активно задвигались, но внезапно остановились. Все неожиданно уставились на человека рядом со мной, а затем и вовсе благолепно расступились, образовав вокруг него двухметровый круг.

Этим человеком оказался Максимка.

Я уже упоминала о каменном столбе, возведенном рядом с храмом. К вечеру, когда тени удлинились, тень этого столба пересекла площадь, пролегла вдоль по улице и уперлась точно в Максимкину грудь. Затаив дыхание, монахи смотрели на конец тени, словно для них во всем мире не существовало ничего важнее.

– Хубилган! – выдохнул кто‑то.

– Хубилган! Хубилган! – вторила толпа.

Максимка завертел головой по сторонам, не понимая, что происходит. Затем попытался отшагнуть в сторону, но я железной хваткой впилась в его плечи, удерживая на месте.

– Не может этого быть! – испуганно охнул наставник Ньяма.

– Может, – произнес Тензин. Его голос в этот момент звучал важно и торжественно. – Этот мальчик является воплощением нашего святейшего настоятеля Лю.

– Я давно заметил в этом мальчике некоторые признаки нашего великого и мудрого наставника, – объяснял Тензин монахам. – У него такая же родинка в углу лба, как у настоятеля Лю. Во время разговора мальчик так же кривит кончик губы. А уж примечательное погружение перста в левое ухо наверняка отметили все, кто помнит нашего настоятеля. В свои юные годы мальчик обладает необычайным умом, мудростью и проницательностью. И, наконец, главное доказательство! На мальчика указала тень от столба, на коем покоится сосуд с прахом настоятеля! Настоятель Лю переродился в этого мальчика и вернулся к нам, чтобы освободить монастырь от многолетнего голода и лишений!

Монахи кивали на каждый приводимый Тензином аргумент. В их поведении больше не было враждебности, они смотрели на Максимку с теплыми улыбками, разглядев в нем человека, которого хорошо знали. Максимка растерянно оглядывался на меня, не зная, как ему себя вести, я успокаивающе похлопывала его по плечу.

И лишь наставник Ньяма стоял с окаменевшим лицом. Словно, собравшись присесть, вместо стула опустился на кол.

– Тензин, – сказал Ньяма, не меняя выражения лица. Монахи посмотрели на него. – Тензин, ты демон!

– Ну вот, опять началось, – устало произнес Максимка.

Тензин смотрел на своего бывшего учителя с состраданием.

– И вы все! – закричал Ньяма, брызгая слюной и обводя монахов скрюченным пальцем. – И ты! И ты! И ты... Вы тоже демоны! Убирайтесь прочь, убирайтесь!

Он стал отмахиваться от монахов, словно от пчел. Споткнулся и упал, но тут же проворно вскочил и бросился наутек.

– Мне горько об этом говорить, – с сожалением произнес Тензин, – но наставник Ньяма серьезно болен.

Подтверждая его слова, Ньяма, удалившийся от толпы на достаточное расстояние, встретил на своем пути колодец. Не раздумывая и не притормаживая, наставник с разбега нырнул в темное жерло.

Монахи несколько секунд оторопело смотрели на опустевшее пространство возле колодца. А затем всей толпой бросились к нему.

К счастью, Ньяму удалось спасти. Колодец оказался не слишком глубоким. Двое молодых монахов, спустившихся на дно, обвязали веревку вокруг пояса наставника, после чего полоумного старика подняли наверх. Ньяма успел нахлебаться воды, умудрился сломать берцовую кость и окончательно потерял связь с реальностью.

Его положили в монастырский лазарет, состоящий из четырех коек. Лама, специализирующийся на хирургии, выправил перелом и наложил шину. Ньяма вопил во все горло, что попал к демонам и его пытают. Он требовал, чтобы все, кто находится вокруг, убирались из его сознания. Вдобавок постоянно вскакивал, из‑за чего монахи были вынуждены привязать наставника к кровати. Ему осталось лишь мотать головой и извергать бешеные проклятия.

Поздно вечером, когда закончился ужин и большинство монахов разбрелось по кельям, Тензин, несколько лам, Максимка и я собрались в маленьком домике неподалеку от храма.

– От имени лам и себя лично, – начал Тензин, – я хотел бы предложить вам, достопочтенный Максим, остаться в монастыре для руководства и управления сей духовной обителью. Вы являетесь истинным перерождением настоятеля Лю, и в этом нет никаких сомнений. Кроме того, вы обладаете всеми качествами настоящего наставника и лучше всех знаете, что творится за стенами монастыря. Мы уверены, что при вашем правлении голод наконец покинет нас и монастырь снова станет процветать. В ближайшее время мы проведем церемонию вступления в должность. Конечно, вам придется пройти полное обучение, соответствующее статусу, но оно никоим образом не помешает вам управлять монастырем, ставшим пристанищем для ста восемнадцати послушников.

Ламы почтенным качанием голов подтвердили слова Тензина. Максимка выглядел на редкость сосредоточенным. Похоже, он относился к предложению очень серьезно. Будет жаль потерять такого спутника. За неполные два дня я привязалась к Максимке. Он был хорошим проводником и надежным другом. Без него искать древо Ашваттха будет нелегко. Но зато какая карьера для пацаненка!

– Я очень... как это сказать... польщен вашим предложением, – произнес мальчик. – И мне бы очень хотелось, чтобы монастырь процветал, а монахи не голодали. Мне нужно подумать над предложением и, вероятнее всего, я его обязательно приму. Но сейчас я должен идти вместе с Аленой, чтобы помочь ей найти то, что она ищет. Она спасла мне жизнь, поэтому я перед ней в долгу. Пока меня не будет, начинайте осваивать лес и реку. Там нет демонов, можете мне поверить!

– Если ты желаешь идти, мы не смеем тебя задерживать, – сказал лама, лицо которого, казалось, состояло из одних морщин. – Но тогда скажи, кого ты желаешь видеть исполняющим обязанности настоятеля на время твоего отсутствия?

– Я думаю, что Тензин может исполнять эти обязанности. Он кажется мне честным и справедливым.

Тензин часто заморгал от неожиданности.

– Это слишком большая ответственность, – сказал он. – Быть может, достопочтенный Максим, вы хотите подумать еще?

– Он не только ответственный, но еще и скромный, – добавила я.

– Да, – важно произнес мой маленький спутник. – Тензин будет исполнять обязанности наставника.

Ламы поклонились Максимке, тем самым подтверждая, что его воля будет выполнена. Помедлив, последним ему поклонился Тензин.

– Если это ваша воля, то я исполню ее, о воплощение небожителя!

Когда с формальностями было покончено, я наконец получила возможность задать главные для меня вопросы. Я достала медальон, отобранный у Ньямы.

– Вы можете сказать что‑нибудь о происхождении этой вещи?

Я протянула медальон Тензину, тот внимательно его осмотрел и передал ламам. Драгоценность переходила из рук в руки. Старейшины, прищурившись, рассматривали диск, с ученым видом оценивали в свете масляной лампы сияние бриллиантов.

– Нет сомнений, – сказал лама, носивший старомодное пенсне, – что эта вещь пришла к нам от богов. На сие указывает ее природная естественность и явные элементы мандалы, такие, как круг и симметрия камней. И еще должен заметить, что ни в одной из драгоценных реликвий, коих через мои руки прошло множество, я не встречал подобного блеска золота.

– Согласно одной легенде, – пояснила я, – медальон указывает местонахождение древа Ашваттха. У вас есть мысли относительно того, каким образом осуществляется это указание?

– Каким образом он указывает на древо, я сказать затрудняюсь, – деликатно отвечал лама в пенсне. – Но могу утверждать точно, что медальон есть благоволение богов.

– Ашваттха, – произнес другой лама, с крупным носом и пухлыми губами, – окружено сильными магическими заслонами и скрыто от посторонних глаз. Человек, не допущенный к мировому древу, не увидит его. А если он хитрыми уловками узнает, где оно находится, то не пройдет сквозь заслоны. Он будет чувствовать боль в теле, ноги нальются свинцом, его будут преследовать жуткие видения. Медальон является знаком того, что тебе разрешено пройти сквозь заслоны, поставленные богами.

– Пропуск, – задумчиво пробормотала я. – Но как мне найти само древо? Где оно?

– Если бы то было известно, множество людей с разных концов света ходило бы к нему. Но мы того не знаем, и ответ тебе дать не можем.

– Однако я припоминаю, – сказал третий лама, – мой наставник рассказывал, как ему поведал его наставник, что пирамида в здешнем городе как‑то связана с мировым древом.

– В каком городе? – быстро спросила я.

– В долине нет города, – удивился Максимка. – Я исходил ее вдоль и поперек.

– Много тысяч лет назад он был разрушен варварами, пришедшими с севера. После разграбления они заслонили русло реки, и вода залила низину, в которой стоял город.

– Город находится на дне озера? – спросила я ламу.

– Совершенно правильно, – ответил тот. – Как царство нагов на дне моря.

– Мы отправляемся туда! – провозгласил Максимка, решительно поднимаясь. Я дернула его за рукав, усаживая обратно.

– Погоди, – прошептала я, – я не все разузнала.

– Вы должны быть осторожны, когда отправитесь туда, – сказал Тензин. – Озеро и его окрестности – обиталище бхутов. Их там много, а в последнее время стало еще больше. Мы иногда наблюдаем за ними с монастырских стен.

Бхуты? Так в долине называют боевиков Кларка. Демоническое прозвище вполне им подходит, после того что они устроили в мертвом лесу. Если люди Кирка копошатся возле озера, значит, я на верном пути. Мне нужно отыскать пирамиду в затопленном городе. Что ж, посещение монастыря, вопреки первым впечатлениям, оказалось очень полезным.

– Меня интересует вот еще какой вопрос, – обратилась я к ламам. – Вы слышали что‑нибудь о чарвати?

Ламы долго молчали, нахмурив лбы. Затем, когда я думала, что они ничего не ответят, подал голос самый старый из них.

– Чарвати, – задумчиво произнес он, – давно я не слышал этого слова... Чарвати – это болезнь. Злая. Страшная. Приносящая невероятные страдания тому, в ком поселилась. Вылечить ее невозможно. Она покидает человека лишь тогда, когда тот умирает. Это всё, что я знаю.

– Она поражает тело или разум?

– К сожалению, ничего не могу сказать. О чарвати почти не сохранилось свидетельств. Много‑много веков прошло с тех пор, как о ней слышали в последний рал.

Я опять не получила толкового ответа.