Глава 12. Потапов

Военная часть возле Заозерки, полгода назад

Акимов проснулся, когда тормозили у дома его друга на территории воинской части. Он грузно вылез наружу, сладко потянулся, аж в спине заломило, зевнул до хруста в челюсти, потер глаза, сгоняя с себя сонную дурь.

Темнело. Блочные пятиэтажки, облагороженные закатными лучами, не нагоняли черной тоски. Наоборот, то здесь, то там стал зажигаться свет и наводить на мысль о семейном уюте, щах, телевизоре, дружеском застолье.

В хорошем настроении Акимов поднялся за охранником по ступенькам к подъезду, тот вошел первым и поскакал через ступеньку на третий этаж, позвонил в квартиру. Открыл сын Потапова.

– Ну, здравствуй, Санька! Папа дома?

– Дома! – Подросток позвал отца и шмыгнул в свою комнату.

Вышла из кухни, вытирая руки, Галина, жена Потапова:

– Андрей! Ты кстати, я пельменей навертела как на всю часть! Ты же любишь пельмешки. А твоя городская когда еще тебе их сготовит? Раздевайтесь все. Проходите. Много еще с тобой? – Она кивнула в сторону охранника.

– Ой, Галюша! Ты неизменно с гастрономическими сюрпризами! Еще один.

– Зови сюда, на всех хватит.

Акимов кивнул парню, и тот пошел звать коллегу.

– Муж‑то где?

– В ванной, сейчас выйдет. Потапов, поторапливайся, тут гости тебя заждались! – постучала она в дверь. – Андрей со своими ребятами.

– А! Отлично! Я мигом!

– Проходи, Андрюша, в столовую, я там накрою.

Андрей Ильич расположился в продавленном, подранном кошкой квадратном кресле с инвентарной биркой. Не успел он достать пачку сигарет и зажигалку, как из ванной вывалился распаренный, плешивый, недавно вновь обретенный друг его детства, Иван Семеныч Потапов, натягивая на ходу тренировочный костюм. Они обнялись и расцеловались трижды. Со стороны было видно, что обоим приятна эта встреча.

И понятно! Знали друг друга всю жизнь, родились в один год, учились в одной школе, в одном классе, потом судьба раскидала. Встретились снова, когда Акимов неожиданно получил руководящее кресло. Тут он, под давлением обстоятельств в лице Энцо и своего нового бизнеса, вдруг, правда, не без совета Яновского, связался со старым другом. И пошло‑поехало.

Потапов оказался весьма изобретателен и обязателен как партнер, он так раскрутил и наладил доставку и сбыт, что мог танк через границу провезти, упакованный в подарочную бумагу и перевязанный шелковой лентой с бантом. Так что Акимову только оставалось вести переговоры и пить коньяк с заинтересованными лицами. Иван Семенович был безупречен, а Акимов с ним – спокоен. Эх, не зря говорят, что старый друг лучше новых двух!

– Ну! Рассказывай, пока Галинка пельменями пасть не заткнула, с чем пожаловал?

– Ты знаешь, где находится усадьба Заозерка?

– А то! Иногда неподалеку учения проводим. Холмистая местность. Озеро. Холмы не то чтобы высокие, но здорово заросшие. Странное место, доложу я тебе. Троих солдат не так давно потеряли. Сбежать вроде не могли, нормальные такие солдатики были. Пропали. Так вот до сих пор и не нашли. А место там красивое. Карась озерный клюет! Ну, я тебе скажу! Как удочку забросишь, так и карась. Я туда частенько на рыбалку езжу. Даже запасы продовольствия у меня там в одном деревенском доме в подполе припрятаны на этот случай. А тебе зачем?

– Выкупить хочу у губернии или в аренду взять. Сможешь завтра пораньше вертолетик соорудить, чтоб полетать там, сверху посмотреть? А может, и снизу?

– Снизу на вездеходах. Мы уже там проторили дорожку, когда за рыбкой на озера ездили. Это не проблема!

– Отлично! Всегда у тебя все схвачено, Иван Семеныч!

– А то! Что еще?

– Пока все!

– Делов‑то! Гала! Неси пельмени!

– Погоди, чумной! Сейчас ребята Андрюшины поднимутся, вот тогда и подам горяченьких.

– Ну! А как дела вообще? – Полковник достал из обшарпанного холодильника запотевшую бутылку, взял из серванта с инвентарным номером две стопки и разлил водку. – За нас, друг!

– Вань! А тебе не скучно жить в таком сиротском месте? Чай, денежка теперь у тебя есть! Да и всегда водилась.

– И навалом денежки той. Нет, не скучно. А зачем мне? Вот сына выучу, жену уже возил и еще по миру повезу. А это все? – Он обвел рукой скудную обстановку. – Да я весь день в казарме, домой приду, так сразу спать. Не привыкли мы к дому нормальному с женой. Ей тоже без разницы. Главное, чтобы холодильник был полон да у сынки уроки выучены. Вот на подъем легкая она, с ней хоть ночь, хоть за полночь, сразу срывается и катит. Хороший характер у бабы моей!

– Так у тебя денег столько, что Санька твой все университеты мира может окончить, а Галину будешь сто лет по миру возить и все не промотаешь! Ты для чего деньги делаешь? Для забавы?

– Вот это ты прямо в точку! Хобби! Да и моих ни к чему в ненужные догадки вводить.

Они еще раз чокнулись, выпили и закурили.

В прихожей раздался звонок и командирский голос хозяйки, она сразу же организовала вновь прибывших: кому тарелки, кому вилки, кому еще чего, накрыли стол в одно мгновение, а тут уж и она выплыла с тазом пельменей.

Посидели хорошо…

Утро выдалось ясное, прозрачное. В половине восьмого, бодрый и подтянутый, будто и не было бессонной ночи, приехал Иван Семенович доложить другу, что через час их ждет вертолет, чтобы собирались побыстрее.

Охранники сорвались со своих брошенных на пол матрасов, по‑военному скорые. Андрей Ильич мучился тяжким похмельем, но не заставил их ждать, уж очень хотелось ему как следует разглядеть свою будущую покупку, он должен знать, как и о чем говорить сегодня вечером с господином губернатором.

Хозяйка собрала на стол. Поставила перед Акимовым тарелку густых горячих щей, запотевшую рюмку водки и стакан с темной жижей.

– На‑ка, Андрей Ильич, похмелись. Это наше местное варево, как рукой снимет.

Бутерброды на душистом хлебе, который Галина выпекала сама, уже не доел, слишком волновался. Однако состояние заметно улучшилось.

– Ну что, Андрюша? Не знаешь, с какого конца начать денежки тратить? А я на что? Все посмотрим, обмозгуем и им счетец такой маленький‑маленький представим. Меня не знаешь? Еще даром отдадут и спасибо скажут, что взял! Ха! – Иван Семенович засмеялся и рыгнул вчерашним чесноком с водкой. – Виноват. Ха‑ха! Только ты мне скажи, что ты там делать хочешь, чтобы у меня точка отправная была. Если только для себя, в собственное, так сказать, пользование, это по‑одному действовать надо, а если хочешь там туристический комплекс, дом отдыха сделать, это по‑другому надо поворачивать.

– Сейчас все посмотрим и решим. А я хотел так: дом усадебный купить себе, а рядом, в городке, дом отдыха открыть. В экологически чистом месте! Говорят, сейчас модно.

– Вот! А это уже третий вариант. Значит, более‑менее планшет заправлен. – Потапов постучал себя по лбу. – Пошли, полетаем!

Все сели в командирский «газик», который их и доставил на летное поле. Уже в машине к сердцу Андрея Ильича присосалась тягучая пиявка. Было на руку, что друг думает о нем, как о настоящем воротиле, потому что не мог признаться Ивану, как страшно, как тоскливо ему.

– Хочешь горло промочить? – Потапов вытащил из кармана фляжечку и протянул другу.

Акимов глотнул и уставился в потолок, считая заклепки, потом опять прильнул к иллюминатору, теперь вертолет шел над достаточно широкой вырубкой.

– Что это? Похоже на железную дорогу.

– Да! Это железнодорожная ветка, еще с царских времен. С тех же времен этой веткой никто не пользовался. Cюда отгоняют иногда вагоны с металлоломом, да последнее время все реже, опасно стало: рельсы проржавели, шпалы истлели, все заросло. Мы подлетаем, смотри! – Потапов пересел к пилоту, знаками приказывая сделать широкий круг.

Еще внизу были близкие верхушки деревьев, а впереди Акимов уже увидел широкую озерную даль. Отсюда, сверху, была видна сейчас вся чаша озера в оправе холмистых берегов. Вот пролетели они над барским домом, повернули, оставляя озеро справа, бурелом у старой мельницы, вот городок и развалины церкви…

– Конкретно здесь я еще не был! – кричал в ухо Акимову полковник. – Мы одну хатку облюбовали для рыбалки на той стороне. А, ну я тебе говорил! Потом посмотришь. – Акимов согласно кивал головой.

Через пять минут они выходили из вертолета на луг напротив княжеского дома.

– Смотри‑ка, вот строили! Империя развалилась, а этот дом двухэтажный все стоит. Знаешь, Андрюш, мне даже не по себе. Будто и не было всего этого времени. Вышли господа, закрыли дверь на замок и уехали. Облупился маленько, ну да и понятно, кто ж за ним смотрел. – Потапов присел на каменные ступени полукруглой лестницы и махнул головой назад. – Ребята! Открываем!

Акимов первый взялся за ручку и толкнул дверь, которая задребезжала, но не открылась.

Охранники принялись ковыряться в замке перочинным ножом.

– Андрей Ильич, да там ключ, с той стороны! Есть журнал какой или газетка?

– Имеется, – ответил пилот и побежал к вертолету за газетой.

Вытолкнули ключ из замка. Но он был старинным и слишком большим, чтобы его можно было протащить под дверью.

– Выбивай стекло, – приказал Акимов.

– Надо два выбивать, иначе ключа не достанешь!

– Выбивай сколько надо! – прорычал Акимов, с трудом сдерживая приступ бешенства.

Наконец с дребезгом и матом дверь была открыта. Охранники с пистолетами в руках ворвались в дом. Один направо, другой налево, открыли двери, показали друг другу: нет, мол, никого. Вышибли ногами дверки в стене за лестницей и оказались на зимней терраске. То, что они увидели, с трудом поддавалось описанию. Переглянувшись, они выбежали и взлетели вверх по лестнице, зашли в каждую из трех расположенных на втором этаже комнат.

Нигде никого. Тяжелый дух тления наполнял дом. Охранники сбежали вниз и вышли вон. Один из них, подойдя вплотную к Акимову, жестко приказал ему сесть, и тот сразу опустился на ступеньки, бледнея и предчувствуя ужасное. Второй направился к Потапову и стал серьезно что‑то ему рассказывать. Андрей Ильич молчал и ждал, понимая, что он ничего сделать не может и изменить тоже, смотрел, как эти двое скрылись за домом, и несколько минут их не было.

Вернувшись, посерьезневший и опечаленный Потапов присел рядом с другом.

– Андрюш! Солдатиков моих нашли. Здесь они, в доме. Сидят вокруг стола на терраске. Тебе лучше не смотреть, жуть жуткая. – Он вздохнул, выругался и повернулся к пилоту: – Пойди, переговори с частью. Пусть вертолет шлют, милицию, санитаров. Ну, объясни ситуацию, они сами знают, кого послать и что делать. Хотя нет! Стой! Иди заводи мотор и жди нас.

– Слушаюсь! – бросился тот к вертолету.

– Вань! Думаешь, они так здесь все это время и сидят? – спросил Акимов, не зная, что сказать.

– Похоже. – Друг вытянул ноги и запрокинул голову, чтобы не показывать накипающих слез. Потом, сжав кулаки, прошептал. – Ну, попадись мне тот, кто это сделал!

– А ты думаешь, что их убили?

– Это нам следователь скажет.

Все направились к вертолету. Андрей Ильич передвигался с трудом, сердце бешено колотилось, силы и рассудок покидали его, он сделал еще шаг и упал без сознания. Настигшая темнота всасывала его в свои глубины, и только чувство долгого медленного падения было знаком, что он жив.

– Андрюш! Просыпайся, подлетаем! – услышал он далекий голос Ивана.

С трудом открыл глаза и, подавляя чувство тошноты, увидел, как стремительно приближается к ним луг перед домом.

– Где мы?

– Где ты хотел. Сам сказал: сначала дом, потом деревенька. Выходи, собственник!

– Но мы же здесь уже были!

– Когда? Ну ды даешь! Мы только подлетаем! Ты что, заснул, что ли? Гляди, как красиво!

Разворачиваясь поудобней на посадку, они пролетели над крышей дома и за домом увидели заросли еще не распустившихся кустов шиповника, открытый балкон и просторный луг, окружающий весь дом.

– Там, видно, сад был, – предположил Потапов, подтаскивая к выходу ящик с бутылками и едой.

– Значит, я заснул? И мы здесь еще не были? – неуверенно переспросил Акимов.

– Вы плохо себя чувствуете? – тревожно взглянул на него один из охранников.

– Немного! Сейчас пройдет.

Пока не затихли лопасти и не опустились, как увядающий лист, он не выходил из вертолета, сидел у иллюминатора, смотрел на дом, на болтающиеся, сорванные ветром рамы, на разбитые стекла высокой входной двери.

– Ты что сидишь, Андрюша? – Потапов уперся ладонями в колени друга и заглянул ему в глаза. – Спишь? Да что с тобой, в самом деле?

Акимов грузно поднялся, спрыгнул на землю, покрутил плечевыми суставами, он приходил в себя, возвращался в реальность. Потрогал травку, подергал, проверил, настоящая ли. Смотрел, как полковник вдохновенно мочился с обрыва на песчаный берег, этим самым заклиная реальность не подводить, остаться неизменной, родной и понятной.

Они пересекли поляну и принялись обходить дом, пробираясь сквозь заросли. На террасе, выходившей в сад, не осталось ни стекол, ни рам; трухлявыми стали ступени. Витые деревянные колонны, изъеденные временем и жучком, тянулись из зарослей вверх, образуя балюстраду балкона; два окна по обеим его сторонам были заколочены.

Обогнув дом, решили осмотреть его внутри. Первыми пошли охранники и Потапов; так, на всякий случай, посмотреть, нет ли какой строительной опасности на пути. Сзади с опаской, понятной только ему, плелся Акимов. Дом выглядел опустошенным, но не загаженным. В середине вестибюля широкая пологая лестница шла на второй этаж, освещенный ярким светом, льющимся из разбитых витражей балкона; у подножия стояли две мраморные скульптуры – девушки в крестьянских платьях. Поднялись на второй этаж, прошли по трем пустым комнатам.

– Заколоченные окна к какой комнате относятся?

– Не знаю! Заколоченные мы видели, кажется, с другой стороны дома.

Они вышли на балкон и поняли, что на втором этаже должны быть еще две комнаты, но где они? Полковник стал простукивать стены по обеим сторонам площадки.

– Вот! – сказал он наконец. – Здесь должны быть двери. Они заделаны. И тогда все совпадает. На втором этаже пять комнат, а не три.

– Отлично! – Акимов оглянулся вокруг по‑хозяйски. – Мне здесь нравится. Можешь со своими солдатиками порядок навести?

– Не вопрос!

– Вот и ладушки! А теперь добраться бы до городка.

– Тут и садовник нужен. – Потапов уже начал обмозговывать свои делишки.

– И статуи надо помыть, – сказал Акимов, глядя в упор на охранников. – И о дороге подумать.

– Я помою! – загоготал Потапов. – И дорогу построим.

– Хочу пройти на террасу. – Акимов опять внимательно посмотрел на охранников.

– Пойдемте, посмотрим. Там, думаю, и пола‑то нет. – Потапов открыл дверцу под лестницей.

– Да! Работки здесь будет много.

– Мне не к спеху. – Акимов тяжело вздохнул, беспокойство и тоска заново овладели им. – Остались еще комнаты?

– Да! – сказал один из охранников. – Есть еще две при входе.

– Слушай, Андрюш! А куда баре, извиняюсь, по нужде ходили? Не на улицу же?!

– У них горшки ночные были, фарфоровые, кажется.

– А! А ты тоже в горшок собрался ходить? Да, неудобная планировочка для современных удобств. Пока сверху добежишь, расплескаешь по всей лестнице на девиц мраморных.

– Ну, об этом мы потом подумаем, а сейчас – с одной стороны «Ж», с другой – «М». И душ туда же.

– Есть, товарищ начальник.

– А здесь, Андрей Ильич, видно, столовая была, – включился в исследования дома и вертолетчик. – Видите, тут дверка маленькая, а за ней – кухня. А печь какая знатная!

Потапов направился к не осмотренной еще комнате.

– Красотища какая! Вот это камин! Вот, мебели не осталось, растащили, а камин не унести. А я бы и камин унес! Уж сообразил бы как.

– Да уж! – хмыкнул Акимов, вспоминая оружейную доставку его друга. – Ты точно бы камин увел и дом вместе с ним прямо на глазах у почтенной публики. И как тебя только в армии держат!

– За то и держат! Всем жить хочется. Полетели?

Через пять минут пилот посадил свой летательный аппарат на лугу перед городком.

Подзакусив и приняв на душу, пошли по городку посмотреть, что к чему. Сохранившихся домов оказалось около дюжины. Сейчас покосившиеся и разоренные, видно, что раньше были высокие и крепкие, с крытыми сеновалами, местами для скота, погребами. Располагались они амфитеатром на низком берегу озера прямо напротив усадьбы, казавшейся отсюда кукольным домиком. Война странным образом почти обошла это место стороной, а ветры да снега надломили стены, повыбивали стекла. В некоторых домах стояла старая мебель.

– Если порыться хорошенько, может, чего ценного отыскать. У меня‑то пока руки не дошли, – сказал Потапов, вынимая из глубины старого буфета медный подсвечник. – Хорошо, что дорога заросла. Может, даже и книги какие старинные церковные найдутся. Интересно, где попов дом был? Ну что? – обернулся Потапов уже к другу. – Решился? Очень здесь хорошо. Мы тебе за лето приведем все в порядок.

– Пойдем посмотрим развалины церкви, может быть, восстановить можно. Ведь приедут и верующие люди!

Они направились по широкой дороге к озеру и, немного свернув, оказались вблизи леса. Перед ними Потапов увидел круглый каменный колодец.

– Ох, и водичка хороша в нем, представляю! Почти минеральная! Можешь бутылки продавать и на этом наживаться. Попробовать бы, да ведра нет. И надо про писателя какого придумать, что, мол, жил здесь и творил! Вот это будет красиво. Можно памятник поставить. Ох, хороши места! Хороши! Есть где развернуться. Ой‑ой‑ой! А ты – куда деньги вкладывать?! Вот сюда, а уже точно не в мебеля да бриллианты, – сказал Потапов Акимову, притянув его к себе и похлопав по плечу.

Постояли еще немного у колодца. Помолчали. Вертолетчик пошел готовить машину к вылету, надо было еще успеть на прием к губернатору.

– Друг! Сделай еще кружок над этой красотой! – крикнул Потапов, влезая в кабину.

Вертолет пошел над озером, оставляя его слева, чтобы, пролетев над усадьбой, взять курс на базу.

– Господин Потапов! – дернул его за руку один из охранников, показывая пуговицу с солдатской формы.

– Где нашел?!

– На крыльце, между досками.

– Черт! – Потапов огляделся и спрятал пуговицу в карман гимнастерки.

Из личных записок доктора. Отрывок № 5.

Заозерка, 1913 год

Сразу после похорон я и Владимирский собрали все вещи Марии Афанасьевны и вслед за книгами отнесли в ее спальню. Бедный вдовец простился с ними и велел через какое‑то время заложить дверь и забить окно.

После похорон Машеньки и трагической гибели пасечника прошел год. Конец лета выдался дождливым, холодным, гнилым. Мы с Петром Николаевичем пили чай на зимней террасе, где часто теперь проводили свое время в разговорах.

Немота его прошла. Как я предположил, была она суть истерической. Он принимал микстуру, которую я готовил, но заметных улучшений не было. Имели место быть два припадка, и мне пришлось вспрыснуть ему морфия. Но однажды, видя, как Полинька бегает с воланом у самого края обрыва, жутко испугавшись, он позвал ее, на том и исцелился, что называется – «клин клином».

Однажды он мне поведал, что никак не может найти ожерелье жены, то, с синим камнем. Я на это ничего не ответил. Не мог же я в самом деле рассказать о ее просьбе припрятать украшение! И он решил, что сунули его куда‑то вместе с вещами, которые сложены в спальне.

Мы, вдовец и несчастный влюбленный, каждый по‑своему переживали траур, ревностно охраняя друг от друга чувства и секреты.

Сегодня же я пришел рассказать другу о странных ощущениях, которые стали посещать меня в это лето, почти сразу после годовщины смерти Марии Афанасьевны. Согревая руки о стакан горячего чая, я смотрел в окно и на Петра. Он тер ладонями лицо, ерошил волосы, засунул руки в карманы, долго глядел в окно. Я решил его развлечь:

– Петя, я недавно разбирал свои туринские записи и обнаружил описания интересных фактов и ощущений. Будто эти самые магические треугольники, расположенные в Турине, кто‑то перенес сюда, в окрестности усадьбы. Вы слышали о том, что в Турине соединяются два магических треугольника? Турин, Лион, Прага – белый; Турин, Лондон, Сан‑Франциско – черный? Утверждают, что именно там, в Турине, находятся врата в ад и именно там спрятано великое сокровище христианства – святой Грааль. Знаете, это огромные пространства земли, заключающие в себе светлую и темную магические энергии, и, конечно, такая сила не чувствуется на обширной территории. Если же их уменьшить, энергия становится концентрированной и вполне ощутимой. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Маша что‑то об этом рассказывала. Она увлекалась этим… Да, – перебил он меня нервно, будто боялся забыть что‑то важное. – Давно. Я не помню точно… Но погодите, я хотел рассказать о том, что давно терзает душу мою.

– Говорите, Петр Николаевич, я слушаю, что вас беспокоит?

– Помните, мы говорили, что я чувствую себя виноватым, что привез ее сюда? Сейчас я чувствую вину вдвойне. Привез и не помог.

– О чем вы?

– Думаю я, что все‑таки прав был пасечник! Знаете, однажды пришел городовой с письмом от нашего губернатора. И я ее увез сразу сюда. До этого, как вы знаете, когда мы с Машенькой поженились, я стал проводить здесь время наездами, не так часто, как обычно, хотя жизнь тут любил гораздо сильнее, чем в городе.

– Боже милостивый, Петр Николаевич, я не понимаю! Объяснитесь!

– В письме (а письмо от губернатора было приватным) он писал, что некие люди, и я их знал, утверждали, что госпожа Владимирская создала общество, в котором занимались не только спиритизмом, как это было модно, но совершали некие ритуалы в честь богини Дианы, и эти ритуалы были скабрезными. Он еще писал, что события эти стали известны в духовных кругах и могли иметь весьма печальные последствия.

Я показал ей письмо. Она ответила, что людей этих знает и что они для нее ничего не значат. Но возражать против отъезда в итоге все же не стала. Через пару дней мы уже ехали сюда. Возможно, она чувствовала, что ждет ребенка, и хотела провести в покое этот период. Во всяком случае, она решила, что проведем два‑три года в моем дальнем поместье. Как вы думаете, я был прав, увозя ее из города?

– Несомненно. И вы, друг мой, не должны чувствовать себя виноватым. Вы ее спасали от самой себя. Она, в сущности, большой ребенок!

– Да! Она играла, воображая себя великой, посвященной в нечто тайное, и изображала это простодушно. Я пробовал как‑то выправить ее. Помните, я с вами советовался?

– Что вы, дорогой мой Петр Николаевич, мучаетесь? Вы поняли, что она была в общем‑то нездорова, вы ее спасли от мнения общества, защитили. Почему до сих пор вы чувствуете себя виноватым? Супруга ваша была отменной хозяйкой! Вы помните, какие праздники она устраивала? К тому же через год после рождения дочки она очень захотела в Париж, и вы прекрасно, кажется, там развеялись, – непонятно к чему добавил я. Наверное, чтобы скрыть свое смущение и некоторым образом стыд.

Я чувствовал себя ущемленным и даже обличенным, но старался не дать понять другу, что и я был сторонником этих Машиных увлечений, уже здесь, в его поместье, с его женой.

– Да, помню. Там, кстати, с этим ожерельем произошла пренеприятная история. Ну да ладно! – Он махнул рукой. – Простите, но вы знаете историю наших поместий?

– Нет, как‑то не пришлось познакомиться, – солгал я немного. Некоторые факты мне поведала Мария Афанасьевна, но не хотелось перебивать: я видел, как это ему важно.

– Эти холмистые земли и озеро после войны с Наполеоном получил мой прапрадед за воинские заслуги. Там, за холмами, простирается равнина, поросшая лесами, и за топями есть деревенька Болотное.

– Знаю эту деревеньку, туда можно только в засушливое лето попасть.

– На эту землю указом Ивана Грозного был сослан его любимый купец Болотов. Тот осмелился привезти из Венеции в царский град невенчанную жену, итальянскую колдунью Антонию Орсини. И эта жена имела потайную комнату в его палатах, где поклонялась языческой богине. Донесли об этом царю. Поскольку царь привечал Болотова за небывалую честность, то не казнил его, не бросил в застенки, а сослал в глушь, явно полагая, что тот искупит свою вину тем, что не пропадет в этих болотах, будучи необычайно работоспособным. Так и образовалась эта деревенька. В середине девятнадцатого века прадед мой женился на праправнучке Антонии, которую, слышал, все‑таки казнили за колдовские дела, а купец от горя сошел с ума и повесился. Земли наши соединились. Тогда уже мой дед построил нашу деревеньку, которую до сих пор «городком» называют за добротность и красоту крестьянских домов. Все мужчины нашего рода пробовали улучшить состояние присовокупленной земли, но все тщетно. Да и люди оттуда все здесь обживались. Однако с «той половины» досталось единственное наследство, которое не пропало, а передавалось из поколения в поколение, были это золотые цепи с камнем. Я и преподнес их Марии Афанасьевне в день свадьбы, чему она невероятно обрадовалась.

– Найдутся, друг мой, не беспокойтесь! Возможно, и правда в ее комнате остались. Так им там самое место!

– Так что вы там говорили про какие‑то треугольники? – спросил меня Петр Николаевич. Мне показалось, что спрашивает он из вежливости, что‑то еще волнует моего друга, а ожерелье было лишь поводом начать тяжелый разговор. И я оказался прав.

– Так вот, записи туринские совпадают с ощущениями, что посетили меня внезапно в наших местах. Вот, к примеру, тяжело въезжать мне стало со стороны новой железнодорожной ветки. Такая тоска подступает, и лошадь хлестать надобно чувствительно, чтобы двигалась вперед. Встанет как вкопанная и ни с места. Я уже не говорю про дорогу нашу лесную, что с большака заворачивает, да и заросла она сильно. Я на прошлой неделе по памяти только и выехал, с большими трудностями. Все там поменялось, и ощущалось присутствие какое‑то странное в ближайших листьях и кустарниках. Трудно объяснимое. Не видное, но чувствительное.

– Что же это за треугольники такие?

– Магические. Магические треугольники. Один соединяет места проклятые; другой – благословенные. Их так и называют – треугольники зла и добра, – пояснил я и вопросительно взглянул на Владимирского. Он очень волновался и все ходил по веранде, засунув руки в карманы брюк. Потом остановился передо мной, потер ладонями лицо. Видно было, что сказать ему об этом чрезвычайно трудно. Но он пересилил себя:

– Я эти дни искал украшение, а нашел записки. – Он наклонился ко мне и с тяжелым выдохом прошептал на ухо: – О ее настоящих собраниях и ритуалах. Убили Марью Афанасьевну, так я думаю. – Потом выпрямился и сказал: – Сжег я их. Не хочу, чтобы кто‑то это прочитал! – Глядя на мое потрясенное лицо, он добавил: – А не там ли эти треугольники сходятся, где мне на дне озера черепа привиделись? – Владимирский приложил руку к сердцу, и я почувствовал всю тоску и страх, источаемые им.

Date: 2015-09-24; view: 278; Нарушение авторских прав