Августа. Ночка кошмарная. Одно радует: она позади

Проснулся в 7.29

Ночка кошмарная. Одно радует: она позади. Первым делом поставил в рукописном календаре жирный крест на дате «23.08». Впереди ещё одна ночь и – домой.

Сегодняшний день решил посвятить генеральной уборке. Забрался под нары, выгреб весь мусор, тряпки, доски, какие-то непарные сапоги, около избушки валялись ещё два. Обрезал голенища – получились галоши. И не беда, что все четыре на левую ногу (мне так кажется…) Топор, чайник, спальник положил на видное место, чтобы завтра, не дай Бог, не забыть в избушке. Вещи чужие, выручили меня. Нужно вернуть. Особенно топор! Керчак сказал, ежели топор не вернём, бабушка убьёт сначала его, потом меня. (А что из списка действительно не пригодилось, так это туалетная бумага.) Пол подмёл мокрым берёзовым веником, а затем окатил морской водой, как палубу корабля: вёдер двадцать. Вода смывала первородную пыль, стекала в щели. С любовью намыл избушку, ставшую родной. Словно престарелого отца в баню сводил…

Сорока прилетела к окну. Прострекотала последние новости. Жаль, информацию в этом формате распознавать не умею. Между тем дело – к обеду. Вышел за подножным кормом. Ба! На взморье, в полукилометре от берега – судёнышко. В нём человек… (Ай-да сорока!) Вот бы здорово прям сегодня попасть на большую землю… Поорал, помахал шапкой. Мужик заметил меня, завёл мотор и… уехал.

Да-с, раньше сбежать не получится – «линейка така!»

И тут (ну всё не как у людей!) вместо того, чтобы в адрес поморов разверзнуться бранью, родились слова благодарного восхищения:

Колежма – Белого моря рай.

Богатства – на каждом шагу.

Не газ или там молибденовый концентрат…

Важней! Поручиться могу.

Люди – вот что ценней всего!

На слово щедры красное.

К работе охочи, пожалуй, любой.

Это ясней ясного.

Но пуще славится их поморство.

Вот где «охи-то» с «ахами»!

Сёмгу, камбалу, навагу с корюшкой

Возами

сдают

маховыми.

Ладонь, как пятка, легла на канат:

– А ну-ка, сходить, что ль в Баренцево?

Им только б пресной воды запас…

К а рбас

кивает

радостно.

Есть не хочется совсем. Голову кружит, слабость, а сказать, что еда стоит перед глазами, – нельзя. Ягоды и те ем больше по расчёту. На скале, в западной части, нашёл современный петроглиф: инициалы «Г. П.» и год – 1972. Появилась идея оставить потомкам весточку о себе, строго высечь в граните: «Здесь в голоде, холоде творил Александр Костюнин». В крайнем случае надпись могла бы послужить эпитафией, а остров – скромным памятником.

Остановился. Совестно как-то… И зубило нигде не нашёл.

Стемнело. Лёг на нары… Встал. Опять прилёг. Не спится.

Маялся до трёх ночи, и тут, внезапно, вспомнил про «следы» от печенья. Пустую упаковку не выбросил в первый день, не стал выбрасывать почему-то и сегодня, когда прибирался. Фонариком посветил, отыскал на полке. Аккуратно, чтоб ни крошки не просыпать, согнул край желобком, высыпал в рот. Ой! Что это?.. Я не столько почувствовал – увидел: сладковатая пыль прошла гортань, пищевод, достигла желудка и мгновенно растворилась. Сразу по всему телу до кончика гусиного пера растеклась такая благость, такое умиление… Боюсь, вам не понять.

Пока добирался в темноте до спальника, погрузился в сон.

*

Date: 2015-09-24; view: 403; Нарушение авторских прав