Августа. Утром солнышко совсем невесёлое, в белёсой дымке

Утром солнышко совсем невесёлое, в белёсой дымке. Ветер позавчера северный, вчера западный, сегодня южный. Крутит, финтит… Бардак! Так и вспомнишь «Одиссею» Гомера [12]:

И плот его ветры по бурному морю гоняли.

То вдруг Борею бросал его Нот, чтобы гнал пред собою,

То его Евр отдавал преследовать дальше Зефиру.

Третий день в ссылке, в заточении. Утро между тем перетекло в полдень. Не писалось. В дневнике так честно и указал: «Не пишется ничего».

Помолился и… началось:

Заноз и ла душу тоска…

Растерял себя, расплескал.

Заплутал средь мирских затей

и от проповедей устал.

Люди – сила, но пробил час:

только сам себе можешь помочь.

Отрекись

от соблазна

«слыть».

Пуповину

сгрызи

прочь!

Удались в одинокий скит,

где сойдёт мишуры линь.

И смиренной молитвой взывай

богоносных небес синь.

По всей душе елеем растворилась сладкая благодать…

Незаметно, в пустых заботах пролетел день.

Две ночи терпел без спасительного огня, горячего кипятка. Баста! Наколол дров, уложил в топку. Печная дверка висит боком на медных паутинках-проволочках, одна петля отломана. Толком не закрыть. Кое-как… В чайник налил ключевой воды, кинул кусок чаги. Уже будет не пустой кипяток. За окном стало накрапывать. Верно подмечено: западный ветер плаксун [11] – плачет, дождь приносит. Сквозь прозрачную пелену всё вокруг сделалось одноцветным. Ну и пускай себе льёт… А в моей светёлке затеплилась печурка. Дверку открыл настежь, сижу, любуюсь алым пламенем. Постепенно изба наполнилась жилым духом, словно жизнь вдохнули. Нужно только не переборщить, иначе вслед за уютом могут просочиться и мысли благоустроенные, изнеженные. Загудел чайник, запыхтел, радостно забренчал крышкой. Спасибо тебе, хозяюшка-изба!

Запросилась на бумагу строфа, ещё одна… Они появлялись сами по себе, я старался их ничем не спугнуть, чтоб случайно не загасить зыбкий огонёк.

Избы поморов, избы поморов.

Сколь вами сложено судеб и былей.

Сколько вы видели радости-горя…

приняли боли.

Стылая печь. Закопчённые стены.

Чёрная дверь и в углу образок.

В этом бушующем мире несказок

стали моим вы приютом веры.

Белого моря старцы седые.

К вам за советом, за светом иду.

Вы утешаете, вы же и лечите.

Избы поморов – кузница слов.

Я в своём сердце принёс уголёк вам…

Печка затеплится – молодость вспомните.

Радостным гулом тогда ободрите.

Только, родные мои,

не молчите!..

Навернулись слёзы.

Вспомнил об ушедших родителях, будто к ним обращался…

Существует расхожее выражение: «сопутствовала удача, поскольку звёзды сошлись на небе». Не знаю… С моим творчеством наоборот. Должны все чёрные дыры слиться в одну большуханскую… Лишь тогда. Сто раз поминаю Сергея Довлатова: «от хорошей жизни писателем не станешь». Правильно говорил! Когда на кухонном столе идёт парок от горячих пирогов, жена – ласкова, дети – предупредительно-внимательны, страна – вся из себя заботлива, гости – долгожданны, ты здоров, безрассуден, слегка пьян, нужно быть полным идиотом, чтобы всё это отодвинуть и схватиться за перо. Или, тем паче, упереться сюда, за тридевять земель, на край земли… в одинокую избушку на Белое море, где насильничая себя, побуждать к словосложению. Когда безоблачно, лично мне не пишется. Организму для творчества требуются особые, «тепличные» условия. То есть перечисленные события должны зеркально поменяться: ты как стёклышко трезв, рассудителен, дети разнузданно-вызывающе дерзят, страна отбилась от рук, жена…

И вот всё сошлось: я в голоде-холоде, позабыт-позаброшен на необитаемом острове. Испытываю на себе лекарство от хандры – солёную воду: пот, слёзы и море.

*

Date: 2015-09-24; view: 377; Нарушение авторских прав