Глава восьмая. Бэнкс не бывал в Лондоне после смерти Роя, точнее, после жутких взрывов террористов‑смертников в метро и в автобусе

Бэнкс не бывал в Лондоне после смерти Роя, точнее, после жутких взрывов террористов‑смертников в метро и в автобусе, случившихся нынешним летом, 7 июля 2005 года, и, выходя сегодня днем из экспресса Большой северо‑восточной железной дороги на вокзале Кингс‑Кросс, он удивился, почувствовав комок в горле. Конечно, отчасти это было из‑за Роя, но отчасти – из‑за какого‑то глубинного чувства ярости по поводу того, что пришлось пережить этой площади.

На вокзале Кингс‑Кросс, как обычно, толпилось множество путешественников, глазеющих вверх, на многочисленные табло, словно в ожидании инопланетного космического корабля. Присесть здесь было негде, вот в чем состояла проблема. Железнодорожные власти не желали способствовать тому, чтобы пассажиры торчали на вокзале, у властей и так было полно хлопот с террористами, подростковой проституцией и наркотиками. Так что беднягам приходилось ожидать поездов стоя.

Констебль в форме встретил Бэнкса и Энни у бокового выхода, как и было условлено, и помчал их в патрульной машине по центральным лондонским улицам, в сторону Кромвелл‑роуд, потом – по Грейт‑Вест‑роуд на запад, в Чизвик, к дому Ника Барбера, расположенному неподалеку от пивоварни Фуллера. Это было современное кирпичное строение всего в три этажа; Барбер жил на последнем, в одной из угловых квартир. Полицейский слесарь уже ждал их.

Когда были улажены все формальности и переданы все нужные бумаги, замок так быстро поддался манипуляциям слесаря, что Бэнкс невольно задумался, не применяет ли тот свой опыт для менее законных деяний.

Бэнкс и Энни попали в комнату с лиловыми стенами, на которых висели знаменитые плакаты времен расцвета психоделического искусства: Джимми Хендрикс и Джон Мэйол в концертном зале Уинтерленд в Сан‑Франциско 1 февраля 1968 года; «Буффало Спрингфилд» в Филлмор, Калифорния, 21 декабря 1967 года; «Мэд Хэттерс» в Раундхаусе, Чок‑фарм, 6 октября 1968 года. Вперемешку с ними висели обрамленные обложки пластинок шестидесятых годов: «Дешевые ужасы», «Облачение Дизраэли», «Слепая вера», «Вечные перемены»,^[15]а также скандально известное произведение сэра Питера Блейка – «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». Сделанные на заказ полки содержали внушительную коллекцию компакт‑дисков и пластинок, а стереосистема была шедевром фирмы «Бэнг энд Олафсен», и таким же шедевром были наушники «Боуз», лежащие у кожаного кресла.

Дисков было слишком много, чтобы просмотреть их в один присест, но, кинув беглый взгляд, Бэнкс отметил преобладание рока конца шестидесятых – начала семидесятых, примерно до эпохи Боуи и «Рокси Мьюзик» включительно; здесь имелись команды, о которых он не вспоминал много лет, например, «Атомик Рустер», «Куинтэссенс», «Д‑р Стрэнджли Стрэндж» и «Эмейзинг Блондел». Было тут и кое‑что из джаза, главным образом Майлз, Трейн и Мингус, а также изрядное количество Баха, Вивальди и Моцарта.

Одна из полок была отведена под журналы и газеты, в которых Ник Барбер публиковал свои обзоры или большие статьи; здесь стояли также две принадлежащие его перу биографии рок‑звезд. На рабочем столике под окном валялась недавняя корреспонденция, главным образом счета и реклама. Стационарного компьютера не было, заметил Барбер: вероятно, Барбер всю работу выполнял на ходу, пользуясь ноутбуком, который потом кто‑то забрал.

Спальня была опрятная и функциональная, с аккуратно застеленной двуспальной кроватью и гардеробом, полным одежды, в основном – такой же, какую Барбер брал с собой в Йоркшир: повседневной и не очень дорогой. Ничто не указывало на то, что хозяина интересовало что‑то помимо музыки, – разве что книжные полки, отражавшие довольно разносторонние вкусы в области художественной литературы, от Вудхауза до Эмиса, с вкраплениями фантастики, триллеров и детективов – Филип Дик, Рэмси Кэмпбелл, Дерек Рэймонд, Джеймс Херберт, Урсула Ле Гуин, Джеймс Элрой и Джордж Пелеканос. Остальную часть библиотеки составляли работы, посвященные рок‑н‑роллу: Грейл Маркус, Лестер Бэнгз, Питер Гуральник.

В шкафчике для документов, стоящем в углу спальни, хранились копии договоров, программы концертов и написанные о них Барбером обзоры, таблицы расходов, черновики статей – все это следовало взять с собой и подробно изучить. Но пока Бэнкс обнаружил то, что ему нужно было узнать, в короткой записке, лежащей в папке «Текущие дела». Записка намекала на какой‑то «вопрос, который мы обсуждали» и призывала Барбера приступать не мешкая. Кроме того, ему напоминали, что не оплачивают расходы раньше времени. На листе имелся логотип «Мохо» и адрес: Уинсли‑стрит, Мэппин‑хаус. Датирована записка была первым октября, всего через пару недель Ник Барбер отбыл в Йоркшир.

На автоответчике у Ника имелось несколько сообщений: два – от нетерпеливой подружки, которая оставила номер своего рабочего телефона и сообщила, что они уже давно не виделись и она хотела бы пойти с ним куда‑нибудь выпить; одно – от приятеля, насчет билетов на концерт группы «Касэбиан» и еще одно – предлагающее сделку века в области двойного остекления. Насколько понял Бэнкс, Ник Барбер был весьма аккуратен в делах и все важное носил с собой. А теперь то, что он носил с собой, исчезло.

– Нам лучше разделиться, – предложил он Энни. – Я попытаю счастья в «Мохо», а ты посмотри, не удастся ли тебе что‑нибудь узнать у девушки, которая оставила свой рабочий телефон. Погляди, вдруг найдешь в квартире еще что‑нибудь, что может дать о нем сведения, и договорись, чтобы его папки и прочее доставили в Иствейл.

– Хорошо, – отозвалась Энни. – Где встретимся?

Бэнкс назвал итальянский ресторан в Сохо, тот, в котором они точно не бывали вместе, а значит, он не мог навеять никаких общих воспоминаний. Им придется взять такси или поехать на метро, чтобы вернуться в гостиницу, которая находилась довольно далеко, рядом с Кромвелл‑роуд, поблизости от грандиозного Музея естественной истории. Их уверили, что в той гостинице вполне чистенько, а счета вряд ли подорвут скудный полицейский бюджет. Энни снова занялась прослушиванием телефонных посланий, оставленных на автоответчике Барбера, а Бэнкс вышел и направился к метро.

Мелани Райт промокнула щеки и во второй раз извинилась перед Энни. Они сидели в кафе «Старбакс» возле набережной Темзы, неподалеку от конторы, где Мелани работала агентом по недвижимости. Когда Энни позвонила, Мелани сказала, что могла бы устроить себе перерыв, но, узнав об убийстве Ника Барбера, она так расстроилась, что ее шеф разрешил ей раньше времени уйти с работы. Если у Ника и был любимый тип женщин, то Энни не в состоянии была его определить. Келли Сомс была девчонка‑сорванец, бледноватая и довольно наивная, тогда как Мелани была статная, загорелая и утонченная. Пожалуй, сходным было лишь то, что обе были много младше Барбера и к тому же блондинки.

– Ник к себе никогда никого не подпускал особенно близко, – рассказывала Мелани за чашкой холодного фраппачино без кофеина. – Но меня это не особенно печалило: мне же всего двадцать четыре, я, если уж на то пошло, пока не готова жить вместе с мужчиной, а тем более выйти замуж. У меня приятная квартирка в Челси, мы снимаем ее с подружкой, прекрасно уживаемся и предоставляем друг другу массу жизненного пространства.

– А с Ником вы просто встречались?

– Да. В общей сложности мы провели с ним около года, то сходились, то расходились. На самом деле у нас не было каких‑то особых отношений или чего‑то в этом роде. Нас даже нельзя было бы назвать парой. Но нам было хорошо вместе. С Ником обычно бывало хорошо.

– Что значит – обычно?

– Знаете, иногда в нем появлялось некоторое занудство, когда он садился на своего любимого конька. А я ведь еще даже не родилась, когда были эти чертовы шестидесятые. Я не виновата. И тогдашнюю музыку я тоже терпеть не могу. Вот и все.

– То есть вы не разделяли его энтузиазма?

– Боже упаси! Вам, наверное, кажется странным, что мне порой бывало скучновато: ведь Ник был такой крутой, водил знакомство с настоящими звездами – мы однажды даже пили с Джимми Пейджем на вручении каких‑то премий. Представляете?! С самим Джимми Пейджем! Даже я знаю, кто он такой… Но поверьте, это только звучит так круто: рок‑критик, запанибрата со знаменитостями, а если вдуматься, мало ли какие у людей бывают хобби! Он мог бы с таким же успехом увлекаться наблюдением за поездами, или компьютерами, или еще чем‑нибудь.

– Вы хотите сказать, что Ник был помешан на рок‑музыке?

– В каком‑то смысле да. Конечно, у него помимо этого увлечения была масса достоинств, иначе я бы с ним не встречалась. Фанатики – не мой тип.

– Значит, вы с ним встречались не из‑за его знакомств со знаменитостями?

Девушка неодобрительно глянула на Энни:

– Да говорю же – нет! Нам правда было хорошо вместе… Не могу поверить, что с ним такое случилось. Мне так его не хватает. – Она промокнула глаза.

– Простите, Мелани, – сказала Энни. – Я не хочу показаться бесчувственной, но при нашей работе поневоле становишься немного циничной. Когда вы в последний раз видели Ника?

– Недели две назад или, может, полторы.

– Чем вы занимались?

Девушка посмотрела Энни в глаза:

– А вы как думаете?

– Перед этим.

– Просто ужинали.

– У него?

– Да. Он отлично готовил. Любил смотреть кулинарные передачи. Сама я их не выношу. Если меня спросить, что я умею, я отвечу: умею заказывать столик.

Энни уже слышала эту шутку, но все равно засмеялась.

– В его поведении было что‑то необычное? – поинтересовалась она.

Мелани подумала, хмурясь, потом ответила:

– У меня тогда появилось ощущение, просто ощущение… Ник вел себя так, как если бы задумал какой‑нибудь большой материал, – мне приходилось видеть это раньше. Он обычно в этих случаях весь преображался, прямо ликовал… но в тот раз был какой‑то беспокойный.

– Как вы думаете, почему он волновался? Боялся, что редакция не заключит с ним договор?

– Может быть, отчасти и поэтому, но мне кажется, тут было что‑то большее. Что‑то личное.

– Личное?

– Да. Не спрашивайте почему – я не смогу объяснить. Ник всегда со страстью относился ко всем своим материалам, всегда скрытничал насчет подробностей, но у меня возникло такое ощущение, что этот проект для него – немного более личный.

– Он не рассказывал вам, чем или кем он занимается?

– Нет. Он никогда не говорил. Не знаю, может быть, он думал, что я разболтаю кому‑нибудь и у него перехватят тему, но, как я уже сказала, он все скрывал до тех пор, пока не закончит. Бывало, исчезал на целые недели. Никогда не говорил, куда направляется. Не то чтобы он был обязан это делать: мы же с ним не сиамские близнецы…

– А вообще он хоть что‑нибудь об этом говорил?

– Всего один раз, в последний вечер. – Она коротко рассмеялась. – Сказал одну забавную: вещь. Что это, мол, роскошная история и в ней есть все, в том числе и убийство.

– «Убийство»? Он действительно так сказал?

Мелани снова заплакала.

– Да, – выговорила она. – Но не может же быть, что он имел в виду свое собственное!