Глава 79. Утром Варя пошла доить корову

Утром Варя пошла доить корову. На дворе едва серело, потому она осторожно нащупала ногами ступени крыльца, спустилась, держась за перила. В голове туманилось то ли от слабости, то ли от свежего морозного воздуха. Не успела дойти до коровника, как тишину разорвал неистовый крик Ониськи.

– Ой горе! Ой горе! Люди добрые, что же это творится?! – кричала старуха.

Варя оставила ведерко, выглянула на улицу. Из усадьбы Петуховых доносился крик Ониськи, потом послышались возбужденные мужские голоса. Что‑то там у них неладно. Варя зашла к отцу. Павел Серафимович уже проснулся и топил печку.

– Там, у Петуховых, что‑то случилось, – сообщила Варя.

– Откуда ты взяла?

– Ониська орет как недорезанная.

– С утра рюмку хватила и кричит, – пробормотал отец. – Сейчас схожу узнаю, чего она расходилась.

Варя подоила корову, смешала сено с соломой, положила в ясли. Сено заканчивалось, солома – тоже. Скоро корову станет нечем кормить, а до весенней травы еще далеко.

– На тебя, Ласка, вся надежда, – сказала Варя, похлопав корову по запавшему боку. Варя с грустью посмотрела в ведро – молока было мало, лишь на дне ведерка, но и то спасение для детей.

Она уже успела процедить молоко и растопить печь, когда в хату вошел Павел Серафимович.

– Что там у нее? – спросила Варя.

Она посмотрела на отца, и плохое предчувствие охватило ее холодом. Он был бледный, растерянный и печальный.

– Горе, Варя. Олеся…

– Что с ней?!

– Повесилась. В сарае. Ониська утром нашла.

Варя расплакалась. Отец обнял ее за плечи, прижал к груди.

– А это не Осип? – сквозь слезы спросила она.

– Нет. Изнутри было на крючок закрыто.

– Но почему? Зачем она это сделала? – сокрушалась Варя. – Такая хорошая девушка… Она еще и на свете не пожила. Что ее заставило?

– Не знаю. Ничего не знаю.

– Ольге надо сообщить.

– Я встретил ее соседа, уже передал.

– Пошли туда.

– Немного погодя. Ты накорми детей, и пойдем вместе, – сказал отец.

Когда Варя зашла в хату Петуховых, Ольга с Иваном уже были там. На столе лежала одетая Олеся. Худенькая, тихая, красивая, спокойная, словно в ризах. Безутешно плакала Ольга, шмыгал носом и мигал покрасневшими глазами Осип. Подвывала Ониська, рядом молча стоял Семен.

– Это ты виноват? – рявкнул Павел Серафимович на Олесиного мужа.

– Да нет, – забормотал испуганно, – я не знаю, почему она…

– Смотри, – Павел Серафимович поднес к его носу большой кулак, – узнаю, что ты виноват, прибью!

– Я ни при чем, – испуганно заморгал он.

– Ой горе! Горе‑то какое! – заголосила Ониська. – Мы же ее все так любили! Такая добрая девушка! Ни у кого нет такой хорошей невесточки. Что же мы теперь будем делать? – Вдруг перестав голосить, сказала: – Надо же не проворонить подводу Пантехи!

– Не отдам свою внучку! – твердо сказал Павел Серафимович. – Я сделаю ей гроб.

– И на чем же мы ее повезем? – спросила Ониська. – До кладбища далековато, а надо хоронить еще дальше, за кладбищем, она же самоубийца.

– Она будет похоронена по‑человечески, в гробу, у меня на огороде, рядом со своей бабушкой, – заявил отец.

– Ой горюшко! Пойду помяну свою дорогую невесточку! – сказала Ониська.

– Иди, а то уже день на дворе, а ты еще глаза не залила, – сказал ей Павел Серафимович и вышел.

Василий с тестем сделали гроб из старых досок, положили Олесю. Гроб понесли вчетвером: спереди взяли Иван с Василием, сзади – Ольга с отцом. Вышли из хаты, за ними – братья Петуховы, Ониська, и откуда‑то притащилась Ганна. Донесли до усадьбы Черножуковых. Павел Серафимович попросил поставить гроб на скамью возле двора.

– Дальше вам, – посмотрел на Петуховых, – нельзя!

– Почему? – вытаращил глаза Осип. – Это моя жена!

– А это мой огород. Тебе нечего там делать, – сказал он спокойно, но твердо. – С меня достаточно, что ты его весь копьями перетыкал. И тебе, шлендра, – обратился он к Ганне, – нет туда дороги. Так что можете здесь попрощаться.

Мужчины вырыли могилу. Ольга долго прощалась с дочкой. Она все ее целовала и все время просила прощения.

– Нашего рода убывает, – сказал Павел Серафимович, установив еще один, уже третий крест.