Глава 75. Каждый раз, доставая из тайника зерно или муку, Варя с тревогой на душе понимала, что они приближаются к страшному голоду еще на один день

Каждый раз, доставая из тайника зерно или муку, Варя с тревогой на душе понимала, что они приближаются к страшному голоду еще на один день. Она не хотела даже в свои мысли впускать слово «смерть», но та была рядом, ежедневно, ежеминутно, заглядывала в окна, стучала незакрытыми ставнями опустевших домов, выискивая новые жертвы. Каждый вечер Варя плотно завешивала окна, казалось, что так можно спрятаться от прожорливой смерти, сотканной из чего‑то страшного и растворенной в темноте. Варя чувствовала, что она где‑то близко, почти рядом, уже считает, на сколько дней осталось запасов пищи, чтобы дать еще некоторое время пожить истощенным людям и потом насладиться своей властью. Варя начала чувствовать ее на себе, когда заметила, как ноги и руки постепенно становятся тоньше, как начали выпирать ключицы и ребра. Часто перед ее глазами стояло ужасное зрелище: подвода, женщина, из которой смерть выжала жизнь до последней капли, оставив, будто в насмешку, пышные волосы, длинную черную косу. Не выходила из головы Маричка, которая из жизнелюбивой, веселой и доброй женщины превратилась в животное. Глядя на Сашка, Варя постоянно вспоминала Сонечку, которая до конца цеплялась за жизнь, пытаясь напиться собственной крови.

Иногда Варе казалось, что она сама помешается от мыслей, как ее подруга. Нужно было что‑то делать, где‑то доставать еду. Уже не так пугали налеты «летучей бригады» активистов – со временем можно привыкнуть даже к плохому. Надо было научиться прятать пищу, и люди находили все новые тайники. Научились есть за запертыми дверями и готовить ночью. Оборотни могли вынюхать запах готовившейся еды, по‑собачьи учуять свежеиспеченный хлеб, но Варя наловчилась печь маленький хлебец для изъятия непрошеными гостями и больший, чтобы сразу спрятать для себя. Чтобы платить меньше налогов, пришлось вырубить все деревья в саду, даже заросли сливняка. Остались стоять два креста – сиротливые, незащищенные и какие‑то одинокие среди зимнего пространства. От когда‑то веселого тенистого садика осталось только воспоминание в виде сушеных мелких вишневых веточек для чая.

Варя не хотела огорчать отца своими опасениями – ему и так было нелегко. Василий в один день положил на подводу мать и отца, так что был в плену печали. Оставалась Ольга. Сестре было еще тяжелее, но она постоянно пыталась что‑нибудь придумать, чтобы хоть как‑то накормить семью. Варя решила сходить к ней – либо посоветоваться, либо поделиться мыслями.

Возле двора сестры лежал покойник. Тело было завернуто в рядно, но по босым старческим женским опухшим ногам нетрудно было догадаться, что это свекровь сестры.

У Ольги была Одарка. После смерти детей – десятилетней и трехлетней девочек – Одарка всегда носила младенца с собой. В последнее время Варя часто видела женщин вместе. Несколько раз замечала, как они о чем‑то заговорщически шепчутся и сразу замолкают при ее приближении. И в этот раз то же самое. Увидели Варю и сразу притихли.

– Кто это? – спросила Варя.

– Свекровь, – ответила Ольга. – Вынесли с Одаркой вдвоем, потому что Ивана еще нет дома. Отмучилась!

– А как свекор?

– Тоже опухший лежит. Люди посоветовали большие опухоли на ногах прокалывать булавкой. Каждый день колю, чтобы выходила жидкость, а она так воняет, не приведи боже! Не знаю, поможет ли это или нет. А ты чего такая хмурая? – спросила сестру.

– А есть чему радоваться? Вы о чем‑то шепчетесь, – заметила Варя, – ничего мне не рассказываете, а у меня голова кругом идет, как спасти детей.

– Да, – протяжно сказала Одарка, – мрут самые слабые: старики и маленькие дети.

– Так, может, раскроете свою тайну? – Варя поставила вопрос ребром.

– Мы… – Женщины переглянулись, и Ольга сказала: – Будем спасать младших детей.

– А у меня, получается, их нет?

– Я знаю, какая ты пугливая, поэтому и не стала тебе предлагать, – пояснила Ольга.

– То есть ты подумала, что я буду сидеть сложа руки и ничего не делать ради детей? – обиделась Варя.

– Ты способна на решительный шаг? – Ольга внимательно посмотрела на сестру.

– Я сейчас в таком положении, что способна на все, – вздохнула Варя.

– Так ты пойдешь с нами?

– Куда? Объясните сначала.

– Слушай меня. – Сестра подошла ближе, понизив голос, пояснила: – Если хочешь спасти Сашка, забери его, только возьми немного еды и не забудь пеленки и теплые одеяла. Посади его на сани и мчись сюда. Об этом никто не должен знать, даже твои родные. Им скажешь, что поживешь у меня пару дней, мол, сестра раздобыла где‑то еды. Я своим домашним скажу то же самое, что буду у тебя. Ясно?

– Куда мы пойдем?

– Тогда узнаешь.

– Я тоже иду, – сказала Одарка.

– Я догадалась, – сказала Варя.

– Я беру с собой Петруся, Оля – Оксанку, а ты возьмешь младшего, – продолжила женщина.

– Вы можете наконец признаться, что вы надумали? – Варя посмотрела то на одну, то на другую.

– Давай договоримся так, – Ольга села рядом с сестрой, – окончательное решение за тобой. Пойдешь с нами, а там примешь решение, если, конечно, собираешься позаботиться о ребенке.

– Нет, это несерьезно! Идти неизвестно куда?

– Твой ребенок, тебе и решать, – подытожила сестра.

– Почему вы не хотите сейчас мне все рассказать? Что за тайны? – Варя ничего не понимала. – Мы идем просить милостыню? Может, воровать?

– Не хочешь идти с нами, так и сиди дома! Жди с моря погоды, а я своих детей все равно спасу! – недовольно сказала Ольга.

– Дайте мне время подумать, – уже колеблясь, попросила Варя.

– Думай до завтра, – ответила Ольга. – Только держи язык за зубами.

Варе не понравилась такая таинственность. Что‑то ей подсказывало, что женщины задумали такое, с чем она может не согласиться. Но почему нельзя сразу раскрыть карты? Зачем куда‑то идти, зимой, да еще и с малым ребенком?

«Не пойду с ними, пока не раскроют свой секрет», – решила Варя, направляясь к Уляниде.

Решение навестить Уляниду пришло к Варе внезапно, когда она возвращалась домой от сестры. Она не видела Уляниду с тех пор, как посетила ее после родов. Почему‑то очень захотелось увидеть младенца, послушать странные рассказы Уляниды, которые трудно было понять, приходилось догадываться, что она хочет сказать. Варя надеялась услышать от Уляниды ответы на несколько своих вопросов. Только жаль, что пришлось идти с пустыми руками. Как она там одна, без мужа? Раньше к Уляниде шли люди, неся гостинцы, тем и жила одинокая странная женщина. Заходят ли сейчас? Приносят ли что‑нибудь? Или людям стало безразлично, что с ними будет потом, лишь бы сегодня выжить?

Возле покосившегося плетня Уляниды стояла бабка, заглядывая во двор. Варя поздоровалась с ней. Старушка потянула носом воздух:

– Топится с самого утра, и чем‑то так пахнет!

Варя посмотрела на дымоход. Оттуда шел дым, значит, Улянида дома и топит печь. Варя не стала упрекать соседку за ее чрезмерное любопытство, сразу пошла в хату. Она пробралась через сени сквозь развешенные повсюду пучки трав, ощупью нашла входную дверь.

Только Варя переступила порог, как почувствовала тепло и такой приятный запах чего‑то давно забытого, что сразу заныло в животе. Улянида сидела за столом и что‑то ела из миски.

– Привет, Улянидка! – поздоровалась Варя, обметая веником снег с валенок. – Чем это у тебя так вкусно пахнет? Неужели мясом?

Улянида, доев, положила на стол ложку, вытерла рот полотенцем.

– И будет своя плоть самой вкусной, – сказала загадочно.

До сознания Вари не успели дойти странные слова, потому что она невольно повернула голову к растопленной печи, откуда тянулся приятный запах вареного мяса. На припечке стоял чугунок, в котором еще булькал кипяток. Большие пузырьки подпрыгивали вверх, поднимая с собой… маленькие пальчики детской ручки. Варя ойкнула от испуга и увидела посреди стола макитру, из которой выглядывала головка младенца. Рядом лежало подаренное Варей для ребенка платьице со свежими пятнами крови.

Варя пошатнулась, чуть не лишившись чувств от страха, который мигом сковал ее по рукам и ногам. Она, не сводя глаз с Уляниды, спокойно продолжавшей сидеть за столом, попятилась, приоткрыла дверь, споткнулась о высокий порог и упала в сени. Вскочив, рванула на улицу, услышав позади дикий смех безумного человека.

– Я же говорила, что своя плоть будет самой вкусной! – кричала ей вдогонку Улянида, дико хохоча.

– Там! Там! – едва смогла сказать соседке перепуганная Варя. Ее мгновенно стошнило.

Когда пришло руководство и Уляниду вывели на улицу, собралась большая толпа. Люди тихо переговаривались между собой, и среди них блуждало новое ужасное слово «людоедка». Когда увидели Уляниду, притихли. С отчужденным взглядом, безразличным ко всему, прошла она сквозь толпу.

– Куда ее теперь? – спросила одна из женщин.

– В милицию! – ответил Лупиков.

– Людоедка! – крикнул кто‑то, и из толпы полетел ком мерзлой земли.

От удара в спину женщина едва вздрогнула. Она медленно обернулась, увидела позади председателя сельсовета с макитрой в руках.

– Это мое! – сказала, вырвав из его рук сосуд.

Она вытащила за светлые волосики детскую головку с широко раскрытыми глазками, посмотрела бездумным взглядом, опустила ее назад.

– В какую милицию?! – подбежала к Быкову Варя. – Вы что, не видите, что она сошла с ума? Не понимает, что натворила? Она больна, ее нужно отвезти в сумасшедший дом!

– Там разберутся! – услышала в ответ.

Максим Игнатьевич попробовал отобрать макитру, но Улянида толкнула его в плечо.

– Это мое! – сердито сказала и прижала к груди макитру.

– Оставь ее, – приказал Быков. – Пусть сама держит.

Расталкивая людей, подбежал к Уляниде Иван.

– Улянидка! Моя дорогая! – Иван взял ее за плечи. – Моя любимая, как, как ты могла?! Это же наш ребенок, наш Иванко!

Мужчина смотрел ей прямо в глаза, легонько тряхнул за плечи. Улянида перевела на него безумный взгляд. Варе показалось, что на какое‑то мгновение ее взор прояснился и в нем промелькнуло человеческое тепло, но нет, Улянида не узнала своего любимого, лишь смотрела растерянно и равнодушно, не понимая, кто он и чего от нее хочет.

– Как ты могла?! – в отчаянии вскрикнул Иван, заглянув в макитру. – Я же просил тебя беречь ребенка!

– Так я уже пойду? – тихо спросила она.

При всем народе, не стесняясь слез, Иван заплакал, увидев головку сына. Улянида покорно села на подводу, на колени поставила макитру, обняла ее руками. В толпе зашушукались: теперь, мол, ясно, чей ребенок, а Ольга и не знала.

– Про волка помолвка! – сказал кто‑то, заметив Ольгу.

– Прощай, Улянидка! – вытерев глаза, взмахнул рукой Иван.

– Иди сюда! – Ольга потянула Ивана за руку.

На глазах у всех Ольга с размаха залепила мужу пощечину. Он не удержался на ногах, покачнулся, сел в сугроб снега. Иван закрыл лицо руками, наклонил голову.

– Дома я тебя убью! – прошипела разъяренная Ольга. Она быстро ушла, бросив напоследок: – Нашел, к кому бегать! К придурковатой! К людоедке!

Варя догнала Ольгу.

– Зачем ты так? – спросила сестру.

– Как? Я должна была радоваться?!

– Не нужно было туда идти. Ты опозорила не только мужа.

– Знаю! – Ольга резко ее перебила. – Я опозорена на все село. И не я себя, а он меня опозорил. – Сестра прошла несколько шагов молча, потом остановилась, спросила: – Ты видела ребенка, когда он… был жив?

– Да.

– Какой он? На кого был похож?

– Маленький беленький мальчик. Можно ли увидеть, на кого похож новорожденный?

– Как его звали?

– Иванко.

– Она его съела?

– Не знаю, – ответила Варя и рассказала, как все было.

– Так ты идешь с нами? – спросила сестра.

Варя опять вспомнила обезумевшую Маричку и помешанную Уляниду.

– Иду, – ответила.

– Тогда завтра после обеда будем ждать тебя. Попробуй выспаться, немного отдохнуть, дорога будет нелегкой.

– Может, скажешь, куда и зачем мы пойдем?

– Потом узнаешь, – сказала Ольга и свернула на свою улицу.

Date: 2015-09-24; view: 275; Нарушение авторских прав