За доблесть

Вы, надеюсь, не возражаете, что я так много рассказываю вам о Роберте? Я с каждой главой все больше люблю ее. Чем пристальнее я за нею наблюдаю, тем больше она мне нравится. Самые разнообразные вещи, которые я ценю в людях, я нахожу у Роберты.

Например, она всегда думала о том, чтобы помочь своим близким. Она умела хранить чужие секреты, а для такого не у всех хватает терпения. Кроме того, ей был присущ дар молчаливого сострадания. Я знаю, что это звучит заумно, но на самом деле это вещь вовсе не такая уж скучная. Это значит, что если у вас неприятности или горе, человек старается дать вам как можно больше любви, при этом не повторяя на каждом шагу, как ему вас жаль. И так вела себя Бобби. Она знала, что мама переживает несчастливые дни и не говорит детям, почему она несчастлива. И Бобби теперь любила маму еще больше, чем прежде, и ни единым словом она не выдала, что ей хотелось бы знать, почему мама так страдает. Чтобы вести себя так, как Бобби, нужен известный жизненный опыт. Это далеко не так просто, как вам может показаться.

Происходило много всяких обыкновенных и приятных вещей: пикники, игры, чаепития с булочками, но у Бобби не выходила из головы одна мысль: «У мамы какие‑то неприятности. В чем дело? Она мне не говорит. Допытываться я не хочу. Но что‑то не так». Это повторялось в ее уме, как привязывается какой‑нибудь музыкальный мотив, ‑ и попробуй его отгони!

Русский джентльмен по‑прежнему оставался предметом семейных забот. Чиновники, их секретари и члены парламента по‑прежнему отвечали на мамины письма настолько вежливо, насколько им это удавалось, но никто не мог даже приблизительно подсказать ей что‑либо относительно местонахождения жены и детей господина Шеранского (да, такая несколько необычная фамилия была у писателя).

У Бобби было еще одно качество ‑ разные люди называют его по‑разному и, соответственно, по‑разному к нему относятся. Одни называют это «путаться в чужие дела», другие «совать во все свой нос», третьи «иметь любвеобильное сердце». Словом, она всегда стремилась помочь людям.

Девочка изо всех сил старалась изобрести что‑то, чтобы помочь русскому господину найти жену и детей. Он стал немного говорить по‑английски: уже мог сказать «доброе утро», «спокойной ночи», «спасибо», «пожалуйста». Когда девочки приносили ему цветы, он говорил: «Ошень красиво!». А когда дети спрашивали, как он спал, то слышали в ответ: «Карашо».

«Я уже лучше сказаю английский?» ‑ как‑то спросил он у Бобби. Она кивнула ему. Говоря с ним, девочка все время думала о том, нет ли чего‑то такого в его внешности, манере общения, что поможет отыскать его родных. Но пока ничего не приходило ей в голову. Вместе с тем ей не хотелось, чтобы писатель уехал, потому что его присутствие в доме поднимало мамино настроение.

Бобби чувствовала: маме нужно, чтобы кроме детей в доме находился еще кто‑нибудь. Маме причиняло страдание то, что она отдает русскому папину одежду, но она изо всех сил старалась не показать виду.

С того дня, как Бобби, Питер и Филлис, выйдя на путь с красными фланелевыми флажками, спасли от крушения поезд, прошло уже много дней. Но Бобби часто просыпалась по ночам с криком и дрожью в теле, потому что представляла себе эту ужасную кучу и как бедный, милый, доверчивый поезд летит навстречу своей гибели. Страшно было подумать о том, сколько могло погибнуть людей. Но когда Бобби думала, сколько людей спаслось и продолжает жить, она уже радовалась тому, что они пошли в тот день за вишнями и что на ней и Филлис были фланелевые нижние юбки.

Однажды дети получили письмо. Они обрадовались тому, что им кто‑то написал, и стали рвать друг у друга из рук конверт ‑ ведь письма приходили так редко. На конверте стояли их имена ‑ Роберта, Питер и Филлис. А текст письма был следующий:

«Дорогие господин и леди!

Предполагается вручить вам небольшие вознаграждения в знак уважения к вашему достойному и мужественному поведению. Вы предупредили машиниста поезда, и, не сделай вы этого, произошла бы ужасная трагедия. Церемония награждения состоится на станции такого‑то числа в три часа дня, если это время устраивает вас.

Джейвез Инглвуд,

секретарь Главной железнодорожной компании Севера и Юга».

Это был высший момент гордости в жизни троих ребят. Они побежали со всех ног к маме показывать письмо. Еще никогда они не чувствовали себя такими счастливыми.

‑ Но только, ‑ сказала мама, ‑ если вознаграждение окажется денежное, вы должны будете поблагодарить и категорически отказаться его принять. А мне, девочки, надо будет выстирать ваши муслиновые платья, потому что вы должны по такому поводу выглядеть очень аккуратно.

‑ Нет, мама, ‑ перебила ее Роберта, ‑ постирать мы с Фил и сами можем, а вот если бы ты их отутюжила...

Стирать ‑ это ведь для девочек просто развлечение. Скажите мне, юные читательницы, когда вы в последний раз занимались стиркой?

В «Трех Трубах» стирали обычно в кухне, где был каменный пол и под окном стояла большая каменная раковина.

‑ Давайте сюда, в раковину, поставим ванну, ‑ предложила Филлис, ‑ и представим себе, что мы приходящие прачки. Помнишь, мама, ты видела таких прачек, когда жила во Франции?

‑ Нет, ‑ проговорил Питер, закладывая руки в карманы, ‑ там прачки стирали в холодной реке, а не в горячей воде.

‑ Считай, что это горячая река, ‑ засмеялась Бобби. ‑ Окуни руку в ванну.

‑ Вот еще! ‑ фыркнул Питер, но руку все же окунул.

‑ Будем стирать, оттирать, отдирать! ‑ восклицала Филлис, вертясь вокруг Бобби, которая несла от огня к столу тяжелый чайник.

‑ Ты с ума сошла! ‑ ужаснулась Бобби. ‑ Это же тебе не рогожа, а муслин! Надо растворить мыло в теплой воде, а потом осторожно расправлять платья ‑ и сжимать, расправлять и сжимать. И они превосходно отстираются. Вся грязь быстро сойдет. Это только большие вещи положено тереть ‑ скатерти, простыни.

А в это время за окном ветерок раскачивал сирень и гордость сада ‑ розы «Слава Дижона».

‑ А какие дни стоят... Какие дни! ‑ со взрослой интонацией повторила Бобби. ‑ До чего же хорошо будет идти на станцию в муслиновом платье.

‑ Да, замечательно! ‑ поддержала ее Филлис, встряхивая и отжимая муслин уже вполне профессиональными движениями.

‑ Так, теперь надо слить воду, ‑ наставляла Бобби, ‑только ни в коем случае не выжимай. Будем отполаскивать. Я буду держать платья, а вы с Питером выливайте мыльную воду и наливайте чистую.

‑ Небольшое вознаграждение, ‑ вслух рассуждал Питер, пока сестры деловито подтирали пол и расправляли на веревке платья. ‑ Я все же думаю, что это будут подарки.

‑ Что‑то там точно будет, ‑ вздохнула Филлис. ‑ Мне больше всего хочется слоника, но ведь они же не прочитают мои мысли.

‑ А мне кажется, что Питеру подарят золотую модель локомотива, ‑ вставила Бобби.

‑ Или большую модель места происшествия, ‑ увлеченно стал фантазировать Питер. ‑ Где и обвал, и паровоз, и люди, похожие на нас, машиниста, кочегара и пассажиров.

‑ А тебе приятно, ‑ спросила Бобби, вытирая руки о грубое полотенце, висевшее на вешалке возле того места, где мыли посуду, ‑ что нас будут награждать за спасение поезда?

‑ Да, разумеется, ‑ без тени смущения отозвался Питер, ‑ и не пытайся нас убедить, что тебе это неприятно. Тебе это так же приятно, как и нам с Филлис.

‑ Что ж, пожалуй, ты прав. Я тоже рада. Но, понимаешь, я немного боюсь: а вдруг мы решим, что мы такие молодцы, и уже не будем делать других хороших дел?

‑ Солдаты ведь радуются, когда им дают награды. Но после этого они снова идут в бой, ‑ ответил Питер. ‑ А что если нас тоже наградят медалями? Когда я буду старый, то покажу их своим внукам и скажу: «Вот, мы выполнили свой долг». И они будут нами гордиться.

‑ Ты женись сначала, ‑ проговорила с усмешкой Филлис, ‑ а то не будет у тебя никаких внуков.

‑ Хорошо бы мне жениться, ‑ вздохнул Питер, ‑ только боюсь, что жена будет мне постоянно мешать. Мне надо жениться на спящей красавице. Чтобы она просыпалась два раза в год, а потом опять засыпала.

‑ Полюбовалась денек на милого мужа ‑ и полно, бай‑бай! Хитро придумал, ‑ иронизировала Бобби.

‑ А я бы хотела выйти замуж за такого человека, который бы меня постоянно будил и говорил, какая я хорошая, ‑ поделилась мечтами Филлис.

‑ А мне кажется, ‑ высказала свои мысли Бобби, ‑ что лучше быть женой бедного человека, чтобы самой делать всю работу по дому. Так приятно себе представить: он после трудного дня идет домой и видит голубой дымок из трубы ‑ это я топлю ему печку... Между прочим, нам надо написать ответ на письмо, что нас устраивает и день, и час, и место. Питер, возьми мыло и вымой руки ‑ мы уже и так чистые. А ты, Фил, принеси розовый ящичек с писчей бумагой, который тебе подарили на день рождения.

Прошло немало времени, прежде чем они смогли осуществить задуманное. Мама удалилась к себе, чтобы писать, и дети испортили несколько розовых листов с зубчатыми золотыми краями и четырехлепестковыми цветками на углах, прежде чем сочинили такой ответ, который всех устроил. Потом каждый снял для себя копию и поставил в нижней части листа свою подпись.

Во всех трех копиях повторялось следующее:

«Дорогой господин Джейвез Инглвуд,

большое вам спасибо. Мы не думали о вознаграждении, мы просто хотели спасти поезд. Но мы рады, что Вы придумали это. Время и место меня вполне устраивает, и большое Вам спасибо.

Ваш преданный друг».

Дальше стояла подпись, а под ней:

«P.S. И еще раз большое Вам спасибо!»

‑ Стирать ведь нетрудно. Гладить трудно, а стирать нет, ‑ сказала Бобби, унося в дом высохшие платья. ‑ Так приятно делать вещи чистыми! Хоть бы у нас хватило терпения дождаться этого дня, чтобы узнать, что нам за награды приготовили.

Время тянулось для детей мучительно долго, и вот настал желанный день, когда они пришли на станцию. Все, что там произошло, оказалось до того необычно, что походило скорее на сон.

Хозяин станции сам вышел им навстречу. Он был одет, как заметил Питер, в свой самый лучший костюм. И он отвел детей в тот самый зал ожидания, где они когда‑то играли в афиши. Но теперь все здесь выглядело по‑другому. Пол был устлан половиками, и горшочки с розами красовались на каминной доске и подоконниках, подобно зелени, которую выставляли под Новый год рядом с рекламой конторы Кука и рейсов «Париж ‑ Лион». За дверью, где сидел носильщик, собралась небольшая группа людей ‑ аккуратно одетые женщины и мужчины в цилиндрах и фраках. Видимо, это были работники станции и их жены. Потом ребята узнали нескольких пассажиров поезда, которых видели тогда, в день красных фланелевых нижних юбок.

Но больше всего они обрадовались, когда увидели старого джентльмена. На нем были шляпа и пальто, не похожие на те, что носили другие мужчины. Старый джентльмен пожал каждому из них руку, а потом они сели на стулья, и человек в пенсне (как потом выяснилось, это был суперинтендант округа*[21]) произнес речь.

Говорил он несколько длинно, но очень умно. Я не собираюсь приводить здесь полный текст его речи. Во‑первых, потому что она покажется вам скучной; во‑вторых, потому что дети, слушая ее, испытывали неловкость и мне не хочется, чтобы и читателю передались их чувства; а в‑третьих, потому что суперинтендант так сыпал словами, что я многого просто не успела запомнить. Снова повторялись слова об отваге и присутствии духа, и когда, наконец, он сел на место, все захлопали. А потом вышел старый джентльмен и тоже стал говорить. И все дальнейшее походило на церемонию присуждения премий. Детей вызывали по именам, одного за другим, и каждому были подарены великолепные золотые часы на цепочке. У каждых часов с внутренней стороны было выгравировано имя владельца, а под именем ‑ следующие слова: